Текст книги "Русский бунт. Все смуты, мятежи, революции"

Автор книги: Лин фон Паль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Вечевая демократия

Однако киевские бунты все же были исключением, а не закономерностью. Киевляне восставали либо в момент смены власти, либо при возникновении угрозы для Киева. В Новгородской Руси бунты и восстания были явлением обыденным, что проистекало из самого способа управления северными городами – Новгородом, Псковом, Вяткой.

Новгород был не просто большим торговым городом, это был город, который владел огромными землями – всем северо-западом Восточно-Европейской равнины от границы с Полоцким княжеством и Польшей на западе и до бассейна Печоры на востоке; южным пределом был Торжок, а на севере владения Новгорода доходили до берегов Северного Ледовитого океана. В Новгородской земле жило множество самых разных народов – как славян, так и финно-угорских племен. В самом Новгороде, кроме того, было множество западных купцов, которые держали там свои торговые дворы. В основном – купцов немецких. Торговля с немцами была такой оживленной, что Новгород даже считали ганзейским городом.

Город, держащий землю, – для Руси явление уникальное. И не только для Руси. Ни один западный город не владел такими необъятными территориями! Потому неудивительно, что политическую историю Новгорода вершили богатейшие горожане – как правило, купцы, которые по совместительству становились и крупнейшими землевладельцами. Если учесть, что Новгород торговал дорогой пушниной, которую добывали в северных лесах промысловые отряды, то город просто не мог не разбогатеть. Черный соболь, горностай для королевских мантий, голубой песец были обычным товаром. В погоне за ценным мехом новгородцы год за годом осваивали восточные территории и практически дошли до Уральских гор. Земли, которыми владел Новгород, назывались «пятинами», по пяти городским концам.

Для защиты от врагов новгородцы построили крепости-форпосты, которые считались «пригородами» Новгорода. Некоторые из этих «пригородов» – Псков и Вятка – в конце концов стали самостоятельными (и тоже крупными) городами. Управление в «пригородах» строилось по принципу новгородского. Согласно законам Новгорода, все вопросы решались на вече.

В самом Новгороде было несколько типов народных сходов, в зависимости от значимости решаемых на них вопросов. «Уличные» сходы решали вопросы, значимые в пределах одной улицы, «концевые» – в пределах района («конца»), вопросы государственной важности выносились на городское вече. На вече действовало правило: один человек – один голос, решение принималось большинством голосов. Правда, большинство определялось не количеством поднятых рук, а мощью легких – побеждали те, кто громче кричал. Нередко на вече вспыхивали перепалки между несколькими дебатирующими партиями, которые переходили в откровенное мордобитие. Результат голосования утверждался городским советом и провозглашался посадником.

Посадник выполнял роль, аналогичную премьер-министру, и ведал всей политической жизнью города. Стоявший ступенью ниже тысяцкий ведал ополчением и торговым судом. Архиепископ был хранителем казны и устанавливал систему мер и весов. Вопросы городской жизни решала «вечевая изба» с «вечевым дьяком» во главе и многочисленными подвойскими, биричами и приставами (помощниками и посыльными по судебным и управленческим делам). В городской совет (аналог западного магистрата) входила новгородская знать, должности в нем были выборные, но существовал имущественный ценз, не допускавший к управлению «черный люд». Бедным гражданам Новгорода отводилась только одна роль – дискутировать на вечевой площади.

Если народное недовольство было велико, а справедливое решение не могло бы понравиться богатой городской верхушке, знать нанимала дюжих молодцов с сильными легкими и крепкими кулаками, которые «дискутировали» граждан как приказали хозяева. Это, конечно, не слишком демократичная процедура, но в раннем феодальном обществе Новгород, по сравнению с другими городами и княжествами, имел удивительные свободы. К тому же, если решение городского совета не совпадало с пожеланиями заинтересованных в ином исходе голосования людей, прямо на вечевой площади формировались отряды, и толпа шла громить дома тех, кто голосовал не по справедливости. Обычно враждебные толпы «больших» и «меньших» людей сходились на городском мосту. И начиналась рукопашная схватка. Городскому совету стоило огромного труда лавировать между враждебными группировками, поэтому им все же приходилось принимать решения, которые облегчали жизнь малоимущим.

