Текст книги "Бредень"

Автор книги: Лин Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

29

Взгляд Фионы был острее ножа.

– Почему ты не оставил его дома? – шипела она. – А как же фотографироваться?

– Но я не мог ничего поделать, – растерянно отвечал Эдвард. – Он просто смылся, не предупредив меня.

По лицу жены Эдвард видел, что лучше прекратить этот разговор. Чертовски некстати заболел муж Эми. Поставщики, слава богу, не забыли доставить им продукты, но дети остались без присмотра.

И все же ничто не могло омрачить для него этого момента. Даже отсутствие Джонатана. Фотография только выиграет, если на ней не будет его кислой рожи. Он обойдется, отдаст газетчикам какой-нибудь из их семейных снимков, сказал он Фионе.

– Итак, – торжествующе закончил он, – что ты думаешь? Как тебе наш перевес? Тысяча в нашу пользу!

– Вот сэр Джеймс обрадуется.

– Сэр Джеймс уже обрадовался. Он был на связи все это время. Ему бы очень хотелось быть сегодня у нас, но утром он улетает в Париж. Передает тебе свои наилучшие пожелания. – Эдвард нежно стиснул ей руку. – Ну, я пошел вращаться в обществе.

Гостиная была полна народу. Эдвард отлично знал, что при голосовании он не был всеобщим любимцем и после торжества многих знакомых нужно будет отсеять, но сейчас он принимал поздравления по номинальной цене. Он ходил между гостями, пожимая руки, тут шутил, там заинтересованно расспрашивал. Короче говоря, все прошло удачно.

Двери в сад были открыты настежь, и люди выходили насладиться теплым вечером. Ласковое солнце заставило его почувствовать себя еще более счастливым. Два долгих года он работал как каторжный, но достигнутое того стоит.

Он нашел глазами Фиону. Она создана для такой жизни. Образцовая жена члена парламента. Сдержанная, здравомыслящая, надежная и сексапильная – на зависть всем его коллегам в парламенте. Достаточно лишь взглянуть на других жен, чтобы понять, какой он счастливчик. Эдвард огляделся, дабы подтвердить свои мысли.

Его не слишком огорчало ее нежелание постоянно жить в Лондоне. Они решили не срывать с места детей. Но пусть даже и так, он все равно не понимал, чего ради ей охота сидеть в Глазго в течение всей недели. Однако это решение могло оказаться взаимовыгодным. Что до него, то он будет рад отдохнуть от семейной рутины, особенно от постоянных стычек с Джонатаном. Мысль о холостяцкой жизни в Лондоне чрезвычайно его воодушевляла.

Сэр Джеймс предложил ему на первые недели свою лондонскую квартиру, пока он не подыщет себе жилье. Чертовски любезно с его стороны, думал Эдвард. Все удобства, экономка, и подростков не только не видно и не слышно, но даже духу их поблизости нет.

Мысли Эдварда вернулись к настоящему. Мораг, стоя у бара, опять что-то лакала. Почему Фиона не следит за девчонкой, спросил он себя. Эдвард стал пробираться туда, чтобы одернуть ее, но в это время рядом с ней возник ее бойфренд. Он что-то сказал ей, и Мораг подняла на него взгляд, полный обожания. Это впечатляло. Ничто из сказанного им дочери никогда не вызывало с ее стороны подобной реакции. А он-то считал этого парня пустым местом.

Перевалило за полночь, когда гости начали расходиться. Они с Фионой стояли в дверях и пожимали всем руки. Вид у Фионы был утомленный, но она хотела закончить вечер, как полагается. Продемонстрировать их сторонникам, что она сделана из правильного теста. Наконец дом опустел.

– Ты запрешь? – спросила она усталым голосом.

– А Мораг?

– Она уже в постели. Перебрала шампанского.

Джонатан до сих пор не явился.

– Я не стану запирать на большой замок. Обычно он не так поздно приходит.

Эдвард погасил свет в гостиной.

Они устало поднялись по лестнице. Впервые Эдвард не чувствовал желания отметить свою победу сексом. Он надеялся, что избрание в парламент не ослабит его сексуальной энергии.

