Текст книги "Кот, который читал справа налево (сборник)"
Автор книги: Лилиан Джексон Браун
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Шесть
В четверг в «Дневном прибое» появился краткий биографический очерк Квиллера о художнике. Его героем был дядюшка Вальдо. Квиллер тактично избегал оценки художественного таланта пожилого человека, построив свой очерк на анализе философии мясника в тот период жизни, когда он прекратил продавать жареную требуху хозяйкам из среды своего мелкобуржуазного окружения.
Появление очерка возобновило интерес к картинам дядюшки Вальдо, и плохонькая галерея, где были выставлены его работы, продала все пыльные холсты с изображением кудрявых овечек и убедила старика возобновить свое творчество.
Читатели прислали редактору отзывы с одобрением очерка Квиллера. Внук дядюшки Вальдо, водитель грузовика, пришел в редакцию с подарком для Квиллера – десятью фунтами домашней колбасы, которую бывший мясник собственноручно приготовил. Сам Квиллер в пятницу вечером привлек внимание посетителей пресс-клуба, когда развернул сверток.
В баре он встретил Арчи Райкера и Одда Банзена и заказал свой неизменный томатный сок.
– Вы, должно быть, превосходный знаток этого дела?
Квиллер поднес стакан к носу и задумчиво вдохнул букет.
– Простой напиток, – сказал он, – но в нем есть наивное обаяние.
Дым от сигары мистера Банзена неудачно заглушил букет.
– Надо думать, эти томаты поступили из… – он сделал маленький глоток и покатал сок языком, – из Северного Иллинойса. Очевидно, томатная плантация располагалась у оросительного канала, получая утром солнце с востока, а после обеда – с запада. – Он сделал второй глоток. – Мое чутье подсказывает мне, что томаты были сорваны утром – во вторник или среду – фермером, чьи пальцы заклеены лейкопластырем. На языке у меня остается привкус ртути и хрома.
– У вас хорошее настроение, – сказал Арчи.
– Да, – ответил Квиллер. – Я ухожу из пластикового дворца. Собираюсь снять квартиру у Маунтклеменса.
Арчи от удивления чуть не выронил свой стакан, а Одд Банзен поперхнулся дымом от сигары.
– Меблированная квартира на первом этаже. Очень комфортабельная. И плата всего пятьдесят долларов в месяц.
– Пятьдесят! Что-то здесь не так, – задумчиво сказал Одд
– Все так. Просто он не хочет, чтобы дом пустовал, когда его нет в городе.
– Какой-то подвох здесь есть, – настаивал Одд. – Старый Маунти слишком скуп, чтобы отдать что-нибудь просто так. Надеюсь, он не рассчитывает использовать вас в качестве сиделки для кота, пока его нет в городе?
– Мысль, достойная циничного фоторепортера. Вам не приходило в голову, что он человек иных правил?
Ему ответил Арчи:
– Одд прав. Когда наш посыльный идет на телеграф, Маунтклеменс дает ему множество попутных заданий и никогда не платит чаевых. Правда ли, что он собрал полный дом ценных произведений искусства?
Квиллер неторопливо отпил глоток томатного сока.
– Он собрал много хлама, но кто знает, представляет ли это какую-нибудь ценность? А кот очень симпатичный. У него длинное китайское имя, сокращенный вариант звучит как Коко. Маунтклеменс говорит, что котам нравятся повторяющиеся слоги.
– Бред сумасшедшего, – сказал Одд.
– Это сиамский кот. И голос у него как сирена у кареты «скорой помощи». Знаешь что-нибудь о сиамских котах? Это уникальная порода. Они даже умеют читать.
– Читать?
– Он читает газетные заголовки, но только свежие публикации.
– Что этот суперкот думает о моих фотографиях? – спросил Одд.
– Согласно Маунтклеменсу, сомнительно, что кот может распознавать рисованные изображения, но он думает, что кот испытывает удовольствие от созерцания картин. Коко предпочитает современное искусство старым мастерам. Моя теория – он чувствует свежие краски посредством обоняния. То же самое со свежей типографской краской на газете.
– Что представляет собой дом? – спросил Арчи.
