Текст книги "Глаза закрыты"

Автор книги: Линда Листопадова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Линда Листопадова
Глаза закрыты

Дорогой читатель!

В твоих руках сейчас находится моя первая книга. Она стала для меня настоящим спасением и сокровищем в те времена, когда все краски этого мира казались уж чересчур мрачными. Если тебе сейчас плохо, а твой жизненный путь представляется извилистым или вообще непостижимым, всегда помни о том, что теперь у тебя есть этот текст. Я надеюсь, он поддержит тебя и начнет беседу с твоим внутренним миром. Какие выводы последуют из этого диалога?

Решать только тебе.

С любовью и крепкими объятиями,

Линда Листопадова

Глава 1. Странная болезнь

Я совсем запутался, и мне, скорее всего, нужна помощь. Уже давно я совсем не чувствую физической боли, но вот душевная совсем измучила. Мне всегда было ясно одно: со мной что-то не так, и с тех самых пор, когда я взялся за то, чтобы написать все это, ироническое осознание трагичности моего существования в этом мире постепенно последует за каждым воспоминанием.

Сейчас я понимаю, что такой странной и до ужаса нереалистичной ситуации вполне можно было избежать. Я бы жил совсем по-другому, не пошел бы на поводу у своих амбиций и, в конце концов, не оказался бы в таком глупом положении, которое даже словами объяснить тяжело. Но то время назад уже не вернуть, и переиграть эту партию не получится уже ни в одном из многочисленных миров. Как я уже сказал, все было в моих руках. Все и сейчас в моих руках, но не поймите неправильно: вас удивит, в какую бредовую ситуацию я попал.

Теперь, после всего того, что случилось, у меня осталась, скорее всего, пара-тройка ночей, прежде чем я наконец-таки оставлю этот странный и славный мир. И мое решение не изменится, даже не пытайтесь меня переубедить! Времени мало, и мне неизвестно, сколько еще протянет на этой земле мой единственный посыльный.

Представьте себе следующую картину: вы сидите вечером в баре и слушаете рассказ вашей знакомой подружки об очередной ее неудачной любви. От приятной предыстории вы затем постепенно и максимально плавно перейдете к описанию того, какой он придурок, бабник или деспот, но, тем не менее, вы ведь сразу же ощущаете что-то неладное? Сразу замечаете размазанную тушь на глазах подружки? Постоянные просьбы наполнить бокал заново при одном упоминании имени мучителя? Что-то вроде фильма с названием в стиле: «В конце Боб или Джек умрет».

Вы уже знаете финал этой истории.

Так вот. Что бы вы предпочли, слушая такой грустный рассказ: резкое падение в мерзкий омут страшной действительности или же скачки по временным отрезкам чужих жизней? Поверьте, я и того, и того нахватался в избытке, так что простите меня за попавший к вам в руки аттракцион в стиле путешествий во времени, пока я судорожно собираю воспоминания в единое целое – от начала до самого конца.

Что ж, пора. Я переношусь в то самое утро второго декабря, когда меня одолели самые тяжкие размышления в жизни. С чего же он начинался…

Ах, да!

– До чего же омерзительный сон! – подумал я, вскочив от испуга в своей постели. На часах мерцали цифры «5:33»: до будильника оставалось ровно двенадцать минут.

Познакомьтесь, у меня под боком сопит моя невеста – Абель. Еще часов шесть назад эта девушка выглядела так, словно только что сошла с обложки глянцевого журнала: белокурые локоны, ярко-розовая помада и черная подводка, обрамляющая ее круглые кукольные глазки. Сейчас же Абель старалась что-то мне промычать, едва рассоединяя пальцами слипшиеся ресницы. Все, что мне удалось разобрать, – это едва хриплое: «Ты – труп, Монсиньи». Да уж, она совсем не любит, когда ее будят раньше времени.

И, да, вы не сошли с ума: меня зовут Жорж Монсиньи. Когда меня ждала моя мама, она активно читала старые французские любовные романы и решила, что идеально будет назвать своего сына в стиле очередного героя-любовника. Она и мужа так нашла, а потом и вовсе выяснилось, что наш любимый город Хаас заразился всей этой сладко-бульварной романтикой: все имена вдруг стали звучать на французский манер. Странные веяния прошлого!

