Текст книги "Бывший 2. Роди мне сына (СИ)"

Автор книги: Лина Коваль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Осведомленность этой девушки немного меня, двадцативосьмилетнюю барышню, смутила, поэтому я зажала салфетку в ладони и попросила Хлою продолжить рассказ.

Оказалось, греческая диаспора быстро вычислила, что за Адриан Макрис посетил наш город и особо неравнодушные люди сообщили об этом маме Эрики. Её папа к тому времени уже скончался, у него было слабое сердце.

Таким образом, Хлоя обрела отца, а её мать – надёжное плечо. Потому что нынешний супруг женщины оказался настоящим абьюзером и предложение Адриана переехать в Грецию, беременная Эрика восприняла, как подарок судьбы.

На Родине Макрис снял отдельный дом. Родилась Ника. А Хлоя стала жить практически только у него. Она быстро подружилась с отцом и бабушкой, мамой Адриана.

После этого разговора я снова не могла уснуть почти до утра.

Почему? Почему он не рассказал обо всём этом мне? Два года назад, к примеру. Не успел? Не хотел делиться? Ведь сам только узнал.

А когда вернулся… почему не сообщил? Почему скрывал наличие дочки в своей жизни? Не рассказал, кем именно ему приходится Эрика. Судя по утреннему скандалу в доме, который Адриан снимал для нас, она имеет на грека определенные виды.

Первая любовь не забывается никогда…

А тем более, такой мужчина как Адриан. Их же насильно разлучили…

*

В кабинете душно, поэтому пытаюсь справиться с замком на окне.

Ей-богу, не дом, а качественный бронежилет.

На улице настоящая весна. Стоя посреди газона, там болтают три охранника, ещё один рядом разговаривает со Степаном, который, как я понимаю, у них кем-то вроде начальника.

Подскочив на месте от неожиданности, разворачиваюсь к столу, что ответить на звонок.

– Вера, привет, – проговаривает Феликс.

– Привет, Фель.

Устало вздохнув, падаю в мягкое кожаное кресло.

Привычно поглаживаю животик.

– Заехал в телецентр. Ни тебя, ни Макриса. Хотел похитить на обед.

Закусываю губу. Он ничего не знает? Слухи в городе обычно распространяются со скоростью света. А тем более такие…

– Да, я в небольшом отпуске.

– Ясно. Может, всё-таки встретимся?

– Не получится, Феликс, – с сожалением проговариваю. – Прости.

– Эх… и снова неудача. А где же начальство твоё? Ни с тобой там случайно отдыхает?

Ах… если бы.

– Да кто его знает, – осторожно интересуюсь. – Ты как сам-то? Как Лейсан Сабитовна?

– Мама болеет, – голос Умарова грустнеет. – Плохо переносит разлуку с отцом. Ты бы заехала к ней, Вер?.. Считай, что это просьба.

– Конечно, Феликс. Даже не обсуждается. Как только смогу, сразу тебе сообщу.

– Спасибо, Вер.

В мобильном раздаются длинные гудки, оповещающие о параллельной линии, и я уставляюсь на экран.

Вздрагиваю, увидев имя.

Всхлипываю.

Не попрощавшись, дрожащим пальцем жму на кнопку и подношу телефон к уху.

– Привет, Вера...

– Привет, – отвечаю, еле сдерживая рыдания.

– Как ты?

Голос Адриана звучит слабо. Словно из другого мира. Мира, в котором мерно работают приборы, а кроме этого, только вакуумная тишина.

– Вера, – шепчет Адриан ещё тише. – У вас всё в порядке?..

– Да, – хриплю, вытирая набегающие слезы. – В порядке. Просто соскучилась… По твоим приказам…

Глава 21.

Адриан проводит в больнице в общей сложности чуть больше месяца. Врачи утверждают, учитывая характер травм, на поправку больной идет семимильными шагами, да я и сама это вижу. Мы с Хлоей навещаем его по очереди, хоть Стёпа и ворчит, что выезжать из дома нежелательно.

При встречах практически не разговариваем. Только если по делу. Макрис недовольно выговаривает, что беременным в больнице делать нечего. Я, конечно, не слушаю.

В конце марта его наконец-то выписывают.

Ранним пятничным утром Адриан появляется в доме и всё сразу же меняется. Хотя бы в том, что теперь я не могу просто так прийти в его комнату. Уснуть на его подушке или открыть створку шкафа и провести ладонью по ровному ряду рубашек.