– Старый. Вокруг все приходит в упадок, но Маунтклеменс нежно любит это место. Могут быть взорваны все дома вокруг, но, как говорит Маунтклеменс, от своего дома он никогда не отречется. Ты бы видел, что там внутри! Люстры, резная деревянная обшивка, высокие лепные потолки.
– Пыльный кошатник, – произнес Одд.
– Маунтклеменс живет на верхнем этаже, а нижний этаж он разделил на две квартиры. Я занимаю переднюю. Соседняя свободна. Это тихое, приятное место, за исключением моментов, когда кот издает пронзительные звуки.
– А как тебе понравился обед, которым угостил тебя Маунтклеменс в среду?
– Если бы вы отведали его стряпню, вы бы простили его за то, что он выражает свои мысли подобно персонажу из пьесы Ноэля Кауэрда.
– Я не понимаю, как он ухитряется готовить такие блюда со своей рукой?
– Что вы имеете в виду?
– Что с ней?
– У него искусственная рука, – сказал Арчи. – Без шуток! Она выглядит как настоящая, разве только неестественно прямая. Вот почему он надиктовывает свои заметки. Он не может печатать.
Некоторое время Квиллер обдумывал все это.
– Я чувствую себя виноватым перед Маунтклеменсом, – сказал журналист после паузы. – Он живет как отшельник. Он считает, что критику не следует близко сходиться с художниками, тем более что искусство – его главное увлечение. Возьми хотя бы это стремление сохранить старый дом.
– Что он сказал о состоянии искусства в нашем городе? – спросил Арчи.
– Забавно, но мы почти не говорили об искусстве. Главным образом мы говорили о котах.
– Видите? Что я вам говорил? – закричал Одд. – Маунти готовит тебя к тому, чтобы ты ухаживал за котом. И не платить при этом чаевых!
В конце недели закончилась не по сезону теплая для февраля погода. Температура упала, и Квиллер с первой получки купил теплое твидовое пальто, серое в белую крапинку. Большую часть уикенда он провел дома, наслаждаясь своей новой квартирой. В ней была комната с нишей, в которой стояла кровать, была небольшая кухонька и то, что Маунтклеменс назвал бы ambiance[1]1
Ambiance – обстановка (фр.).
[Закрыть]. Квиллер назвал это кучей старья. Тем не менее ему там нравилось. Это был его новый дом, кресла были очень удобные, а в газовом камине лежали поленья, имитирующие настоящие. Сверху над камином висела одна из наименее удачных – по версии владельца – картин Моне.
Единственное, что не очень устраивало Квиллера, так это тускловатое освещение. Казалось, что маломощные лампочки были установлены Маунтклеменсом с целью экономии. В субботу Квиллер сходил в магазин и купил несколько лампочек.
Накануне он взял в библиотеке книгу, разъясняющую, как следует понимать современное искусство. В субботу после полудня, когда Квиллер боролся уже с девятой главой и жевал мундштук набитой, но незажженной трубки, за дверью раздался повелительный вой. Хотя было совершенно очевидно, что это голос сиамского кота, крик был четко разделен на слоги, ясно выделенные ударением, как если бы он скомандовал: «Дай-те мне вой-ти!»
Внезапно Квиллер осознал, что послушался приказа немедленно. Он открыл дверь и увидел стоявшего снаружи Као Ко Куна.
В первый раз Квиллер увидел кота художественного критика при дневном свете, проникавшем через наклонные стекла холла. Свет придавал особый лоск его бархатной неяркой шерсти, богатству оттенков темно-коричневой морды и ушей и невероятной голубизне глаз. Длинные коричневые лапы, прямые и стройные, были немного подогнуты для того, чтобы делать небольшие изящные шажки, на кончиках усов дневной свет преломлялся, образуя разноцветную радугу. Угол наклона ушей, которые он держал словно корону, свидетельствовал о его царственном происхождении.
Као Ко Кун был необычным котом, и Квиллер находился в величайшем затруднении, не зная, как к нему обратиться. Сахиб? Выше высочество? Внезапно он решил держаться с котом на равных и просто сказал: «Ну, входи». И отступил в сторону, даже не заметив, что сделал это с легким поклоном.
