Текст книги "Беатрис"

Автор книги: Лина Бенгтсдоттер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

7

Они собрались в конференц-зале – Чалле, Чарли и Андерс. Чарли изо всех сил избегала пристального взгляда Андерса. Она пыталась сосредоточиться на деле, но даже исчезновение грудного ребенка не могло отвлечь ее от мыслей о прошедшей ночи. Незнакомец пошел с ней к ней домой. Кто он? Чем они занимались?

– Сегодня в половине девятого утра Фрида Пальмгрен выставила у крыльца коляску со своей девятимесячной дочерью Беатрис, – начал Чалле. – Обычно девочка спала не менее полутора часов, однако, когда около половины десятого Фрида вышла из дома, ребенка не было. Коляски тоже.

– Нам известно что-нибудь еще, помимо того, что написано в газетах? – спросила Чарли.

– Я сейчас до этого дойду.

– Просто я подумала, что нам дорого время.

– Если ты будешь меня перебивать, быстрее не будет, – ответил Чалле, бросив на нее недовольный взгляд. – Семья очень состоятельная. Отец ребенка только что продал компанию почти за три миллиарда, поэтому можно предположить, что скоро поступят требования о выкупе.

Чалле повернулся к Чарли, которая поднялась из-за стола, и посмотрел на нее, недвусмысленно давая понять, что еще не закончил, однако ей пришлось срочно покинуть помещение. Она едва успела добежать до туалета, как ее снова вырвало.

Убрав за собой все следы и дважды спустив воду, она посмотрела на себя в зеркало. Что за дрянь она приняла? И что вообще произошло? Что за человек был с ней? Занимались ли они сексом? Она прислушалась к своим ощущениям, почувствовала, что между ног побаливает. Появилось ли это ощущение накануне, после ночи, проведенной с Яком? Этого она не могла вспомнить.

– Чарли, ты заболела? – спросил Чалле, когда она вернулась.

– Нет.

Чалле посмотрел на нее так, словно ожидал продолжения, но, когда его не последовало, сказал, что она немного пропустила. Только то, что у семьи нет известных врагов и что опрос соседей пока ни к чему не привел. Собаки взяли было след, но вскоре потеряли из-за дождя и ветра. Кроме того, трудно сказать, кому могли принадлежать следы – это мог оказаться любой человек, навещавший семью в последнее время.

– А кто там бывал? – спросила Чарли.

– По-моему, у них работает немало персонала, – ответил Чалле, – и к тому же, приходили в гости друзья.

– Там, на месте дежурят специалисты, которые будут подсказывать родителям, если позвонят похитители?

– Они как раз занимались этим вопросом, когда я звонил руководителю следственной группы, – кивнул Чалле.

– Отлично. Можем отправляться прямо сейчас, – сказал Андерс и поднялся.

У входной двери Чалле жестом остановил Чарли.

– Можно тебя на пару слов?

– Конечно, – ответила Чарли и почувствовала, как внутри нарастает неприятное чувство.

– Я могу быть уверен, что ты будешь держать себя в рамках? – спросил Чалле, когда они остались одни.

– Само собой.

– Не сердись, пожалуйста. Я не стал бы задавать этот вопрос, если бы ты не…

– Я не сержусь. Пропал маленький ребенок. Если ты не уверен, что я хорошо сделаю свое дело, то пошли вместо меня кого-нибудь другого.

– Я полагаюсь на тебя.

– Отлично, – ответила Чарли и подумала, что в его поведении не очень-то ощущается доверие.

– Надеюсь, ты меня не разочаруешь, Лагер.

– Сделаю все от меня зависящее.

«И это правда», – подумала она, расставшись с Чалле. Она всегда делала все от нее зависящее – в тех условиях, в которые ее ставила жизнь.

Наконец-то она заснула. От кратких вдохов и выдохов ее маленькая грудная клетка поднимается и опускается. Волосы вьются от тепла. Губки то и дело дрожат, словно она сосет невидимую соску. И тут она улыбается во сне, и на левой щеке проступает ямочка. Я глажу ее по лобику. Кожа такая нежная. У нее морщится личико, но тут же снова расслабляется. Я осторожно наклоняюсь над ней и ощущаю запах овсяной смеси.

Она совершенство.

8

– Что произошло сегодня ночью? – спросил Андерс, когда они выехали на дорогу, ведущую в Карлстад. На этот раз им не пришлось обсуждать вопрос о том, кто поведет машину.

