Текст книги "Петербургские ювелиры XIX века. Дней Александровых прекрасное начало"

Автор книги: Лилия Кузнецова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

К счастью, в 1925 году коллекцию серебра Государственного Эрмитажа пополнил литургический прибор работы Мартена-Гийома Бьенне. Исполнение знаменитым оружейником Наполеона замысла Шарля Персье оказалось выше всяких похвал: прекрасное литье, изящная чеканка и тончайшая гравировка, отличное золочение изысканного оттенка – все это выдавало руку высококлассного парижского чудодея. Особенно хороши были вычеканенные на потире композиции Благовещения, Рождества Христова, Поклонения волхвов и Несения креста, а подножие сей причастной чаши украсила русская надпись:« В пребывание Императора Александра I в Париже 1814 года». ( См. цвет. илл. 13.)

Благодарный Богу самодержец преподнес творение Персье и Бьенне в дар столичному Казанскому собору 12 декабря 1815 года, в день своего рождения. В сопроводительном рескрипте к преосвященному Амвросию, митрополиту Новгородскому и Санкт-Петербургскому, государь написал:« По первом вступлении моем в столицу Франции, возжелал я сей предел священной брани ознаменовать памятником веры, побеждающей мир, в славу Верховного вождя, и дающего и венчающего победы – Христа Спасителя. В сем расположении, по повелению моему в самом Париже устроенные сосуды, употребляемые Православной нашей церковью при совершении Таинства тела и крови Христовой, ныне к Вам препровождаю. Вознесите оные в Соборном Храме Пресвятыя Богородицы на алтарь, у подножия которого полагал я и начало и конец путей, столь милосердно управляемых Провидением» [117]117
  Государственный Эрмитаж. Серебро, литье, чеканка, гравировка, золочение. Передан из ленинградского собора Казанской иконы Божьей Матери (Казанского собора) в Эрмитаж в 1925 году. См.: Синай… С. 388, № R-171, аннотация М.Н. Лопато; Макаров Н.Выставка церковной старины // Старые годы. 1915. С. 43–44; Лопато М.Н.Наполеоновское серебро // Под знаком орла. Искусство ампира: Государственный Эрмитаж. Сборник статей. СПб., 1999. С. 75; Ювелиры Старого Петербурга-2006. С. 109.


[Закрыть].

Создание в Петербурге иноземным купцом Джоном (Иоганном) Баннистером фабрики накладного серебра

Александр I, стремясь к экономии в расходах, через полтора года своего правления озаботился, чтобы даже жители столицы Российской империи могли покупать хотя и не очень долговечные, но красивые и достаточно недорогие вещи, выглядевшие исполненными из массивного серебра. На самом деле эти изделия делались из соединенных воедино вальцовкой в один тонкий лист двух пластов из меди и благородного металла, что требовало особого оборудования и высочайшей квалификации рабочих. Император 13 августа 1802 года подписал указ Кабинету: «Прибывшему сюда из Копенгагена Иностранному купцу Иоганну Банестеру на заведение здесь фабрики для делания накладного серебра, повелеваем выдать заимообразно из Кабинета десять тысяч рублей на таком основании, чтобы в первые пять лет от уплаты капитала он оставался свободным, взнося токмо с оного узаконенные проценты, в прочие за тем десять лет сверх процентов уплачивал ежегодно и капитала по тысяче рублей».

Британец Джон Баннистер вместе с семейством, с целым штатом работников, а также с нужными машинами и инструментами приехал в Петербург через столицу Дании, поскольку умельца пригласил работать в далекой России наш посланник при копенгагенском дворе. Столь льготные преференции очень поддержали заводчика, и вскоре «платировальная по аглинскому образцу фабрика», разместившаяся в доме Отто за Калинкиным мостом, уже производила драгоценную и весьма ценимую продукцию.

Головастый фабрикант одновременно проработал по протекции своего соотечественника Чарльза Гаскойна несколько лет «в службе Его Императорского Величества», успешно предприняв целый ряд технических усовершенствований в Адмиралтействе, а также на Александровской мануфактуре и Колпинском заводе.