Власть князя в Новгороде была условной. Он был, по сути, наемником, хотя до 11 века его привилегии были еще относительно широки. К 12 веку князь утратил даже то немногое, что прежде имел.

Власть князя в Новгороде была условной. Он был, по сути, наемником, хотя до 11 века его привилегии были еще относительно широки. К 12 веку князь утратил даже то немногое, что прежде имел. Он больше не мог назначать в Новгород посадника, не имел права получать с Новгорода дани, не мог даже по праву рождения требовать новгородского стола. Горожане добились еще при Ярославе грамоты, где было оговорено, что город сам волен в своем посаднике и своем князе. То есть новгородцы могли самостоятельно приглашать к себе любого приглянувшегося им князя, а если тот оказывался плохим князем – то без околичностей гнать его взашей, чем горожане пользовались успешно и неоднократно. Правда, ограниченный в финансах и власти, князь все же имел право созывать городское вече. Но такое же право имел каждый гражданин Новгорода или его пригородов. Для этого было достаточно просто ударить в вечевой колокол.

При такой системе управления мятежи и восстания не казались явлением из ряда вон выходящим. Напротив, случавшиеся стычки помогали согражданам выпускать пар и не доводили дел до кровавых потрясений. Хотя несколько раз в Новгороде были и очень серьезные и кровавые бунты. В 1076 году, когда в Новгороде объявился волхв и Глеб Святославич зарубил его топором, новгородцы не только не оценили мужества молодого князя, но тут же приговорили изгнать его вон, и князю пришлось бежать на Вятку, где он в конце концов и погиб. Почему? Он ведь остановил мятеж? Остановить-то остановил, но превысил свои полномочия: князьям не давали права решать за горожан.

Год 1136. Новгородский бунт против Всеволода Мстиславича

В 1136 году возмущенные новгородцы буквально заставили посадника показать тогдашнему князю Всеволоду Мстиславичу на выход из города. Его правлением были недовольны именно «черные люди» и окрестные смерды. Князя обвиняли в том, что он не защищает смердов и нарушает новгородские свободы. Также ему припомнили, что он плохой воин и бежал с поля боя впереди всех, отчего было много убитых, и что он пуще Новгорода хотел княжить в Переяславле, почему и бросил Новгород без войска, а сам поспешил в Переяславль. Пока вопрос обсуждался, князя и всю его семью посадили под стражу, и два месяца так он и сидел. А для поддержки новгородцы позвали на вече псковичей и ладожан, чтобы винить князя общим приговором. Князь пробовал оправдаться, но безуспешно. На его место посадили его же сына – Владимира Всеволодича. 15 июля перед Всеволодом «открыли ворота», то есть с позором прогнали.

На следующее лето посадник Константин бежал к Всеволоду и стал того уговаривать идти княжить во Пскове. Псковичи его приняли, но Всеволод хотел вернуть себе Новгород, и много новгородских бояр перебежало в Псков, чтобы вместе с князем идти назад, в Новгород. Когда новгородцы об этом узнали, ярости их не было предела. В городе вспыхнул мятеж, дома всех перебежчиков были разграблены. Сторонникам князя, агитировавшим за него в Новгороде, пришлось срочно спасаться бегством. Их дома и имущество тоже пошли на поток (то есть на разграбление), а тех бояр, которые сбежать не успели, заставили платить огромную на те времена сумму – по 1500 гривен с человека (хорошая лошадь тогда стоила 3 гривны!). Изгнанного князя новгородцы так и не простили, более того, они собрали войско и пошли на Псков. Но псковичи были лучше обучены военному делу, они поставили против новгородцев засеки, и тем пришлось вернуться ни с чем. Горожане собирали второе ополчение, когда пришла весть, что опальный князь внезапно умер в Пскове. Для горожан эта весть прозвучала как сладчайшая музыка.