Отчетливо помню то, что так захватывало дух: белая шелковая простыня соскальзывает вниз, оголяя смуглое бедро Абель.

Розоватое небо за окном; кое-где самолетные лучи среди облаков оставили белые линии. В городе еще тихо, слышится пока что только пение птиц. На трамвайной остановке, находящейся прямо под окном снятой мной квартиры, еще никого не было. «Эх, бедняга ты, Жорж Монсиньи!» – подумал я про себя. Просыпаешься в холодном поту после своего кошмара и больше не можешь заснуть.

Меня тревожило тогда странное предчувствие, словно сегодня или в ближайшие дни что-то случится. Что-то, к сожалению, похуже, чем то, что уже изменило мою жизнь пару недель назад. Но об этом позже. Я осторожно поставил ноги на холодный пол и тяжело вздохнул. Все, что может сейчас облегчить мое существование, – чашка крепкого горячего кофе с молоком. А вот молоко, кстати, с витаминами: его дают лучшие коровы Хааса – величайшего города на планете Земля. Я горжусь тем, что могу называть себя его жителем.

Примерно час до начала рутинной городской жизни. В лучах рассвета белые и слегка обшарпанные стены кухни пока еще смотрятся грязно – серыми. Я интуитивно шарю рукой в холодильнике, внутри которого давным-давно сломалась лампочка, но это так неважно… Нашел! Влажный холодный пакет. А теперь – пойдемте со мной к «Ванде» – любимой кофемашине вашего героя. Это был подарок от моей матери – Элеоноры Монсиньи.

Вы, наверное, спросите: что тревожило меня в такой ранний час? И почему речь вообще зашла обо мне – весьма неприметном, на первый взгляд, человеке?

Тут есть несколько деталей, и первая из них – предстоящая свадьба с моей Абель. Вернее, то, что я очень сильно сомневался в ее необходимости. Почему?

Представьте себе обычную спальню. Вещи разбросаны в утренней спешке, кровать еще не застелена. Время: примерно одну неделю и шесть дней назад. Я собираюсь на работу в бар и жутко нервничаю (я делаю это часто): не могу найти свой форменный бейдж. В голове моей – воспоминания об очередном конфликте по этому поводу. Я всегда просил Абель класть этот сраный бейдж на одно и то же место. Что она там говорила?

– Я кладу эту штуку в комод у столика, и больше ты меня этим не достаешь. Жорж, ты всегда разбрасываешь вещи где попало, а потом не можешь ничего найти!

Комод у туалетного столика Абель. Мой взгляд останавливается на вещах с поверхности гладкой белой столешницы: духах, походной косметичке, паре смятых бумажек с записками – напоминалками. А еще – небольшая розовая записная книжка.

Вы скажете мне: читать чужие дневники неприлично и некрасиво. А я отвечу так: кто ищет, тот всегда найдет. Небольшая ревность уже давно смешивалась у меня с подозрительностью в последнее время, когда она уходила из дома на учебу. Стала сильнее краситься, надевала не самые дешевые вещи, да еще и сильно оголяющие ее бюст. Разумеется, эти знаки не прошли мимо меня, и я, соблазненный любопытством, на всякий случай решил удостовериться, что у моей невесты не закралось каких-нибудь сомнительных мыслей. Тогда меня успокаивал тот факт, что, в случае особенно строгой тайны, она бы стремилась спрятать от моих глаз этот дневник – кладезь женских тайн, даже если бы спешила на заседание правительства. А тут, совершенно обыкновенным образом, как при обычной спешке, он остался на самом видном месте.

Голубые страницы с цветочным рисунком. 18 ноября.