В 1806 году британец перебрался в Москву. Получив там от графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского денег и людей на обзаведение, Баннистер, не откладывая дело в долгий ящик, продолжил «сереброплатыровальную работу в превосходнейшем виде».

Однако 1812 год внес свои коррективы. Поскольку наполеоновские солдаты полностью разгромили предприятие англичанина, тому пришлось вернуться в Северную Пальмиру. Здесь ему повезло приобрести земельный участок со зданием для фабрики у того же Калинкина моста, но на сей раз близ Пивоварни Казалетта, № 898. Теперь предприятие пышно именовалось «Ламповая и Серебронакладочная фабрика Ивана Банистера». Но когда он, чтобы перестроить ее по английскому образцу, попросил было кредиты от государевой казны, и еще 11 января 1819 года Александр I, в память об услугах, оказанных им России разными открытиями» повелел «ныне же выдать в ссуду просимую сумму», однако чиновники настолько затягивали все дело, что Баннистер успел через год разориться. Его домашняя утварь уже пошла с молотка. Лишь подоспевшие через несколько месяцев казенные деньги спасли фабрику, и она продолжала теперь работать столь успешно, что переживший много невзгод ее владелец вскоре погасил полученные кредитные суммы.

Среди изделий, выпускаемых предприимчивым британцем, особенно хороши были люстры. В 1822 году Джон Баннистер по собственноручному рисунку создал для перестраивающейся зодчим Василием Петровичем Стасовым церкви придворного Конюшенного ведомства великолепную большую люстру «из апликированной серебром меди с украшениями из чистого серебра», ныне освещающую вестибюль здания Адмиралтейства. Ее плоское плато, подвешенное на цепях, невольно поражало всех своими огромными размерами. Тем более изящными казались свисающие по его краям на кронштейнах шесть небольших лампад.

Другая, на сей раз двухъярусная, люстра о двухсот десяти свечах, исполненная по проекту уже самого архитектора Стасова, оказалась столь хороша и так соответствовала своим декором парадному Малому Тронному залу, должному напоминать о победных викториях Петра I, что Баннистер удостоился в 1840 году придворной награды за возобновление сгоревшей императорской резиденции. Дивное паникадило накладного серебра, с протокольной точностью запечатленное замечательным акварелистом Эдуардом Петровичем Гау, долго украшало стасовский интерьер этого зала Зимнего дворца, пока во время Великой Отечественной войны взрывной волной от разорвавшегося фашистского снаряда, попавшего в соседний Гербовый зал, оно не было превращено в кусок искореженного металла [118]118
  РГИА. Ф. 468. Оп. 1. Ч. 2. Д. 3919. Л. 383; Эрмитаж: История и архитектура зданий / Под ред. В.И. Пилявского и В.Ф. Левинсона-Лессинга. Л., 1974. С. 154–156; Воронихина А.Н.Виды залов Эрмитажа и Зимнего дворца в акварелях и рисунках художников середины XIX века: Из собрания Государственного Эрмитажа. М., 1983. С. 18. Табл. LXII. Цитаты и большинство данных в этой подглавке взяты из: Сычев И.О.Джон Баннистер и искусство накладного серебра в России // Россия – Англия. Страницы диалога: Краткое содержание докладов V Царскосельской научной конференции. СПб., 1999. С. 138–142.


[Закрыть].

«Бриллиантщик Саурлент» – не кто иной, как золотых дел мастер Генрих-Эрнст Зауерлендер

В это же время работает «бриллиантщик Саурлент». У него ко Двору приобретались во множестве «овальные перстни бриллиантовые», в которых алмазы традиционно окружали какой-либо крупный самоцвет: цвета морской воды аквамарин, сиреневый аметист или красный, с небольшой долей рыжинки, гиацинт. Правда, как не так давно выяснили минералоги, под именем гиацинта-циркона на самом деле обычно скрывался гранат-гессонит.

