Текст книги "Русский бунт. Все смуты, мятежи, революции"

Автор книги: Лин фон Паль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Год 988. Насильственное крещение Киева

В 1988 году, уже на закате советской власти, тысячелетие Крещения Руси было отпраздновано с большой помпой. Тогда это вызвало некоторое недоумение у воспитанных в атеизме жителей страны и умиление до слез у немногочисленных верующих. Кто же знал, что не пройдет и трех лет, как СССР уйдет в прошлое, а еще через пару лет новая российская власть станет ставить свечки в церквях, отстаивать молебны и креститься на любую крестовину. И начнется, так сказать, возвращение россиян в лоно православной церкви. С торжественными молебнами, многокилометровыми очередями к святым мощам и почти что апокалиптической ненавистью ко всем неправославным. Совершенно в духе того средневекового развратника, который покрестил своих подданных для торжества единоверия.

Первый опыт поголовного крещения был проведен Владимиром в Киеве. Опыт прошел относительно спокойно. В Киеве и так было немало христиан. И, между прочим, они от Владимира уже успели пострадать, когда тот десятилетием раньше пробовал ввести в качестве государственной религии язычество литовского толка с главным божеством Перуном, а точнее – Перкунасом, владыкой молний и покровителем княжеской власти. Перкунасу нужно было приносить кровавые жертвы. В Киеве тогда вспыхнули стихийные бунты, христиан убивали, народ негодовал. Киевские язычники наотрез отказывались признавать главенство чужеродного Перуна. А киевские христиане бросались на мечи вводивших «перкунианство» дружинников. То нововведение только породило смуту. Причиной ее стала попытка принести Перкунасу человеческую жертву. Кандидатов на жертву избирали жребием, и их было несколько, но Владимир лично распорядился взять для жертвоприношения сына купца-христианина, надеясь на полное понимание несчастного отца. Однако купец не только не выдал своего ребенка, но и забаррикадировался в доме, и дом этот дружинникам пришлось брать с боем, в ходе штурма хозяин и все домочадцы были убиты, добровольная жертва так и не принесена. В Киеве, где восстания были редкостью, люди вышли на улицы, но Владимиру удалось восстановить порядок. Несколько лет, перед военными походами, жертвы еще приносились, потом это прекратили. Культ кровожадного бога не прижился.

Неудачный эксперимент вообще-то и заставил Владимира пересмотреть свои религиозные воззрения. Сам Владимир был несомненным язычником, язычником он остался даже после показательного крещения и, нарушая все заповеди принятой им веры, продолжал жить с многочисленными женами, то есть во грехе. Кроме жен, у него всегда были для телесного удовольствия молоденькие «девки» и чужие «женки», и «Повесть временных лет» недвусмысленно сообщает, что он был развратен и похотлив, «наложниц было у него 300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове, в сельце, которое называют сейчас Берестовое» (вряд ли приходится сомневаться, что после крещения он эти привычки оставил), что любил хорошо поесть и много пил, а также был гневлив, вероломен, лжив, мстителен, не чурался смотреть на пытки и легко предавал смерти всех неугодных. Ни смирения, ни милосердия Владимир не знал. Но христианство показалось князю куда как лучшей объединительной идеей, чем единое язычество, тем более что смирение в русле этой религии рассматривалось как необходимая модель поведения.

Так что в 988 году дружинники согнали всех киевлян в Днепр, где, не спросив на то согласия, все они были обращены в христианство византийского толка. Занятно, но участи днепровского крещения не избежали даже местные христиане – их было немало, но они, по традиции, исповедовали болгарское христианство, то есть были ариане (значит, по установлениям церковных соборов считались еретиками). Конечно, наиболее обозленные язычники пытались Днепра избежать, но их ловили и гнали в воду под угрозой смерти. Кровавого Перкунаса, недавно почетно установленного на видном месте, свалили и столкнули в воду. Так арианско-языческий Киев получил византийское православие и византийских священников.

