Текст книги "Затмение Луны и Солнца"

Автор книги: Лидия Лесная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Лидия Лесная
ЗАТМЕНИЕ ЛУНЫ И СОЛНЦА

ЧТО БОЛЬШЕ – ЯБЛОКО ИЛИ ЛУНА?

Хороший парень был Василий Спирин, а только спорщик отчаянный. Что ему ни скажи, он все:

– Нет, быть этого не может.

– Да как же, – отвечают ему, – быть не может, если я своими глазами видал?

– Ты видал, – говорит Василий, – стало-быть, ты и верь, а я не видал – и не верю.

И все-то ему надо было своими глазами увидать и своим умом понять: ничего на веру не брал. Такой уж парень был – недоверчивый.

Такой и с малолетства был, таким и вырос. Лет ему без малого восемнадцать; другие об эту пору уже своим хозяйством обзаводятся, а он ни о чем таком и думать не думает. До работы, – нельзя сказать, – парень жадный, работник хороший: и в поле, и на покосе, и по дому все наладит в лучшем виде, но зато в свободное время ни с девушками не погуляет, ни с гармошкой не пройдется, одно дело знает-книжку читать. Выучил его грамоте отпускник один. И не то, чтобы, сказать, выучил, а просто буквы показал. Читать Василий выучился сам. И после того, как едет мать в город с молоком да со сметаной, он одну бутылку помечает буквой В.

– Вот, – говорит, – мама, гляди: это моя бутылка. Если ты эту бутылку продашь, так на 10 копеек мне книжку купи.

И мать – ничего, привозила. Только хороших дешевых книг не было, всякую чушь возила она. А потом появились книги по 8 коп., по 10 коп., по 15 коп. А еще погодя, изба-читальня в соседней деревне открылась, и стал Василий там книги получать.

Прошлым летом случилось так, что приехал в деревню к отцу своему, крестьянину, горожанин один, учитель городской, приехал ребят учить.

Тут мой Василий к нему и присосался.

Так за ним по следам и ходит. Глядя на него, еще двое-трое пристали, кружок составили. И такие у них пошли беседы, что ночи напролет не спят, бывало, – все наговориться не могут.

А началось вот с чего.

Поехал Василий с отцом своим, Пантелеем Семенычем, на дальний остров на рыбалку. Яков Иваныч, учитель, напросился с ними. Поставили парусок, сиверко дул вовсю, и лодка заскользила, что пароход.

Вставили парусок, и лодка заскользила…

На остров приехали к ночи, темно стало. Костер в темноте развели.

А попозже луна взошла, и сразу посветлели вода и лес – все как на ладони видать, а в воде луна, как в зеркале, серебрится.

Поглядел Василий в воду и говорит:

– Луна в воде купается. Вот попью воды и проглочу луну.

А Яков Иваныч ему отвечает:

– Как тот осел.

– Какой осел?

– А это, знаешь, в древности был такой случай:. стоял осел у реки и пил воду, а в воде луна отражалась. В это время случилось лунное затмение. Увидали люди, что луна пропала и закричали: «осел луну проглотил!» Переполох пошел страшный, потому что на-стояще никто тогда не знал, отчего оно бывает, затмение-то это самое. Заметались люди, завопили: «пороть брюхо ослу, спасать луну!» Распороть брюхо не успели, как луна – вот она, опять на месте!

Пантелей Семеныч рассмеялся, а Василий говорит:

– А что ж? Почему ослу было и не проглотить луну? И вся-то она с яблоко.

– С яблоко? – хохочет. Яков Иваныч. – Вот так грамотей! А еще книги читаешь! Знаешь ли ты, сколько верст или километров у луны в поперечнике будет? Знаешь или нет?

– Нет, не знаю, о луне я ничего никогда не читал.

– Так я тебе скажу: около трех тысяч пятисот километров. Если бы мы стали поперек луны укладывать яблоки, нам понадобилось бы десять товарных поездов, груженных одними яблоками. А ты знаешь, товарные поезда какие? Вагонов по тридцать, а в вагоне по тысяче пудов груза.

