Текст книги "Цивилисты"

Автор книги: Лилия Задорнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Нельзя, – настаивал он.

– Ну ладно, – приходила она в себя, – раз нельзя, значит, щи выливаются в помойное ведро, – приняла решение Кира и тут же из тарелок вылила щи в кастрюлю, а из нее – в помойное ведро.

Есть больше было нечего: Кира все мясо использовала в щи, полагая, что такие наваристые да с мясом они заменят первое и второе. От такого поворота Николай надулся, молодые первый раз поссорились…

Не сразу, а через пару недель ситуация повторилась. Приехав на побывку к жене субботним вечером, Николай ужинал тушеным мясом с картошкой.

– Картошка перетушена, – сказал он, отодвигая тарелку и всем видом выражая неудовольствие, получаемое им от еды.

Кира перепроверила себя, съев кусок мяса с картофелем: она уже была беременна, могла и пересолить. Нет, все было в порядке. Картофель мягкий, но не расползается, посолен в меру, мясо мягкое, вкусное.

Все повторилось, ровно так же, как и со щами: тот же уничтожающий тон, то же пренебрежительное выражение лица. Это несмотря на то, что Николай питался в выходные дни на средства жены и деда Матвея, поскольку все время обучения курсант состоял на полном государственном довольствии, а его курсантской стипендии хватало разве что на сигареты да на еще какую-нибудь мелочь.

– Я такое есть не буду, – продолжал он, отодвигая тарелку.

– Что, есть невозможно? – предвкушая последствия разговора, с легким ехидством спросила Кира.

– Да, невозможно.

Памятуя двухнедельный опыт со щами, не желая остаться голодной, Кира смела содержимое тарелки мужа в помойное ведро, свое жаркое оставив только для личного употребления. Когда содержимое его тарелки было в помойке, Николай подскочил, но исправить уже ничего не было возможно: его часть ужина была уничтожена.

– Ты дура! – с негодованием, почти криком выпалил он жене.

– Пусть я дура, – согласилась Кира. – Но запомни: и впредь в подобных случаях так будет всегда. Если есть невозможно, зачем держать такую еду? Ее следует просто выбросить. Извини, но сегодня на ужин я тебе ничего другого предложить не могу, – подытожила она и стала не без удовольствия есть со своей тарелки предусмотрительно оставленное ею тушеное мясо с картошкой.

Кира решительно не понимала, что происходит. Свой брак она рассматривала как союз двух равноправных, заботящихся друг о друге и как минимум уважающих друг друга и готовых все делить поровну на двоих людей. Зачем этот спектакль? «Все браки удачны. Трудности появляются только тогда, когда начинается совместная жизнь», – сказала Франсуаза Саган. Подобное больше в их совместной с Николаем жизни никогда не повторилось, но она никогда этого и не забывала. Лишь через много лет, пропустив через себя немалый опыт человеческих взаимоотношений, она поняла, что это только она искренне считала себя и мужа в браке равноправными партнерами, а Николай уже тогда начинал отвоевывать в их семье главенствующее положение. Пусть пока в такой форме.

Было лето, они были еще достаточно молоды, но недостаточно опытны в житейских делах. Течение их семейной жизни было как летняя прибалтийская погода, которая отличалась изменчивостью, сильным ветром и резким чередованием сухого и влажного воздуха, частыми дождями и сопровождающими их грозами.

Острых конфликтов молодые супруги старались больше не допускать, но произошедшее, понятно, заставило их посмотреть друг на друга под несколько иным углом. Они открывали друг в друге все новые и новые черты.

Закончив учебу в школе милиции, молодые в августе семьдесят седьмого уехали из Литвы. И хотя свекровь Киры женитьбу сына на неизвестно откуда взявшейся девице не одобряла, она все-таки приняла в своем доме молодую семью, ожидавшую вскоре пополнения.