Джонатан закрыл входную дверь и прошел в гостиную. Светящийся циферблат над камином показывал четыре тридцать. Свет от фонарей, подсвечивающих газон, проложил дорожку прямо в гостиную, через батареи пустых стаканов и пепельниц, полных окурков.

Эми сегодня не было. Она бы ни за что не оставила на ночь такую грязь. Вспомнив об Эми, Джонатан чуть не расплакался. Эми всегда думала о нем только хорошее, даже когда знала правду.

Джонатан нашел бутылку водки. Он плеснул себе немного и сел на диван. Лобби, должно быть, услышал, как он пришел, потому что вбежал в комнату и плюхнулся на ноги Джонатану.

От собаки, прильнувшей к нему, исходило такое тепло и покой, что комок в горле у Джонатана сразу вырос, едва не задушив его. Слезы стыда покатились по щекам. Кисти рук, там, где их перетягивал ремень, жутко саднили. Он проглотил водку одним махом. Она обожгла его распухший язык, впилась в израненное горло. Джонатан поперхнулся, вспоминая жестокое вторжение Саймона.

Он обхватил руками подушку, прижал ее к животу и лег боком на диван, подтянув колени к подбородку. Поскуливая, пес лизал его лицо.

30

Набрав номер, Нейл переложил телефон в другую руку, обнял Крисси и привлек ее к себе. Одна щека у него по-прежнему оставалась опухшей и бурой. Крисси коснулась губами его вздутой кожи, он стиснул ее плечи.

– Может быть, его нет дома? – предположила она.

Нейл покачал головой, и как раз в этот момент на другом конце взяли трубку.

– Я хочу поговорить с Джимом Коннелли.

Крисси слышала, как женщина отвечает, что ее муж пока не проснулся.

– Мне нужно с ним поговорить. Скажите, что это важно.

– Какого черта вам надо? – рявкнул Коннелли. – Если вы насчет газеты, звоните в редакцию.

– Мне не нужна редакция.

Крисси увидела, что на щеке у Нейла задергался нерв. Он пытался сосредоточиться, а долго стоять на ногах было для него мучительно.

– Заткнитесь и слушайте, – сказал он.

Нейл сообщил Коннелли достаточно, чтобы пробудить в нем интерес, и назначил встречу. Крисси услышала одобрительное мычанье. Нейл был прав: журналист проглотил наживку.

Повесив трубку, Нейл ссутулился, как будто силы оставили его.

– Ты должен лечь в постель, – сказала она.

В первый раз его самоуверенность ему изменила, и он не стал спорить.

Когда Эдвард следующим утром спустил ноги на пол, пол под ними вздыбился. Держась за спинку кровати, он выпрямился и с проклятьями стал натягивать халат. В голове грохотала барабанная дробь, а в желудке была такая тяжесть, будто он ехал на пароме через Ла-Манш. Пришлось постоять и подождать, пока пол перестанет качаться.

По пути в душ он попытался вспомнить, сколько было выпито вчера. Вроде бы немного, но он все время разговаривал и почти не ел.

Теперь наступила расплата.

Эдвард включил душ. Голову закололо иголочками, но легче не стало. Он пообещал себе крепкий кофе и две таблетки от мигрени. Это должно помочь.

Когда он спускался, Фиона крикнула, чтобы он заглянул в комнату к Джонатану.

– Я не слышала, как он вчера пришел, – сказала она.

Эдвард застонал и поплелся обратно.

Дверь в комнату была плотно закрыта. Эдвард ненавидел, когда Джонатан запирался изнутри.

А вдруг пожар? – пронеслось у него в голове. Он говорил об этом сыну миллион раз, но все без толку.

Если Джонатан там курит, а он не может этого отрицать, то опасность пожара еще больше.

– Джонатан, – громко позвал он. – Отвечай, Джонатан. Я знаю, что ты там.

От мертвой тишины за дверью его нервы натянулись. Теперь он по-настоящему разозлился. Он толкнул дверь, и она слегка подалась, но ее держала задвинутая щеколда.

– Идиот, – прошипел Эдвард.