Братьев-псковичей новгородцы еще долго воспринимали как изменников и врагов. А позже сложили легенду, что Смердьи ворота города никак не хотели пропускать гроб с телом князя за городские стены, потому что по справедливости должно ему лежать как изменнику в земле изменников. Видимо, так была велика ненависть смердов к Всеволоду, что даже Смердьи ворота не могли выпустить княжий гроб – посмертная расплата за жестокость к простым людям. Так что пришедший княжить в Новгород Святослав Ольгович, чтобы успокоить недовольство, даже вынужден был сразу же издать «Устав», оговорив размер податей со смердов в пользу князя и церкви. И смириться с тем, что горожане приговорили впредь называть Новгородскую землю – республикой! С того года горожане со своими князьями больше не церемонились.

Год 1161. Новгородский бунт против Святослава Ростиславича

Князья пробовали управлять властной рукой, но горожане этого не допускали. Новгородский закон запрещал князю приобретать собственность в Новгородской земле, вершить суд за пределами города, объявлять войну, мир, судить холопов, даже рыбачить или охотиться вне отведенных ему городом угодий. Платы свыше назначенной городом он требовать тоже не мог.

Поучительный случай приключился в правление Святослава Ростиславича, которого горожане невзлюбили настолько, что в 1161 году посадили его как преступника в «вечевую избу» под стражу, захватили и заковали в железа всю его дружину, княгиню заточили в монастыре, а все имущество князя и дружины разграбили. Говоря современным языком, вече судило князя и приговорило к тюремному заключению и конфискации имущества! Подержав в заточении, его вместе с семьей выслали из Новгорода, и на вакантное место пришел суздальский Ростислав, который понравился горожанам еще меньше. Но взять его им пришлось, поскольку суздальские князья перекрыли подвоз хлеба, и в городе начался голод. Ростислав надеялся усмирить новгородцев. Но куда там! Голодный Новгород оказался даже опаснее сытого. И Ростислав сбежал сам.

Снова призвали Святослава, повинились за причиненные неудобства. А сами стали вести переговоры с Киевом, чтобы получить «настоящего князя». Святослав об этом узнал, от обиды хотел бежать, но ему велели сидеть и ждать, когда приедет «сговоренный» князь. Святослав решил не ждать. Он вместе со своими сторонниками всетаки бежал, и вполне успешно: посланная для «добычи» князя погоня вернулась ни с чем. Посаднику Якуну, бежавшему вслед за князем, скрыться не удалось: его изловили, связали и привезли в Новгород. Тут, как изменника, посадника решили казнить, раздели догола и сбросили с моста. Однако Якун не потонул, а смог выбраться на берег. Тогда новгородцы стрясли с него и всех «изменников» по 1000 гривен, а бывшего посадника заточили в монастыре в Чудской земле.

Вообще, примерно за 35 лет (с 1136 по 1171 год) власть в Новгороде менялась более десяти раз, и всегда с помощью мятежа или бунта. Только двое посадников сменились «естественным» путем, поскольку умерли от старости, всех остальных вече сводило с их постов. Вот это и есть демократия (пусть средневековая, феодальная). Лучше жить с Майданом постоянно действующим, чем выходить на Майдан, когда жить становится невмоготу.

Примерно за 35 лет власть в Новгороде менялась более десяти раз, и всегда с помощью мятежа или бунта. Только двое посадников сменились «естественным» путем, поскольку умерли от старости, всех остальных вече сводило с их постов.

Что подвигало горожан на бунты? И кого из горожан? Как правило, новгородцы бунтовали против олигархической верхушки, управлявшей городом, которая принимала решения всегда в собственных интересах. Бунтовали горожане с невысоким достатком или же совсем бедные.

В 1209 году разразился бунт против посадника Дмитра Мирошкинича, ставленника тогдашнего князя Всеволода Большое Гнездо, «треклятого суздальца». Дмитра и его помощников приволокли на вече и обвинили во взятии неоговоренных податей серебром, сборе со смердьих дворов кур, а также введении повозной повинности (в нее входили и обеспечение княжеских гонцов лошадьми, и починка мостов и дорог) и обложении купцов «дикой вирой», то есть штрафом, если в общине, где стоит их двор, найдено мертвое тело (прежде купцы такового штрафа не платили). Прямо с веча народ двинулся к домам ненавистного посадника и его семьи, пограбил их и пожег, а ценности, села и челядь изъял на продажу. Распродав награбленное, новгородцы честно распределили выручку между собой из расчета три гривны на человека, а доски (средневековые векселя) отдали в княжескую казну. На время этот бунт разрядил обстановку, но смердам жить лучше не стало. И народ был недоволен.