Отныне эта маленькая слабость под запретом.

– Я хотела отметить день рождения в боулинге. Позвать одноклассников. А мама сказала, что я не плебейка, и нужно обязательно собрать всех греков на приём, – жалуется Хлоя за воскресным обедом, который мы устраиваем прямо на кухне.

Дом огромный. Конечно, здесь есть большая, светлая столовая комната, но, обедать там втроём – это слишком официально.

Молча отпиваю свежевыжатый апельсиновый сок и без энтузиазма ковыряюсь в салате. С утра чувствую себя немного подавленной, а ещё начала мучить изжога.

– Естественно, ты пригласишь одноклассников куда хочешь, Хлоя, – произносит Адриан с легкой улыбкой. – Что касается приёма, мы обсудим это с твоей мамой.

– Но я не хочу, пап. Мы ведь даже не дружим!

– И зря. Ты знаешь, как важно для нашего народа быть вместе?

– Я не хочу дружить с кем-то только лишь потому, что они греки. Что за бред?

Почувствовав на себе внимательный взгляд, поднимаю голову и тоже осматриваю Адриана. Волосы в творческом беспорядке, гладковыбритый подбородок, белая футболка и светло-голубая лангета на правой руке.

Невозмутимо отвожу глаза и продолжаю трапезу.

С каждым днем мне становится всё сложнее находиться с ним вблизи и практически не поддерживать общение. Во мне так много чувств. Горный водопад, который вот-вот начнет функционировать и зальёт все окрестности ледяной талой водой.

Проваливаюсь в собственные мысли настолько, что и не сразу замечаю, как Хлоя обращается ко мне.

– Ты что-то сказала? – нахмуриваюсь, откладывая вилку.

– Если всё же будет приём, – дочь Адриана смешно закатывает глаза. – Ты придешь меня поздравить, Вера?

– Хм-м, – хрипло отвечаю. – Думаю, это возможно. Но я бы предпочла боулинг…

– Кру-то!

Адриан награждает меня ироничным взглядом, я на него не реагирую. Снова утыкаюсь в тарелку. Хлоя быстро управляется с обедом и убегает в свою комнату, оставляя за собой гнетущую тишину.

Поднимаюсь с места. Развернувшись, отправляю тарелку в мойку и завариваю чай.

Почувствовав шаги сзади, напрягаюсь. По позвоночнику мурашки табуном пробегаются.

Сегодня выходной, в доме мы практически одни.

Краем глаза замечаю, Макрис отставляет свою тарелку, а затем чувствую, как в спину упирается твердая грудь, а в ягодицы внушительный пах. Момент соприкосновения отзывается взрывом в душе.

Щеки заливаются жаром.

– Пфф… – единственное, как могу отреагировать.

Лицо Адриана прячется в моих волосах. Он замирает, тяжело дышит. Мне кажется, я даже слышу, как наши сердца начинают биться в унисон.

Внутри адская воронка. От всего. От чувств, от недавнего страха, за его жизнь. А ещё что-то, пожалуй, гормональное, природное. Всё же это отец моего ребенка. Малыша, который вот уже неделю отчаянно пинается изнутри.

– Ты плохо себя чувствуешь? Совсем ничего не поела, – тихо шепчет Адриан.

– Завтрак был плотным.

– Как наш сын? Хорошо себя ведёт?

– Всё в норме.

Облизываю пересохшие губы и отчаянно закусываю нижнюю, когда мужская ладонь накрывает округлый животик. Опускаю голову, чтобы запечатлеть этот момент на память. Не для себя, а для того, кто внутри.

– Вы подросли, – хвалит Адриан, ласково поглаживая.

– Мы старались.

Поначалу чувствую себя скованно, но медленно расслабляюсь. Как кошка на солнце, почти мурлыкать начинаю. В промежности приятно разливается тепло. Клетки тела понемногу оживать начинают, напитываются знакомым запахом.

Черт.

Всё это обрывается в момент, когда холодные, жесткие губы касаются горящей щеки.

Словно отрезвляет.

Что мы делаем? Что я делаю, черт возьми?

Осторожно выскользнув из-под его руки, откашливаюсь.

– Хочу поговорить с тобой, – произношу, усаживаясь.

Жду, пока он разместится напротив. И только после этого начинаю:

– Степан сказал, что виновный был найден.