Прежде чем принять приглашение, Као Ко Кун подошел к порогу и внимательно осмотрел квартиру. Это заняло немного времени. После этого он высокомерно пересек красный ковер и по установленному им самим маршруту произвел осмотр камина, пепельницы, остатков сыра и крекеров на столе, плисового пиджака Квиллера, висевшего на стуле, книги по современному искусству и почти незаметного пятна на ковре. В конце концов, всем удовлетворенный, он выбрал место на полу посреди комнаты, на тщательно отмеренном расстоянии от газового камина, и растянулся в позе, похожей на львиную.
– Могу я что-нибудь для тебя сделать? – поинтересовался Квиллер.
Кот оставил вопрос без ответа, но взглянул на Квиллера прищуренными глазами, которые, казалось, выражали удовлетворение.
– Коко, ты отличный парень, – продолжал Квиллер. – Устраивайся поудобнее. Ты не возражаешь, если я продолжу чтение?
Као Ко Кун остался в комнате на полчаса, и Квиллер получил удовольствие от того, какую живописную картину они представляли: человек с трубкой и книгой и роскошно выглядевший кот. Квиллер был расстроен, когда его гость поднялся, потянулся, произнес быстрое «прощай» и пошел вверх по ступенькам на свою половину.
Остаток уикенда Квиллер провел в предвкушении ленча с Сандрой Галопей в понедельник. Он полагал, что сможет разрешить проблему интервьюирования ее мужа и составить себе впечатление о нем, используя его жену и друзей. Сэнди собиралась направить его к нужным людям и пообещала принести фотографии мужа, обучающего детей кататься на коньках, кормящего индюков на ферме в Орегоне и обучающего щенка голубого кэрри различным штукам.
Все воскресенье Квиллеру казалось, будто его усы передают ему какое-то сообщение. Или они просто нуждались в стрижке? В любом случае их хозяин чувствовал, что предстоящая неделя преподнесет ему какой-то сюрприз. Будет он приятным или наоборот – об этом источник информации не сообщал.
Наступило утро понедельника, и вместе с ним пришло сообщение с верхнего этажа. Квиллер как раз одевался и выбирал галстук, который бы одобрила Сэнди (темный сине-зеленый из клетчатой шерстяной шотландки), когда заметил на полу сложенный лист бумаги, наполовину просунутый под дверь. Он поднял его. Почерк был неудобочитаемым, словно детские каракули, а сообщение было кратким, с использованием аббревиатур: «Мр. К. ПЖЛ. ОТПР. КАССЕТЫ. А. Р. СОХР. ЗАП. – Д. Б. М.».
Квиллер не видел своего домовладельца с вечера пятницы. Тогда он перевез вещи из гостиницы и заплатил за новую квартиру за месяц вперед. Неопределенная надежда на то, что Маунтклеменс пригласит его на воскресный завтрак – возможно, яйца по-бенедиктински[2]2
Яйцо, сваренное «в мешочек», выложенное на тост и политое голландским соусом.
[Закрыть] или омлет с печенкой цыпленка, – улетучилась. Как оказалось, общаться с ним в ближайшее время собирался только кот.
После расшифровки записки Квиллер открыл дверь и на полу холла обнаружил ожидающие его кассеты. Он доставил их Арчи Райкеру, но про себя подумал, что просьба была странной и отнюдь не обязательной: в редакции «Прибоя» сидело множество курьеров, ожидавших поручения. Арчи спросил:
– Ну как, очерк о Кэле Галопее продвигается?
– Сегодня у меня ленч с миссис Галопей. Готова ли газета оплатить за него по счету?
– Конечно, редакция разорится на парочку баксов.
– Не подскажешь хорошее место, куда можно было бы сводить ее? Что-нибудь разэтакое?
– Почему бы тебе не спросить об этом у голодных фотографов? Они постоянно заставляют газету раскошеливаться.
В фотолаборатории Квиллер обнаружил шесть пар ног, лежащих на письменных столах, столиках, корзинах для мусора и набитых бумагами ящиках в ожидании вызова или момента, пока не высохнут отпечатки в лаборатории.
Квиллер спросил:
– Вы не подскажете мне хорошее местечко, куда можно было бы сводить кое-кого для того, чтобы взять интервью?
– Кто будет платить?
– «Прибой».
– Трактир телячьих отбивных! – в один голос ответили фотографы.
– Отбивной филей там весит фунт! – сообщил один.