«Я снова повторяю те же ошибки. Как мне прочистить свою голову? Завтра у нас снова занятия, а я боюсь даже посмотреть в глаза господину дю Санте. Он снова попросил меня остаться, и я нервничаю. Вижу, как он на меня смотрит. Мне жаль Жоржа: он буквально помешался на своей книге, с ним невозможно разговаривать! Сегодня два раза отчитывал мне кусок, который будет читать при всех на вечере. Я слушаю его, но мысленно снова переношусь в то утро, когда Маркиз читал нам лекцию о «Госпоже Амари». Когда-нибудь я решусь написать здесь обо всем, что крутится в моей голове, но совесть пока еще ест меня.

…Кстати, дома в холодильнике сломалась лампочка, а Жоржу снова нет до этого дела»

Как бы вам сказать? Не то, чтобы Маркиз дю Санте отныне почти не выходил из моей головы. Но сама мысль о том, что Абель, возможно, уже изменяет мне, а в ее мыслях обитает другой мужчина, сильно разочаровывала меня. Мягко говоря.

Предсказываю вопрос: почему я до сих пор не примчался в университет Абель и  не дал в морду этому хлыщу дю Санте? У меня неверная невеста, а я до сих пор не закатил скандал?

Историю моей странной душевной болезни, проливающей свет на эти вопросы, я постараюсь изложить по порядку, но будьте уверены: вы еще поймете, что герой этих заметок и сам не так прост, как кажется. Я дал своему состоянию название «странная болезнь», так как многие вещи до сих пор кажутся мне необъяснимыми, будто природой своего появления они обязаны космосу.

Так, ну и раз уж впереди у нас очень странная история, то, для начала, позвольте мне присесть. Стулья в нашей дряхлой квартирке очень скрипучие, и мне сейчас придется хитро извернуться, чтобы не разбудить Абель. Аккуратно… Аккуратно, Монсиньи, глупый ты идиот! Сам же влип в такую кашу. Теперь остается только рассказать читателям, как ты до такого докатился. И, кстати, разозлит вас это или нет, но в этом абзаце мне пришлось совсем немножечко вам соврать. Ничего страшного и криминального, просто поймите: есть одна вещь, о которой я сейчас сильно мечтаю. Но претворить ее в жизнь больше не могу.

Итак. Время 6:11 и  – дзынь! Мой будильник уже снова прозвенел, и перед вами грустное зрелище: мрачный утренний Жорж, одолеваемый странными мыслями. Синие пушистые тапочки и серый махровый халат. В тот день, кстати, ровно, как и три месяца назад, я пил такой же мерзкий кофе на развес с чудесным молоком из супермаркета. И задавался вопросом: что же мне делать дальше?

Картины возможной неверности Абель я отбрасывал, как только они начинали посещать голову – словно это какая-то агрессивная теннисная подача. И вовсе не из-за того, что я ревностно охранял ее от чужих мужских рук. К сожалению или к счастью, мне совсем не хотелось этого делать.  И на то есть свои причины.

Забыл сказать! Если я сейчас встану из-за стола и начну переодеваться, то вы непременно скажете: «Монсиньи, какой же вы худой!».

И будете совершенно правы. Я почти тощий (но, кстати, Абель сказала мне, что это сексуально).

Ах, да, вы же не фильм будете смотреть: в ваших руках будет книга! Время от времени напоминайте мне об этом, а то я иногда забываю описывать какие-то детали. Понимаете, я лишен возможности вам показывать, а потому – придется рассказывать…

Итак, мои косточки торчат наружу, и сам я похож на скелет. Но не могу сказать, что когда-то это доставляло мне проблемы. А еще моя мама всегда говорила, что я довольно умный парень, кстати. Сам я так и не стал режиссером, зато почти стал писателем. Был немного скрытным, но зато очень харизматичным. Кстати, харизма зачастую и перебивает странное впечатление обо мне: ну вот никак не удается набрать ни одного лишнего килограмма! И все же с шармом мне повезло, хотя самооценка у меня иногда бывает ниже плинтуса. Сам я о себе точно скажу следующее: слишком костлявый, слишком задумчивый, а иногда – слишком печальный.