Удивительно, как этой маленькой щеколде удавалось выводить его из себя. Мелочь, отделившая жизнь сына от его собственной. Это она не впускала его. От обиды к горлу подступила тошнота. Сейчас у него нет на это времени. Только не сегодня утром. Наличие задвинутой щеколды глубоко его оскорбляло, и ему хотелось бросаться на дверь и колотить изо всей мочи, и к черту головную боль. Но он не поддался порыву.

Надо держать себя в руках, сказал он себе. Отличная, в общем, дверь, если не считать этой дурацкой задвижки. Если он ее выломает, то дерево, чего доброго, треснет.

Эдвард снова постучал:

– Ради бога, Джонатан. Только отзовись, чтобы я мог сказать твоей матери, что ты жив.

Тишина.

Эдвард с раздраженным восклицанием отпустил ручку. Хватит, надоело! Если дверь заперта, то Джонатан внутри. Он шагнул к лестнице.

Пока он завтракал, раздалось полдюжины звонков, в том числе один от Иена Урхарта. Все радуются, говорил Иен. Как будто партия победила на всеобщих выборах. Но заметь, подумал Эдвард, что выиграть на севере место для тори – это почти то же самое.

После взаимных поздравлений Иен осторожно поинтересовался, не хочет ли Эдвард дать сегодня парочку интервью. Иен был достаточно смышлен, чтобы догадаться, что у Эдварда похмелье после вчерашнего. Конечно хочет, кисло ответил Эдвард, но смотря кому и о чем.

Джиму Коннелли из «Ньюс».

Эдвард скорчил гримасу. Придется срочно выздоравливать, чтобы быть в форме для свидания с Коннелли.

К полудню наконец появилась Фиона. Эдвард разбирал почту на кухонном столе.

– Ты неважно выглядишь. Голова болит? – заботливо поинтересовалась Фиона.

Он поднял глаза от бумаг:

– Я выгляжу в сто раз лучше, чем она.

Мораг, которая сидела сгорбившись над тарелкой кукурузных хлопьев, ничем не напоминала себя вчерашнюю. Она даже не оценила его замечания.

– У меня тут интервью в два часа, – с раздражением сообщил Эдвард. – Надеюсь, она к тому времени уберется отсюда.

– Я ее организую, – пообещала Фиона. – Джонатан так и не появлялся?

– Нет.

Эдвард продолжил свое занятие, а Фиона устало вздохнула.

– Пойду приму душ, – сказала она.

Он думал, она оставит его в покое, но не тут-то было.

– Пожалуйста, пойди и подними Джонатана и отправь его в ванную. Пусть наденет что-нибудь человеческое. Ты же не хочешь, чтобы пресса подумала, что сын у тебя дебил?

Эдвард проводил жену взглядом. Если наш сын дебил, думал он, то в этом наверняка вина Фионы. Он где-то читал, что мальчик наследует мозги (либо их отсутствие) от матери.

Он снова поднялся по лестнице, полный решимости на этот раз войти в комнату, даже если придется сорвать дверь с петель.

Музыка играла еле-еле, но теперь, когда шум в голове прекратился, Эдвард определенно ее слышал. Наверное, Джонатан сидит там, нацепив наушники, и потому глух к его призывам.

– Джонатан! Я к тебе, Джонатан!

Эдвард пригнулся и резко двинул плечом в дверь. Щеколда, отскочив, шлепнулась на пол, а дверь распахнулась. В комнате было смрадно от сигаретного дыма. Урезав вдвое выдаваемую Джонатану на карманные расходы сумму, он-то надеялся положить конец этой привычке.

Эдвард быстро подошел к окну, поднял шторы. В комнату хлынуло солнце. Но голове от этого не стало легче. Он дернул шпингалет, с громким «ну вот!» распахнул окно и обернулся к кровати, готовый броситься в схватку. Все было так, как он и думал. Придурок уснул с наушниками в ушах, поставив свой компакт-диск в режим бесконечного проигрывания.

Эдвард шагнул к спящему, сорвал с его головы наушники и отбросил одеяло. Джонатан не пошевелился.

