Текст книги "Корсар (СИ)"
Автор книги: Лина Манило
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
11. Ева
Несколько дней! Это же целая вечность, когда у тебя три работы и каждая связана с физической активностью. Я не могу, просто не могу позволить себе прохлаждаться, дожидаясь, когда же меня уволят.
Ком в горле от тщательно сдерживаемых рыданий саднит, царапает гортань, но я не могу позволить себе раскиснуть, только не сейчас, когда столько всего навалилось разом. Ещё пытаюсь верить, что скоро Артём отдаст эти проклятые деньги, и мы заживём как раньше. Не может же он быть настолько кромешным идиотом, правильно? Туго перевязанные кисти немного ноют, но уже не так больно, как было сразу, и это радует. Я привыкла находить хорошее в любой кромешной беспросветности, так мне проще жить и не свихнуться.
– Как ты? – раздаётся низкий голос совсем рядом, а я вздрагиваю, потому что за своими переживаниями даже не заметила, что Роджер остался рядом.
Он чертовски смущает меня своей заботой, готовностью помогать. Да даже тем, что стоит, оперевшись на холодильник, полкомнаты своим внушительным телом закрывая, смущает. А ещё смотрит так, словно я хрустальная и дотронуться боится. Я видела, как окаменело его лицо, когда по моей коже там, в коридоре пальцами водил, словно больно сам себе делает. Мне всего девятнадцать, но никогда дурочкой не было, а жизнь, в которой каждый день – борьба за существование, научила многое понимать и во многом разбираться.
Я нравлюсь ему? Наверное, а иначе как объяснить всё то, что делает, хотя совершенно не обязан. Кто я такая? Девочка, доставившая однажды пиццу? А может быть, ему просто жалко меня? Такой взрослый, состоявшийся, в себе уверен, а тут я – мелкая тля, у которой проблем образовалось в один миг столько, что самосвалом можно вывозить. У Роджера, наверное, семья есть: жена, дети. В его же возрасте у многих есть устоявшаяся личная жизнь, прошлое. Куда мне во всё это влезать?
Или вон та Аня, которая взглядом во мне дыру планомерно прожигала. Я всё видела, не слепая. Наверное, у них было что-то, а может быть, и сейчас есть. Красивая такая, статная, волосы, глаза, грудь – всё при ней, не конкурентка я ей. Тяжело вздыхаю, а тысячи вопросов вертятся на языке, но задать хоть один так и не решаюсь.
– О чём ты думаешь? – Он совсем рядом, присел напротив на корточки, в глаза заглядывает, смущает снова.
Хочется отвернуться, закрыться, только лишь бы не видел, как мои щёки пылают. Лёд бы приложить, но где взять-то? Да и с трудом верится, что поможет, когда Роджер так близко, а воздуха в лёгких с каждой секундой всё меньше.
– О многом думаю, но это неважно, – выдавливаю из себя и пытаюсь улыбнуться, потому что не намерена обо всей этой чуши, что в голове роится, ему рассказывать. – Ты, наверное, торопишься... Спасибо тебе, я справлюсь.
Смотрит в глаза, а я впервые замечаю, какой интересный цвет у его глаз – ладно, глаза – светло-карий, с красноватым отливом, и ресницы рыжие. Борюсь с желанием дотронуться до его повязки, по волосам отросшим и лицо обрамляющим провести, но нет, так нельзя. Надо подумать о чём-то противном и мерзком, тогда получится переключиться.
– Даже не сомневаюсь, что справишься, но одну тебя здесь не оставлю.
Категоричность его тона поражает. Он не спрашивает моего мнения, не интересуется, что хочу, словно уже давно всё решил за нас обоих, но, странное дело, спорить не хочется.
– Почему?
– Что “почему”?
– Ты всё это делаешь для меня… накормил тогда, деньги брату дал, приехал сюда так быстро. Почему? Тебе меня жалко, да? Но я ведь не убогая.
Он замирает, внимательно вглядываясь в моё лицо, а меня уже прорвало, остановиться не получается:
– Не надо меня жалеть, это унизительно, – взмах рукой, пресекающий возражения, а Роджер молчит, лишь в бок слегка голову наклоняет. – Может быть, кажусь несчастной, но я довольна своей жизнью. Понимаешь? Работаю, друзья у меня есть, брат. Да, он бездарь и вляпывается в разные неприятности, но он любит меня.