О последнем мне, конечно, придется рассказать поподробнее. Давайте мы с вами тихонько пройдем в мой крохотный кабинет и посмотрим на парочку интересных вещиц. Перед вами комната – два на два: крохотная коробочка с окном, выходящим  на оживленную улицу Хааса. И, честно говоря, этот вид меня просто завораживает. Так как в то утро был чудесный рассвет, вы бы увидели, как постепенно поднимающееся солнце отсвечивается от припаркованных вдоль дороги автомобилей. Увидели бы, как потихоньку открываются магазинчики, выключается неоновая подсветка вывесок. Пара бродяжных внизу – это нормально, к вечеру их уже не будет. Программа «Безопасный город». А эти все ненужные, пользы городу не приносят, только вред, да ещё и людей пугают, поэтому их заберут, помоют, почистят и отправят на работы. Ещё и пособие дадут! А если кто-то вам скажет, что на самом деле нищих и бездомных собирают с улиц ради экспериментов, с билетом в один конец, – не верьте. Все эти нелюди хотят оклеветать великий Хаас.

Вообще, квартирку в этом милом домике я снял где-то полтора года назад, как только съехал от родителей. И виной тому, кстати, снова та же душевная печаль, о которой я уже успел вам сказать. Я хотел начать новую жизнь здесь, поблизости от центра Хааса: богатые дома, роскошные перспективы. Если бы мы ехали сюда на автомобиле, то обязательно увидели бы огромный телещит, с которого мэр нашего города, Дюрер Спейс, громко вещает:

ЕДИНЫЙ НАРОД ХААСА

НАС МНОГО, МЫ – СИЛА!

Ух… Аж мурашки по коже!

А вот из другого окна – кухонного, вы увидели бы дорогу. Долгую, длинную, спускающуюся вниз с горы. Стоит только увидеть, что находится у подножия, глаза тут же разбегаются от восхищения: огромные разноцветные баннеры, реклама прямо на небоскребах. Можно даже фильмы смотреть, пока ждешь своего поезда на станции. Знаете, что-то подобное я видел в детстве на старых маминых открытках. Там были разные виды, и подписи соответствующих городов: Токио, Шанхай, Нью-Йорк. Когда я был маленьким, мне особенно нравилась открытка с Таймс-сквер. Это в Америке где-то. Очень похоже на наши улицы!

К сожалению, в этой жизни никому из нас уже не довелось побывать ни в одном из этих великих городов. Лишь энциклопедические статьи вообще посвящают нас в историю: Лондон, Хельсинки, Рим, Вена, Прага, Москва… Сколько всего раньше, видимо, было интересного! Помню, мама мне как-то читала про такое интересное чудо из чудес, как пирамиды. Египетские вроде, названия не помню. Древние люди строили их сами, нося тяжелейшие блоки на своих плечах… С ума сойти можно!

Не упрекайте меня в щенячьем восторге или глупости. Я знаю и о всяких ужасах. В школе нам рассказывали о двух великих войнах, которые сначала велись оружием. Люди истребляли друг друга с помощью этого оружия, жгли чужие дома и грабили их. Споры за территорию и чистоту рас заставляли всех наших предков превращаться в хищников. Я даже помню, как плакал после урока, на котором нам показывали, как группу раздетых костлявых и измученных пленных повели в газовую камеру.

Последнюю войну в учебниках прозвали информационной. Авторитет любого государства можно было запросто понизить, если чуть-чуть подкорректировать некоторые данные. Историю заново написать. Теперь целые группы людей придумывали иностранных шпионов, разрабатывали теории заговоров, чтобы посеять смуту в головах наших предков. Свобода информации давила на бедных жителей Земли, и все они становились унылыми и подавленными: кончали с собой без конца, никак не могли получить удовлетворение от жизни, преисполнялись завистью и ревностью. Как хорошо, что мне довелось жить в ту золотую эпоху, когда в мире закончился переизбыток информации. Теперь и интернет, и любые системы четко налажены и систематизированы: все для нашего удобства – товары и услуги с доставкой, а перечень книг, фильмов и музыки четко отфильтрован, и сделано это было в нашу пользу, чтобы нам никогда больше не было грустно.