– Слишком много пива, – ответила Чарли. Она включила радио на полную мощность, чтобы дать понять – она не настроена разговаривать. Прием не сработал.

– Ты опять за старое? – спросил Андерс.

– Со мной все в порядке.

– В таком случае, может быть, не стоило звонить мне среди ночи и… Ты не помнишь? – спросил он, когда их взгляды на секунду встретились. – Ты не помнишь, что звонила мне?

– Ясное дело, помню, – ответила Чарли, ощущая новый приступ паники. Она видела только свои сообщения Андерсу, а теперь выясняется, что она ему еще и звонила. Что, черт подери, она ему наплела? Чарли взяла сумочку, достала упаковку собрила и засунула в рот, ничем не запивая.

– Голова болит? – спросил Андерс.

Она кивнула и поборола импульс начать расспрашивать, в каком состоянии она ему звонила, что звучало на заднем плане, что именно она говорила. Наверное, ей стоило остаться в Стокгольме и разобраться в этом деле. Может быть, кто-то подсыпал ей в пиво рогипнол. Но потом она вспомнила о статистике – у большинства из тех, кто думал, что им что-то подсыпали, просто оказывалась очень высокая концентрация алкоголя в крови. Но если даже такое действительно случилось… к чему все это приведет? Она понятия не имеет, кто пошел к ней домой. Конечно, она могла бы вернуться в бар и спросить тех, кто там работает, но что потом? Следствие однозначно будет означать конец ее карьере. На этот раз Чалле исключит ее навсегда.

«Всего этого не было, – подумала она. – Просто не было этой ночи – и все». И уже во второй раз за короткое время она испытала благодарность за то, чему научилась в детстве – умению вытеснять неприятное, особенно в те периоды, когда нужно было сосредоточиться на чем-то другом. И теперь – с нынешнего момента – не существует ничего, кроме пропавшей девочки, которую они просто обязаны отыскать.

Город остался позади, вдоль шоссе потянулись поля, пастбища и леса. При благоприятном движении они рассчитывали прибыть в Карлстад около четырех.

– Остается только надеяться, что нам вот-вот позвонят и скажут, что она нашлась, – вздохнул Андерс. – Представляю, каково родителям. Мой самый большой страх в жизни – что с Сэмом что-нибудь случится. Иногда я даже тоскую по тому времени, когда его еще не было – тогда я ничего не боялся.

– А я боюсь, – ответила Чарли. – Хотя у меня и нет детей.

– А чего же ты тогда боишься? – спросил Андерс. – Помимо очевидного.

– Какого такого очевидного?

– Близости, любви, отношений.

– Я этого не боюсь, – заявила Чарли.

– Так чего ты боишься? – снова спросил Андерс.

«Бессмысленно даже пытаться объяснить, – подумала Чарли. – Он все равно не поймет». Люди со здоровой психикой, выросшие в нормальных условиях, обычно и представить себе не могут, какой груз несут на плечах те, кому повезло меньше.

– Так чего? – продолжал Андерс.

– Безумия, – ответила она. – Боюсь сойти с ума.

– Но почему ты этого боишься?

– А разве этого не следовало бы бояться всем и каждому? Разве это не самое страшное, что может случиться с человеком, – потерять самого себя?

– Если подумать, то да, конечно, – кивнул Андерс.

– Я чуть не сошла с ума после того, что случилось с Юханом, – проговорила она. – Чувствовать себя виноватой в чьей-то смерти…

– Черт, но ты же не виновата, Чарли!

– Но если бы я не начала раскапывать то старое дело…

– С самого начала дело обнаружил Юхан, и он сам захотел приехать в Гюльспонг. Ты ведь не виновата в том, что какой-то псих вышел из себя и прибил его. Нелепо себя за это упрекать.

– Все это я прекрасно знаю, – вздохнула Чарли, – но меня не покидает чувство, что во всем моя вина.

– Это всего лишь чувство, – решительно сказал Андерс. – Оно не соответствует действительности.

«Но чувства – это не ерунда, – подумала Чарли. – Они могут совершенно уничтожить человека. Утащить его в пропасть, так что он никогда уже не выберется».

«Мне кажется, я падаю, моя дорогая, и не за что зацепиться».