Приступ праведного гнева проходит так же быстро, как и начался, но мне не стыдно за то, что сказала.
– А кто тебе сказал, что я тебя жалею? – удивляется и протягивает руку, берёт прядь моих волос, накрывающих плечи, и пропускает через пальцы. – Делать мне больше нечего.
– Что тогда? – Закрываю глаза, когда легко, совсем невесомо касается скулы. Будто случайно, но это кажется таким правильным. И нужным.
– Не знаю, веришь? Мне сорок два года – представляешь? – а я впервые не знаю, почему всё это делаю. Но, кажется, не могу иначе. Это так странно.
Распахиваю глаза и накрываю перебинтованной рукой его пальцы, чтобы продлить ещё хоть ненадолго это мгновение, кажущееся каким-то сном. Я романтичная дурочка, но всегда верила в любовь, когда без человека невозможно прожить, а воздух один на двоих, который не закончится, пока этот человек есть в твоей жизни. Мама хотела назвать меня Ассоль, но передумала, и это имя, наверное, мне подходит больше, чем имя прародительницы греха.
Любовь. Впервые это слово возникло в сознании применительно к кому-то. Не знаю, что чувствую к Роджеру – мы так мало знакомы и почти чужие, – но он мне нравится настолько, что дух захватывает. А после того, как приехал сюда почти молниеносно, врача привёз, не могу прогнать его.
Только не его.
– Ева, посмотри на меня внимательно, – просит, а в ставшем слишком хриплым голосе глубинная тоска. Не могу понять, что его гложет, но он больной изнутри, хоть и сильный. – Только внимательно посмотри.
– Смотрю. – Касаюсь пальцами чёрной повязки, провожу по ней, словно теплом рук смогу исправить то, что с ним однажды случилось.
Он вздрагивает, но не отстраняется.
– И что ты видишь?
– Тебя. А ещё боль вижу, которой слишком много для тебя одного; надёжность и желание помогать. Отчаянность и отчаяние вижу. Много чего ещё.
– А сколько мне лет видишь? А глаз? Татуировки?
Татуировки… нашёл ещё причину.
– Вижу, конечно, чего уж? – Касаюсь рыжей бороды, которая на поверку оказывается не такой жёсткой как думалось, до губ дотрагиваюсь, путешествую вверх по линии носа с лёгкой горбинкой, рыжие брови очерчиваю. Мне нравится осязать его, такого тёплого и неожиданно близкого. – Но ведь это всего-навсего внешность, она разная бывает. К красоте, как и к уродству, очень быстро привыкаешь. И возраст… я не знаю, что тебе на это сказать, но мне кажется, это не очень страшно. Сорок два… разве очень много?
– А тебе? Девятнадцать?
Киваю и наклоняюсь так близко, что лбами соприкасаемся. Мои волосы смешиваются с его, и уже не разобрать, где чьи, настолько похож оттенок.
– Девятнадцать, скоро двадцать будет. И я некрасивая рыжая девочка с веснушками даже на спине. Но ты так смотришь на меня, и я верить начинаю, что зеркала все – кривые, а я сильнее, чем есть на самом деле.
Он закрывает глаза, запускает руку в волосы на моём затылке и слегка сжимает. Втягивает воздух через ноздри, а широкая грудь вздымается и опадает под чёрной футболкой с длинными рукавами, сидящей как влитая.
– Поехали кататься? – вдруг предлагает. – Потому что, если останемся здесь ещё хоть на чуть-чуть, случится беда.
– Просто кататься?
– Можем не просто, можем задом наперёд, – усмехается и целует забинтованную ладонь. Так естественно и просто, словно именно это и должен был сделать, а у меня сердце в ушах стучит африканским барабаном и ноги ватные. – Собирайся.
Легко подпимается на ноги, а я снова подчиняюсь, словно рядом с Роджером теряю волю, захваченная его уверенность в каждом своём действии на каком-то молекулярном уровне.