Итак, последняя война – информационная, да. Хотите спросить меня: неужели войн больше никогда не было? Возможно, они бы и были, если перед нашим человечеством не встала бы одна большущая угроза – глобальный вирус, объединивший усилия всех стран в борьбе за общий мир. Этот вирус убил миллионы людей, а эпидемия затянулась на несколько лет. Страшное было время, оно отображается эхом от моих детских воспоминаний. Люди в масках и перчатках, словно врачи или спасатели из радиоактивных пустынь восьмидесятых годов прошлого века. Раньше ведь так было: все могли спокойно толпиться в магазинах, создавать сумасшедшие очереди в кинотеатрах или метро. Представьте себе такую картину: музыка гремит, во весь звук трещит какой-то огромный концерт. Фанаты дышат друг другу в затылок, прыгают и разбрызгиваются потом на остальных. Бррр… Кошмар!

А ведь так все и было, пока не наступила эра изоляции. Чтобы защитить человечество от опаснейшего заболевания, все страны приняли решение ограничить пребывание людей на улицах. Закрыли театры и клубы, а кафе и магазины перевели на доставку. Концерты, игры и церемонии какое-то время проводили без зрителей. Наконец-то людям стало не так уж и интересно идти друг на друга с оружием, ведь появились проблемы важнее. Морги и кладбища переполнялись гниющими трупами: в новостях показывали, как больные, лишенные возможности дышать, были вынуждены лежать на койках прикованными к аппаратам искусственной вентиляции легких.

Страны закрылись друг от друга. Наш великий Хаас, кстати, тоже почти страна: нам пришлось отделиться и оградиться от прежде родных территорий, так как раньше у нас было огромное количество заболевших. Каждое государство устремилось защитить своих граждан. Конечно, остались некоторые союзы по торговле, безопасности и экологии; не исчез даже туризм. Но все это теперь было так сложно, дорого и четко выверено, что все мы перестали чувствовать угрозу. Не было больше никаких завоеваний и глобальных происшествий. Конечно, вандалы и бандиты промышляют и сейчас, но нам больше не приходится волноваться за то, что завтра нас разбомбит соседнее государство. Заботься о себе, соблюдай меры безопасности – идиллическая жизнь, рай на земле. И все это – на нашем веку. В кафе и кино ходить можно, только осторожно: ну что за жизнь! Давайте тихонько включим телевизор, и вы сами убедитесь!

Вот, канал номер один. Надо звук убрать, здесь есть субтитры. «С двадцать первого января во всех супермаркетах Хааса оплату можно совершать по чип-карте, находящейся на запястье правой руки. Внимание: правой руки». Видите, сплошной прогресс! Раньше у людей были бумажные паспорта. Но теперь ради никчемных книжечек не нужно рубить деревья: вся информация о вас – в вашем же организме. А ещё этот мерзкий пластик. И от него избавляемся. Теперь платить станет совсем легко.

А вот и второй канал. Тут рецепты всякие. Карамелизованный паук-птицеед под соусом с халапеньо – белок, для спортсменов пойдёт. Не то, не то… Вот! Гуманитарная миссия в Хаасе: более тысячи детей в детских домах получили наборы питания – прямиком от мэра!

Так, я тут ушёл в историю и аналитику и совсем забыл, что собирался рассказать о своей печали. Точно, через час к пиццерии под нашей квартирой подъедет грузовик с заготовками. Абель точно проснется: ее раздражает шум утренней разгрузки. Но сейчас, в эти минуты, давайте наслаждаться розоватыми облаками. Мой письменный стол, как всегда, завален бумагами. Это обычное дело. У меня сотни идей, и каждую новую я записываю в один из этих бесчисленных листов. Мебели здесь мало: кроме стола тут есть еще только стул, небольшой стеллаж с книгами и маленькое кожаное креслице.

Пойдемте к стеллажу: тут как раз хранится то, что я хочу вам показать. Засовываю руку в ряд глянцевых корешков книг и выбираю среди них одну. «Тонкости теории вероятностей», вот она! Мой выбор отнюдь не случаен: Абель сюда даже не заглянет. Она вообще не очень-то любит читать, но вы сами понимаете: если есть какая-то тайна, то лучше бы мне себя обезопасить. Я делаю это точно лучше Абель.