9

Чарли стала читать вслух имеющиеся сведения по поводу супругов Пальмгрен. Обычно ее не укачивало, когда она читала в машине, но сейчас ей удавалось прочесть всего несколько предложений – приходилось отрывать взгляд и смотреть на дорогу. Никаких данных о профессии Фриды не сообщалось, а вот Густав Пальмгрен – экономист и предприниматель, владеющий несколькими предприятиями в Швеции и в России. Всего шестью месяцами ранее супруги вернулись в Швецию из Москвы и поселились в недавно отремонтированном коттедже в Хаммарё.

– Фрида родилась в восемьдесят шестом, – сказала Чарли. – Она на двенадцать лет моложе мужа.

– Ага, – кивнул Андерс. – А что, это плохо?

– Я просто говорю тебе, сколько им лет.

Раздался звонок с номера, начинающегося на 054. Андерс ответил и включил динамики.

– Есть новости? – спросил он, когда полицейский с характерным вермландским акцентом представился как Рой Эльмер.

«Скажи, что она нашлась, – подумала Чарли. – Скажи, что мы можем поворачивать обратно».

Но нет. Рой просто хотел выяснить, где они. Андерс ответил, что они только что миновали Вестерос.

Чарли дочитала немногочисленные материалы и начала гуглить. Сначала Фриду Пальмгрен. Информации о ней нашлось немного. Она упоминалась среди тех, кто пожертвовал деньги в фонд в память о ребенке, умершем от рака, и как жена Густава в некоторых статьях о нем, но в целом только обычные сведения о том, когда у нее именины и где она живет.

Чарли зашла в Инстаграм и поискала ее имя. У Фриды имелся открытый профиль и тысяча шестьсот девяносто подписчиков. Последним было выложено селфи, снятое несколько дней назад. Вода и солнце на заднем плане. Фрида смотрит в объектив ясными голубыми глазами. Выглядит она моложе своих тридцати четырех лет. Кожа безупречная, щеки розовые, волосы блестящие. Чарли прокрутила дальше. На остальных фотографиях почти без исключения была малышка Беатрис, а тексты под фото казались более изысканными, чем обычно. Никаких «я люблю тебя как до луны и обратно» или «на прогулке с моей…» и эмоджи в виде сердечка, вместо этого – строки из известных стихотворений. Взгляд Чарли задержался на посте с улыбающейся во весь ротик Беатрис на весеннем солнышке. «Ибо ты – свет!»[2]2
  Строчка из стихотворения Карин Бойе.


[Закрыть]

Она прокручивала назад, до 11 июля 2017 года. Крошечный тючок в коляске. «Мне ждать пришлось миллионы лет…»[3]3
  Из стихотворения Эрика Линдурма.


[Закрыть]

Казалось, Фрида Пальмгрен полностью поглощена дочерью – по крайней мере, если судить по фотографиям. «Впрочем, избитая истина – что фото в Инстаграме всего лишь фасад», – подумала Чарли. Вернувшись в поле поиска, она забила туда имя Густава Пальмгрена.

Зато здесь ссылок оказалось огромное количество. Первое, что высветилось, – это информация о его портфелях акций в различных компаниях и сведения о его участке (больше, чем у соседей), за кого голосуют жители его района (за правых), а затем последовали статьи о жителях Вермланда, вернувшихся в родные места. Тут красовалось фото Густава под руку с коллегой – оба радостно улыбающиеся, в элегантных костюмах.

«Они создали в России сайт купли-продажи», – возвещал заголовок, а в первых строках говорилось о крупной сделке в Москве.

Чарли прочла Андерсу вслух все интервью – сплошные восхваления. Предприимчивость, мужество и миллиарды.

– Ничего не понимаю, – пробормотала Чарли. – Расскажи мне, как можно разбогатеть, скопировав то, что уже есть? В смысле – такой сайт уже наверняка существовал.

– Понятия не имею, – ответил Андерс. – Но, если исходить из того, за сколько они продали свой сайт, видимо, он был лучше, чем другие. Наверное, они приспособились к российскому рынку и добились успеха.

В следующей статье, на которую кликнула Чарли, обнаружилось более серьезное интервью с Густавом, где он размышлял над тем, что такое путь к вершине. Дочитав до конца, она вернулась к поиску и кликнула на то, что привлекло ее внимание.

– Что он имеет в виду, когда говорит «путь к вершине»? – спросила она.

– Что? – переспросил Андерс.