Крещение проводилось просто: войско обкладывало город со всех сторон, жителей сгоняли в местную речку, читали над ними молитвы, окунали в воду и снабжали крестами. Тех, кто пытался спастись бегством, ловили, тех, кто сопротивлялся, убивали.

Дело оставалось за малым – христианизировать остальные территории страны. Устроив жителям стольного града крещение в Днепре, Владимир отправил священников крестить население своей огромной земли. Вместе со священниками шло значительное войско. Послав войско, Владимир не ошибся: другие города добровольно принимать новую веру не стремились. Военная сила была более чем необходима. Крещение проводилось просто: войско обкладывало город со всех сторон, жителей сгоняли в местную речку, читали над ними молитвы, окунали в воду и снабжали крестами. Тех, кто пытался спастись бегством, ловили, тех, кто сопротивлялся, убивали. Летопись пишет о введении новой государственной религии просто: «И по другим городам стали ставить церкви и определять в них попов и приводить людей на крещение по всем городам и селам. Посылал он собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное. Матери же детей этих плакали о них; ибо не утвердились еще они в вере и плакали о них как о мертвых».

Процесс пошел. На христианизацию всей страны Владимиру хватило года. Одного года! Только представьте: вот живете вы себе, живете, вдруг к власти приходит новый президент и объявляет, что с завтрашнего дня все в стране должны принять новую веру – допустим, Церковь Летающего Макаронного Монстра. И обосновывает решение заботой о согражданах. И посылает священников во все города. Вместе с армией, конечно. Наш народ ко всему привык, но Летающий Макаронный Монстр… Вот-вот! В том 10 веке люди чувствовали такой же ужас и такое же отвращение. И некоторые города оказали посланникам Киева яростное сопротивление – люди готовы были погибнуть, но не креститься.

Год 989. Насильственное крещение Новгорода

Христианизация Новгорода сравнима только с большой военной операцией. Иоакимовская летопись рассказывает об этом однозначно:

«В Новгороде люди, проведав, что Добрыня идет крестить их, – пересказывал летописный источник Татищев, – собрали вече и поклялись все не пустить в город и не дать идолов опровергнуть. И когда он пришел, они, разметав мост великий, вышли на него с оружием, и, хотя Добрыня прельщением и ласковыми словами увещевал их, однако они и слышать не хотели и выставили два камнеметательных орудия великих со множеством камений, поставили на мосту, как на самых настоящих врагов своих. Высший же над жрецами славян Богомил, из-за сладкоречивости нареченный Соловей, строго запретил люду покоряться.

Мы же стояли на торговой стороне, ходили по торжищам и улицам, учили людей, насколько могли. Но гибнущим в нечестии слово крестное, как апостол сказал, явится безумием и обманом. И так пребывали два дня, несколько сот окрестив. Тогда тысяцкий новгородский Угоняй, ездя всюду, вопил: „Лучше нам помереть, нежели богов наших отдать на поругание“. Народ же оной стороны, рассвирепев, дом Добрынин разорил, имение разграбил, жену и некоторых родственников его избил.

Тысяцкий же Владимиров Путята, муж смышленый и храбрый, приготовил ладьи, избрав от ростовцев 500 мужей, ночью переправился выше града на другую сторону и вошел во град, и никто ему не препятствовал, ибо все видевшие приняли их за своих воинов. Он же дошел до двора Угоняева, оного и других старших мужей взял и тотчас послал к Добрыне за реку. Люди же стороны оной, услышав сие, собрались до 5000, напали на Путяту, и была между ними сеча злая. Некие пришли и церковь Преображения Господня разметали и дома христиан грабили.

Наконец на рассвете Добрыня со всеми, кто был при нем, приспел и повелел у берега некие дома зажечь, чем люди более всего устрашены были, побежали огонь тушить; и тотчас прекратилась сеча, и тогда старшие мужи, придя к Добрыне, просили мира. Добрыня же, собрав войско, запретил грабежи и немедленно идолы сокрушил, деревянные сжег, а каменные, изломав, в реку бросил; и была нечестивым печаль велика. Мужи и жены, видевшие то, с воплем великим и слезами просили за них, как за настоящих их богов. Добрыня же, насмехаясь, им вещал: „Что, безумные, сожалеете о тех, которые себя оборонить не могут, какую пользу вы от них можете надеяться получить?“ И послал всюду, объявляя, чтоб шли на крещение.