Так же не сразу удалось узнать под искаженной фамилией Генриха-Эрнста Зауерлендера, прибывшего из Эрфурта, выучившегося ремеслу в Петербурге у Готтфрида Мёнха и ставшего сначала подмастерьем, а с 1806 года и золотых дел мастером иностранного цеха. Не исключено, что один из его возможных потомков, гравер Сауерлендер, имел в 1849 году свою мастерскую в доме Вейгера на Морской [119]119
  Алфавит… С. 26; Bäcksbacka…S. 412.


[Закрыть].

«Ювелир Фёдоров»

К сожалению, до сих пор неизвестно даже имя «ювелира Фёдорова», у которого при Александре I закупалось в Кабинет много бриллиантовых перстней, орденских знаков и золотых шпаг с надписью «За храбрость», поэтому трудно судить, имел ли к нему отношение Мина Фёдоров, ставший с 1767 года золотых дел мастером петербургского Русского цеха [120]120
  Bäcksbacka…S. 500.


[Закрыть].

Братья Дюваль остаются вне конкуренции

Хотя недолгая монополия братьев Дюваль в правление Павла I осталась в прошлом, с их семейным предприятием не мог сравниться никто из петербургских ювелиров ни по его мощности, ни по качеству исполнения, не говоря уже о творческой фантазии, отличавшей их работы. Поэтому им пришлось трудиться в поте лица, чтобы к коронации нового монарха, назначенной на 15 сентября 1801 года, успеть заготовить множество подарков для пожалований. Якову Дювалю наверняка довелось приводить в порядок Большую императорскую корону, чтобы она оказалась впору Александру I.

Зато бывшему «Собственному ювелиру» монарха-предшественника безотлагательно заказали к священной церемонии в Успенском соборе Московского Кремля корону для супруги нового государя, императрицы Елизаветы Алексеевны. 3 июня 1801 года «Коллежскому Советнику и Ювелиру Дювалу» отпустили из запасов придворной Алмазной мастерской на ее «зделание» 2042 казенных бриллианта всех пяти сортов. К последнему, правда, относились самые крупные камни: один, массой 6 ⁴/ ₃₂карата, выломали из перстня, а десять других, по два с небольшим карата каждый, взяли из старого «шпажного эфеса». В работе над этой «бриллиантовой короной» Якову Дювалю помогал опытнейший ювелир Жан-Франсуа Лубье, за что по повелению самодержца от 24 декабря того же года получил пять тысяч рублей.

Она, конечно же, не только ничуть не уступала по красоте короне, сделанной пять лет назад теми же Яковом Дювалем и Лубье для императрицы Марии Феодоровны, но и во многом повторяла контуры того драгоценного венца, да и размерами опять была меньше Большой Императорской короны, возлагаемой супругом-самодержцем себе на главу во время священного обряда коронации, чтобы подчеркнуть подчиненное положение жены монарха. Поэтому со временем короны цариц, создаваемые к совместной коронации августейших супругов, стали называть «Малыми». Они после смерти августейших владелиц какое-то время хранились в Кабинете, а затем уничтожались, чтобы использовать бесценные камни для создания новых вещей.

Еще в 1829 году Николай I определил судьбы корон «почивших в Бозе» матери и невестки, и, согласно его воле, в 1840 году из бриллиантов стоившего 48 750 рублей венца императрицы Марии Феодоровны создали драгоценные уборы, вошедшие в приданое великой княжны Ольги Николаевны. Чуть ранее, в ноябре 1838 года, разломали и оцененную в 68 410 рублей корону Елизаветы Алексеевны, и ювелир Иван Рудольф воспользовался ее алмазами при работе над бриллиантовым, рубиновым и сапфировым гарнитурами для старшей дочери императора, великой княжны Марии Николаевны [121]121
  РГИА. Ф. 468. Оп. 41. Д. 2. Л. 1–4, 10; Оп. 1. Ч. 2. Д. 4037. Л. 721 (к сожалению, мною в первом томе ошибочно указано получение Лубье за эту работу только трех тысяч рублей); Оп. 5. Д. 230. Л. 1 (№ 1), 6 (№ 87); Гафифуллин Р.Корона русских императриц // Русский антикваръ: Альманах для любителей искусства и старины. Вып. 1. М.-СПб., 2002. С. 24 (Далее – Гафифуллин, Корона русских императриц); Юферов Д.В.История коронных бриллиантов // Алмазный фонд СССР. Вып. 3. С. 20; Горева О.Алмазная сокровищница России. М., 2006. С. 33–34 (Далее – Горева,Алмазная сокровищница России–2006).