– Пирог с сыром там толщиной в четыре дюйма!
– Они там еще готовят двойную отбивную из ягненка, размером с подошву моего ботинка!
Все это Квиллеру очень понравилось.
Трактир телячьих отбивных размещался в районе консервной фабрики, и характерный запах просачивался в зал, перебивая даже сигаретный дым.
– О, какое замечательное место! – воскликнула Сандра Галопей. – Как мило с твоей стороны привести меня сюда. Тут так много мужчин. Обожаю мужчин!
Мужчины ее тоже обожали. Ее красная шляпка, гордо увенчанная черным петушиным хвостом, находилась в центре внимания. Она заказала устриц, каковых, впрочем, в трактире телячьих отбивных не оказалось, поэтому Сэнди пришлось утешить себя бокалом шампанского. С каждым глотком ее смех становился все более резким, резонирующим среди белых кафельных стен трактира, и энтузиазм ее аудитории уменьшался с каждой минутой.
– Джим, дорогой, ты должен лететь со мной на Карибское море, на мой остров, на следующей неделе, когда Кэл уедет в Европу. У меня собственный самолет. Это будет забавно, не так ли?
Однако необходимой информации Квиллер так и не смог от нее добиться, а фотографии ее мужа были практически непригодны для использования.
Отбивная из ягненка действительно была такой же большой, как подошва ботинка фотографа, и… такой же вкусной. Официантки, как больничные сиделки одетые в униформу, пользовались большим успехом, чем ликер. В общем, ленч не удался.
Вернувшись в редакцию, Квиллер выслушал по телефону поток жалоб по адресу Маунтклеменса и его критического обзора в воскресном выпуске газеты. Специалиста по акварелям он назвал маляром-отделочником в расстроенных чувствах – друзья и родственники художника аннулировали подписку на «Дневной прибой», чтобы наказать газету.
Определенно, этот понедельник выдался для Квиллера неудачным. В конце бесконечно тянущегося дня он забрел в пресс-клуб, чтобы пообедать, и Бруно, принеся неизменный томатный сок, спросил:
– Я слышал, вы переехали жить к Маунтклеменсу?
– Я снял одну из его свободных квартир, – резко ответил Квиллер. – Вам что-то не нравится?
– Да нет, я думаю, все будет в порядке, пока он не начнет избавляться от вас.
Затем Одд Банзен с осуждающей гримасой на лице сказал:
– Я слышал, что старина Маунти уже начал давать тебе поручения?
Когда Квиллер вернулся домой, у него окончательно испортилось настроение: под дверью его комнаты лежала очередная записка. «Мр. К., – гласила она, – ЗАБЕР. БИЛ. НА САМОЛ. – ЗАБРОН. НА СР. 15:00 НА Н. И. – ИЗН. МОЙ. СЧ… – Д. Б. М.».
Усы Квиллера ощетинились. Правда, билетные кассы авиакомпании находились через дорогу от «Прибоя» и забрать билет на самолет было, в сущности, небольшой услугой Маунтклеменсу за его великолепный обед. Грубый тон – вот что раздражало его в этой записке. Или это был приказ? Неужели Маунтклеменс думал, что стал боссом Квиллера?
Следующий день оказался вторником. Билет на самолет был заказан на среду. У Квиллера уже не оставалось времени на раздумья, и, ворча про себя, следующим утром по дороге на работу он зашел и забрал билет.
Позже, в тот же день, Одд Банзен встретил его в лифте и спросил:
– Ты куда-нибудь улетаешь?
– Нет, а почему ты спрашиваешь?
– Я просто видел, как ты ходил в билетные кассы авиакомпании. Вот я и подумал, что ты улетаешь. – Потом добавил язвительно: – Только не говори мне, что ты опять бегал по поручению Маунтклеменса!
Квиллер разгладил свои усы костяшками пальцев и попытался не спеша обдумать тот факт, что природное любопытство и природная наблюдательность принесли фотографу интересные новости.
Когда он вечером пришел домой, под дверью его ждала третья записка. Выглядела она следующим образом: «Мр. К. – ПЖЛСТ. ЗАВТРАК У МН. В СР. 8.30 – Д. Б. М.».