Мальчик уснул, не раздевшись. Он лежал на боку, подтянув согнутые колени к груди и сунув руки между ними. Когда Эдвард увидел эту позу зародыша, гневные слова застряли у него в горле. Джонатану было пятнадцать лет, но сейчас он казался пятилетним.

Эдвард осторожно коснулся его плеча, потом встряхнул. От страха у него свело все внутренности. Одна рука сына вдруг выскользнула и упала на кровать. Теперь голова Джонатана была повернута к нему. Эдвард тупо уставился в искаженное гримасой лицо. Бескровные губы растянулись, открывая оскал зубов, синие веки были закрыты. Кожа под дрожащими пальцами Эдварда оказалась холодной и липкой, как слизняк.

Он повернул сына на спину и сильно встряхнул, охваченный паникой:

– Джонатан! Проснись, Джонатан!

Голова Джонатана снова упала на грудь, а Эдвард, спотыкаясь, ринулся к двери, с рвущимся из горла криком: «Скорую»!»

Из спальни прибежала Фиона. Позади стояла Мораг, зажимая рот ладонью. Но это не помогло заглушить ее жуткий пронзительный визг.

Когда четыре часа спустя Эдвард открыл входную дверь, навстречу ему из кухни торопилась Эми, с мертвенно-бледным лицом. Странно, подумал Эдвард, что он никогда раньше всерьез не задумывался об Эми, о ее месте в их жизни.

Когда она спросила, как себя чувствует Джонатан, он пожалел, что не позвонил ей. Ведь все это время она здесь волновалась.

– Он все еще очень слаб, – ответил он. – Ему сделали промывание желудка, а сейчас проверяют на наличие повреждений печени. Это парацетамол, видите ли, – объяснял он голосом молодого врача, который с ним разговаривал.

– Боже мой, боже мой! Бедняжка!

Эми была вне себя от горя. Для него Эми всегда была уборщицей, которая могла покормить детей ужином, когда они с Фионой поздно возвращались, и вообще присмотреть за ними в случае чего.

Она плакала, комкая в руках насквозь промокшую бумажную салфетку.

– Ну что вы, что вы, – глупо пробормотал он.

Эми была с ними с тех пор, как родился Джонатан. Фиона время от времени приглашала какую-нибудь няньку, когда отправлялась играть в бридж, в теннисный клуб, в спортзал, но от этого не было проку. Дети все равно торчали на кухне, у Эми. Эми заботилась о них, всегда была им рада. Она, осенило Эдварда, была им матерью.

– Давайте, Эми, – он неловко положил руку ей на плечо, – приготовьте нам по чашечке чаю.

Она встала, обрадовавшись возможности заняться делом.

– Да, да, конечно, мистер Стюарт. Я думаю, вы проголодались. Я держу для вас отличный кусок говядины.

Эдвард пошел за ней на кухню. Ему почему-то не хотелось одному сидеть в гостиной.

– Вы садитесь, мистер Стюарт. Сейчас я налью вам чаю.

Эдвард кивнул и сел на стул у плиты, а Эми захлопотала, проверяя мясо в духовке и ставя чайник на подогретое блюдо. Пришел Лобби и лизнул ему руку. Эдвард вдруг едва не расплакался. Такого с ним еще не бывало.

Эми поставила для него прибор и усадила его к столу. За едой он рассказал ей, что Фиона осталась в больнице, а Мораг с приятелем пошли куда-то перекусить.

– Ах, я совсем забыла. Звонил мистер Урхарт, – сказала Эми с виноватым видом.

– А вы?

Она покачала головой.

Эдвард кивнул в знак благодарности:

– Я позвоню ему, как только решу, как мы все это представим.

– И еще какой-то мистер Коннелли из «Ньюс».

Эдвард собрался с духом:

– Ладно. Я поем и позвоню ему.

После еды он почувствовал себя лучше. Отодвинув тарелку и чашку, он сказал:

– Пойду займусь делами.

Эми, кивнув, взяла его тарелку.

Гостиная опять блестела чистотой, как он любил. Розы, которые срезала Эми, наполняли ее своим ароматом.