Василий помолчал, кинул с размаху камушек в воду, будто хотел зашибить эту самую лупу, а потом ответил:

– Нет! Не может этого быть.

– Как так не может быть? Ты уж мне поверь, ведь все это высчитано.

– Зачем я стану вам верить? В руках вы что ли луну держали? Почем вы знаете, что она такая?

– Чтобы измерить, не надо в руках держать, можно мерить издали.

– Не может этого быть..

– Как так не может быть? Все это делают.

– Значит, и я могу?

– И ты можешь.

– Вот ежели измерю сам, тогда и поверю.

Стало светать. Луна побледнела, а тучки на востоке порозовели.

– Пора, – сказал Пантелей Семеныч и встал, – клев сейчас начнется.

Загасили костер, котелок ополоснули, уселись в лодку, отчалили.

– Ладно, – усмехнулся Василий, – теперь я вам покою не дам, пока вы меня не научите, как мерить.

– Вот щуку пудовую поймаем, вернемся на остров, ушицы поедим, тогда и поговорим.

КАК ФУРАЖКУ ПЯТАКОМ СМЕРИТЬ

Клев был отличный, только клевала все больше мелочь: окуньки да щучонка попалась одна, фунта в полтора весом. Как солнце взошло, рыбаки наши снова на берег вернулись. Двое сели на бережку рыбу чистить, а Пантелей Семеныч пошел за сучьями для костра.

Василий выпотрошил щуку, вытер руки и встал.

– А ну-ка, Яков Иваныч, показывай измерение.

– Милый человек, дай дух перевести… Рыбу вычистить тоже ведь надо…

– Ладно. Поспеет рыба, – упрямился Василий.

И вдруг распетушился:

– Нет, уж ты, Яков Иваныч, не отбрыкивайся… Дал слово – держи.

– Вот чудак… так разве ж я…

Василий без всяких разговоров отнял у него нож и рыбу, ухватил его подмышку и стал подымать с земли. Тот смеялся, упираясь, но делать нечего – пришлось покориться. Яков Иваныч вынул из кармана пятак.

– Гляди. Я измерю свою фуражку этим пятаком, только измерять буду вот как: пятак останется у меня в руках, а фуражка будет вдали. Скажем, что фуражка – это наша луна. И вот гляди, как я, не дотрагиваясь до луны, узнаю ее величину.

Яков Иваныч повесил фуражку на сучок. Потом отошел назад на несколько шагов и стал вытягивать вперед руку с пятаком, стараясь закрыть от своих глаз фуражку. А глядел правым глазом, левый закрыл.

– Видишь, Василий, я стараюсь поставить монету так, чтобы она закрыла фуражку. Если я ее далеко от себя держу, то она не закрывает фуражку: крайчик ее мне виден, а когда руку я сгибаю, и пятак ближе к моим глазам, фуражка совсем закрыта. Вот, теперь я ее совсем не вижу. Возьми-ка, Вася, удочку и смерь удилищем, как далеко от моего глаза пятак и как далеко фуражка.

Василий смерил.

Вышло, что до пятака кусок удилища, а до фуражки как раз целое удилище.

– И теперь что же? – спросил он.

– А теперь, значит, вот что: во сколько раз фуражка дальше, во столько раз она и больше. Давай смерим.

Смерили. Оказалось в шесть раз дальше, и фуражка в поперечнике вышла, примерно, в шесть раз больше пятака.

– Ну, примерно, – недовольно пробормотал Василий, – примерно – это не дело.

– Видишь, хитрый какой! А ты бы хотел, чтобы не аршином, а удочкой мерить, да чтобы тебе точка в точку все доказать? На то приборы измерительные есть. Там, братец мой, крупинки не пропадет, все он тебе точно измерит, а сейчас и не в точности суть. Я хотел только тебе показать, что, не трогая фуражки руками, я могу ее величину узнать. И показал.

Но Василий не сдавался.

– Показали, потому что мы удочкой могли смерить расстояние. А если мы хотим узнать, какая луна, велика ли она, так ведь удочкой, я думаю, до неба не дотянешься.