[Закрыть].

Однако молодая императрица Елизавета Алексеевна считала бриллиантовый венец, увенчавший ее головку при коронации, своей «большой» короной. Поскольку по традиции императрицы (правда, самодержавные), правившие в «осьмнадцатом» веке, располагали еще одной короной, официально именуемой «Малой», то после успешно прошедшего в Москве 15 сентября священного обряда Якоб Дюваль сделал еще и Малую корону, чтобы супруга Александра I могла надевать сей более легкий венец на официальных приемах.

^{Неизвестный художник. Императрица Елизавета Алексеевна в своей Малой Императорской короне. Первая половина XIX в.}

31 октября 1801 года отпустили «Коллежскому Советнику и Ювелиру Дювалу на сделание для Ее Величества Государыни Императрицы Елизаветы Алексеевны малой короны» десяток крупных алмазов. Каждый из них был не менее двух карат, а самые большие четыре бриллианта весили от 5 до 7,5 карат. Однако все они, хотя и стоили 15 840 рублей, относились к пятому сорту, а поэтому в прозрачной толще ограненных кристаллов просматривались заметные включения. На обе же короны ушли 2052 казенных бриллианта, оцененных в 37 854 рубля 12 ¹/ ₂копейки [122]122
  РГИА. Ф. 468. Оп. 41. Д. 2. Л. 6–7; Оп. 1. Ч. 2. Д. 3919. Л. 11 об.; Алмазный фонд СССР. Вып. 3. С. 33. № 82; Гафифуллин.Корона русских императриц… С. 24.


[Закрыть].

Кстати, не только по повелению Александра I, но и по собственноручному рисунку императора, во время предкоронационных хлопот ювелир Споль за 11 тысяч рублей не замедлил исполнить десять фрейлинских знаков с двойным шифром обеих императриц – царствующей и вдовствующей. Молодой государь не мог отказать властолюбивой матери в двойном подчинении фрейлин обоих дворов. Зато Александр I проявил себя талантливым рисовальщиком. Четко прочерченные завитки концов обеих букв позволяют в сложной вязи монограммы прочитать написанные сверкающими цепочками имитирующих алмазы стекол-стразов «Е» и «М», сообща увенчанные ажурной императорской короной [123]123
  РГИА. Ф. 468. Оп. 5. Д. 186. Л. 1;Оп. 1. Ч. 2. Д. 3918. Л. 447; Завещание императрицы: Каталог выставки к 250-летию со дня рождения Марии Фёдоровны. СПб., 2009. С. 62–63 ( Коварская С.Я.Произведения императрицы Марии Фёдоровны в Московском Кремле), 119 (илл.), 146 (аннотация Л.М. Гавриловой), кат. № 111, инв. № ОМ-2509.


[Закрыть].

Императрица Мария Феодоровна не желала терять лучшего ювелира, а поэтому Якова Дюваля, носившего с 8 апреля 1798 года [124]124
  Сборник Императорского Русского Исторического общества. Т. 60. СПб. С. 224.


[Закрыть]по «Табели о рангах» чин шестого класса, равнявшийся армейскому полковнику или камергеру, ввели в штат ее Двора. Работы было предостаточно. Ведь заказы регулярно поступали и от «большого» Двора. К тому же, подрастали младшие великие княжны, и для их приданого тоже надо создавать достойные уборы, либо доделывать недостающие вещи к ранее исполненным гарнитурам.

Вюртембергская бриллиантовая диадема

По типу диадемы с розовым бриллиантом [125]125
  Алмазный фонд России, инв. № АФ-43. Сокровища Алмазного фонда СССР. Каталог выставки. М., 1975. С. 37. № 108. Илл. 51 (Далее – Сокровища АФ-1975); Алмазный фонд СССР. Вып. 4. С. 18. № 159. Табл. LXXXV. Фот. 187; Алмазная сокровищница России… С. 59, 76–77 (илл.).