– Я только что читала интервью с ним, где он рассказывает о долгом пути к вершине и… короче, у меня сложилось впечатление, что он с самого начала находился достаточно высоко.

Чарли снова глянула на снимок. Там были изображены три мальчика в плавках на фоне озера. Позади она разглядела хорошо знакомое здание: интернат «Адамсберг». Чарли подумала о своих единокровных сестрах, которые провели там почти все детство – о кругах, которые пересекались и замыкались.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Андерс.

– Густав учился в престижной школе, – пояснила она. – В интернате «Адамсберг». По его словам можно подумать, будто он начинал из низов общества, и…

– Какое это имеет значение? – спросил Андерс.

– Не знаю, я просто рассказываю тебе, что нашла. Ведь так обычно бывает на начальной стадии расследования – ты еще пока не знаешь, что имеет значение, а что нет.

– Мне просто показалось, что ты думаешь, будто это что-то говорит о нем как о личности.

– А разве не говорит? Ведь на человека влияет то, в каких условиях он растет, принадлежность к определенному классу и…

– Это да, – согласился Андерс. – Но, если человек принадлежит к привилегированному классу, это еще не означает, что он обязательно плохой.

– Но я ведь этого и не утверждала! – воскликнула Чарли. Потом она вспомнила спор, возникший у них в баре несколькими неделями раньше, когда Андерс обвинил ее в классовой ненависти. Она возразила, что речь не идет о классовой ненависти, когда она направлена на правящую элиту, это так же нелепо, как расизм наоборот, но Андерс тогда выпил и отказывался понимать. Она испытывает ненависть к определенному классу, стало быть, это классовая ненависть.

Тогда она только посмеялась, считая, что он шутит, но сейчас засомневалась.

– Ты ведь не хочешь сказать, будто я считаю, что все, принадлежащие к высшим классам, плохие люди?

– Иногда, Лагер, ты производишь именно такое впечатление – просто чтоб ты знала.

Сара

Мой первый ужин в «Чудном мгновении» больше смахивал на допрос. Сколько мне лет? Что я делала раньше? Чем мне нравится заниматься?

Никки, с которой я познакомилась в саду, захотела узнать, откуда я родом, и я рассказала про Гюльспонг. Такого места никто не знал.

– Нет, Письколо, – внезапно сказала Лу. – У меня для тебя больше ничего нет.

Она приподняла скатерть.

– Можешь смотреть, сколько угодно, но у меня все кончилось. У кого-нибудь остались сосиски?

– У меня, – сказала я и кивнула на остатки сосисок у себя в тарелке.

Нагнувшись, я отдала кусочки собаке, сидевшей под столом. Молниеносно проглотив их, она облизала мои пальцы.

– Просто невероятно, что она такая мелкая, – сказала Никки. – Ест как слон.

– С потеряшками всегда так, – ответила Лу. – Тот, кто жил на улице, усвоил – никогда не знаешь, когда поешь в следующий раз. Пока дают, надо набивать брюхо.

– На улице-то она жила сто лет назад, – возразила Никки.

– Без разницы, – заявила Лу. – Если однажды пожил на улице, этого уже не забыть. Голод не забывается. Или как, малявка? – обратилась она к Пикколо, которая запрыгнула к ней на колени.

– Да вообще неизвестно, собака ли это, – усмехнулась Никки. Мы согласились с ней, что Пикколо не похожа на других собак. Достаточно было посмотреть на хвост и длинные тонкие лапы. Неудивительно, что многие говорили – якобы она грызун. Крыса из клоаки.

Лу закатила глаза. Потом зажала пальцами мордочку собаки, так что обнажились зубы.

– Может быть, это заставит тебя заткнуться, – сказала она Никки, не обращая внимания на глухое рычание. – У грызунов таких зубов не бывает. Так что перестань болтать ерунду.

– Спусти ее на пол, – сказала Никки. – Эмили идет.

Лу опустила Пикколо на пол.

– Вы опять ее кормите под столом? – спросила Эмили, которая, казалось, возникла из ниоткуда.

– Нет, – ответила Лу. – Я только взяла ее подержать.

– От обычной пищи у нее болит живот, вы же знаете.

– Конечно, – кивнула Лу. – Мы никогда бы не дали ей ничего со стола.

Эмили бросила на нее недовольный взгляд, пошла и села за другой стол.

– Шлюха чертова, – прошептала Никки.

Лу посоветовала ей придержать язык – нелепо попасть в ВИ из-за такой ерунды.