– В этом ты прав. Молодец, парень: котелок у тебя варит. А ученые люди, братец, не хуже тебя соображали: и узнали расстояние до луны.

– На поезде туда съездили? – съязвил Василий.

– Эх, ты, голова! Да знаешь, сколько бы ехать надо было, если бы туда поезда ходили? На самом скором поезде, который сто верст в час делает, надо было бы пять месяцев ехать без остановки. Но поезда на луну, конечно, не ходят, и даже на самолете туда не летают. А ученые, сидя на нашей старухе – земле, узнали, как далеко от нее до луны.

– Расскажите как.

В это время Пантелей Семеныч возвратился, неся огромный ворох сучьев.

– Это что же такое? Василий, что же рыба-то? А?

– Рыба?

Василий сразу и не вспомнил, о какой рыбе речь идет, а Яков Иваныч только посмеивался, глядя на него.

– Вы его не спрашивайте, Пантелей Семеныч, он только что с луны свалился, а там рыбы нет: подохла она там давно.

Но Василий уже опомнился и кинулся поскорей чистить окуньков, которые грудой лежали на траве.

– Долго ли вычистить? Пока ты костер разведешь, все и готово будет.

Пока уха варилась, Яков Иваныч продолжал свой рассказ.

– Сейчас покажу тебе, примерно, как можно расстояние измерить.

– Опять примерно?

– Конечно. Для того, чтобы точно измерить, и понимать точное измерение, надо много и долго учиться. А так с налету, только примерно и молено понять. Пантелей Семеныч, идите к нам, будем вместе мерить.

– Чего это?

– Расстояние вон до того дерева, до березы сухой, видите, в конце поляны стоит?

– Как же я вам помочь могу? Шагать, что ли, к березе-то к этой?

– Нет, шагать не надо. Дайте нам бечевочку, найдется у вас?

– Бечевку можно дать, от блесны отвяжу, хорошая бечевка, крепкая.

– Крепкая – неважно. Была бы она метров пять длиной, и хватит с нас.

– Чего это метров? Я на метры не знаю, а что сажень десять в ней есть, так это верно.

– Сажень, примерно, два метра. Значит, веревки у вас больше, чем надо.

– Так… – сообразил Пантелей Семеныч, отвязывая бечевку. – Еще чего вам надо?

– Еще бы нам две трубочки какие-нибудь.

– Вот уж чего нет, так уж нет, трубочками не богат, я собачьи ножки курю, из газеты скручиваю.

– Да я не о таких трубках говорю, мне надо глазами сквозь глядеть. Из бумаги бы свернул, да бумаги нет с собой.

– Из бересты нельзя ли?

– Вали из бересты, ладно, – ответил Яков Иваныч и вдруг спохватился: – погоди, есть у меня бумага, я забыл, в кармане тетрадка у меня есть!

Он достал тетрадку, свернул две трубки, оставив только самую узкую дырочку, чтобы глазом сквозь видно было. Потом привязал одну трубку к веревке и стал мерить от нее по веревке пальцами.

Привязал одну трубку к веревке и стал мерить от нее по веревке.

– Чего это вы так рукой меряете? Что ваша рука вроде аршина, что ли? – спросил Василий.

– Конечно. От кончика большого пальца до кончика среднего 20 сантиметров. Стало-быть, если я пять раз так отложу по веревке – у меня метр получится. Теперь гляди: я отмеряю пять метров и тут вторую трубку привязываю.

– А это для чего?

– Сейчас увидишь. Бери в руки одну трубку, а вы, Пантелей Семеныч, берите другую. Станьте так, чтобы веревку натянуть, и оба глядите одним глазом сквозь трубку на сухую березу.

– Оба глядите одним глазом сквозь трубку на березу.

Видна вам береза?

– Видна.

– Не двигайтесь, погодите, мне надо в тетрадке нарисовать, как у вас трубки направлены. Глядите, я рисую в тетрадке нашу веревку, только делаю ее в 25 раз короче, чем она на самом деле. Теперь я подведу тетрадку под твою трубку, Василий, и нарисую, как она от веревки отклоняется, нарисую угол этот самый, что между трубкой и веревкой. Теперь, на другом конце нарисованной моей веревки я наведу твой угол, Пантелей Семеныч.