– А можно будет твоим мотоциклом немного поуправлять? – спрашиваю, набравшись смелости, когда выходим из дома, а свежий ночной воздух хоть немного мысли в порядок помогает привести. – Давно мечтала.
– Слышала, что доктор говорил? – Сводит брови к переносице, хмурится, но улыбка так и рвётся на волю. Она у него красивая очень, так бы и любовалась. – Руки перенапрягать нельзя, а чоппер – тяжёлый товарищ, потому сначала вылечимся, потом будем его мучить. Договорились?
Это его “вылечимся” попадает прямиком в сердце, заставляя верить, что я ему действительно небезразлична. На языке вертятся вопросы о жене, детях, прошлом, которое наверняка полно событиями, но не могу себе позволить такой вольности. Не тогда, когда вообще не пойми что происходит между нами.
И есть ли на самом деле возможность этого “мы”?
Закрываю дверь на замок, хотя это и кажется смешным, когда в двух окнах зияют провалы, но мне нужны простые машинальные действия, которые хоть как-то смогут помочь не свихнуться от всего, что происходит в последнее время.
– Садись, принцесса, – говорит, указывая рукой на свой мотоцикл, который и правда огромен. Я такие видела только в кино или рекламных роликах, а тут вживую. Красота! – Не против в одно место со мной заехать? Обещаю, там тебя никто не обидит.
Паника бьёт в голову, потому что на мне самые обычные джинсы, чёрная футболка, которой уже лет двести, наверное, ветровка, что делает меня похожей на мальчика, ни грамма косметики на лице… В какое такое место он хочет меня отвезти?
– Может быть, просто покатаемся? И вообще... тебя же дома наверняка ждут.
Намекаю на жену, но спросить об этом напрямую не решаюсь. Всё-таки я трусиха, но именно в этот момент боюсь узнать правду.
– Ты боишься, что ли? – усмехается и становится совсем близко. Настолько, что ощущаю терпкий аромат его туалетной воды с лёгким оттенком цитрусовых. К нему примешивается запах бензина, табака и нагретой на солнце кожи. С ума сойти можно, или в обморок упасть. – И никто меня нигде не ждёт, не выдумывай.
– Нет, ты что? Не боюсь я ничего, но можно просто покататься…
– Упёртая какая, – проводит рукой по моим волосам, а я замираю, потому что, обычно, в такие моменты люди целуются. Паника скручивает внутренности в тугой узел, и я задерживаю дыхание. У меня совсем небольшой опыт в общении с мужчинами, но кое-что всё-таки понимаю в этой жизни. – Главное, чтобы ты меня не боялась.
Отрицательно машу головой, а Роджер отходит в сторону и к мотоциклу направляется. Поворачивается ко мне спиной, а я невольно засматриваюсь на широкие плечи, тонкую талию, крепкие ноги. Он похож на пловца или человека, который довольно много времени проводит в спортзале.
– Запрыгивай, не бойся, обижать девушек в списке моих дел на сегодня не значится.
И я иду к нему, потому что не хочу оставаться одна. Без него быть не хочу.
12. Роджер
– Можно хотя бы вперёд сесть? – спрашивает, а на губах улыбка лукавая играет. – Если самой повести нельзя.
Разве что на месте не прыгает от предвкушения, а у меня харя треснет, наверное, от улыбки.
– Замётано, – киваю, а Ева бодро запрыгивает на сидение, даже без моей помощи, хоть и морщится слегка, думая, что я не вижу, когда за грипсы* руками забинтованными хватается.
Что она делает со мной? Жилы на кулак наматывает, не иначе. Прямо уплываю, стоит ей только рядом оказаться. И ведь умом понимаю, что нельзя злоупотреблять, чтобы выбраться суметь, пока по макушку не засосало, а всё равно продолжаю поводы и причины искать хоть немного растянуть удовольствие. Как героиновый наркоман, мучаюсь, но приход ловлю, каждой дозе радуясь.