До этого времени Николай и Кира были знакомы немногим больше года. При этом Николай жил на казарменном положении и тем самым был поставлен в нетипичные для себя обстоятельства: были установлены жесткие условия поведения, исполнение которых строго контролировалось руководством школы. Неповиновение грозило исключением из числа курсантов и возвращением домой.

Понятно, что не нужно было торопиться регистрировать отношения: выбирать нужно сердцем, но нельзя забывать про здравый смысл. Кира, конечно, выбирала в данном случае, руководствуясь больше здравым смыслом. Но если здравый смысл – это некий способ отбора знаний, основанный на приобретенном жизненном опыте, то какой уж такой серьезный жизненный опыту двадцатипятилетней девушки? Может быть, поэтому совершенно неверно она оценила присущие Николаю личностные качества, приняв исполнительность за обязательность, безразличие – за спокойствие, хитрость – за доброжелательность и заботливость, льстивость – за искренность. А вот возвратившись домой в привычные для себя условия жизни, Николай становился самим собой. Здесь Кира постепенно и начала открывать для самой себя своего избранника. При этом она понимала: не следует идеализировать человека, приписывая ему желаемые, но не свойственные ему качества. Нужно попытаться любить и ценить его таким, каков он есть, признавая за ним право на все его плюсы и минусы.

С течением времени от раза к разу Кира все явственнее понимала, что у нее «голые лопатки» – отсутствует та мужская опора, на которую она рассчитывала, выходя замуж. То, что в ее случае это именно так, Кира начала понимать, уже родив первенца – Георгия. Малышу едва исполнилось полгода, как Николай сорвал Киру с ребенком из дома во временное жилье к отсутствовавшему летом сослуживцу, оттуда – во временно пустовавшую детскую комнату милиции. Он рассчитывал получить от управления внутренних дел квартиру на свою семью, однако не учел, что прописан с женой и ребенком был в частном доме родителей, где существовали излишки жилой площади, то есть жильем был по принятым в то время нормам обеспечен. Ну кто даст ему эту квартиру? Уговорил Киру написать на свое руководство жалобу в ЦК КПСС. Опять промах. Предложение руководства управления перейти на службу участковым, которому на обслуживаемой территории предоставлялось служебное жилье и была реальная возможность решить жилищный вопрос, отклонил, прекрасно понимая, что это за работа: ни дня отдыха от населения, причем довольно проблемного. Тем не менее не упустил возможность устроить жену, имевшую равное с ним образование, на работу в домоуправление дворником. Эта должность дала ей возможность получить на семью такую же, как и полагавшуюся участковому, служебную квартиру: живешь в ней, пока работаешь. Вот уж воистину: «Выйти замуж – не напасть, как бы замужем не пропасть!».

Глава 4

На родину Кира, пусть ненадолго, летала регулярно. Расстояние между Москвой и Каунасом составляло около девятисот километров и быстрее всего преодолевалось на самолетах. На турбовинтовом пассажирском АН-24 или на среднемагистральном трехдвигательном пассажирском ЯК-42 можно было долететь туда за полтора-два часа в зависимости от крейсерской скорости летательного аппарата.

После распада СССР просто так попасть в ставшую уже заграницей Литву не получалось: необходима была въездная виза по приглашению кого-то из там проживавших. Такое приглашение Кире для получения визы в Москве всегда присылала сестра Ольга, у которой она постоянно и останавливалась: сестры общались и радовались не таким уж и частым их встречам. Материально Кира никогда не садилась на шею сестре: все расходы в полном размере, а часто и сверх их, всегда компенсировала. В этот раз Ольга приглашение никак не присылала, ссылаясь на самые разные причины и тем самым постоянно откладывая приезд Киры, на работе у которой был жесткий график отпусков и поэтому приехать она могла в строго определенные временные периоды. Кира в конце концов прислать приглашение попросить мать, что та с радостным чувством незамедлительно и сделала. Дане лишний раз хотелось не только пообщаться с дочерью, но и еще и еще раз удостовериться, что дочь простила ее навсегда. Прилетела Кира вместе с Николаем, и в этот раз они остановились у приславшей им приглашение Даны, с которой у Николая сложились теплые отношения.