Признаться, из этой книжки я прочел только название, и оно мне понравилось. Но ценность этого милого предмета, который я держу сейчас в руках, заключается для меня не в его сути, а в том, что оно хранит внутри.

Страницы – с шестьдесят пятой на шестьдесят шестую. Вот он, предмет моей светлейшей печали!

В моих руках фотография, с которой на меня смотрят два самых очаровательных зеленых глаза в мире. Волосы каштанового цвета. Длинные ноги. Потрясающая улыбка.

Эсмеральда. Прекрасная Эсмеральда – одна из моих самых светлых грёз и настоящая причина моей грусти.

Глава 2. Девушка с поездом в руках

Для любой киношной и мало-мальски претендующей на коммерческий успех романтической истории крайне важен момент знакомства. Здесь должны сыграть все рычаги: время, место, условия, даже социальное расслоение. Но у нас с Эсмеральдой все было немного по-другому.

Представьте себе сцену какого-нибудь захудалого театра, на которой расставлены следующие декорации: кирпичная стена, пара-тройка пустых стеклянных бутылок (чудо нашего времени – самое дешевое пойло за всю историю человечества!) и скамейка. Моя память рисует в голове только это: все остальное размылось с течением времени, но есть одна деталь, которая не исчезнет никогда. Прожектор на нашей с вами сцене направляется прямо на кирпичную стену. Ещё чуть-чуть ярче…

Да, прямо сюда.

Из-за кулис выползает уставший после долгого рабочего дня в баре Жорж Монсиньи. То есть я, если вы уже успели позабыть, как меня зовут.

Огромный плакат, висящий на кирпичной стене напротив чёрного входа в бар с пометкой «Только для сотрудников». Он встречал каждого из рабочих смены лучезарной улыбкой изображенной на нем девушки. У неё в руках был игрушечный поезд. Помню, мне сразу показалось странным, что я, будучи человеком, вроде как не лишенным литературного и мыслительного таланта, так и не понял посыла этого плаката. Но был очарован красотой этой девушки.

Долгое время я выходил на улицу не только для того, чтобы просто покурить и вдохнуть свежего воздуха. Коллеги и постоянные посетители – все как один вслух обсуждали вопросы коррупции и тотального кризиса, но я не мог позволить себе опуститься до таких бредней. Я притягивался к этой улыбке, как к магниту, часами рассматривая каждую черточку милого лица этой девушки. Если в вашей голове до сих пор жива конструкция сцены, делайте с декорациями что угодно: выливайте воду, высыпайте искусственный снег, подбросьте к моим ногам охапку сухих листьев, если сумеете найти деревья поблизости. Целый год, в любую погоду я выходил полюбоваться этой чудесной девушкой с игрушечным поездом в руках.

– Эй, Монсиньи! Может, напишешь уже о своей истории несчастной любви к рисунку? «Портрет бабы с паровозом»? – раздался хлопок, и я дернулся: знакомый голос и шлепок ладонью по моей спине.

Знакомьтесь, на сцену вышел мой лучший друг – Родриго.

Я знаю его почти всю свою жизнь. Он – хороший, но чертовски недооцененный музыкант, а я… Позже расскажу вам о том, какие мучения мне принес выбор стать писателем. Обещаю, вы будете удивлены. А может, станете смеяться.

Мы с Родриго росли в одном дворе и знали друга почти всю жизнь, поэтому не буду вдаваться в те подробности, которые еще всплывут, а просто отмечу: он – активный деятель, а я – боязливый мечтатель. Он – вечно пробивающийся в мир музыки творец, а я до последнего был серой мышью, причем, в моем случае, комбинация слов «до последнего» весьма иронична. Оба мы – на суд девушек, весьма привлекательные юноши, только Родриго – светло-русый кучерявый и подкачанный брутал, а я – сами помните: темноволосый и бородатый мешок костей («сексуальный мешок костей» – исправила бы меня Абель, закуривая трехсотую сигарету – и это было сказано сразу после нашего первого раза!).