В среду утром Квиллер с билетом на самолет поднялся по ступенькам и постучал в дверь Маунтклеменса.
– Доброе утро, мистер Квиллер, – приветствовал его критик, протягивая тонкую белую руку, левую руку. – Надеюсь, вы никуда не торопитесь. На завтрак у меня сегодня блюдо из яиц с приправами и сметаной, оно уже готово, только подогреть, если вы готовы подождать… И еще немного печени цыпленка и копченой свиной грудинки.
– Из-за всего этого я готов задержаться, – согласился Квиллер.
– Я накрыл стол в кухне, и мы можем не торопясь выпить компот из ананасов, следя одним глазом за сковородой. Мне очень повезло, на рынке удалось найти нежнейший ананас.
Критик был одет в шелковые брюки и короткий пиджак в восточном стиле. В воздухе витал аромат лимонной кожуры. Плетеные сандалии Маунтклеменса шлепали по полу, когда он ходил через холл на кухню и обратно.
Стены коридора были сплошь завешаны гобеленами, свитками папируса и картинами в рамах. Квиллер сделал замечание об их количестве.
– А также качестве, – внес поправку Маунтклеменс, на ходу касаясь рукой некоторых набросков. – Рембрандт… Гольбейн… Прекрасный Милле…
Кухня была большой, с тремя высокими узкими окнами. Бамбуковые жалюзи приглушали яркий дневной свет. Квиллер, вглядевшись, увидел сквозь них лестницу снаружи – очевидно, запасной пожарный выход, – ведущую вниз к вымощенному кирпичом внутреннему дворику. В аллее, находившейся за высокой стеной, он заметил крышу стоявшего там фургона.
– Это ваша машина? – спросил он.
– Этот чудо-раритет, – ответил Маунтклеменс, пожимая плечами, – принадлежит старьевщику, живущему по ту сторону аллеи. Если бы я держал машину, она должна была бы выглядеть несколько более гармонично, к примеру «ситроен». А пока я трачусь, разъезжая на такси.
В кухне творилось что-то невообразимое – из-за обилия античных статуэток, современной кухонной утвари и пучков высушенных трав.
– Я сам сушу свои травы, – объяснил Маунтклеменс. – Как вам нравятся ананасы, маринованные с небольшим количеством мяты? Я думаю, это придает фруктам совершенно новый вкус. Мяту я выращиваю в горшочке на подоконнике – главным образом для Као Ко Куна. Это его идея – сделать игрушку из пучка мяты, положив его в носок и привязав к нему веревку. В момент счастливого озарения мы назвали его Мятной Мышью. Несколько вольная интерпретация образа мыши, но это такой вид допущений, которые не претят его артистическому интеллекту.
Маунтклеменс левой рукой одновременно поставил в печь два разных блюда.
– А куда это подевался Коко? – полюбопытствовал Квиллер.
– Вам следовало бы почувствовать на себе его пристальный взгляд. Он следит за вами, лежа на верху холодильника, единственного снабженного подушкой холодильника к западу от Гудзона. Это его кровать. Он отказывается спать в любом другом месте.
Аромат свиной грудинки, трав и кофе распространился по кухне, и Коко, лежа на голубой подушке, которая так шла к его глазам, поднял нос, принюхиваясь. То же самое сделал и Квиллер.
– Что вы собираетесь делать с котом, – спросил он, – когда уедете в Нью-Йорк?
– О, это действительно проблема, – сказал критик. – Ему жизненно необходимо человеческое внимание. Не будет ли для вас слишком обременительным, если я попрошу вас готовить ему еду, пока я буду в отъезде? Я буду отсутствовать меньше недели. Кормить его нужно только дважды в день, и рацион довольно прост. В холодильнике лежит сырая говядина. Порежьте мясо на небольшие кусочки размером с боб, поместите в кастрюлю с небольшим количеством бульона и подогрейте. Щепотка соли и немного специй не будут лишними.
– Хорошо, – согласился Квиллер, допивая последний глоток ананасового компота с привкусом мяты.
– Для того чтобы облегчить себе задачу утром, когда вы торопитесь в редакцию, можете дать ему кусочек pâté de la maison[3]3
Pâtéde la maison – домашний паштет (фр.).
[Закрыть] вместо говядины. Перемена блюда будет для него полезна. Вы выпьете кофе сейчас или позже?