Эдвард с тоской вспомнил вчерашний день. Вчера жизнь была прекрасна. Он проигрывал в воображении прошлый вечер, но на этот раз Джонатан был с ним, болтал с гостями, приятный, внимательный молодой человек. Он увидел себя нежно обнимающим сына за плечи.

Сидя в больничном коридоре, пока Джонатану делали промывание желудка, он был зол как сто чертей. И что это взбрело мальчишке в голову?

Самоубийство.

Врач устроил форменный допрос с пристрастием. Этот юнец допрашивал его. Что принимал Джонатан? Выпивал ли он? Употреблял ли наркотики? Когда это случилось? Был ли он чем-нибудь расстроен?

Какие глупые вопросы. Они не имеют отношения к их жизни. Мой сын мне чужой, вдруг подумал Эдвард, агрессивный, несносный, грязный чужак, который просто занимает одну из верхних комнат в моем доме. Будь он жильцом, я бы вышвырнул его на улицу.

О пустой бутылке водки и о пачке парацетамола врач узнал от Фионы. Она же рассказала ему, что у Джонатана были проблемы с учебой и это его угнетало, но что в последнее время мальчик повеселел.

Затишье перед бурей.

– А что его друзья? – спросил врач.

– Какие друзья? – сказала Мораг. – Джонатан дружит только со своим компьютером.

Эдвард налил себе виски и зашагал по комнате. Попытка самоубийства – это звучит ужасно. Он не допустит, чтобы эти слова произносились вслух. Он расскажет Урхарту, и дальше дело не пойдет. Его сердце сжалось при мысли, что о происшествии может узнать сэр Джеймс.

Уныние сменилось гневом. Он негодовал на тех, чьи дурацкие фокусы рушат его планы. Джонатан не имел ни малейшего понятия о том, что творил.

Но все должно быть хорошо. Все будет хорошо.

Эдвард поднялся наверх в спальню Джонатана. Окна были открыты, Эми навела тут порядок. Она сменила постельное белье и унесла пустые бутылки. Запах затхлости, раздражавший его ранее, выветрился. Эдвард стал ходить по комнате, брать вещи, открывать ящики, стараясь понять, о чем думал его сын, сколь безумными ни оказались бы его мысли.

Компьютер оставили включенным. Эдвард слышал, как он гудит. Но монитор не горел. Эдвард решил поближе рассмотреть самое ценное из сокровищ сына.

Его единственный друг, как сказала Мораг.

Экран зажегся, показывая кучу значков. Эдвард стал щелкать значки мышкой. Открылись записи по физике, подготовка к экзамену. Эдвард просматривал документ с чувством удовлетворения, пока не наткнулся посередине на строчку, изобилующую восклицательными знаками:

Проклятая школа! Проклятая физика! Проклятый Кембридж!

Какой-то детский лепет. Детский лепет вперемежку с ругательствами. Очень типично.

Он кликнул еще один значок. Желание исследовать жизнь сына внезапно прошло, и он отвернулся. Нужно позвонить Урхарту. Договориться об интервью. Собраться с мыслями.

Но что-то заставило его вновь повернуться к компьютеру.

На экране было уведомление о двух новых письмах, поступивших по электронной почте. Одно было от Марка, которого Эдвард смутно помнил как школьного приятеля Джонатана. Другое послал какой-то Саймон.

Эдвард прочел оба.

31

Чутье никогда не подводило Билла Уилсона, и он был уверен, что не подводит и сейчас. Звонок от Коннелли убедил его в этом.

Скоропостижный отъезд сэра Джеймса в Париж был чертовски кстати. Шеф сообщил, что в отсутствие сэра Джеймса он может общаться с его адвокатом. Сэр Джеймс готов оказать любую помощь.

О да, думал Билл, готов примерно так же, как протестант преклонить колена.

Дженис ждала его распоряжений.

– Отлично. Пора выписывать ордер на обыск.

Дженис выпучила глаза:

– Где, сэр?

– В имении сэра Джеймса. Фолблер, кажется, оно зовется.

– Сэр?

– А точнее, Дженис, в коттедже в Фолблере.