В 1228 году возмущенные ремесленники архиепископа Стефана подняли бунт и отняли у него Софийский собор, которым некоторое время самочинно и управляли. Вы только представьте себе эту картину: возмущенные верующие врываются с ножами, камнями и палками в главный храм города Москвы и с улюлюканьем гонят прочь патриарха, а все церковное имущество берут под контроль! И патриарх ни черта сделать не может! Новгородский архиепископ надеялся только на помощь князя, но и тот не мог его защитить. Год спустя, когда народное недовольство дошло до предела, прежнего князя «свели», а новому князю пришлось дать горожанам «Смердью грамоту», регулировавшую отношения между смердами и хозяевами, и вернуть размер податей, установленный «при отцах наших». То есть проблемы 1209 года были решены в 1229 году! Потребовалось двадцать лет постоянного Майдана!

В Новгороде шла ожесточенная борьба между партиями. Была партия, поддерживавшая черниговских князей, партия, поддерживавшая Мстиславичей, партия, поддерживавшая суздальцев. «Черным людям», конечно, от побед боярских кланов ничего не перепадало, но победа той или иной партии зависела от их участия, и «партии» боролись за свой «электорат», обещали хорошие законы и даже иногда частично выполняли обещания. Борьба нередко велась и бесчестными способами, и в городе всегда была своя «пятая колонна», готовая ради своей выгоды начать резню.

В соседнем Пскове, в отличие от Новгорода, такой чехарды князей не было, не было и такого количества партий и таких раздоров. Объясняется это очень просто: изначально построенный как военная крепость, этот город был не только торговым и ремесленным центром, он имел огромное значение для защиты новгородских земель. Само собой, готовность к постоянным войнам требовала и большего единодушия среди жителей, что к постоянным бунтам и мятежам не располагало. Да и состав населения был более демократичным.

Год 1174. Боярский бунт против Андрея Боголюбского

Состав современного Майдана – весьма разношерстный, и в Средние века восставать против княжеской власти решались тоже не только доведенные до отчаяния «черные люди». Иногда бунтовать начинали те, кто вроде неплохо устроился в княжеских хоромах. Один из самых известных боярских бунтов привел в 1174 году к убийству князя Андрея Боголюбского. Сын Юрия Долгорукого, князь Андрей Юрьевич, местом жительства выбрал для себя северо-восточный город Владимир-на-Клязьме. Это был город, который Андрей пестовал и любил, именно его он мечтал сделать новой русской столицей. Поэтому во Владимир он переселил искусных мастеров и зодчих, много строил и много украшал свой город. В то же время князь стал выстраивать совершенно новый тип отношений с горожанами и боярами.

Иногда бунтовать начинали те, кто вроде неплохо устроился в княжеских хоромах.

Один из самых известных боярских бунтов привел в 1174 году к убийству князя Андрея Боголюбского.

Горожан за вольных людей он не держал. Никаких вечевых вольностей в его Владимире не было и быть не могло – Андрей своей властью не желал делиться ни с кем. Бояре достались князю от отца Юрия, и они думали, что будут играть такую же роль, что и при старом князе. Однако бояре просчитались. Новый князь и их не считал за вольных людей, он видел функцию и ценность бояр только в том, чтобы они точно выполняли все княжеские приказы. Им, занимавшим почетные места вокруг прежнего князя, пришлось перебираться в захудалый Владимир! Вельможам, которые служили еще его отцу, с которым они держали совет, такое небрежение сына было обидно и оскорбительно. Но Андрей не терпел, чтобы ему возражали.