На праздничный обед в честь приезда старшей дочери Дана собрала у себя всех своих дочерей. Прибыли и Ольга, и Римма с детьми. Ольга была со своей повзрослевшей дочерью, красавицей Бетой, ставшей очень похожей на американскую актрису Сандру Буллок: их внешняя схожесть просто поражала. Обе, Ольга и Вета, были вызывающе красивы и несколько напряжены.

Главным в обеденном меню были, конечно, цепеллины – национальное блюдо литовской кухни, название свое получившее от схожести с одним из типов дирижабля. Во время войны и оккупации Литвы Германией над литовскими землями иногда пролетали немецкие цепеллины, по форме похожие на любимые литовцами картофельные зразы. Отсюда, говорят, и пошло название этого национального блюда.

Отобедали, поболтали, поделились новостями, и, собираясь восвояси, Ольга обратилась к Кире с Николаем.

– Ну, собирайтесь, остановитесь, как всегда, у меня, – сказала она как о чем-то само собой разумеющемся.

Дана испугалась: а вдруг Кира действительно остановится у Ольги? Значит, как приглашение прислать – так она, а как остановиться – так у Ольги. Но Кира делать этого не собиралась: пригласила мать, значит, у нее и остановятся. Обижать ее она не собиралась.

– Вообще-то нас пригласила мать. Мы уже расположились у нее, у нее и останемся, а к тебе, если хочешь, завтра придем в гости, – без раздумий ответила Кира.

– Хорошо, ждем к обеду, – согласилась Ольга, изобразив на лице недовольство отказом Киры.

Выспавшись и побродив по окрестностям родного города, Кира с Николаем собрались к Ольге. Кира позвонила ей из квартиры Даны по городскому телефону, согласовывая с сестрой время предстоящего визита.

– Да, мы с Арвидасом ждем вас к двум. Слушай, Кир, мне не совсем удобно просить, но не могла бы ты одолжить мне немного денег, а то не на что даже хлеба купить к столу, не говоря уже о чем-то еще. У меня к обеду только курица и овощи, больше ничего нет. Я тебе при первой же возможности верну, ты же меня знаешь, – была, как всегда, в своем репертуаре Ольга.

– Ладно, а сколько нужно? – Кира никогда не отказывала сестре.

Стоявшие рядом с Кирой и слышавшие разговор Дана и Николай как по команде замахали руками: «Не давай».

– Не давай, – прикрыв трубку телефона, горячо убеждала Киру Дана, – ты же знаешь ее – не отдаст никогда!

Кира терзалась сомнениями: ей не было жалко дать денег сестре, но всегда получалось как-то так, что всю жизнь давала Ольге их именно она, а Ольга всегда была как бы несчастной или кем-то обиженной и постоянно материально нуждалась.

– Не давай! – хором настойчиво повторяли Дана и Николай.

– Ладно, сейчас придем, – ответила Кира сестре.

Перед уходом к Ольге Дана посвящала Киру в подробности жизни своей средней дочери.

– Бизнес у Ольги прогорел. Они с Арвидасом сейчас нигде не работают, мотаются за тряпками в Польшу, продают их здесь, на это и живут. Оба молодые, здоровые, но постоянно плачутся. Она постоянно у меня занимает деньги и никогда долг не возвращает. Не одалживай ей ничего. Если хочешь, купи хлеба, спиртного к столу и принеси их, но не более, – уговаривала Дана выходящих из дома гостей.

Кира с Николаем так и сделали: зашли в продуктовый магазин и купили все необходимое к праздничному обеду, учитывая наличие к нему курицы с овощами.

– Арвидас, сбегай за пивком, – открывая дверь, уже распоряжалась прибывшей наличностью Ольга.