Джим Коннелли не привык к дневному свету, решила Крисси. У него был вид человека, который наблюдает деревья и траву только по телевизору.

Он шел к ним по дорожке. Крисси сразу поняла, что это он, хотя никогда раньше его не встречала. Похоже, что ему нужно выпить, пришло ей в голову. Она часто видела таких, как он. Слишком часто.

Нейл не мог долго стоять выпрямившись, и потому он облокотился о перила, будто его интересовала мутная сонная речка, протекавшая под мостом.

Легонько его толкнув, она сказала:

– Он идет.

Паб находился на полпути к Чаринг-кросс. Нейл кивнул бармену. Они с Крисси удалились в кабинку в глубине зала, предоставив Коннелли самому позаботиться о выпивке. Бармен без напоминаний сделал две водки. Коннелли заказал себе имбирное пиво со льдом.

Глотнув водки, Нейл бережно облизал разбитую губу.

– Кто-то испортил тебе фасад, – заметил Коннелли.

– Ага.

– Хочешь рассказать, за что?

– У меня были фотки. Они хотели их забрать.

– Этот парень, о котором ты говорил?

– Его друзья.

– Ну и что я должен делать?

Нейл уставился на журналиста:

– Я думаю, что всего мерзавцев пятеро.

Он сжимал руку Крисси, ногти впивались ей в ладонь. Она еле сдерживалась, чтобы не заорать от боли.

– Я видел только одного из них, но он упоминал остальных. Они используют разные имена. Одного зовут Саймон. Он у них спец по компьютерам. Тот, которого я знаю, называет себя Калигула. Он думает, что я не понимаю почему, но он ошибается.

Нейл поглядел в сторону двери. Кто-то вошел. Бармен, перехватив его взгляд, покачал головой.

Коннелли вертел в руках стакан и ждал продолжения.

– Калигула любит пожестче, – сказал Нейл. – Он накидывает что-нибудь мне на шею и затягивает, пока не кончит.

– Вот так и умер Джеми Фентон, – заметил Коннелли.

– Я знаю. – Нейл кивнул бармену, и у них на столике появились еще две водки. Коннелли пошарил в кармане и вытащил десятку. Нейл подождал, пока бармен уйдет, и затем продолжил:

– В прошлый раз я вырвался, когда зашло уж слишком далеко. Придурок не связал меня как следует. Чересчур торопился. – Он отхлебнул водки. – Мы ездим в коттедж в парке возле какого-то большого дома. Он отвозит меня и привозит обратно. Мне не видно, куда мы едем. Он завязывает мне глаза и руки. Любит развлекаться в машине, – деловито объяснял Нейл.

– Ты не знаешь, где этот коттедж?

– Нет. – Нейл растянул разбитый рот, обнажая великолепные зубы в жалком подобии своей прежней улыбки. – Но однажды я приметил, как кое-кто оттуда уезжает. У ворот остановилась машина. Внутри сидели мужчина и женщина. На этой неделе я видел их фотографию в газете. Его зовут Эдвард Стюарт.

– Боже! – Коннелли едва не поперхнулся своим пивом. Его стакан со звоном ударился о стол – Я знаю, где это. Это Фолблер. Владелец имения – сэр Джеймс Далримпл, бог и повелитель Эдварда Стюарта.

– Ну?

– Ну! Он нас обоих в порошок сотрет.

Нейл вырвал свою руку у Крисси и вскочил, брызжа проклятьями сквозь стиснутые зубы. Крисси снова схватила его за руку:

– Не надо, Нейл.

– Когда я прочитал ту заметку в газете, я не думал, что вы такой. Я думал, что вы другой. А вы такой же, как и все остальные.

– Сядь и заткнись. – Коннелли разозлился не меньше Нейла. – Надо мне подумать или нет? Мне надо подумать, как мы примемся за дело. Если я правильно понимаю, ты хочешь их достать?

Нейл молча таращил глаза, потом сел.

– Ну еще бы не хочу.

– Хорошо. И я тоже. – Коннелли улыбнулся. – И еще я хочу ухватить за рожу этого красавца Эдварда Стюарта и засунуть ее в его собственную задницу.