– Позже, – ответил Квиллер. – Хотя нет, я выпью его сейчас.
– Да, и потом еще один вопрос – относительно его ящика.
– Что это такое?
– Его ящик. Стоит в ванной. Он требует совсем немного ухода. Коко – очень чистоплотный кот. Песок для ящика в коробке из-под китайского чая, которую вы найдете на расстоянии одного фута от ванны. Хотите сахара или сливок?
– Спасибо, только сахар.
– Если погода будет не очень холодной, кот может немного размяться во внутреннем дворике. Предлагаю вам составить ему компанию. Обычно ему не хватает физической нагрузки, когда он просто бегает по верхнему этажу. Я оставлю дверь моей квартиры приоткрытой, чтобы он мог свободно входить и выходить. Для пущей безопасности я также оставлю вам ключ. Я могу быть вам чем-нибудь полезен в Нью-Йорке?
Квиллер только что отведал кусочек свиной грудинки, фаршированной печенью цыпленка с приправами, и в знак отрицания благородно мотнул головой. В этот момент он поймал на себе пристальный взгляд Као Ко Куна с холодильника. Кот медленно закрыл один глаз, несомненно ему подмигивая.
Семь
В среду вечером в пресс-клубе Квиллер сказал Арчи:
– У меня есть причина для недовольства.
– Я знаю, в чем дело. Вчера твою фамилию опять изобразили без «в», но мы это исправили во втором выпуске. Впредь я послежу, чтобы ты был Квиллером, а не Киллером.
– Но у меня есть еще одна претензия. Я, кажется, не подряжался служить ординарцем вашего художественного критика. Но мне представляется, что он думает именно так. Ты знаешь, что он сегодня вечером уезжает?
– Я так и думал, – сказал Арчи. – Материала на последних кассетах вполне достаточно для трех столбцов.
– Сначала я передал тебе от него эти кассеты. Затем забрал из офиса авиакомпании билет на трехчасовой самолет. И сейчас от меня ждут, что я буду менять песочек его коту.
– Подожди, пока об этом узнает Одд Банзен!
– Не говори ему! Проныра Банзен и так узнает окольными путями об этом достаточно быстро. Предполагается, что дважды в день я буду давать коту поесть, менять ему воду и следить за порядком в его ящике. Ты понимаешь, о каком ящике я говорю?
– Могу догадаться.
– Для меня это в новинку. Я думал, что коты для этих дел всегда бегают во двор.
– В контракте ничего не говорится о том, что репортеры должны обслуживать туалеты, – возмутился Арчи. – Почему ты не отказался?
– Маунтклеменс не дал мне такой возможности. Ну он и бестия! Когда я пришел к нему, он усадил меня на кухне и зачаровал свежим ананасом, жареной цыплячьей печенкой и яйцами в сметане. Это был нежнейший ананас. Ну что я мог поделать?
– Тебе придется выбирать между гордостью и обжорством, иного выхода нет. Разве ты не любишь кошек?
– Разумеется, я люблю животных. Однако этот кот в большей мере человек, чем многие из моих знакомых. Он заставляет меня испытывать неприятное чувство, будто он знает больше меня, при этом не говоря, что именно.
Арчи не поверил ему:
– Вокруг нашего дома все время бродят кошки. Дети приносят их домой. Однако ни одна из них не заставила меня испытывать комплекс неполноценности.
– Твои дети никогда не приносили домой сиамских котов.
– Потерпи еще три-четыре дня. Если будет невмоготу, мы пошлем туда печатника со степенью магистра. Уж с котом-то он управится мастерски!
– Тихо! Сюда идет Одд Банзен, – предупредил Квиллер.
Еще до того, как фотограф вошел, в воздухе распространился запах сигары и послышался его голос, жалующийся на плохую погоду.
Одд похлопал Квиллера по плечу и спросил:
– Это что у тебя на лацканах пиджака? Кошачья шерсть, или ты был на свидании с блондинкой, стриженной под «ежик»?
Квиллер расчесывал усы соломинкой для коктейля.
– Мне тут оставаться на ночь. У вас нет желания, парни, перекусить вместе со мной? – предложил Одд. – Я могу потратить на обед целый час.