– Не нужно никуда бежать, мы все принесли с собой. Ну а тебе не нужно будет мне ничего возвращать, – остудила ее пыл Кира.

Ольга, не ожидавшая такого развития событий от никогда ни в чем не отказывавшей ей сестры, несколько помедлив, как бы осмысливая происходящее, пригласила гостей к столу. Пообедали, пообщались. За столом царило легкое напряжение. Кира была как будто прежней, всегда все понимающей и безотказной, однако теперь взгляд ее время от времени становился настолько пристальным, что казалось, она заглядывает Ольге прямо в душу. Кира не всегда, как раньше, спешила с ответом, как будто тщательно его обдумывая и что-то взвешивая. Ольга узнавала и не узнавала сестру.

Пообедав и пообщавшись, они расстались, как потом оказалось, не на один десяток лет.

Глава 5

Рабочий день продолжался. Возвратившись в свой кабинет из зала судебного заседания после оглашения решения, Кира изучала документы.

Вдруг в проеме двери, ведущей в ее кабинет из зала судебных заседаний, появилась фигура мужчины. Для того чтобы зайти в ее кабинет, он быстро пересек пустой зал по проходу, образовавшемуся между ровными рядами скамеек, расположенных в зоне для сторон по делам и публики и процессуальной зоной с возвышавшимся судейским столом. Мужчина был настолько высокого роста и плотного телосложения, что заполнял собой практически весь дверной проем. Кира узнала в нем Маркина – ответчика по рассматриваемому сегодня утром делу. Дело было отложено из-за неявки истца и отсутствия доказательств, подтверждавших получение им уведомления о месте и времени рассмотрения заявленного к Маркину иска. Процесс был проведен, Маркин, присутствовавший на нем, знал о причине отложения дела и времени назначения следующего заседания суда. Что-то еще?

Неожиданно появившийся в проеме двери Маркин, ничего не говоря, стремительно направился прямо к сидевшей за рабочим столом Кире. Она, мгновенно уловив исходившую от него агрессию, быстро вышла из-за стола, чтобы выпроводить его из кабинета и изнутри закрыть за ним дверь, но тут же получила прямо в лицо сильный удар, умело нанесенный натренированной рукой Маркина. Он явно не торопился закончить начатое. До нанесения следующего удара Кира успела громко крикнуть секретарю в открытую настежь дверь кабинета:

– Ксения, срочно вызови конвой!

Конвой располагался этажом ниже, в полуподвальном помещении, где содержались доставляемые в суд подсудимые. Чтобы предотвратить вызов милиции, Маркин вынужден был оставить Киру и метнуться в расположенный отдельно, за стеной, кабинет секретаря судебного заседания. В этот момент Кира успела вставить в дверной замок ключ и повернуть его, изнутри закрывшись в кабинете. Влетев в кабинет Ксении, он нанес удар уже державшей в руках телефонную трубку девушке. От удара та спиной откинулась на стену кабинета и, не удержавшись на ногах, осела на пол. Кира, находясь в безопасности за закрытой дверью кабинета, уже сама звонила и нарочито громко, чтобы привлечь внимание Маркина и вынудить его оставить Ксению, вызывала дежуривший в конвойном помещении наряд милиции. Услышав это, Маркин выбежал из кабинета, а затем из зала заседаний и из здания суда.

Женщины в окно наблюдали стремительно удалявшуюся спортивную фигуру убегавшего мужчины, только что так лихо орудовавшего кулаками. Конвой появился уже после того, как Маркин покинул здание суда. В окно было видно, как двое сильно располневших мужчин в милицейской форме трусцой побежали по улице в том направлении, где только что скрылся Маркин. Было совершенно очевидно, что они его не догонят.

В приемном покое городской больницы Кира и Ксения зафиксировали полученные повреждения: они должны были служить доказательствами нападения на них и причинения им телесных повреждений. Вызванные ими работники милиции, узнав, что нападавший уже скрылся и задержать его на месте происшествия не получится, прибыть в суд не торопились. Появившимся часа через два сотрудникам милиции был сообщен адрес Маркина, и Кира не сомневалась, что он сегодня же будет задержан.