Воробей же посадник, сын Стоянов, который при Владимире воспитан и был весьма сладкоречив, сей пошел на торжище и более всех увещал. Пришли многие, а не хотящих креститься воины насильно приводили и крестили, мужчин выше моста, а женщин ниже моста. Тогда многие некрещеные заявили о себе, что крещеными были; из-за того повелел всем крещеным кресты деревянные либо медные и каперовые (сие видится греческое оловянныеиспорченное) на шею возлагать, а если того не имеют, не верить и крестить; и тотчас разметанную церковь снова соорудили. И так крестя, Путята пошел к Киеву. С того для люди поносили новгородские: Путята крестит мечом, а Добрыня огнем».

Далее Татищев добавлял: «Кресты на шею класть нигде у христиан, кроме Руси, не употреблялось, но, кто узаконил, нигде не нахожу. Некоторые сказывают якобы Владимир, иные о болгарах, только в Болгарии не употребляют. Итак, думаю, что Иоаким начал, а Владимир во все государство определил, чтоб от крещения никто не отолгался».

Этот летописный рассказ может поставить точку на утверждениях о добровольном принятии новой религии: если люди, чтобы не принимать христианство, готовы были «отолгаться», и на шею им приходилось вешать кресты, то вряд ли они жаждали становиться христианами. Новгородские события страшны. Город был залит кровью и частично сожжен. И это – лишь один из немногих городов, где сопротивление достигло таких масштабов.

Была у новгородской резни и еще одна причина. Крещение Руси происходило с юга на север, то есть священники с войском двигались из Киева к Новгороду, и Новгород стал, по сути, конечным пунктом христианизации. Войско, которое вышло из Киева, по мере продвижения к северу пополнялось новыми обращенными, и те несли христианство с пылом фанатиков.

Новгород и оказал насильственному крещению самое беспримерное сопротивление. И для русских реалий 989 года поход войска Владимира, недавно еще княжившего по просьбе самих горожан в этом северном городе, был действием недопустимым: киевский князь нарушил все договоренности.

Не стоит списывать со счетов и некоторую неприязненность в отношениях между тогдашними городами – окрещенные Киевом язычники воспользовались введением новой веры для сведения личных счетов. Не секрет, что крещеные только что ростовцы с яростью и даже зверством взялись за крещение новгородцев. И если прежде отношения между городами уже были натянутыми, то после такого крещения новгородцы держали ростовцев только за врагов.

В плане веры Новгород исходно был городом толерантным, поскольку там жило многонациональное население – много было язычников, но много и христиан, как византийского, так и латинского толка. Во введении единообразия в религии город видел посягательство на свои свободы. Потому именно Новгород и оказал насильственному крещению самое беспримерное сопротивление. И для русских реалий 989 года поход войска Владимира, недавно еще княжившего по просьбе самих горожан в этом северном городе, был действием недопустимым: киевский князь нарушил все договоренности. Недаром это новгородское крещение запятнало Владимира так, что новгородцы, знавшие его еще мальчиком, отказывались теперь даже упоминать его имя.

Князь Владимир, который отлично знал, что представляет собой Новгород и как опасен мятежный новгородский дух, сделал все, чтобы усмирить крамольный северный город.

После крещения Владимир стал считать Новгород подчиненным Киеву. Более того, Владимир стал требовать от новгородцев того, чего прежде никогда не требовал и даже не мог требовать, – воинов для борьбы с печенегами, непомерной дани Киеву в размере 1000 гривен в год и столько же гривен – на содержание киевского войска, стоявшего в Новгороде, обязательного киевского наместничества в виде одного из своих сыновей (а прежде новгородцы могли приглашать любого князя, которого возжелают, а не только князя из семьи Рюриковичей). Иными словами, князь Владимир, который отлично знал, что представляет собой Новгород и как опасен мятежный новгородский дух, сделал все, чтобы усмирить крамольный северный город. Неприятно же иметь в своей «отчине» незатухающий Майдан! Но усмирять недовольство насилием – это все равно, что тушить костер бензином.