Когда руки кладу поверх её ладошек, а стройное тело в опасной близости от моего, закрываю глаза, чтобы нервы успокоить. Её огненно-красные пряди пахнут ландышами. Такой простой аромат, а как голову кружит, с ума сойти можно. Чуть наклоняюсь вперёд, почти носом касаюсь шелковистых густых волос, спадающих ниже лопаток, и от этого почти задыхаюсь. Поцеловать бы её, прямо в солнечный затылок, закрыть глаза и унестись туда, где живёт счастье. Оно же где-то должно обитать, правильно?
Завожу мотор, включаю музыку, чтобы мысли лишние в голову не лезли, а Ева радостно взвизгивает, когда мотоцикл с рёвом с места срывается. Втягиваю живот, задерживаю дыхание, чтобы ненароком к ней корпусом не прислониться. Потому что, кажется, почувствую тепло её кожи даже сквозь слои одежды, и тогда никто ответить не сможет, каким боком повернётся наше путешествие.
Башка забита мыслями разной степени бредовости, но руки знают, что делать. Я с двенадцати лет за рулём: в равной степени неплохо управляю как велосипедом так и КАМАЗом, но лучшим способом расслабиться и найти для себя гармонию считаю прокатиться на мотоцикле по ночному городу, лавируя по узким улочкам и мчась по широким магистралям. Правда, когда Ева так близко, дико жалею, что не кручу сейчас баранку автомобиля. Так было бы безопаснее.
Очень давно, когда жизнь ткнула меня носом в моё же собственное дерьмо, снова тряхнула, перевернув всё с ног на голову, перед выбором поставила, я задумался, чем хочу заниматься в жизни. И оказалось, что ничего кроме как бить морды, крутить гайки и вертеть руль из стороны в сторону не умею. В итоге стал учить молодёжь управлять железными конями, стальными гробами и прочим транспортом, чему был безмерно счастлив, потому что нашёл себя и своё место в жизни. До кучи открыли с Викингом пару авто– и мотомастерских, а в последствии организовали с Карлом "Петли и узлы", правда белобрысый параноик старается не отсвечивать, ну а мне светиться не зазорно, меня и так все знают. От кого мне прятаться? Разве что от собственной совести.
Рядом всегда были Карл и верный Витёк, успевший за годы стать Викингом, потому моё извечное внутреннее стылое одиночество, сковывающее чувства ледяным панцирем, почти не мешало жить. И вот, со временем нашлись и другие люди, которым оказался нужен, а я почти оттаял, стал даже казаться нормальным. Все проблемы, боль прошлого и жажду мести запихнул на самую дальнюю полку сознания, лишь иногда доставая на свет, отряхивая от пыли, чтобы не забыть, кто я есть на самом деле и почему таким стал.
И вдруг появилась Ева, пахнущая солнцем и луговыми травами, пропитанная весенними ветрами и майскими грозами, с глазами, наполненными тоской, и мне на миг показалось, что могу стать другим и забыть всё то, что на дно утягивает, когда грудную клетку вскрыть готов, чтобы лихорадочно стучащее сердце вырвать.
– Ты так и не сказал, куда мы едем! – Поворачивает ко мне голову, а ветер развевает рыжие волосы, и те пламенеют вокруг огненным ореолом. Смотрит на меня, а в глазах ни капли страха, только решимость и сила, которой не должно быть у девушки её возраста. – Точно не в лес?
Смеюсь, отрицательно машу головой, стараясь поменьше смотреть на неё, за дорогой слежу, чтобы в кювет не выехать. За тридцать лет ни разу не попал даже в незначительную аварию, и ломать устоявшиеся законы не хочется. Но как же сложно устоять рядом с ней, и не впитывать её образ каждой порой.
Ей девятнадцать, девятнадцать, чёрт возьми, а тебе сорок два. Запомнил? Повтори. Пару раз повтори, чтобы как азбуку помнил, назубок.
Противный внутренний голос долбит по нервам, призывает одуматься, не творить херни, пока ситуация не накалилась до предела, а последствия слабости не утащили за черту.
Усиленно слежу за дорогой, а Ева вздыхает и отворачивается. Ёрзает на сидении, по сторонам смотрит, радостно вскрикивает, когда на вираж захожу, и от свиста ветра в ушах закладывает. От её реакции на мой, порой весьма агрессивный стиль вождения, от чистого восторга и неподдельной радости голова кружится. Такой чистый кайф, когда эйфория радужными волнами течёт по венам...