Однако не тут-то было. Задерживать Маркина почему-то не торопились, что позволило ему назавтра вновь явиться в суд. Но на этот раз он пришел не к Кире, а к ее коллеге, Валерии Ивановне Собакиной, работавшей этажом выше. Кабинет ее располагался как раз над кабинетом Киры.

Валерия Ивановна после окончания средней школы здесь же, в Подмосковье, поступила на юридический факультет МГУ. Благополучно его закончила и была направлена в энский районный суд на годичную стажировку, после прохождения которой и была избрана народным судьей.

Был небольшой перерыв между слушаниями дел, и Валерия Ивановна вела беседу с находившимся у нее экспертом, сидя за столом своего кабинета. Маркин также, как и вчера, быстро миновал зал судебных заседаний, стремительно шагнул в кабинет судьи и быстро выплеснул ей в лицо заранее подготовленную и принесенную им во флаконе порцию авиационного бензина. Он целился Валерии в глаза, но она успела прикрыть их руками. Пока Валерия судорожно, подручными средствами, вытирала с лица попавшую на него жидкость, Маркин пытался высечь огонь, чиркая спичкой о припасенный им для этой цели коробок. От волнения державшие спички пальцы дрожали, тонкие палочки ломались и завершить начатое у него никак не получалось.

Пришел в себя сначала ничего не понявший и просто ошалевший от неожиданного развития событий мужчина-эксперт. Находясь рядом с Маркиным, он выбил из его рук спички и рывком заломил руку Маркина ему за спину. Тут уж подоспели и вызванные секретарем судебного заседания конвойные, принявшие Маркина под свою опеку.

Конечно, этого бы не произошло, если бы еще вчера, после нападения Маркина на Киру и Ксению, он был задержан: из материалов дела был известен адрес его проживания, так что сделать это было совсем несложно. Но сделано не было. Если бы судья в кабинете была одна, он, вполне вероятно, завершил бы начатое: зажег спичку и бросил бы ее в облитую бензином женщину. Последствия очевидны…

Пазл собрался чуть позже, когда были сведены воедино все его составляющие. Маркин служил в органах внутренних дел, был офицером милиции, серьезно занимался спортом, имел разряд по самбо. Затем уволился или был уволен. За ним перед управлением, в котором он ранее состоял, значился долг за несданное при увольнении обмундирование. Гражданский иск о взыскании стоимости этого долга и находился на рассмотрении у Киры. Ее коллега, Валерия Собакина, пару лет назад рассматривала дело о разводе Маркина и разделе их с супругой имущества. Развела супругов, затем разделила между ними их имущество и квартиру, давно забыв об их существовании: подобных дел в год рассматривается в суде сотни.

После задержания Маркина, возбуждения уголовного дела по факту нападения на народных судей и секретаря в рамках проведения следственных действий была проведена судебно-психиатрическая экспертиза. Комиссией, образованной из психиатров института имени Сербского, было установлено, что Маркин тяжело болен: специалисты диагностировали у него серьезное расстройство психики – кататоническую шизофрению. Вероятнее всего, наличие у Маркина такой болезни и явилось причиной развода и увольнения его со службы.

Кира поднялась в кабинет к Валерии, находившийся этажом выше.

– Слушай, ну хорошо, он болен. Но ведь рано или поздно может выйти из больницы. И что тогда? – задавалась вопросом Кира.

– Тогда, боюсь, нам мало не покажется. Он может нам мстить, поскольку понимает, что именно из-за нас был задержан, – развивала мысли вслух криминалист Валерия, рассматривавшая уголовные дела. – А у нас семьи, у нас дети, мужья наконец. Как нам тогда обезопасить свою и их жизнь? Так и будем жить и бояться, что Маркин появится из-за угла?