– А что такое ВИ? – спросила я.

– Твое счастье, что ты этого не знаешь, – ответила Лу. – Это означает «временная изоляция», но на практике тебя сажают под замок, а если они совсем разозлились, то могут и ремнем пристегнуть. Мой тебе совет – никогда туда не попадайся.

– А как туда не попадаться? – спросила я.

– Соблюдать правила, – сказала рыжеволосая девочка с ранами на руках.

– Или нарушать их по-умному, – добавила Лу.

– Расскажи свою историю, – попросила Лу, когда мы вернулись в комнату. Она лежала на своей кровати, задрав ноги на стену.

– Нет у меня никакой истории, – ответила я.

Я закрыла глаза и понадеялась, что Лу поймет – я не хочу разговаривать. Но она не поняла.

– Наркотики? – спросила Лу. – Насилие в семье? Самодеструктивное поведение? Смесь всего этого?

– Ничего из этого.

– Тогда что ты тут делаешь?

– Все дело в папе.

– Инцест? – спросила Лу, словно это первое, что пришло ей на ум, когда я сказала слово «папа».

– Нет, он умер.

– Грустно, – сказала Лу. – А мама?

– Ее нет.

– Она тоже умерла?

– Нет, ее просто нет.

– Не понимаю, – проговорила Лу. – Как родители могут бросить своего ребенка?

– Ну, что он может сделать, если он умер.

– Я имела в виду твою маму.

– А ты? – спросила я, чтобы не говорить больше о себе. – А ты как здесь очутилась?

– По недоразумению, – ответила Лу. – В один прекрасный день они просто пришли и забрали меня. В смысле – социалка. Забрали меня у мамы без всяких оснований, и с тех пор я жила в разных семьях и в таких местах, как это.

Я сказала, что это просто ад, а не жизнь, и Лу согласилась, что очень похоже на ад. Но скоро она будет свободна. Осталось всего двести сорок семь дней до того, как ей исполнится восемнадцать, тогда срок ее заключения в неволе закончится. И она снова сможет вернуться к маме.

– Залезай сюда, – сказала она.

Я залезла к ней на кровать.

– Смотри! – Лу показала мне фото красивой молодой женщины в открытом купальнике. Потом она объяснила, что это Донна, ее мама. На обоях под фотографией я увидела массу черточек и крестиков.

– Вот столько дней мне осталось до совершеннолетия, – сказал Лу, указывая пальцем. – Скоро смогу делать, что захочу. Мой первый совет тебе: составь план, что будешь делать, когда выйдешь отсюда. У тебя есть план?

Я ответила, что я только что попала сюда и у меня нет сил об этом думать.

– Хочешь, я тебе кое-что покажу? – продолжала Лу. Она слезла с кровати, открыла шкаф и достала потрепанную лупоглазую куклу для причесок и макияжа.

– Это Мия, – сказала она. – Мама подарила ее мне на день рождения, когда мне исполнилось восемь. Поначалу я делала ей макияж, а сейчас все больше прически.

Она повернула куклу и показала мне косу, которую она назвала «рыбий хвост».

– Красиво, – сказала я.

– Хочешь, и тебе такую сделаю?

Лу уже подошла к письменному столу и выдвинула стул.

– Мама просто с ума сойдет, когда увидит твои волосы, – заявила Лу, когда все было расчесано. – Просто обалдеет от твоих волос. Но тебе надо получше о них заботиться. Надо заплетать на ночь косу, чтобы они не спутывались.

Когда я ответила, что не умею, Лу громко засмеялась. Никогда в жизни она не встречала девочку, которая не умела бы заплести самую простую косу.

– С прической я умею делать только одно – снимать волоски, – сказала я. Это правда: снимать волоски с себя и других мое любимое занятие. Оно меня очень успокаивает.

– Может быть, тебе стоит начать работать в салоне красоты? – предложила Лу, которая уже начала заплетать мои волосы. – Что скажешь? Хочешь стать ровняльщицей усов в нашем с мамой салоне?

– А разве есть такая профессия?

– А мы решим, что такая профессия будет.

– Ну хорошо.

– Это значит «да»?

– Да.

В дверь поскреблись. Лу попросила меня подержать косу и пошла открывать дверь.

– Ну заходи, Письколо, – сказала она.

Пикколо подошла ко мне. Она так виляла хвостом, что все тело ходило ходуном.