[Закрыть]императрицы Марии Феодоровны (см. цвет. илл. 15) Яков Дюваль по просьбе патронессы исполнил для супруги ее брата диадему из великолепных бразильских бриллиантов. Благо, герцог Людвиг Вюртембергский со своей законной половиной, принцессой Генриеттой Нассауской, в 1803 году недолго погостил в Петербурге у августейшей сестры. Сделанная вещь оказалась не только роскошна, но и восхитительно красива. Заказчики были довольны.

Вероятно, именно за сию диадему 16 февраля 1803 года вдовствующая императрица в присутствии герцогской четы обязалась выплатить в рассрочку Якову Дювалю 30 тысяч рублей ассигнациями вместе с нарастающими процентами, причем в счет образовавшегося долга 3 января 1811 года вместо уехавшего на родину в Швейцарию старшего брата получил под расписку шестнадцать тысяч Луи Дюваль.

Через три четверти века творение «собственного ювелира» Павла I стало украшать голову другой герцогини Вюртембергской – великой княгини Веры Константиновны (1854–1912), жены принца Вильгельма-Евгения. Нуждаясь в деньгах, эта внучка Николая I продала в 1907 году родственникам дивной красоты венец, и тот вошел в собрание фамильных драгоценностей русской императорской семьи. Те же идущие по верху крупные бриллианты, возвышающиеся на алмазных уголках, как бы зависают в воздухе, ибо серебряная оправа с золотой подпайкой совершенно незаметна. Так же с плавных, высоко взмывающих вверх, дуг «катетов» треугольника свисает вниз вереница отдельных камней, но на сей раз не капелек-бриолетов, а алмазных грушек-панделоков, отделяемых друг от друга вместо фестончиков парочкой-тройкой листиков. Опять, как и полагалось в пору господства ампира, четко выделен центр и во всем рисунке царит симметрия. Под самым большим панделоком, напоминающим то ли «око Провидения», то ли пылающее радужными сполохами сердце, на фоне густого частокола алмазных лучей, образующих арочку-«гипотенузу», переливается разноцветными огнями овальный бриллиант в 11 карат, заключенный в сверкающую рамку. (См. цвет. илл. 16.)

Кстати, эта форма диадемы, в которой сплелись черты русского очелья и головного убора супруг повелителей Императорского Рима и Византии, настолько полюбилась ювелирам, что довольно часто повторялась в дальнейшем, получив название «русской тиары» [126]126
  Лямина Е.Э., Эдельман О.В.Дневник императрицы Елизаветы Алексеевны // Александр I. «Сфинкс, не разгаданный до гроба…»: Каталог выставки в Государственном Эрмитаже. СПб., 2005. С. 124–125 (Запись от 25 февраля 1803 г., суббота), 203 (Примечание 19); РГИА. Ф. 759. Ф. 1. Д. 249. Л. 2; Юферов Д.В.История коронных бриллиантов // Алмазный фонд СССР. Вып. 3. М., 1925. С. 27; Алмазный фонд СССР… Вып. 2. С. 20. № 51. Табл. XXXIV. Фот. 51; Проданные сокровища России / Николас Ильин и Наталья Семенова. М., 2000. С. 260. (Далее – Проданные сокровища России); Ювелиры Старого Петербурга–2006. С. 120–121.


[Закрыть].

Яков Дюваль хорошо помнил волю покойного отца. Тот желал, чтобы старший сын обязательно вернулся на родину предков, в Женеву. Но еще больше бывший «Собственный Императорский ювелир» никак не мог забыть капризы усопшего самодержца, его сиповатый голос, зловеще доходивший до крика, если монаршьи приказания сразу не исполнялись, происки придворных завистников, вынужденную разлуку с любимой женой. Ему часто вспоминалось, как однажды Павел I решил сделать щедрый дар фельдмаршалу Александру Васильевичу Суворову, дабы тот забыл годы опалы и жизнь под неусыпным присмотром в незаслуженной ссылке, куда его отправил в гневе преемник Екатерины II. К Якову Дювалю явился посланный самодержцем Фёдор Ростопчин и передал желание императора: нужно срочно доставить во дворец перстень с большим бриллиантом. Когда же «Собственный Императорский ювелир» посмел только заикнуться, что у него сейчас нет столь хорошего камня, но он тотчас же постарается выписать его из Голландии, Павел I, не воспринимая никаких разумных доводов, гневно вскричал, что ослушник его воли быстро очутится там, где его никто не найдет. На следующий день Яков Дюваль привез своему грозному августейшему патрону требуемую вещь. Довольный государь вручил сей перстень полководцу, а тот отвез дар императора любимой дочери Наталье, к тому времени бывшей замужем за графом Николаем Зубовым, и, застав ее обедающей, не нашел ничего лучшего, как кинуть ей в тарелку с супом жалованный предмет.