– Да, если он будет знать, что ему, как психически больному, не грозит уголовное наказание, он может сделать даже страшно подумать что, – Кира была в ужасе от перспективы возможного развития событий.

Обсудив ситуацию, женщины приуныли… Стало очевидным, что, скорее всего, в силу наличия у него такой болезни Маркин избежит уголовного наказания. Он будет помещен в специализированное медицинское учреждение, в котором содержатся совершившие преступления психически больные, но в случае выписки его оттуда гарантировать им безопасную жизнь не мог практически никто.

Но тут произошло событие, изменившее ситуацию. Каким-то образом, каким – так и осталось для них тайной, Маркин в камере предварительного заключения перерезал себе горло. Его больше не существовало…

Глава 6

Как любая нормальная женщина, Кира выходила замуж для того, чтобы иметь семью – мужа, детей. Конкретное время появления в семье детей она не планировала: сначала необходимо было определиться с работой, а уж потом думать об их рождении. Кого конкретно – девочки или мальчика – неважно. Детей в принципе, поскольку без них семья, понятно, не семья.

Школу милиции она должна была закончить через полгода после свадьбы, потом предстоял переезд на другое место жительства – за тысячу километров, затем – трудоустройство, поэтому пока было не до детей. Но жизнь распорядилась по-своему. Когда Кира поняла, было уже поздно: врачом было констатировано, что молодая женщина ждет ребенка. Кира сначала расстраивалась: уж как-то быстро все случилось. Как-то не вовремя эта беременность! Но Николай был тверд – ребенок должен родиться. На том и порешили. И в конце года родился сынишка, имя которому, как супруги и договорились, дал Николай. Назвали ребенка в честь отца Николая Георгием – именем греческого происхождения. Кира и не думала возражать, тем более, что Георгий – один из самых известных и почитаемых святых у христиан. Кратко – Гера, Гоша, Жора… Славянская форма этого греческого имени – Юрий.

– Уложилась, – подсчитала свекровь Роза Васильевна установленные законами деторождения сроки.

Гера, родившийся со стандартным для доношенного ребенка весом и ростом, первые полгода, пока Кира с Николаем жили в доме его родителей, оказался ребенком беспокойным: Кира была постоянно напряжена, молока сынишке не хватало, хотя наблюдавший ребенка педиатр утверждала, что малыш вес набирает по всем правилам, грамм в грамм, выходить за пределы графика кормления запрещала: кормить строго-строго по часам. Гера был с этим явно не согласен, требуя у матери добавки к кем-то зачем-то установленной норме, громко надрываясь по ночам. И только когда Кира стала давать ему дополнительно к молоку другую еду, стал спокойнее.

В свои полтора года, когда декретный отпуск Киры закончился, Гера пошел, как практически все советские дети, с которыми на время работы родителей некому было остаться дома, в ясли, где первые две недели при передаче его нянечке как следует оторал. Потом привык и уже не возражал, когда один из родителей привозил его туда. Нанять на время работы для сынишки няню не было средств. Позволить себе няню могли только достаточно состоятельные люди, а Тихоновы еле сводили концы с концами. Да это было как-то и не принято в их среде. Ребенком Гера был веселым, улыбчивым, любопытным, шаловливым, требовавшим за собой глаз да глаз.

Спустя четыре с половиной года семья Николая и Киры пополнилась еще одним сыном. Ему имя уже давала Кира: так договорились супруги.

– Почему именно Илья? – допытывался Николай у жены, выбравшей второму сынишке такое имя.

– Просто потому, что оно мне нравится больше любых других мужских имен, – объясняла Кира, у которой не было видимых причин именно так называть ребенка.

– Ну-ну, – не верил муж такому объяснению.