– Маленькая счастливая история, – сказала Лу, убрав свою куклу подальше от морды Пикколо. Лу очень надеялась, что однажды и о ней такое скажут. Никто не догадается, что она все детство провела по разным психушкам. Люди будут уходить из ее салона с прекрасными прическами и говорить, что эта девушка – действительно счастливая история.

10

Они как раз объехали участок дорожных работ у Эребру, когда позвонила Мария. «Одна маленькая трудность, когда заводишь детей, – подумала Чарли, – что не можешь совсем перестать контактировать с другим родителем, даже после развода». Андерс и Мария уже больше года в разводе, однако Мария звонила ему так же часто, как и прежде. То насморк, то непромокаемые варежки, то методический день в садике. Чарли давно ее раскусила и сказала Андерсу, что все эти звонки – всего лишь способ продолжать контролировать его, что ему следовало бы общаться с ней по телефону и эсэмэсками. Но он, похоже, не воспринял ее совет – тут же ответил.

– Чего она хотела? – спросила Чарли, когда Андерс проговорил пять минут, отвечая, что он понимает, что он проверит, что ее мама, возможно, могла бы посидеть в какой-то день.

– Она требует больше денег, – сказал Андерс.

– Но разве вы воспитываете его не по очереди?

– Да, но иногда ей приходилось срочно подключаться, когда я задерживался на работе, а поскольку она тоже вышла на работу, то… и все стоит денег – и няня, и уборщица и… что такое? – спросил Андерс, когда Чарли слишком уж громко вздохнула. – Ты считаешь, что неправильно прибегать к посторонней помощи? Я думал, ты поддерживаешь освобождение женщин от домашней рутины.

– Не поддерживаю, если оно происходит за счет других женщин, имеющих худшие возможности.

– Что ты имеешь в виду?

– Я, кажется, ясно выразилась.

– Разве не хорошо создавать новые рабочие места?

– Да без разницы, – ответила Чарли.

– В каком смысле без разницы? Что за манера всегда менять тему, когда у тебя закончились аргументы… Что с тобой?

Андерс обернулся к ней.

– Не знаю, – пробормотала Чарли. Она положила руку себе на грудь и пыталась вдохнуть, но у нее никак не получалось сделать глубокий вдох.

Андерс свернул на боковую дорогу и остановился на обочине.

– Ничего страшного, – выдавила из себя Чарли, когда Андерс выскочил из машины и рывком распахнул дверь со стороны пассажирского сиденья. – Мне уже полегчало. Это просто… думаю, это всего лишь паническая атака.

– Всего лишь? – воскликнул Андерс. – По-моему, это очень серьезно.

Он вернулся к водительскому сиденью.

– Ты намерена рассказать, в чем дело?

– Я же тебе сказала – со мной случилась паническая атака.

– А отчего происходят такие вещи?

– У нас нет времени на такие глупости, – сказала Чарли. – Садись и поехали, поговорим по дороге.

Андерс снова вырулил на дорогу. Они так долго просидели молча, что Чарли начала надеяться – он оставил эту тему, но тут он снова заговорил:

– Я не могу работать с тобой, когда ты не рассказываешь, что происходит. Это непрофессионально…

– Так что ты намерен сделать? – поинтересовалась Чарли. – Вернуться и потребовать себе напарника с более стабильной психикой?

– Я просто хочу знать, как твои дела.

– В последний раз, когда я разговаривала с тобой об этом, ты нажаловался на меня начальству.

– Ты со мной не разговаривала, – возразил Андерс. – И нет необходимости снова поднимать эту тему. Я сделал то, что было необходимо, чтобы спасти следствие и тебя.

– Ты мог бы поговорить со мной.

– С тобой не так-то просто поговорить, когда на тебя опять накатывает. С моей точки зрения, я пытался помочь тебе.

– Спасибо за заботу.

– Чарли, – проговорил Андерс. – Сейчас у нас нет времени ссориться. Я только хочу сказать, что как бы мы с тобой ни были близки как коллеги и друзья, я не буду закрывать глаза, если ты опять ухнешь в омут, и не буду лгать, чтобы выручить тебя здесь и сейчас. Знаю, ты меня за это ненавидишь, но я хотел уточнить, чтобы тебе ясна была моя позиция.

– В этом нет необходимости, – буркнула Чарли. – Но все равно, спасибо за… уточнение.