Наконец-то я расположил все детали, расставил все действующие лица по местам и больше могу не тянуть с бесконечными описаниями и посвящениями. Если получится.

Свет. Камера. История моей великой печали начинается, и в нашем импровизированном театре гаснет весь свет. Декорации немного меняются.

В то утро я, как обычно, проснулся в родительском доме. Слово «родительский» здесь слишком громкое: наверное, будет лучше сказать «в материнском доме», ведь с мамой мы там жили одни, без отца. День начинался так же, как и все предыдущие.

Скоро мама проснется, и я услышу, как первым делом она включит телевизор. После этого она садится за столом на кухне, включает какую-то хрень из телемагазинов и готовит нам завтрак. Один тип из передачи сказал однажды, что белый сахар нужно срочно заменить на коричневый. С тех пор, она добавляла в кофе этот омерзительно горький и дурно пахнущий порошок, да еще и утверждала, что везде в журналах и газетах нас обманывают. Как-то странно получается.

Мне особенно нравилось, когда с утра мама делала гигантские бутерброды с сыром и кукурузой, и мы вместе их ели и о чем-то долго говорили. Правда, слово «говорили» – снова слишком громкое в моем рассказе: скорее, я чаще слушал и вставлял какие-то вымудреннные фразы. Все равно, в конечном счете, все сводилось к тому, каким мудаком был мой отец.

Внесу коррективы: лично я мудаком его не считал.

В общем, что-то у них не заладилось с тех времён, когда я еще учился в школе. По вечерам они орали друг на друга и, судя по тому, сколько раз я слышал слово «трахался» и именно в мужском роде, понял, что он когда-то там гульнул, и мать об этом узнала. Скорее всего, так. Ведь чтобы «трахались» они, я почти не слышал.

Первое время я не мог выносить эти крики, бесконечные ссоры: петлял с ребятами из школы по дворам после уроков, смотрел, как парни играют в футбол и записывал что-то в блокнот – что на ум придет. Ещё я обижался на Родриго, у которого после учебы были уроки гитары. Он сразу же уезжал, и я оставался наедине с собой. Помню, как четко воображал себя великим – еще тогда, и думал, что я весь из себя принц – с ног до головы необычный, напишу бестселлер – тогда темой икс было одиночество. Или фильм сниму, там уже посмотрим, как сложится.

Далее, по мере продвижения моего творчества и уже поздних возвращений домой, родители стали беспокоиться. А еще математичка – сволочь – меня завалила и позвонила им, чтобы со мной кто-то начал заниматься: скатываюсь, видите ли.

Математичка, конечно, реально сволочь: из-за неё медным тазом накрылись мои стихи. Она, кстати, ещё была жирная такая. Отец занимался со мной по два часа в день, объясняя эту несусветную хрень, которую я не понимал и безумно расстраивался из-за этого. Мало того, что парень одинокий, так ещё и тупой. Мой сосед по парте, Томми, в то время уже гонял с крошкой Рози – девятиклассницей с огромнейшими буферами, а я все сидел и слушал, как папа объясняет мне решения этих гребаных задач из переклеенной тысячу раз ветхой книжки.

Однажды я снова схватил парашу, и у меня сдали нервы – я закрылся в своей комнате и лег на кровать. Это довольно жуткое воспоминание. Рисую в голове свою толстовку, в которой я тогда был: на ней специально болтались два шнурка, чтобы затягивать капюшон. Я с силой потянул их вниз, да еще и вдобавок в подушку лицом кинулся – хотел максимально лишить себя кислорода. Идиотская затея, знаю. Но это был крик души.

Сейчас я прекрасно понимаю, насколько тот шаг казался страшным. Но и оправданным тоже. Я просто старался привлечь к себе внимание. Образ страдальца и вечного изгоя приходил мне в голову в атмосфере постоянной ругани, и я не хотел, чтобы родители постоянно воевали. Я-то в то время верил, что они все равно помирятся. Но лед между ними с каждым днем нарастал все толще и толще.