Взгляд Адриана сужается, он почти незаметно кивает.

– Если действительно этот человек случайно там оказался, я бы хотела вернуться к себе.

Молча наблюдаю за тем, как он поднимается и подходит к окну. Опустив голову, разглядываю незамысловатый узор на скатерти.

– Тебе здесь плохо? – Адриан оборачивается лишь на секунду, чтобы зацепить взглядом моё обескураженное лицо.

– Нет, – мотаю головой. – Но моё нахождение здесь… это неправильно.

– Есть ты. Есть я. У нас будет ребенок. Что в этой конструкции неправильного, Вера?

– Эм…

Вздыхаю полной грудью и морщусь.

– Я не хочу играть в семью.

– Считаешь, я играю?

– Не знаю.

Зато честно.

Адриан разворачивается. Приподнимает брови, видимо, пытается подобрать слова.

– Правда, не знаю, Андрей, – повторяю чуть мягче.

Разговаривать с ним начистоту – моя слепая зона. Никогда этого не умела.

– Эти две недели я много размышляла. В том числе, над тем, что рассказала мне Хлоя.

– Она ещё ребенок. Не вини её.

– Конечно, я её не виню, – возмущенно выговариваю. – За кого ты меня принимаешь? Я, наоборот, благодарна твоей дочери, что она открыла мне глаза. Но я в недоумении, Адриан. Почему я узнала об этом вот так… Почему?

– Не побеги ты в тот вечер с камерой наперевес на тот приём, узнала бы раньше.

Уму непостижимо. Снова я виновата? Это звучит так оскорбительно, что окончательно доказывает – моё решение единственное верное.

– Я хочу, чтобы всё осталось так, как есть сейчас.

– То есть никак? – усмехается он.

– Знаешь, я ведь всё время винила себя. Во всем. И два года назад в том, что не улетела вместе с тобой. И сейчас. А теперь осознала – ты виноват не меньше, Андрей. Между нами нет главного – доверия. И его никогда не было.

Адриан снова усаживается напротив.

– Для доверия нужны как минимум двое, Вера.

– Согласна. Почему ты мне ничего не сказал? Про Хлою, про Эрику?

– А что я должен был сказать? – безэмоционально выговаривает. – Здравствуй, Вера. Объявилась девица, с которой у нас когда-то был мимолетный роман и, возможно, у меня есть дочь-подросток? Я сам был ни в чем не уверен.

– А потом? – срываюсь. – Когда вернулся за прииском? Почему умолчал? Когда Эрика тем утром пришла к нам в дом?

– Потому что это были мои проблемы, – чеканит.

Злится. Я тоже.

Усиленно сминаю подол обычного облегающего платья из трикотажа.

– Твои, – горько повторяю. – Твои проблемы, Адриан. Так и получается. У тебя свои проблемы, а у меня свои. Представляешь?

– Ты можешь рассказать мне, и я возьму их на себя.

Невозможный человек.

Это ведь как раскрывать карты перед соперником. Знать, что они могут быть использованы против тебя и всё равно делать.

Решительно поправляю волосы и складываю руки на стол.

– Нет, Андрей. Я уже сказала, что хочу оставить всё так, как есть.

В уголках глаз появляются слёзы. Украдкой их стираю.

– Я сейчас, как выжженная земля. Ничего не чувствую, – тихо признаюсь. – Ты своим недоверием, а потом и своей грубостью всё вытоптал.

– У меня были для этого все мотивы, – жестко напоминает.

– Были, – обезоружено соглашаюсь. – Для себя ты прав. Я уже поняла. Но предположи хоть на секунду, – снова начинаю заводиться. – Хоть на секунду, Андрей. Предположи, что я тоже могу считать тебя виноватым. Могу не понимать причин твоих поступков. А почему? Потому что ты об этом не говоришь. Потому что тебе всё равно.

Прикрываю глаза, чтобы успокоиться.

– Мне не всё равно. Но я хочу послушать, что ты предлагаешь? – слышу сиплый голос.

Поднимаюсь с места, понимая, что надо срочно заканчивать этот бесполезный разговор.

– У нас будет ребенок, но мы не вместе. Так было, так есть. Так и останется.

Мой подбородок дрожит и этого не скрыть.

– Не нервничай так, – недовольно отпускает Адриан. – Мы не ругаемся, просто обсуждаем формат наших отношений.