– Приехали? – спрашивает, когда останавливаю мотоцикл на парковке у "Чёртовой хижины", одного из многочисленных заведений нашего многоуважаемого Карла.
Здесь, за городом, в уединении почти лесной поляны стоит весьма готичное строение, скрытое от любопытных – лишних – глаз высокими соснами. Смеюсь про себя, потому что обещал же не завозить в лес, а по факту именно туда и привёз. Но здесь спокойно, а дышится особенно легко. Мне почему-то кажется, что после событий последних дней, Еве именно этого и не хватает, чтобы воздух – полной грудью и никаких случайных пассажиров.
В ночной тьме место кажется особенно зловещим, и на миг представляю, что она может испугаться, потому как даже не спросил, чего она хочет и чего боится. Просто сделал так, как посчитал нужным, словно чёртов деспот. Но отчего-то чувствую, что Еве именно это и нужно. Надеюсь, в этот раз интуиция в этот раз не подведёт.
– Ничего себе, – ахает Ева, глядя по сторонам. – Никогда здесь не была. Краси-иво!
Подхожу к ней, беру пальцами за подбородок и вглядываюсь в глаза. Если страх там увижу, сразу назад отвезу, в Макдональдс там, например, или ещё куда. Но нет, ничего из того, что ожидаю. Лишь всё та же спокойная решимость и уверенность.
– Всё хорошо? – Приглаживаю свободной рукой запутавшиеся на ветру волосы, такие шелковистые и густые, что под их покровом, наверное, можно от всего мира укрыться.
– Вроде бы, – пожимает плечами и легко улыбается. – А у тебя?
Секунду размышляю над ответом, прислушиваюсь к себе и понимаю, что впервые за очень долгое время мне хорошо. По-настоящему хорошо.
– Лучше, чем когда бы то ни было.
– Правда? – спрашивает, чуть хмурясь.
– Чистая.
Она смотрит на меня, потом протягивает руку и касается моей повязки. Снова делает это, даже, наверное, отчёта себе не отдавая, что значит это для меня. Она не спрашивает, что со мной случилось, почему так изощрённо протюнингован, но своими прикосновениями будто сама до правды докопаться хочет, без моей помощи.
На миг бы, на один крошечный миг, попасть в её голову и понять, о чём она думает в такие моменты. И почему не убегает, когда вокруг столько молодых парней, без багажа прошлого, способных сделать её счастливой.
– Ты голодная, пошли, – отнимаю её руку от своего лица и веду к заведению, где способны накормить в любое время дня и ночи.
– Вовсе нет! – протестует, руку вырвать пытается, но я сильнее. – С чего ты взял?
Резко поворачиваюсь, беру её бледное лицо, покрытое густым слоем веснушек, в ладони и в глаза заглядываю. Мне важно, чтобы она поняла, что в таких вопросах со мной спорить бесполезно. Понимаю, что неловко чувствует себя, когда забочусь о ней, и мне чертовски интересно, почему в таком юном возрасте она барахтается в мутном болоте жизни, жилы разрывая.
– Ева, послушай меня внимательно, – начинаю, поглаживая большими пальцами её скулы, – это очень важно. Хорошо?
Кивает, а в глазах настороженность вперемешку с любопытством.
– Я никогда – слышишь? – никогда не причиню тебе зла. Никогда не буду делать того, что сможет навредить тебе. Это первый пункт. Усвоила? Кивни.
Она выполняет просьбу, а я целую её в макушку, вдыхая аромат ландышей и весны.
– А вторым пунктом идёт то, что я и сам не понимаю, на кой чёрт всё это делаю. – Уже говорил об этом, сейчас повторяю. Самому себя в первую очередь. – Но одно знаю точно: по-хорошему, нужно остановиться. Отвезти тебя домой и ехать обратно, не разбирая дороги.
– Почему не делаешь так? – Голос тихий, но спокойный. Всё-таки Ева не из тех, кто, рыдая, за штаны мужские держаться будет.
– Потому что сдохну, если так поступлю, дебила кусок. Потому, давай, не спорь с дядей. Я тебя на ужин приглашаю, между прочим.