И тут в один прекрасный день мать сообщает мне, что «этот урод» (а ещё позавчера мы с ним устроили ночной киномарафон «Мистера Киллера» и соленого попкорна из микроволновки) с нами больше жить не будет. А знаете, куда он потом уехал? Началась колонизация Марса: программы по обмену там всякие. Мой отец однажды попал в группу добровольцев. И с Марса не вернулся. Зато огромное количество гуманоидов здесь – вместо него.

Я одновременно боюсь и ненавижу марсиан. Жутко брезгую. Внешне эти создания напоминают каких-то несуразных насекомых – огромных, высотой с человеческий рост. Вместо рук и ног у них несколько пар противных клешней. Марсиане организовали свое подпольное государство и иногда договариваются с хаасцами о продаже чего-то в обмен на икру, чеснок или мелких животных: им нужны кошки, собаки или что-то дурно пахнущее – они все это едят и перерабатывают. Сами же марсиане еще чистят нам трубы и городскую канализацию, и за это им даже платят настоящие деньги, чтобы те могли получить лечение, продукты или качественные услуги. Но эти сволочи нередко бунтуют! Им, видите ли, мало платят, а кошек подсовывают больных или искалеченных, чеснок – так сразу гнилой, как и икра – тоже им тухлой кажется. Пусть вообще радуются, что получают хоть что-то! Здесь, в великом Хаасе, они – чужаки! А для кого-то – еще и убийцы. Они нас захватить хотят, я все это знаю. Похищают наших женщин, воруют и убивают тех, кто не может дать им сдачи. Инопланетянки – результат связи наших женщин и марсиан – такие страшные! Вы наверняка заметите парочку таких чудовищ, бродящих по Хаасу, правда, только в светлое время суток, а то им страшно, что побьют. Кожа у таких существ – бронзовая, резиновая на ощупь. Они как огромные куклы для утех (сами понимаете, каких). И ведь допускают же такое земные женщины! Но, честно говорю, у нас таких подстилок под инопланетную дичь не любят. Надо бы вытравить эту раковую опухоль, пускающую метастазы по асфальтированным венам Хааса, чтобы наш город наконец-то зажил спокойно. Но пока все это – только мечты.

Продолжим. Обычно в выходные дни я ездил по магазинам. Должен был поехать и в тот день, однако привычный ход вещей был нарушен внезапным телефонным звонком.

Это был Родриго, желавший взять меня с собой на свой концерт в ночном клубе. Первое крупное выступление – сами понимаете, волновался. Но если вы бы спросили, почему волновался я, то ответ был бы следующим: там будет много людей, и все они, скорее всего, будут очень заразными. Только подумайте: последствия вируса, мутировавшие симптомы… Сколько всего страшного сразу!

С другой стороны, черт возьми, как же я мог отказать своему лучшему другу?

Я твердо решил в тот день все же поехать в клуб, но предварительно, конечно, обо всем позаботился: новая пара перчаток, хруст защитной маски. И пусть хоть кто-то начнет разуверять меня в правильности действий! А если доведётся вдруг с какой-нибудь бомбой перепихнуться, так на это у меня тоже защита есть. Ничто не возьмет Жоржа Монсиньи.

Так, давайте заглянем в спальню: Абель ещё спит. Минут десять-пятнадцать у нас есть. Снова запускаем нашу машину времени и садимся в такси.

Промышленная дрянь, которую мы сейчас будем проезжать, скоро кончится. Это какой-то суперхимозный комбинат, от которого просто жутко воняет. Ехать нам, в принципе, недалеко, но окна лучше закройте. А вот и моя остановка! Я уезжал с неё в город и на работу. Проезд стоит двадцать пять единиц, и с моей зарплатой в месяц я могу позволить себе целых тридцать три поездки на автобусе! Конечно, трудности возникали, если помимо работы я ехал куда-то ещё, но в целом, справляемся. Если бы вы пришли почитать обо мне чуть раньше, чем произошел мой профессиональный триумф, то я бы месяц откладывал на это такси. Но теперь в этом нет необходимости.