– Я составлю тебе компанию, – ответил Квиллер.
Они нашли столик и ознакомились с меню. Одд заказал бифштекс, сделал комплимент официантке, а затем обратился к Квиллеру:
– Ну а ты еще не раскусил старину Маунти? Если бы я оскорблял всех подряд, как это делает он, я бы сгорел со стыда или со мной приключилось бы что-нибудь похуже. Как ему удается избегать неприятностей?
– Вседозволенность критика. К тому же газеты любят скандальных авторов.
– И как он умудряется добывать столько денег? Я слышал, что живет он очень неплохо. Много путешествует. Ездит на дорогой машине. Он не смог бы позволить себе этого на ту мелочь, которая перепадает ему от «Прибоя».
– Маунтклеменс не ездит на машине, – возразил Квиллер.
– Ездит, ездит. Я сам видел его за рулем сегодня утром.
– Но он сказал мне, что у него нет машины. Он ездит на такси.
– Может быть, у него и нет своей машины, но за рулем он иногда сидит.
– И как же, ты думаешь, он управляется с вождением?
– Запросто. Автоматическая коробка передач. Ты что, никогда не управлял одной рукой? Ты, должно быть, неважный любовник. Я обычно одной рукой управляю, переключаю скорости и ем хот-дог одновременно.
– У меня тоже есть несколько вопросов, – сказал Квиллер. – Так ли в действительности плохи местные художники, как говорит Маунтклеменс? Или он обыкновенный жулик, как думают художники? Маунтклеменс сказал, что Галопей – шарлатан. Галопей говорит, что полотна Зои Ламбрет – не что иное, как профанация. Зоя считает, что Сэнди Галопей ничего не смыслит в искусстве. Сэнди говорит, что Маунтклеменс безответствен. Маунтклеменс думает, что Фархор как директор музея некомпетентен. Фархор говорит, что Маунтклеменс дилетант. Маунтклеменс сказал, что Эрл Ламбрет трогателен. Ламбрет восхищается вкусом, честностью и последовательностью Маунтклеменса. Так что же… кто прав?
– Слушай, – сказал Одд, – кажется, мне передают сообщение.
Голос, бормочущий из системы оповещения, был едва различим из-за шума, царившего в баре.
– Да, это для меня, – подтвердил фотограф. – Должно быть, что-то случилось.
Он отправился к телефону, а Квиллер погрузился в раздумья относительно сложностей внутреннего мира искусства.
Одд Банзен вернулся из телефонной будки. Он был сильно взволнован. Квиллер подумал, что фотограф еще очень молод и прямо-таки загорается в случае какого-либо происшествия.
– У меня для тебя есть новости, – сообщил Одд, наклонившись над столом и понижая голос.
– Что случилось?
– Происшествие по твоей части.
– Что за происшествие?
– Убийство! Я сейчас же еду в галерею Ламбретов.
– Ламбрет! – Квиллер так быстро вскочил, что опрокинул стул. – Кто убит? Только не Зоя…
– Нет, ее муж.
– Тебе известно, как это произошло?
– Сказали, что он заколот. Хочешь поехать со мной? Я сообщил начальству, что ты здесь, и они просили передать, что было бы неплохо, если бы ты освещал это происшествие. Кенден уехал, а оба репортера заняты.
– Отлично, я еду.
– Лучше перезвони им и скажи, что согласен. Моя машина на улице.
Когда Квиллер и Банзен остановились напротив галереи Ламбретов, на улице царила неестественная тишина. Финансовый район обычно пустел после половины шестого, и даже такое происшествие, как убийство, не смогло собрать толпу народа. Пронзительный холодный ветер дул вдоль ущелья, образованного близко стоящими бизнес-центрами, и только несколько дрожащих бродяг мерзли на тротуаре, но и они вскоре ушли. Улица стала совершенно безлюдной. Отдельные голоса звучали в этой тишине необычно громко.
Квиллер представился полицейскому, стоявшему в дверях. Ценные предметы искусства и роскошная мебель галереи создавали дисгармонию с наводнившими помещение незваными гостями. Полицейский фотограф щелкал камерой перед варварски изувеченными полотнами.
Банзен увидел инспектора из полицейского участка и Хеймса, детектива из отдела по расследованию убийств. Хеймс кивнул им и ткнул пальцем вверх.