Ева накрывает мои ладони своими и молчит. Не знаю, сколько длится это мгновение абсолютной тишины, но всё-таки говорит:
– Ещё скажи, что на свидание...
– Ев, я не помню как на них люди нормальные ходят, правда. Но, в сущности, да, что-то около того.
_________________________________________
*Грипсы – рукояти, ручки на руле мотоцикла.
13. Ева
Вокруг ночь, а я вместе с посторонним, в сущности, мужчиной наедине, в лесу, но, прислушиваясь к себе и своим внутренним ощущениям, понимаю, что ведь не страшно. Ни капельки. Правда, как бы ни пыталась не показывать этого, никак не могу справиться с внутренней дрожью от пережитого накануне. Кажется, в любой момент могу снова услышать звук битого стекла, и опять осколками засыплет. Только не факт, что на этот раз всё обойдётся незначительными повреждениями. Судя по всему, Артём деньги так и не вернул, а ребята, которым должен, настроены весьма решительно. Только где он ходит? Неужели решил, что всё рассосётся как-нибудь само? Иногда его беспечность удивляет, а нынче даже пугает и, чего греха таить, бесит до кровавых чёртиков перед глазами.
Тревожные мысли не дают расслабиться, хотя не только они. А ещё Роджер, держащий меня за руку и ведущий на свидание. Да, для себя решила, что это именно оно и есть, хотя, конечно, все сопутствующие события мало настраивают на романтику. Да и что я вообще понимаю в таких делах? Опыта-то с дульку…
– Не знаю, – говорит Роджер, останавливаясь в дверях, – понравится ли тебе здесь, но мне показалось, что это идеальное место.
– Для чего?
– Для того чтобы о чём-нибудь нехорошем забыть.
Улыбается, а мне отчаянно хочется спросить, о чём он сам забыть хочет, но молчу, потому что бестактной показаться не желаю, и в душу лезть не хочется. Легко обидеть глупым любопытством, исправить потом невозможно. Для откровений всегда нужно созреть, но Роджер, наверное, ещё не готов обнажить душу, а я не намерена настаивать.
Вместо лишних слов и ненужных расспросов чуть крепче сжимаю его руку, чтобы осознал: я всё понимаю, я рядом. Не ярмо на шею, не дева в беде, которую нужно спасать из адского пламени. Я сильная и выносливая, и на меня тоже можно положиться, хоть, глядя на меня, в это вряд ли верится.
– “Чёртова хижина”, – начинает Роджер, толкая тяжёлую, обитую железом, дверь и пропуская вперёд, – место сугубо для своих. Случайные люди сюда не заходят, потому можешь расслабиться и выкинуть из головы все страхи.
– Всё, что происходит в “Чёртовой хижине” остаётся в её стенах, да? – смеюсь, хотя внутри слегка тревожно.
Всё новое всегда пугает.
– Почему бы и нет?
Делаю шаг и оказываюсь в небольшом холле, где стены обиты тёмным деревом, а в специальных держателях горят факелы. Сначала мне кажется, что пламя в них настоящее, но, присмотревшись, можно заметить, что это иллюзия, но очень уж правдоподобная. Низкий сводчатый потолок нависает, но не давит, а тёплые отсветы огня, что падают на стены, пол, отражаются в начищенной до блеска поверхности невысокого столика в углу и создают нереальную, почти сказочную атмосферу. Создаётся впечатление полного погружения в параллельный мир, где водятся лесные чудища, а драконы летают над землёй, накрывая тенью от огромных крыльев целые города.
Роджер помогает мне избавиться от ветровки и сам снимает куртку, вешая одежду на замысловатый крючок. Немного ёжусь, когда прохладный воздух из тихо гудящего под потолком кондиционера холодит предплечья, кожа которых мгновенно покрывается мурашками. Удивительно, но нас никто не встречает, не улыбается фальшиво, и от этого кажется, что попали во вневременье, отгородившись от всего мира толстыми бревенчатыми стенами.
– Ух ты, – вырывается, когда Роджер приоткрывает невысокую арочную дверь в самом углу, и я делаю шаг в маленькую комнату, где стоит круглый стол на странной ножке причудливой витиеватой формы. Кажется, что это нога исполинского чудовища, увитая плющом и покрытая толстым слоем мха.