Сколько же решимости потребовалось ювелиру отважиться спустя несколько дней прийти к графине и признаться в невольном обмане. Ведь он, дороживший своим честным именем человек, был вынужден, дабы не ослушаться императора, вставить в перстень поддельный камень, а кроме того, чтобы не раскрылась истина, получить деньги в Кабинете за сей «бриллиант». Как Яков Дюваль тогда заклинал «Суворочку» не погубить его Бога ради и просил лишь об отсрочке месяца на два, чтобы, как только из Голландии прибудет выписанный солитер, сей уник сразу, сменив фальшивый алмаз, займет в перстне свое законное место. Как умолял он графиню сохранить тайну, испуганно повторяя: «Если государь узнает, я – погибший человек». Конечно же, швейцарец сдержал свое слово, и в назначенный срок на пальце дочери будущего фельдмаршала засверкал великолепный, стоимостью в 12 тысяч рублей серебром, «бриллиант превосходной воды, величиною в двадцатикопеечную монету». Но сколько душевных сил стоил ювелиру только один этот случай.

Молодой государь не позволял себе подобных выходок, но где гарантия, что аналогичная ситуация не повторится? К тому же младшие братья Якова-Якоба Дюваля подросли и спокойно могли продолжать налаженное семейное дело. Во всяком случае, подписи как Якоба, так и Луи Дювалей красуются под распиской в получении от императрицы-патронессы 10 000 рублей за подготовленную к 5 сентября 1804 года, дню Ангела августейшей невестки драгоценность, исполненную их мастерской [127]127
  РГИА. Ф. 759. Оп. 1. Д. 284. Л. 87; Galiffe J.-B.Notices généalogiques sur les familles genevoises depuis les premiers temps jusqu’à nos jours. T. IV. Genève. 1857. P. 311 (Далее – Galiffe,Notices généalogiques); Воспоминания графа M.B. Толстого // Русский Архив. 1881. Кн. 1. Вып. II. С. 118.


[Закрыть]. От уже только обременяющей его должности придворного оценщика штатный ювелир вдовствующей императрицы тоже постарался избавиться. Теперь можно и уезжать в милую отчизну. Но до поры следовало держать принятое решение в секрете.

Сапфировые диадемы двух русских императриц

Уже в 1803 году Яков Дюваль взял продолжительный отпуск для поездки в страну дедов и прадедов. Вернувшись, он, вероятно, вместе с братом Франсуа, исполнил для императрицы Елизаветы Алексеевны дивную сапфировую диадему. Во всяком случае, Александр I 26 июля 1805 года подписал два указа. По первому император повелел «заплатить из Кабинета Коллежскому Советнику Дювалю, по счету Мне известному, двадцать тысяч рублей», а согласно второму причиталось выдать «братьям Дювалям» 65 695 рублей.