Смуты волхвов

Включить полуязыческий-полухристианский Новгород в православный мир Владимиру удалось. Но усмирить – нет. И спустя сто лет в Новгороде, совершенно христианском городе, оставались язычники. А сами христиане, честно посещавшие церковь, продолжали в то же время верить и в «искорененных богов». Смутить умы таких верующих было – раз плюнуть.

В 1071 году именно языческий волхв поднял восстание в защиту притесняемого черного люда. Его противником выступал крупный землевладелец, новгородский епископ Федор. Имени новгородского волхва мы не знаем, но знаем, что его предсказания будущего были мрачны и что он уподоблял себя Христу, говоря, что умеет переходить Волхов пешком, то есть по воде. «Повесть временных лет» сообщает нам следующее: «Он разговаривал с людьми, притворяясь богом, и многих обманул, чуть не весь город, разглагольствуя, будто наперед знает все, что произойдет, и, хуля веру христианскую, он говорил ведь, что „перейду Волхов на глазах у всех“. И замутился весь город, и все поверили в него, собирались убить епископа. Епископ же, с крестом в руках и в облачении, вышел и сказал: „Кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, кто же истинно верует, то пусть тот к кресту идет“. И люди разделились надвое: князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а люди все пошли и стали за волхвом. И начался мятеж великий в людях.

Глеб же с топором под плащом подошел к волхву и сказал ему: „Знаешь ли, что утром случится и до вечера?“ Тот же сказал: „Знаю наперед все“. И сказал Глеб: „А знаешь ли, что будет с тобой сегодня?“ „Чудеса великие совершу“, – сказал волхв. Глеб же, вынув топор, разрубил волхва, и тот пал замертво, и люди разошлись. Он же погиб телом и душой, отдав себя дьяволу».

Весьма показательная история о состоянии умов новгородцев и степени твердости их в христианской вере, если единственными защитниками епископа оказывается князь со своей дружиной, и только находчивость Глеба спасает епископа от смерти. И это – спустя столетие после принятия православия. О какой вере может идти речь, если на сторону волхва встает весь народ? И если к епископу с крестом идут лишь князь с дружиной? А двумя годами раньше – другого новгородского епископа удавливают его собственные холопы?

Подобные новгородские события случаются и в Белоозере, когда там тоже объявляются волхвы во время «великого голода», то есть очередного неурожая, и обещают открыть, кто из «женок» в этом виноват.

Объявились эти два волхва еще в Ярославле. Они впадали в транс и указывали на богатых крестьянок, которые, по их словах, в своих телах сокрывали кто мед, кто жито, кто рыбу, кто мех. Причем волхвы замечательно показывали фокусы: по их слову чародеек хватали, а волхвы рассекали им спины и вынимали, соответственно, то мед, то зерно, то рыбу, то белку. Фокусы имели большой успех, и скоро уже вместе с волхвами изводить чародеек шло более трехсот человек. Несчастных женщин убивали, а все их имущество волхвы забирали себе.

Для сбора дани туда был послан боярин Ян Вышатич, и он встретил отряд волхвов у Белоозера. Там и случилась битва. Восставшие пытались зарубить Яна Вышатича топором. Однако, поняв, что с воинами боярина Яна никак не справиться, простолюдины выдали волхвов, которых боярин доставил прямиком на суд Святослава Ярославича.

На этом суде присутствовали родичи убитых женщин. Княжеский суд постановил выдать убийц родственникам погибших, а те бросили волхвов на съедение медведю. Каково преступление, таково и наказание – языческое «вынимание» сокрытого добра из спин якобы чародеек карается смертью в лапах медведя. А ведь это – приговор княжеского суда, который должен руководствоваться законом «Русской Правды». По-видимому, достаточно прогрессивная «Русская Правда» не могла подобрать для содеянного адекватного наказания, да и родичи убитых руководствовались языческими взлядами на право, а по этим взглядам растерзание волхва медведем было равносильно доказательству его лжи: если бы волхв оказался «настоящим», медведь бы его не тронул, поскольку у волхвов есть над животными власть.