– Нет никаких отношений, – взрываюсь.

– Если тебе спокойнее думать так – не буду тебе мешать.

Мотаю головой. Он пуленепробиваемый.

Вдруг злость накатывает. Такая разрушающая и жгучая, до рези в горле.

– Конечно, – усмехаюсь едко. – В конце концов, «слава богу, в России есть ещё женщины». И они «не менее красивые».

Уголки его губ дрожат.

– Как будто ты не знаешь, что я как пацан вижу тебя одну. Может, и есть красивые, но тебе они в подмётки не годятся. Серьезно думаешь, хоть кого-то замечаю вокруг, Вера?

– Я не знаю, Андрей, – отвечаю подавленно. – Ты был слишком жесток со мной. Непростительно жесток. А я хочу просто жить спокойно. Не думать, сказал ли ты правду или снова что-то скрываешь. Поэтому оставаться здесь больше не вижу смысла. Сегодня же перееду…

Словно в поисках поддержки, размещаю руки на животе и сжимаю единственное дорогое, что у меня имеется. Адриан около минуты неподвижно размышляет, кружит взглядом по моему телу, а затем коротко кивает и хрипло произносит:

– Хорошо, я всё организую. В любом случае Степан останется с тобой…

Сглатываю сформировавшийся ком в горле.

Я пока сама не знаю… Не знаю, правильно ли поступаю.

Не знаю, прощу ли себя за это позже?.. Но сейчас так чувствую.

Мне двадцать восемь лет и совсем скоро я впервые стану мамой. Пожалуй, пришло время жить так, как хочу этого я…

Глава 22.

– Вера Михайловна, уже знаете, кого ждёте? – спрашивает медицинская сестра, заполняя бумаги перед скринингом.

– В смысле?

– Ну, мальчика или девочку, – смеется она. – Вам сразу сказать или написать на бумажку для кондитера?

– Для кондитера? – удивляюсь.

– Ну да. Вы ни разу не видели гендер-пати?

– «Гендер» что, простите? Это вообще сейчас законно?

– Конечно, – смеется медсестра. – Будущие родители заказывают торт с розовой или голубой начинкой, и разрезают его в присутствии гостей. Это очень весело.

Задумчиво потираю висок.

– Ах да. Я видела что-то подобное с воздушными шарами.

– Ну, можно и так. И что вы решите? Как поступим?..

– Я подумаю, сообщу врачу.

Следующие полчаса провожу в клинике, а потом сразу еду в телецентр. По дороге Стёпа ворчит, что этой весной асфальт в городе снова размыло, а я, смеясь, обещаю водителю, что обязательно заставлю редакторов проработать эту тему для эфира.

Примчавшись, быстро сажусь на грим с прической, болтаю с Ирой о своем походе к врачу и сразу бегу в павильон. В заполненном массовкой зрительном зале раздаются громкие аплодисменты.

– Прошу прощения за опоздание, – произношу, накидывая просторный пиджак на плечи.

Ассистентка терпеливо ожидает, пока я сменю туфли, затем бережно поправляет мои волосы.

– Мы сняли общие планы, Вер, – предупреждает Марсель. – Всё получилось.

– Молодцы, – хвалю.

Съемки проходят практически без серьезных конфликтов, если не считать сюжет о матери-одиночке, вынужденной воспитывать троих детей в квартире, из-под потолка которой хлещет вода. Мои девчонки постарались, поэтому в студии присутствуют все – и та самая женщина, и соседи, и представители коммунальной службы.

Героиня не выдерживает – переходит на личности, плачет. Я, чувствуя какую-то женскую солидарность, тоже позволяю себе несколько грубых фраз в адрес уполномоченных лиц.

После съемки взвинчены все. Массовку распускают по домам.

– Я вас засужу, – орет коммунальщик, брызгая слюной.

– Это не ко мне, – отвечаю любезно. – Юридический отдел на третьем этаже. Но рекомендую сначала подготовить и отправить официальную претензию.

Усаживаюсь в кресле поудобнее и снова меняю туфли на уютные тапочки. Всем видом даю понять, что разговор окончен.

– Ну не могу я сейчас капремонт им сделать, понимаете? – кричит мужик.

Извлекает из кармана несуразного пиджака сложенный вдвое платок и вытирает залысину. Перенервничал, бедняга.

– Почему не можете?

– По плану капитальный ремонт у них в доме назначен только на следующий год.