Вторую сумму, судя по ее огромности, выплатили за исполнение для супруги царствующего государя целого сапфирового гарнитура, обычно называемого просто «убором синим с бриллиантами». Августейшая хозяйка не очень долго владела сей парюрой, в которую входили диадема, перо, пара серег, одиннадцать увенчанных алмазами-панделоками булавок, аграф, бант и два замка к браслетам, состоявшим каждый из крупного сапфира и восьми алмазных «штучек»-звеньев. 5 мая 1819 года императрица Елизавета Алексеевна, гостящая у баденских родственников, щедро презентовала роскошный сапфировый убор в Брухзальском замке под Карлсруэ принцессе Софии Голштейн-Готторп. Правда, в аграфе недоставало 74 камней, взятых 10 марта 1814 года «в переделку к гребню». Оставшиеся же от гарнитура не подаренными три фермуара какое-то время хранились в Императорском Кабинете, а два звена от браслетов в 1823 году использовали на исполнение узора-решетки при создании нового браслета для жены Александра I [128]128
  РГИА. Ф. 468. Оп. 1. Ч. 2. Д. 3922. Л. 394, 397; Оп. 5. Д. 187. Л. 3 об.-4 об.; Д. 226. Л. 6 об.-7; Мадатова С.Императрица Елизавета Алексеевна в воспоминаниях ее бывшей фрейлины // Русские императоры, немецкие принцессы: Династические связи, человеческие судьбы. М., 2002. С. 197–198.


[Закрыть].

Первая же выплата как раз и могла касаться сапфировой диадемы, предназначенной для императрицы Елизаветы Алексеевны. Мотивы декора очелья, изумляющего всех своей красотой, явно были навеяны более ранним шедевром Якова Дюваля, исполненным «Собственным Ювелиром» еще при жизни Павла I для дражайшей супруги августейшего властелина. Диадема императрицы Марии Феодоровны вся как бы соткана из лавровых ветвей и лент, обвивающих тяжело клонящиеся на стебельках лазоревые цветки, окружившие сверкающий в центре глубокой синевой громадный сапфировый панделок, увенчанный алмазным сердцем, и оттеняемые полоской эмали на ободке. (См. цвет. илл. 17.)

Недаром супруга Николая I оставила унаследованную ею дивную фамильную драгоценность жене своего первенца, а императрица Мария Александровна, в свою очередь, завещала диадему вместе с колье сапфирового гарнитура свекрови присоединить к коронным вещам.

Однако новое творение Якова Дюваля оказалось еще краше, в очередной раз свидетельствуя о неуемной творческой фантазии прославленного искусника. Присутствовавшие на освящении Казанского собора с изумлением и восхищением созерцали увенчивавшую изящную головку супруги Александра I диадему-корону, составленную из золотых древесных веток. Ювелир позаботился аккуратно прикрепить отдельными крупными бриллиантами к чуть узловатым «сучкам» каждый из листиков, слегка колыхавшихся на пружинках и оттого полыхавших ослепительным сиянием многочисленных алмазов. Между ветвей возвышались два огромных сапфира, невольно приковывающие взгляды своей чарующей прелестью [129]129
  РГИА. Ф. 468. Оп. 5. Д. 230. Л. 6 об., № 234; Алмазный фонд СССР… Вып. 4. С. 21. № 178. Табл. XCI. Фот. 206; Проданные сокровища России… С. 259 (нынешнее местонахождение неизвестно); Гафифуллин,Корона русских императриц… С. 25–26 (ссылка на: РГИА. Ф. 472. Оп. 23 (270/1287). Д. 22. Л. 7 об.); РГИА. Ф. 468. Оп. 43. Д. 1027. № 364, 365; Фёлькерзам А.Е.Ювелирные изделия времен Александра I // Старые годы. 1908. Июль – сентябрь. С. 546.


[Закрыть].

Через несколько месяцев после создания сапфировой диадемы императрицы Елизаветы Алексеевны бывший «Собственный Императорский ювелир» Павла I окончательно покинул в 1806 году Санкт-Петербург. Но еще долго, даже по прошествии двух десятилетий, в придворном календаре-«Месяцеслове», в разделе «придворный штат» неизменно публиковалось, что числившийся «при комнатах Ее Величества государыни императрицы Марии Феодоровны Ювелир: Коллежский Советник Яков Давыдов Дюваль находится в Швейцарии» [130]130
  Месяцеслов с росписью чиновных особ, или общий штат Российской империи, на лето от Рождества Христова 1826. СПб., б/г. Ч. 1. С. 26; То же, на 1827 год. СПб., б/г. С. 37; То же, на 1828 год. СПб., б/г. С. 40.


[Закрыть].