Квиллер начал было подниматься по винтовой лестнице, но затем отступил, давая дорогу мужчине, искавшему отпечатки пальцев и теперь спускавшемуся в холл. Он разговаривал сам с собой: «Как они смогут пронести тело на носилках по этой лестнице? Им придется опускать его через окно».
Резкий голос наверху произнес:
– Поднимайтесь, ребята. Внизу вы будете путаться под ногами. Давайте пробирайтесь.
– Это Войцек из отдела по расследованию убийств, – сообщил Банзен. – С этим будь начеку.
Мастерская по изготовлению рам выглядела почти такой же, какой ее запомнил Квиллер, за исключением людей с полицейскими значками, фотоаппаратами и блокнотами. На пороге офиса Ламбрета стоял полицейский, вглядывающийся в каждого входящего. За его спиной Квиллер увидел совершенно разгромленный офис. Тело лежало на полу около письменного стола.
Квиллер подошел к Войцеку, достал из кармана и раскрыл небольшой блокнот:
– Убийца известен?
– Нет, – ответил детектив.
– Жертвой убийства стал Эрл Ламбрет, директор галереи?
– Верно.
– Орудие убийства?
– Заколот каким-то острым инструментом из мастерской. Острым резцом.
– Куда был нанесен удар?
– В горло. Очень чистая работа.
– Где было обнаружено тело?
– В его офисе.
– Кем?
– Женой убитого, Зоей.
Квиллер судорожно вздохнул и нахмурился.
– Имя произносится З-О-Я, – сообщил детектив.
– Я знаю. Какие-нибудь признаки борьбы?
– Офис практически перевернут вверх дном.
– Что насчет акта вандализма в галерее?
– Повреждено несколько полотен. Разбита статуя. Внизу вы сами можете все увидеть.
– В какое время все это случилось?
– Электрические часы на столе остановились в четверть седьмого.
– В это время галерея была закрыта?
– Верно.
– Есть какие-нибудь следы взлома?
– Парадную дверь мы обнаружили открытой. Миссис Ламбрет не обратила внимания, была ли закрыта дверь, ведущая в аллею.
– Что-нибудь украдено?
– Ничего такого, что было бы сразу замечено. – Войцек собрался уходить. – Это все, что нам пока известно.
– Еще один вопрос. Вы кого-нибудь подозреваете?
– Нет.
Внизу, пока Банзен бродил, делая снимки, Квиллер изучал повреждения.
Два полотна, написанные маслом, были разрезаны по диагонали каким-то острым предметом. Картина в раме лежала на полу, стекло было разбито, как будто его продавил каблук. Скульптура из глины красноватого оттенка, казалось, была специально сброшена с мраморной крышки столика; на крышке виднелись царапины.
Полотна, написанные Зоей Ламбрет и Скрано, единственные, с которыми детально ознакомился Квиллер во время первого посещения галереи, не были повреждены.
Он припомнил скульптуру, которую видел во время своего предыдущего визита. Продолговатой формы фигура со случайно на первый взгляд расположенными выпуклостями в конце концов оказалась женской. Табличка, оставшаяся на пьедестале, гласила: «Ева, работа Ригза, глина».
Лежащую на полу акварель Квиллер на прошлой неделе не видел. Картина напоминала зигзагообразную головоломку из множества цветов – просто приятный для глаза узор. Она носила название «Внутреннее», имя художника было Мэри О.
Квиллер внимательно изучил полотна, написанные маслом. Они представляли собой волнистые линии, нанесенные широкими мазками на белом фоне. Цвета были самые разнообразные: красный, пурпурный, оранжевый, розовый, – и казалось, что полотна буквально вибрируют, как натянутая струна.
Квиллер задумался: «Неужели на эти расшатывающие нервы образчики современного искусства находятся покупатели?» Лично он предпочитал своего второразрядного Моне.
Подойдя ближе, чтобы рассмотреть таблички, он увидел, что одна картина носила название «Пляжная сцена № 3», работа Милтона О. Другая, «Пляжная сцена № 2», – того же автора. В любом случае таблички с названиями были полезны для понимания картин. Картины начали напоминать Квиллеру марево жары и волны, набегающие на горячий песок.