– Нравится? – спрашивает Роджер и обводит помещение рукой, а я вздрагиваю, вся во власти необычных эмоций и странного вдохновения.
– Не то слово…
В комнате полумрак, но газовые горелки в форме старинных уличных фонарей, искусственным светом разукрашивают комнату в тёплые оттенки охры. Замечаю на стене картины с самыми фантастическими сюжетами: косматый леший, нимфы и прекрасные девы, ожившие деревья и златогривые кони… В углу стоит сундук, под тяжёлой крышкой которого кто-то, возможно, некогда хранил дорогие сердцу вещи.
– Отличное место, – кивает и опирается плечом на дверной косяк, следя за моими перемещениями по залу. А мне хочется рассмотреть каждую деталь, каждый штрих интерьера, где живёт ожившая сказка. – Там есть и общие залы, но мне подумалось, что ты захочешь увидеть это.
Снова широким жестом обводит помещение, а я смеюсь.
– Мне иногда кажется, что ты видишь меня насквозь, – замечаю, а Роджер хмурится и шею потирает.
– Глаз-алмаз, тут уж ничего не поделаешь, – усмехается, а у меня вырывается нервный смешок. – Посидишь пока здесь? Схожу, заказ оформлю и кое с кем поговорю. Я не долго.
Киваю, и Роджер скрывается за дверью, а я остаюсь совершенно одна в окружении переливающихся чёрным теней и отсветов огня на стенах. Касаюсь рукой тёплой деревянной обшивки одной из стен, и это кажется таким умиротворяющим, что хочется остаться здесь навсегда. Лишь бы эту, текущую по венам, энергию не расплескать, гармонию, так внезапно обретённую, не разрушить.
Дверь тихо открывается, но я не поворачиваюсь, потому что и так знаю, кто пришёл. Так странно чувствовать другого человека, безошибочно угадывая его присутствие рядом.
– Скоро еду принесут, – произносит, оказавшись совсем рядом, а мне зажмуриться хочется, потому что внутри эмоции и ощущения сплетаются в тугой узел, и от этого слегка не по себе.
Он молчит, а я задерживаю дыхание, когда он рукой касается моих волос.
– Ева-а… – протягивает, а в голосе то ли боль, то ли мольба, сразу и не разобрать. – У тебя есть последняя возможность прямо сейчас развернуться и уйти. Я отвезу тебя домой, подожду твоего брата, чтобы одна не оставалась, и уеду. Больше ты меня не увидишь, обещаю. Подумай хорошенько, минут пять у тебя есть, потому что второго шанса на побег я тебе не дам.
Медленным каким-то тягучим движениями собирает мои волосы в пригоршню и перекидывает через плечо, а мурашки табунами принимаются скакать вдоль позвоночника. Снова вздрагиваю, когда ближе подходит, касаясь моего тела своим, а я шелохнуться боюсь, потому что всё это впервые… и забота, и медленная мука, когда изнутри горишь жидким пламенем. И расплескать страшно и не выплеснуть невозможно.
Тем временем Роджер проводит пальцами по обнажённому участку шеи, совсем легко, невесомо, а после касается губами. Он точно знает, что делает, потому что от каждого прикосновения внутри разливается приятное тепло, стекает вниз живота, сжимая изнутри так сильно, что колени дрожат. Мамочки, что вообще происходит?! Нет, я слышала, что так бывает, книги читала, подруг слушала внимательно, но ни разу даже мысли допустить не могла, что сама такое почувствую.
– Одна минута прошла, – шепчет на ухо и проводит языком вдоль шеи, где под кожей пульсирует синяя жилка.
Он говорит о каких-то минутах, а у меня в глазах темнеет и мысли плывут. Опираюсь руками на стену, чтобы не упасть, настолько ослабели ноги, а Роджер обнимает меня за талию, крепче к себе прижимая. Вторую руку ставит рядом с моей, а сильное тело настолько близко, что дышать трудно. Даже сквозь одежду ощущаю, исходящее от большого тела, тепло, каждой порой впитываю его, себе забираю. Ладонь, лежащая на моём животе, широкая и тяжёлая, поглаживает кожу сквозь ткань, не стремясь задрать футболку или влезть в трусы. Просто гладит, медленно… мучительно медленно.