Рождение Ильи тоже было запланированно-неожиданным. Николай, выросший в многодетной семье, и Кира, имевшая сестер, понимали, что у Георгия должен быть брат или сестренка. При этом Николай грезил о дочери, а Кире было все равно, кто будет – брат или сестра. Но это понимание было отложенным: только не сейчас, потому что Кира только что получила работу в суде судебным исполнителем, еще предстояло закончить институт, а она пока еще на втором курсе. Так что как-то попозже. Но не тут-то было. Она только что была принята на работу с маленьким ребенком и тут на тебе – беременна. Кира была в шоке от осознания предстоящей реакции на это обстоятельство на работе, но Николай был вновь неумолим – рожаем!

Кира мысленно оценивала ситуацию. Ей уже двадцать девять, а родит она уже в тридцать. Позже уже как-то не хотелось. В восьмидесятых не было принято женщине обзаводиться ребенком к сорока годам: считалось поздноватым. Так что тридцать – самое время. В институте она училась заочно, значит, закончит, но только без академического отпуска: после перерыва учебу можно и не продолжить. Реакция на новой работе на ее беременность была более чем предсказуемой, но тут уж что поделаешь. В конце концов, не преступление же она совершает.

И двадцать пятого июня в дополнение к Георгию родился Илья. Он был несколько тяжелее и чуть больше первенца, большой и спокойный: спал и ел, ел и спал… Достигнув полутора лет, пошел в те же ясли, но, когда родители приводили его в группу, особого возмущения не выказывал и сопротивления не оказывал: надо так надо. Детсадовский воспитатель, до этого поработавшая с непоседливым и шустрым Герой, не могла нарадоваться на спокойного и покладистого его брата-малыша. К Илюше, находившемуся в этом нежном возрасте, незнакомые часто обращались как к девочке: он, особенно в шапочке, и правда был похож на симпатичную малышку.

Разница в возрасте братьев составляла четыре с половиной года, в школу они пошли с разницей в пять лет. Когда закончились детсадовские годы и началась школа, на лето Кира с Николаем старались пристроить сыновей к бабке с дедом: все-таки свежий, почти сельский, воздух, овощи и фрукты со своего участка, круглосуточный присмотр. Так что пару летних месяцев Гера и Илья проводили у Розы Васильевны и Георгия Михайловича, хотя присмотр за племянниками в большинстве своем осуществляла именно их тетка Майя, относившаяся к сыновьям брата и Киры как к своим собственным.

Однажды, вернувшись с работы, Майя, едва войдя с улицы в дом, ясно почувствовала аромат дефицитных в то время духов «Мисс Диор» (Miss Dior) легендарного французского кутюрье Кристиана Диора. Царило время тотального дефицита. Для того чтобы купить что-либо, нужно было сначала достать желаемое. Доставали из-под полы, по большому блату. Роза Васильевна старалась привить горячо любимой дочери вкус к красивой и добротной одежде, всячески баловала дочку, поэтому, конечно же, достала ей эти духи, призванные преобразить девушку, привить ей уникальную способность женщины – обольщать.

Ароматом духов «Miss Dior» был, казалось, заполнен каждый закуток дома. Майя подошла к стоявшему на пороге ее комнаты трехлетнему Илье, которого она любовно прозвала Люшиком. Сомнений не было: племянник благоухал ставшим для нее уже любимым ароматом.

Предчувствуя неладное, Майя кинулась к трюмо в своей спальне в надежде определить размер потери, но изящный прямоугольный флакон из-под духов с традиционной выделкой под клетку «гусиная лапка», с шелковым бантом на горлышке, еще утром хранивший ноты гардении, гальбанума, шалфея и альдегидов, содержавший ароматы жасмина, розы, нероли, нарцисса, ириса, анютиных глазок и ландыша, был пуст. Пуст абсолютно. Надежды Майи на то, что ну хотя бы на дне флакона осталось хоть сколько-нибудь завораживающей своим запахом жидкости, рухнули.

Она возвратилась к племяннику. Его темно-русые густые волосы на голове благоухали душистым запахом множества цветов, призванным дарить особый шик обладательнице такого аромата.