– Ах по плану, – язвлю.

– Да... по плану, – прикрикивает он. – Вот вы девушка, кроме того, чтобы глупостями здесь заниматься, что-нибудь полезное сделали?

– Хотелось бы надеяться.

– А мы каждый день делаем!

– Ну вы нимб-то снимите, – тоже повышаю голос. – Это ваша работа и каждый житель города ежемесячно за неё платит. А героине, – киваю на женщину. – Зная о её проблеме с осени, вы могли заранее хотя бы скинуть снег с крыши. Ведь могли бы?..

Мужик только воздух ртом глотает.

– Ну вот видите, – снова ныряю в бумаги.

– Да пошла ты, – орет коммунальщик, грохотом вышагивая в сторону выхода. – Сикилявка меня учить работать будет.

В зале создается неловкая тишина. А я в который раз ловлю себя на мысли, что безнадежно от всего устала. И пожалуй, впервые в жизни согласна с Макрисом – декретный отпуск мне бы не помешал.

– Да сколько можно? – нервничаю.

– Вер, человек явно болен, – произносит Марсель, подходя ко мне с полупрозрачным стаканом. – Выпей воды, успокойся…

– Спасибо, – вздыхаю тяжело и делаю пару жадных глотков.

Присутствующие быстро забывают инцидент и в павильоне снова создается привычный шум толпы.

– Адриан Константинович, здравствуйте, – слышу с другого конца площадки.

– Начальство пожаловало, – бурчит Марсель, глядя за моё плечо.

Кивнув мне, он разворачивается и уходит.

Я же делаю усилие, чтобы не обернуться.

Не поднимая головы, пытаюсь вникнуть в смысл следующего сюжета, для которого необходимо записать подводку. Попутно разминаю затекшие стопы. День такой сумасшедший, что просто мечтаю поскорее оказаться дома.

– Привет, – слышу над головой знакомый акцент.

– Привет.

Вмиг жарко становится.

Краем глаза замечаю, как Адриан останавливается у стола и как ни в чем не бывало по-хозяйски перебирает стопку с бумагами. И не скажешь ничего. Реально ведь начальство.

– Как… вы? – он интересуется тихо.

– Если ты про приём у врача, то всё хорошо, – отчитываюсь.

– И про него тоже, Вера, – подтверждает Адриан.

– Всё в норме. Опасность вроде миновала, – довольно произношу, наконец-то поднимая глаза.

Смотрим друг на друга. Он выглядит очень бодрым. Лицо светится, волосы аккуратно уложены, черный костюм безупречно отглажен, как и кипельно белая рубашка под ним. Я по сравнению с Макрисом выгляжу так, будто меня забыли отнести в химчистку.

– Я рад, что опасность миновала, – искренне признаётся.

– Адриан Константинович, – окликает руководителя Ирина.

– Да, – он резко отвечает.

– Уговорите Веру, пожалуйста. Мы предлагаем ей сделать гендер-пати перед пятничным выпуском. Это когда…

– Я знаю, что это, – отвечает Адриан, разворачиваясь.

Проезжается по мне взглядом, словно бульдозером, останавливается на животе.

– А что, уже известен пол? – спрашивает озадаченно.

Меняется в лице.

У меня сердце стучит бешено.

Только он мог задать настолько личный вопрос при моей съемочной группе. Теперь все будут с утра до ночи обсуждать, что мы скоро станем родителями, при этом совершенно не общаемся.

– Результат здесь. Я не вскрывала, – Зажав между пальцами конверт, поднимаю руку.

– Вот как?

Адриан забирает его у меня, случайно касаясь. Потом вертит в ладони, о чем-то размышляя.

Снова смотрит на меня.

Физически между нами не больше двух метров. Всего два. Подойди, протяни руку, поговори. Вот только внутри чувствую километры из предательств, обид и невысказанных слов. Так сразу и не доберешься…

И ребенок…

Наш малыш, пол которого написан в маленьком квадрате, сжатом в его руке.

Пропадаю во внимательном взгляде Адриана, пока редактор продолжает:

– Я ей говорю, что в пятницу, за десять минут до эфира – лучшее время. С анонсом, конечно. Соберем такие рейтинги, что и федералам не снилось, плюс спонсоров найдем.

Закатываю глаза, размещая руку на животе.

Редакторская работа в этом и заключается – найти фишку, классный сюжет. Поэтому не обижаюсь. И Иру уважаю.