И Яков Иваныч, подставляя тетрадку по очереди под трубки, начертил карандашом углы, которые между трубками и веревкой образовались.

– Как ваши трубки идут вкось, так я на бумаге точно поставил вкось две черты. Теперь глядите: вот на бумаге наша веревка, вот – наши трубки.

Вот на бумаге наша веревка, береза и трубки.

Глаза смотрели с разных концов, а сошлись на березе. В этом месте стоит наша береза. Смерим теперь сколько в тетрадке от веревки до березы? Примерно, 50 сантиметров. А на самом деле должно быть в 25 раз больше, т. е. 12 1/2 метров, потому что веревка наша в моей тетрадке в 25 раз меньше настоящей веревки, и весь этот треугольник получился в 26 раз меньше. Теперь, Василий, проверь меня: я говорю, что до березы 12 1/2 метров, т. е. шагов 18. Ну, шагай! Проверяй, правду ли я говорю.

Василий зашагал.

– 17 шагов! – закричал он, – ошиблись!

– Ошибка есть, потому что шаг твой не измерен, да и все наши трубки и веревки неточны. Все примерно. Один шаг не ошибка, когда так меришь, как мы.

– Ну, ладно, – согласился Василий, – верю, что до луны можно поточнее расстояние измерить. Поездом, говорите, пять месяцев надо бы ехать? Верю вам. А до солнца сколько?

– До солнца двести лет надо бы ехать, вот как оно далеко!

– Этак, пожалуй, за всю жизнь на билет не заработать, – сказал Пантелей Семеныч.

– Билет на луну и то тысяч семь стоил бы, по две копейки за километр считая. А чтобы до солнца доехать, миллиона три пришлось бы заплатить.

– Вот его куда угнало.

– Потому оно кажется нам таким маленьким, что далеко. А ведь на самом-то деле, если измерить его поперек, так окажется, что оно в сто десять раз больше нашей земли, а ведь земля-то в поперечнике – двенадцать тысяч километров.

– Примерно? – шутя спросил Василий.

– Нет, – улыбнулся Яков Иваныч, – уж это точно, почти совсем точно.

ОПЯТЬ ПРО ОСЛА

Яков Иваныч сидел в горнице и пил чай. На дворе было холодно, шел дождь и выходить не хотелось. Вдруг в оконце кто то постучался. Яков Иваныч подошел к окну и, глядя во тьму, спросил:

– Кто это? Не вижу.

– Впустите нас, Яков Иваныч, это мы!

Оказались Василий с отцом, Сергей Старцев и Окулькин, – товарищи Василия.

– Пожалуйте. Чайку вместе попьем.

– Спасибо, нам не до чаю. Дело есть.

– А что такое?

– Мы с отцом заспорили чуть не до драки. Разреши наш спор.

– О чем же?

– Отец говорит, что в четырнадцатом году, перед войной было затмение солнца и оттого война произошла. А я говорю, что не может этого быть, чтобы солнце нашими делами занималось. Да и не живое оно вовсе, солнце-то, что оно может в войне понимать? «А зачем же, – спрашивает он, – затмилось солнце?» А я говорю: наверно загасло, а потом снова загорелось. Он не верит. А Сережка Старцев его сторону держит, говорит к несчастью затмения бывают, это уж всегда. Как по-вашему, кто прав, а?

– Никто.

– А в чем же правда?

– Вот в чем.

Яков Иваныч подошел к стене, на которой висела лампочка, и заслонил ее раскрытой книгой.

– Что, темно?

– Темно, – ответил Василий и сразу же догадался – это вот и есть затмение, когда что-то закрывает солнце?

– Верно. Это и есть затмение.

– А что же закрывает его от нас?

– Луна.

– Вы ведь говорили, что луна совсем махонькая перед солнцем. Так, как же так? Как она его закрыть может?