– Люшик, ты что, вылил себе на голову весь этот пузырек? – вглядываясь в глаза племяннику, спрашивала Майя.

– Ага, – мотнул вниз головой Илья, глядя на Майю доставшимися ему от Киры серо-голубыми глазами и подтверждая правильность ее догадки.

Майя пребывала в положении, которое можно охарактеризовать состоянием от бешенства до беспомощности, поскольку причинить физическую боль ребенку в любой ситуации было не в ее правилах.

– Так поступать нельзя! Если хочешь взять что-то, что тебе не принадлежит, нужно обязательно спросить разрешения. Понял? – втолковывала она Лютику, максимально приблизив свое лицо к его лицу, желая, чтобы он это правило запомнил навсегда. – Вырастешь, купишь мне на первую же зарплату такие же духи! Понял?

– Ага, – вновь согласно мотнул головой испугавшийся Люшик, не понимавший, что же такое плохое он сделал, пропитав себя исключительно приятным, даже вкусным запахом?

В течение следующего месяца, а может быть и дольше, Кира наслаждалась запахом духов, разносивших по всей квартире свой аромат после ежедневной помывки сына в ванной.

Майя позже, уже смеясь, частенько называла взрослевшего Илью не иначе, как французом, не отказываясь и от уменьшительно-ласкового данного ею прозвища Люшик. Они прочно следовали за ним всю его жизнь.

Георгий же имел совсем иной опыт применения парфюма. Как-то отец принес домой маленького беленького котенка, который пожил в семье всего несколько дней. По необъяснимой причине как-то утром его нашли бездыханным. Оказалось, что любопытный экспериментатор Гера подлил в кошачье блюдце с молоком немного отцовского одеколона, чтобы посмотреть, как отнесется к такой еде кот. Кот вылакал молоко с одеколоном и сдох.

Вообще, летняя жизнь у бабки с дедом доставляла Гере и Илье удовольствие. Особое – ночью, когда все засыпали и в доме оставались без присмотра ограниченно возможные в дневное время лакомства: сгущенка и шоколадные конфеты.

Сгущенка, как и все остальное съестное во времена тотального дефицита, запасалась Розой Васильевной впрок благодаря ее торговым возможностям и хранилась в картонных серых коробках в подполе, лаз в каковой находился в полу узкого коридора, в который выходили двери кухни и трех комнат первого этажа. Чтобы никого не разбудить, нужно было поднять люк – деревянную вырезанную в полу довольно тяжелую крышку, откинуть его и по деревянной лестнице спуститься в подпол за вожделенными баночками. С этой задачей братья, движимые не проходящим желанием поесть сладенькой сгущеночки, успешно справлялись. При этом никто разбужен не был. Содержимое банок тут же поглощалось братьями с большим удовольствием. Да и кто в детстве не любил сгущенку? Только когда дети возвращались домой к родителям и в занимаемой ими деревенской комнате производилась более тщательная, чем обычно, уборка, под диванами, которые им были выделены для сна, обычно убиравшаяся Майя находила пустые жестяные банки от сгущенки. Понятно, не одну и не две.

– А почему в банках по два отверстия? – все удивлялась Роза Васильевна, полагавшая, что одной дырки, чтобы высосать содержимое банки, вполне достаточно.

– Мама, да это для того, чтобы воздух помогал густой молочной массе быстрее выходить из банки, – объясняла матери Майя, видимо и сама еще помнившая время подобного поглощения лакомства.

Там же во всем своем разнообразии валялись фантики от съеденных шоколадных конфет, хранившихся в большом тридцатиметровом зале пристройки. Ну тут уж никуда лазить не нужно было. Зал находился в пристройке к основному дому. Нужно было лишь стать на табурет или стул и открыть дверцу верхней части находящейся в зале стенки. А там в огромной прозрачной вазе находилось все многообразие конфет: от «Белочек» и «Мишек на Севере» до самых разнообразных с желейной начинкой или «птичьим молоком».