– Ну… как вы считаете Адриан Константинович? – с надеждой спрашивает она.

Пожалуй, если бы всё не случилось так по-глупому… С его враньём и моими поспешными выводами. С предательством Шурика, которому я доверилась, потому что сердце не вмещало размер обрушившейся на него боли…

Если бы не всё это… мы бы в данную минуту ни за что не обсуждали вопрос раскрытия пола нашего долгожданного ребенка в прямом эфире. Но ничего уже не изменить, поэтому Адриан наконец-то отворачивается и, развернувшись к выходу, выговаривает:

– Сделайте так, как Вера Михайловна решит. И проветрите помещение! Дышать нечем!..

Глава 23.

И, конечно, я не могу противостоять огромной съемочной группе.

На третий день уговоров всё же соглашаюсь. Но с одним, достаточно жестким условием. Никаких сопоставлений с Макрисом в эфире. Вроде того, что в самый ответственный момент они заставят встать его рядом или что-то в этом роде.

Адриан всегда ведет себя с подчиненными ровно. Ни грубо, но и не сверхвежливо, четко расставляя границы, но от моих редакторов можно ожидать чего угодно.

Студия в день съемки собирается полная. Массовку добирают практически все сотрудники телецентра, поэтому я заметно нервничаю.

– Вера, тебе здесь презент доставили, – кричит ассистент, держа в руках блестящий, объемный ящик, больше напоминающий коробку из-под обуви.

– Что там?

– Подарок, наверное.

– Оставь у меня на столе, – кричу, стараясь не отвлекаться от указаний гримера.

Дальше всё как в тумане – большой белоснежный торт на украшенном нежными цветами столе. Аплодисменты, приветствие, десертный нож, зажатый в дрожащей руке и… ярко-розовые коржи под толстым слоем крема.

Все вокруг радуются, в воздухе просятся элементы конфетти, а Марсель лично вручает мне огромную связку ромашек. Боже, где он взял их ранней весной?

Опускаю нос в цветы, попутно осматривая трибуны, и на последнем ряду замечаю Адриана. Отворачиваться поздно, потому что наши взгляды уже столкнулись.

Макрис отчетливо кивает. Машет.

Я победно улыбаюсь и жестикулирую мол «извини, будет девочка». В груди вспышки одна за другой, когда он в ответ иронично закатывает глаза.

Невозможный человек. Качаю головой.

Момент близости уходит безвозвратно, когда помощник режиссера начинает обратный отсчет до начала съемок.

Эфир мы снимаем быстро. Выборы, слава богу, прошли. Народ успокоился. Почти без нервов обсуждаем повышение коммунальных тарифов и окончание отопительного сезона.

Инстинктивно накрывая живот ладонью, завершаю эфир стандартной отбивкой:

«Поговорите с близкими и скажите, как сильно вы их любите! С вами была я, Вера Стоянова, телерепортер и ведущая, которой всегда есть что сказать…»

– Снято. Всем спасибо.

Наконец-то набравшись смелости, кидаю взгляд на последний ряд. От досады до боли закусываю губу.

Место Адриана оказывается пустым.

Не то, чтобы я ждала более личного, чем полагается, внимания. Нет. Просто такая показная холодность и безразличие ранят… Искренне ранят. Возможно, дело в беременности и пресловутых гормонах?..

Я ведь действительно его отпустила…

В груди царапается разочарование, которое я тут же заклеиваю лейкопластырем – принимая шумные поздравления коллег, натягиваю широкую улыбку. В конце концов, ничего особенного не случилось.

– Вера! Предлагаю собрать всех ребят, поужинать где-нибудь и отметить, – громко объявляет Ирина.

Коллеги, разбирающие тарелки с тортом, часто кивают.

Марсель кричит из-за камеры:

– Я с вами. Вера не вздумай отказываться.

– Я и не собираюсь, – смеюсь, захватывая свою порцию с розовой начинкой и букет мелких ромашек. – Конечно, я согласна. Сейчас немного отдохну и поедем.

Неспешно двигаясь по полупустым коридорам, добираюсь до кабинета. Там, решив не переодеваться, усаживаюсь за туалетный столик. Приятный теплый свет от лампы ласкает взгляд, ярко-сиреневое шелковое платье переливается. Смываю специальным средством грим и прохожусь по сцепленным лаком кудрям расческой. Затем покрываю лицо увлажняющим кремом, а губы мерцающим блеском.