Татищев нарисовал нам такой портрет этого князя: «Сей князь роста был не вельми великого, но широк плечами и крепок, яко лук [его] едва кто подтянуть мог, лицом красен, волосы кудрявы, мужественен был в брани, любитель правды, храбрости его ради все князья его боялись и почитали, хотя часто и с женами и дружиной веселился, но жены и вино им не обладали. Он всегда к расправе и распорядку был готов, для того мало спал, но много книг читал, и в советах и в расправе земской с вельможи упражнялся, и детей своих прилежно тому учил, сказуя им, что честь и польза состоит в правосудии, расправе и храбрости». «Расправа» тут – слово ключевое. Со своими родичами Андрей был жесток, как с совершенно чужими людьми. На смертном одре его отец Юрий отказал своим младшим сыновьям Ростовскую землю, что было против обычая, но Ростов и Суздаль на том целовали ему крест. Однако после смерти князя Андрей выгнал младших братьев и племянников из Ростовской земли и стал править там единолично.

Со своими боярами князь и вовсе обращался как с рабами и не знал снисхождения ни к знатности, ни к богатству. Бояр, которые не умели унижаться, Андрей попросту выгнал вон. Оставшиеся мучительно пытались смириться, но это получалось плохо. Князь был не только властолюбив, но еще и подозрителен: стал жить в селе под Владимиром – Боголюбове, завел штат доносчиков и всюду выискивал крамолу. Свое время князь куда с большей охотой проводил с так называемой младшей дружиной, то есть людьми не знатными и не богатыми. Но у них имелось одно ценимое князем качество – они были послушны и подобострастны. Бояре так не умели. Неудивительно, что между князем и боярами тлела ненависть, и было достаточно случая, чтобы родился заговор. Он и родился.

И не на пустом месте. Князь умудрился озлобить не только бояр, но и собственную дружину – получил от новгородцев тяжелейшее военное поражение: в первом бою четыреста ополченцев разгромили семитысячное войско Андрея, погибло более 1300 его людей, а во втором бою новгородцы захватили столько пленных, что за одного суздальца давали на невольничьем средневековом рынке две ногаты – треть от цены овцы! Вряд ли подобные военные успехи могли добавить популярности и народной любви. Городское строительство в стольном Владимире тоже популярности не добавляло. Князь требовал в сжатые сроки возвести ему новый и прекрасный город, затмевающий красой мать городов русских – Киев. Зодчие, конечно, старались. Каменщики трудились не покладая рук. Однако Золотые ворота, которые князь хотел торжественно открыть в престольный праздник, рухнули на головы сограждан точно в момент открытия и придавили камнями двенадцать человек. Со спешно окрашенных стен слоями отпадала краска. Но за упавшие ворота и облупленные стены не убивают. Не убивают даже за военные неудачи. Заговор против князя составился, когда он перешел черту человечности.

Причиной боярского заговора был, конечно, всеобщий страх, что крутой на расправу князь по очереди изведет всех вельмож. Поводом стала казнь ближайшего родственника князя – брата его жены боярина Кучкова. По одним источникам, Андрей убил боярина, прельстившись красотой его жены. По другим – обилием его богатств. Второе, конечно, вернее, поскольку, по мнению историков, именно бояре Кучковы поставили на вершине холма замок, в котором пировал некогда Юрий Долгорукий в 1147 году и на месте которого позже вырос город Москва. Боярин, осиливший такое строительство, не мог не быть очень богатым человеком. Но романтическую версию, которую рассказывают легенды, тоже нельзя совсем уж отвергать – князь вполне мог возжелать отобрать у боярина то, что последний ценил наравне с богатством.

Далее события развивались стремительно: брат убитого Яким стал вербовать заговорщиков. Вербовал он их таковыми словами: «Сегодня одного казнит, другого казнит, а завтра казнит и нас. Промыслим-ка об этом князе». Еще при достопамятном князе Игоре жители Искоростеня вывод из ситуации сделали сходный: «Если повадится волк ходить, так не успокоится, пока не вырежет все стадо». Желающих промыслить оказалось немало.