Вывод очевиден: и сами пострадавшие, и участники восстания одинаково верили в чародейство, просто пострадавшие считали, что их женщин убили «ненастоящие волхвы», и убили несправедливо. Так что волхвы в раннем русском Средневековье – явление обыденное, и умы нестойких христиан смутить было несложно, особенно во время природных катаклизмов или эпидемий.

Летописи рассказывают, хотя и скупо, о систематических смущениях народных умов, которые приводили к вспышкам недовольства и мятежам. Язычество, как с горечью признавали даже христианские историки, не было искоренено полностью. Насильно крещенные язычники скоро «раскрещивались» и продолжали приносить жертвы своим языческим богам, строить им капища и сохранять обряды, искоренить которые так жаждал князь Владимир. В то же время, чтобы не навлечь на свои семьи беды, они исправно ходили в церковь, исповедовались, причащались и внешне были неотличимы от правильных православных. На Руси попросту сложилось двоеверие. А в некоторых частях Русской земли, в ее восточных княжествах, язычество держалось еще и в 17 столетии. Сами по себе двоеверцы были не агрессивны, но в некоторые тяжелые для народа периоды, когда начинался мор, они легко отвращались от навязанного им христианства и поднимали бунты, которыми умело управляли либо «закоренелые язычники», пытаясь вернуть старую веру, либо авантюристы-главари, желавшие руками восставших добыть себе богатство.

В некоторых мастях Русской земли, в ее восточных княжествах, язычество держалось еще и в 17 столетии. Сами по себе двоеверцы были не агрессивны, но в некоторые тяжелые для народа периоды, когда начинался мор, они легко отвращались от навязанного им христианства и поднимали бунты, которыми умело управляли либо «закоренелые язычники», пытаясь вернуть старую веру, либо авантюристы-главари, желавшие руками восставших добыть себе богатство.

Кроме двоеверцев было среди христиан немало «искателей истины», которым не нравилось положение дел в современной им церкви. А примерно с 13 века начались еретические брожения умов, которые тоже нередко выливались в восстания. Причем некоторые восстания были направлены против церковных установлений, а некоторые – против феодального закабаления и поборов. И весьма часто политическая, экономическая и религиозная подоплеки сливались воедино. Спусковым механизмом бунтов мог стать совершенно тривиальный случай – повышение податей, чья-то смерть, кем-то распущенный ложный слух. И, чем более зрелым становилось общество, тем чаще такие коллизии возникали. А народное недовольство очень грамотно использовали те, кто таким способом надеялся добыть себе власть, то есть князья.

Структура древнерусского общества

Порядок управления в средневековом Киевском государстве был связан с особенностями наследования: во главе стоял киевский князь, как самый старший в роду Рюриковичей, которому наследовали его братья (по старшинству), дети (исходя из старшинства братьев), внуки и т. д. Назывался этот порядок «лествицей», то есть лестницей. Земли, которыми владели князья, не были за ними закреплены навсегда, они в порядке, определенном той же лествицей, передавались из рук в руки, и главным призом того времени было достичь титула великого князя и киевского княжения. То есть князья, при всей их полновластности, были в своих землях чем-то вроде наместников, но их «назначение» определялось не желаниями верховной власти, а старшинством в роде. Как результат – хищническое отношение к полученным во владение княжествам и пропасть между князем и его людьми и местной знатью, происходившей из потомков племенной знати, когда-то завоеванной киевскими князьями. На самом «дне» государства пребывали те, кто не принадлежал ни к киевской наследной знати, ни к местной – то есть простолюдины.