Смотрюсь в зеркало. Улыбаюсь счастливо.

– Ну, давай знакомиться, золото моё? – шепчу, кивая подбородком на выступающий живот.

Заметив на краю столика блюдце с тортом, отвлекаюсь. Выглядит аппетитно. Кондитер постарался на славу. Склоняюсь и веду носом.

Блин.

И пахнет безумно вкусно.

Детством. Ванилью. Домом…

Чувствуя себя нарушителем правопорядка, хватаюсь за ложку и подцепляю краешек бисквита с розовым кремом. Сглатываю слюну.

– Да пошло всё к черту, – морщусь.

Боясь, что передумаю, прячу всё это непотребство во рту и запрокинув голову, громко и протяжно постанываю. Нежный бисквит тает во рту.

– А я думаю, чем ты тут занимаешься? – раздается низкий голос сзади.

– Адриан? – неловко оборачиваюсь и киваю на столик. – Хочешь? Ты ведь так и не попробовал.

– Не буду вас объедать, – в его голосе слышится улыбка.

– Да я только ложечку. Мне больше нельзя. Вот уйду в декрет и буду объедаться, пока никто не видит.

– А я бы посмотрел…

Растерянно окидываю его взглядом.

Расстёгнутый воротник рубашки, короткие волоски в вырезе на груди, плоский живот, блестящая пряжка на ремне, идеально-отглаженные темно-серые брюки. На этом мужчине мне нравились и выцветшие джинсы с косухой, но, надо признать, деловой шик будто создан для Макриса.

– Ты довольна результатом, Вера? – Спрашивает Адриан, припадая плечом к дверному косяку и складывая руки на груди.

Снова посматривает на розовую начинку в торте.

– Вполне, – отворачиваюсь, чтобы скинуть в сумку косметику с туалетного столика. Сюрприз в блестящей коробке решаю оставить до завтра. – Мне правда было всё равно… я буду любить одинаково и сына, и дочь. А ты? Расстроился, наверное? Ты ведь сына хотел…

– Не расстроился, – отвечает он спокойно.

Тишина словно разгоняет неловкость между нами до максимального уровня. Двое людей, которых, по сути, объединяет не родившийся ребенок и общее, скомканное прошлое.

Молча меняю обувь и накидываю на плечи тренч.

– Ладно, Андрей, – проговариваю, захватывая букет. – Мне пора. Приятно было поболтать.

Любезно улыбаюсь. И чуть нахмуриваюсь, потому что уходить мой гость не собирается.

– Поужинаем вместе, Вера? – предлагает Адриан, так и не сдвинувшись с места. – Отметим?..

Поужинаем?.. Отметим?..

Хм…

– Я… мне…

Теряюсь мгновенно.

Грек снова одним предложением выбивает у меня землю из-под ног. Он как кусок самого сладкого и вредного торта – стоит только попробовать ложку… и понеслась. Уже стонешь в потолок...

А это мы уже проходили.

– Вера, – приоткрытая дверь распахивается, и я вижу Марселя. Он очень мило выглядит в роли спасителя. – Готова?

– Да, – наблюдаю, как Адриан, убирает ладони в карманы брюк и усмехается.

– Букет, пожалуй, я донесу, – предлагает оператор.

– Да, он тяжелый, – выпускаю из рук цветы. – Адриан Константинович? – обращаюсь к Макрису, приподнимая брови.

Демонстративно потряхиваю ключами от кабинета. Грек мажет взглядом по моему животу, вороху ромашек в руках Марса. И молниеносно разворачивается.

– Хорошего вечера, – уходя, тихо произносит.

На секунду замираю, потому что своей реакцией Адриан вспарывает старые швы на сердце.

– Всё в порядке? – интересуется Марсель.

– Вполне, – выхожу из оцепенения и делаю то, что собиралась.

Закрываю кабинет и отлично провожу вечер в компании коллег.

А потом, когда Степан, доставляет меня уставшую, но счастливую домой, на кухонном столе нахожу два огромных букета гиацинтов.

Один – абсолютно волшебного, нежно-розового оттенка, а второй – не менее прекрасного, небесно-голубого.

Оставив замызганные за вечер ромашки на комоде при входе, приближаюсь и рассматриваю букеты. Пальчиками пробегаюсь по объемным соцветьям.