А я и сама не знаю, хочу ли большего, готова ли пройти этот путь до конца, не испугавшись, но точно понимаю лишь одно: если сейчас отпустит, словно в ледяной воде окажусь.
Чуть выгибаюсь в спине, когда снова губами касается, чуть прикусывая кожу, и этот сладкий контраст между лёгкой болью и сокрушающей нежностью дарит какие-то уже совсем запредельные ощущения.
– Вторая минута прошла. Ты меня слышишь?
Киваю, а он тяжело вздыхает, словно ему больно. Я хочу сказать, что никуда не денусь, пусть хоть сто минут на раздумья даёт, но слова застревают в горле, и лишь воздух из лёгких стремительно исчезает. В ушах стучит кровь, льётся по венам обжигающей рекой, а ноги становятся ватными, совсем не слушаются и в любой момент норовят подкоситься. Ещё немного и упаду, провалюсь в тёмный колодец неизведанного. Ну и пусть, главное, чтобы Роджер не выпускал. Почему-то именно это кажется самым важным.
– Три минуты, Ева... Убегай, золотая девочка.
Ага, сейчас.
Роджер издаёт сдавленных хрип, когда отрываю руки от стены и назад запрокидываю, за шею его обнимаю. Зарываюсь пальцами в волосы на затылке, ерошу их, а Роджер в объятиях сжимает до боли и целует уже напористее, до красных следов и меток на коже. Мир вокруг плывёт, растекаясь мутным киселём, а мне настолько в этот момент хорошо, что не выдерживаю и поворачиваюсь к нему лицом.
Он так близко, такой большой и сильный, с красивой улыбкой… В следующий момент делаю то, чего совершенно от себя не ожидала: становлюсь на носочки и целую его в губы, почти невинно. Просто касаюсь своими – чистый всплеск эмоций, неконтролируемый и первобытный.
– Зачем ты это сделала? – Вглядывается в моё лицо, а губы сжаты в тонкую линию. – Всё ведь можно было прекратить.
– Я не знаю, – говорю и снова приподнимаюсь на носочки, а Роджер резко прижимает к себе, рукой затылок фиксирует и впивается в мои губы поцелуем.
Когда мягкие губы касаются моих, обрушиваются сверху, поглощая весь мир, разрушая все выстроенные стены вокруг меня и между нами до основания, а язык врывается в мой рот, совершенно забываю, кто я и где, а самое главное, никакая борода уже не волнует. Вся вселенная сужается до микроскопических размеров, становясь яркой точкой на краю сознания.
Сказать, что у меня огромный опыт в этом вопросе – соврать, потому что целовалась в этой жизни с одним единственным мальчиком, с которым и переспала по глупости. Совершенно дурацкая история, о которой совсем не хочется вспоминать. Поцелуи в тот вечер были робкими, секс – неуклюжим, а сожалений на утро столько, что хоть в вагоны загружай. Тем более, даже не могла никогда представить, каково это – целоваться с мужчиной, у которого на лице есть растительность.
Мне всё в этот день кажется необычным, нереальным, но правильным. Крепче обнимаю за шею, прижимаюсь всем телом, а Роджер гладит мою спину, посылая через тонкую ткань разряды электричества, пронзающие всё естество насквозь. Никогда ещё не чувствовала себя такой наполненной, сильной и слабой одновременно. Будто, выпусти он меня из своих объятий, рассыплюсь на сотни атомов и воедино уже собраться не сумею.
Поцелуй Роджера глубокий и жадный, властный и стремительный. Им он заявляет права на меня, клеймит, а мне ничего не остаётся, как подчиниться, потому что в этот момент всё окончательно решаю для себя. Мне неинтересно, что будет дальше, неважно, чем всё закончится, я просто хочу быть счастливой.
Вдруг раздаётся какой-то слабый стук и скрип. Роджер отрывается от моих губ, оборачивается на звук и тяжело вздыхает. Смотрю через его плечо и замечаю стоящего в дверях официанта с большим подносом в руках.