«28 июня 1174 года, в пятницу, в обеднюю пору, в селе Боголюбове, где обыкновенно жил Андрей, – рассказывает Соловьев, – собрались они в доме Кучкова зятя, Петра, и порешили убить князя на другой день, 29 числа, ночью. В условленный час заговорщики вооружились и пошли к Андреевой спальне, но ужас напал на них, они бросились бежать из сеней, зашли в погреб, напились вина и, ободрившись им, пошли опять на сени. Подошедши к дверям спальни, один из них начал звать князя: „Господин! Господин!“ – чтоб узнать, тут ли Андрей. Тот, услышавши голос, закричал: „Кто там?“ Ему отвечали: „Прокопий“. „Мальчик! – сказал тогда Андрей спавшему в его комнате слуге. – Ведь это не Прокопий?“ Между тем убийцы, услыхавши Андреев голос, начали стучать в двери и выломили их. Андрей вскочил, хотел схватить меч, который был всегда при нем (он принадлежал св. Борису), но меча не было. Ключник Анбал украл его днем из спальни. В это время, когда Андрей искал меча, двое убийц вскочили в спальню и бросились на него, но Андрей был силен и уже успел одного повалить, как вбежали остальные и, не различив сперва впотьмах, ранили своего, который лежал на земле, потом бросились на Андрея; тот долго отбивался, несмотря на то что со всех сторон секли его мечами, саблями, кололи копьями: „Нечестивцы! – кричал он им. – Зачем хотите сделать то же, что Горясер (убийца св. Глеба)? Какое я вам зло сделал? Если прольете кровь мою на земле, то Бог отомстит вам за мой хлеб“. Наконец Андрей упал под ударами; убийцы, думая, что дело кончено, взяли своего раненого и пошли вон из спальни, дрожа всем телом, но, как скоро они вышли, Андрей поднялся на ноги и пошел под сени, громко стоная; убийцы услыхали стоны и возвратились назад, один из них говорил: „Я сам видел, как князь сошел с сеней“. „Ну так пойдемте искать его“, – отвечали другие; войдя в спальню и видя, что его тут нет, начали говорить: „Погибли мы теперь! Станем искать поскорее“. Зажгли свечи и нашли князя по кровавому следу: Андрей сидел за лестничным столпом; на этот раз борьба не могла быть продолжительна с ослабевшим от ран князем: Петр отсек ему руку, другие прикончили его».

Потом заговорщики убили княжеского любимчика Прокопия, нашли княжескую казну и поделили между собой, а гонцов срочно снарядили во Владимир с сообщением о смерти князя. И когда гонцы сказали владимирцам: «Не сбираетесь ли вы на нас? Так мы готовы принять вас и покончить с вами; ведь не одною нашею думою убит князь, есть и между вами наши сообщники», – перепуганные владимирцы ответили: «Кто с вами в думе, тот пусть при вас и останется, а нам не надобен». К мятежу они побоялись приставать, но в самом Боголюбово народ сразу понял, что нужно делать, – черный люд вломился во дворец князя и стал грабить. Вынесли все, что можно было утащить. Все это время голое тело князя валялось в огороде.

Летопись рассказывает жалостливую историю, как некто Козьма, слуга Андрея, киевлянин родом, видя такое кощунство, горько заплакал и попросил у Анбала хотя бы дать ковер, чтобы прикрыть мертвеца, на что тот сказал: «Мы готовим его на снедение псам». Козьма напомнил «извергу», что князь взял его в рубище, а теперь тот ходит в бархате, но жалеет покрова для мертвеца. Анбал спорить не стал и выдал ковер и мантию. Козьма перенес тело в боголюбскую церковь, хотя клирики не хотели сначала даже открывать дверей (очевидно, так на самом деле князя «любили»!), потом разрешили все же положить тело в притворе. Отпели князя лишь через три дня, когда пришел игумен, а на шестой день увезли во Владимир и там погребли.

Бояре устранили причину страхов убийством, но простой народ использовал боярский заговор для выражения недовольства. Налоги и подати были в этой части Руси неимоверно высоки: князь слишком много строил во Владимире, народ, естественно, нищал и голодал. Так что Новгородская летопись прямо указывает, что смерть князя люди восприняли как надежду на возвращение старых времен и пошли грабить и убивать княжеских тиунов и огнищан – «и велик мятеж бысть в земли тои и велика беда, и множьство паде голов, яко и числа нету». Действительно, волновалась вся Владимиро-Суздальская Русь. И князьям, сменившим Андрея, пришлось ее успокаивать. Способ успокоения был один – карательные операции и казни.