Вскрываю записку, размещенную под одной из ваз.

«Я тоже буду любить Её, но честно... надеюсь, что твой узист ошибся…»

Глава 24.

Субботним утром, решив наконец-то выспаться, отключаю будильник, но уже через два часа просыпаюсь от настойчивого звонка.

– Черт, – ворчу, пытаясь разлепить глаза.

Весеннее солнце светит прямо в лицо, поэтому хватаю орущий телефон с тумбочки и прячусь с ним под одеяло, снова закрывая тяжелые веки.

– Да.

– Вера, привет, – слышу в трубке робкий, знакомый голос.

Сквозь сон пытаюсь вспомнить его обладательницу.

– Да-да, – ещё раз отвечаю.

– Это Хлоя.

– Хлоя? – подскакиваю на кровати, выбираясь из одеяльного кокона. – Привет. У тебя что-то случилось?

– Нет, – смеется она. – Я просто хотела спросить, приедешь ли ты?

И снова напрягаю память, чтобы вспомнить какой сегодня день. Интересно, беременность всегда действует на женщину как средство для потери памяти? Важные даты, неотложные дела, запланированные встречи – уровень моей забывчивости зашкаливает.

– А что сегодня? – непонимающе спрашиваю.

– Мой день рождения, – возмущенно выговаривает дочь Адриана.

Вспоминаю, как записывала дату в ежедневник и вчера вечером оставила его в офисе, вместе с блестящей подарочной коробкой, которую так и не открыла. В телецентр довольно часто кто-то из массовки приносит гостинцы. Что-то я отдаю съемочной группе, что-то особо понравившееся оставляю себе.

– Блин, прости, пожалуйста, Хлоя. У меня и подарок есть, а вот по датам я растерялась.

– Ну, слава богу, – смеется Хлоя. – Главное это подарок, Вера. Я отмечаю в «Колизее», гости приглашены в полдень.

Закатываю глаза, потому что «Колизей» – это стандартное место проведения мероприятий для греческой диаспоры. То есть продавила Эрика папочку Макриса? Никаких боулингов, только шикарный прием, только хард-кор!

– И я… очень тебя жду, в общем, – смущенно договаривает девушка.

– Я приеду обязательно, Хлоя, – улыбаюсь. – Сейчас позавтракаю, соберусь. И сразу приеду. Такой вечеринки уж точно не прощу.

После того как убираю телефон обратно на тумбочку, осматриваю залитую светом спальню. Серые шторы, белые стены, декорированные молдингами, высокие потолки. Этот дом прекрасен, но почему-то именно «как дома» я себя здесь не чувствую. И желания колдовать над детской комнатой тоже нет.

Опускаю взгляд на аккуратный животик, прикрытый шелковой сорочкой, и поглаживая проговариваю:

– Ну, привет, золото! Ночь прошла хорошо, сейчас поедем на праздник к твоей старшей сестре. Не знаю как у неё, а у тебя не будет никаких «Колизеев»… Твоему папочке на такие приключения меня не уболтать.

Заправив постель, принимаю душ.

Довольно долго рассматриваю своё резко меняющееся тело в зеркале. Заметив несколько появившихся растяжек на животе, качаю головой и подхватываю с полки специальное масло.

Неспешно завтракаю и, ощущая внутри прекрасное настроение, возвращаюсь в спальню, чтобы одеться. Решаю, что сегодня надо быть действительно при параде. Отгоняю от себя мысль, что это маленькое оружие, направленное в сторону Адриана.

Нет-нет.

На празднике будет Эрика и её подружки. Хочу чувствовать себя уверенной и красивой. Если бы помнила об этом дне заранее – обязательно пригласила бы стилиста.

Платье, щедро усыпанное серебристыми пайетками, для полудня немножечко перебор, но оно единственное в гардеробе за счет свободного кроя и минимальной длины практически полностью скрывающее моё положение. И открывающее стройные ноги. Правда туфли приходится выбрать на самом низком каблуке. Вот незадача.

Укладываю волосы волнами и быстро справляюсь с легким, освежающим макияжем. Результатом остаюсь довольна.

Накинув сверху черный пиджак, из комода извлекаю свой подарок для Хлои, прячу его в миниатюрной сумке и выбираюсь на улицу.

– Вера Михайловна, куда-то ехать планируете? – приоткрыв окно автомобиля, озадаченно произносит Степан.