Положение горожан различалось в зависимости от их достояния: богатые имели свою знать, из которой формировался управляющий аппарат городов, бедные были представлены ремесленниками, обслугой и черным людом. В сельской местности деление было таким: княжеские «чиновники», поставленные управлять землями, крупные землевладельцы, то есть княжеская знать, наделенная вотчинами, и простые люди – лично свободные (смерды), временно несвободные, продавшие свою свободу за долги (закупы) и полностью утратившие свободу (холопы). Последние были, по сути, рабами, и с ними поступали так, как можно поступать с вещью, – покупали, продавали, ломали (то есть убивали) и вчиняли им иски за поломку или покражу чего-либо посторонним лицом.

Откуда мы знаем об устройстве тогдашнего общества? Из юридических документов того времени – «Русской Правды», «Правды Ярославичей» и т. п. Там четко расписано, как караются преступления, там-то и названы категории населения, и, чем выше положение человека в обществе, тем дороже ценится его жизнь. О бунтах там нет ни слова, зато есть кары за убийство тиуна и огнищанина – княжеских чиновников, и если упомянуты такие убийства, то уж поверьте, это – прямое показание, что бунты случались нередко. Просто они имели разные формы и по-разному тогда назывались.

Знать (княжеская и городская) начинала бунтовать, только если ущемляли ее амбиции или экономические интересы, и чаще всего бунты принимали форму заговоров. Заговорщики попросту начинали сплачиваться вокруг более приглянувшегося им или более перспективного князя, чтобы посадить его на власть. Таковыми происшествиями летописи буквально пестрят. Княжеские войны чаще всего и инициировались предприимчивыми боярами. Остальной люд либо вливался в бунты, организованные недовольной знатью, либо стихийно «возмущался» во время государственных неурядиц и природных катаклизмов, то есть – когда ему грозило вымирание от голода или же когда из свободного состояния его пытались перевести в несвободное.

Знать (княжеская и городская) начинала бунтовать, только если ущемляли ее амбиции или экономические интересы, и чаще всего бунты принимали форму заговоров. Заговорщики попросту начинали сплачиваться вокруг более приглянувшегося им или более перспективного князя, чтобы посадить его на власть.

Основные известные бунты – городские или на землях, подвластных независимым городам. О сельских бунтах по милости летописцев почти ничего не известно, но не забудьте про убийство тиуна и огнищанина!

Убить неправого судью и зловредного помещика – именно так и начинаются народные беспорядки. Но нередко они этим и заканчиваются. Для того чтобы за убийством негодного судьи или негодного землевладельца последовало массовое выступление, нужно, чтобы имелась какая-то более общая объединяющая идея. «Убить негодяя» – это не идея, это просто крик души. Это – лейтмотив бунта в Искоростене: «повадится волк в стадо…» Убить волка! И продолжать жить так, как жили отцы и деды, то есть «по старине». И надеяться, что поставленный на место убитого новый волк будет «более человечным». Это нам уже ясно, что все волки одинаковы, потому что жрать хотят, а в те времена верили, что есть волки совестливые, которые боятся гнева Божьего и посмертного определения в ад к чертям со сковородками, крючьями и неугасимым пламенем. Спасибо Владимиру Святославичу за всеобщее крещение Руси!

Неудивительно, что к известным категориям возмущений – политическому и экономическому – страна получила еще и недовольства религиозные. Но тут важно не то, что язычники не сдавались (так происходило во всех обращаемых в новую веру странах), а то, что язычники вдруг вспоминали, что они язычники, только тогда, когда жить становилось невмоготу. И не сразу же после насильственного крещения, а спустя сто, двести, даже триста лет! И не в какой-нибудь дикой земле, куда нога священника не ступала, а, можно сказать, в центре просвещения и христианской веры – в Господине Великом Новгороде! Люди, которые вчера еще клялись Святой Софией, вдруг начинали бросаться с оружием на новгородского владыку! Представьте себе, что сегодня разъяренная толпа бросается на патриарха, вышедшего с увещеванием к народу из храма Христа Спасителя… И что они – все до одного – прихожане этого храма и много лет ходили туда молиться!