– А разве пятак не махонький перед фуражкой, однако, он закрывает ее, если стоит перед твоими глазами.

– Правда, луна ведь ближе к нам, оттого она и закрыть может.

А если Пантелей Семеныч так про затмение думает, то это и неудивительно. Откуда же ему знать? Древние люди думали даже, что затмение делает чудовище, которое гонится по небу за солнцем и хватает его, хочет проглотить. Они начинали во время затмения кричать, бить палками в медную посуду, подымали страшный грохот, чтобы напугать и прогнать чудовище.

Пантелей Семеныч добродушно усмехнулся.

– Вот, выходит, что я древний человек и есть. Помнишь, как ты про осла рассказывал, что брюхо ему пороть собирались люди? Может, и я бы поверил, что осел луну проглотил: я темный человек.

– Хочешь, расскажу тебе, что от темноты бывало в старину?

– Расскажи, расскажи…

– Так вы присядьте, ребятки, чаю попьем, покалякаем.

Все уселись к столу, и старушка Марфа Тимофеевна, мать Якова Иваныча, налила чаю и калиток на тарелку положила.

Вот, что рассказал Яков Иваныч.

МАТЬ-УБИЙЦА

В том, что древние люди верили во всяких чудовищ, которые по небу летают и поедают луну и солнце, ничего особенного нет: еще мало было ученых людей, наука только рождалась. Но в наше время уже как-то смешно, видеть людей, которые верят в чертей и во всякую чепуху. А между тем, я сам видел такую женщину, оголтелую, – такой случай с ней, которому и поверить трудно. В древности бывало, что полководец не шел воевать, испугавшись затмения, и враг брал его в плен голыми руками; бывало, что люди кидались в воду со страха и тонули. Один богатый торговец в Африке, пользуясь затмением, негров обжулил: он узнал от ученых, что должно наступить затмение и сказал неграм: «по моему приказу солнце пропадет и навсегда наступит ночь». Они стали его умолять, чтобы он не губил солнца. А он им в ответ: «принесите мне самых драгоценных бриллиантов и жемчугов, может, я вас тогда помилую». Началось затмение, и бедные негры со всех ног кинулись к богачу, принесли ему добытые тяжелым трудом драгоценности и упали на колени, умоляя вернуть солнце. Затмение солнца, конечно, скоро кончилось само собой, а богач показал неграм на небо и говорит: «хорошо, я согласен, давайте камни драгоценные, я возвращаю вам солнце». А в другой раз один знаменитый путешественник попал на остров к дикарям, которые не хотели дать никакой пищи ни ему, ни его спутникам. Был конец февраля. А он был ученый, этот путешественник, и знал по вычислениям, что 1 марта должно быть затмение солнца. Он и говорит дикарям: «если вы мне не дадите пищи, я закрою завтра солнце и не позволю ему освещать вас». На другой день было 1 марта, и началось затмение. Когда дикари увидели, что черный кружок надвигается на солнце. они перепугались и принесли множество всякой еды. Так путешественник спас себя и товарищей от голодной смерти.

– А почему кружок надвигается на солнце? – спросил Сергей.

– Потому, что солнце закрывается во время затмения луной, а луна круглая.

– Яков Иваныч, скажи-ка, – обратился к учителю Пантелей Семеныч, – как мог ученый знать, что вот в такой день наступит затмение? Я не стану спорить с тобой, что затмение находит от луны, тебе видней, конечно, может оно и так. но только знать этого накануне никто не может, я думаю.

– Чудак ты человек, – рассмеялся Яков Иваныч, – какой мне расчет обманывать тебя? Ученые не только накануне знают о том, что затмение случится, они знают это за много лет вперед. Высчитано уже давно, что каждые восемнадцать лет и десять или одиннадцать дней бывает сорок одно солнечное и двадцать девять лунных затмений.

– Ох, трудно поверить, трудно!

– Был бы ты грамотный, Пантелей Семеныч, я бы тебе показал старый журнал, в 16-м году напечатанный, – там точно указано, что в такой-то день в 18-м году будет затмение. За два года раньше предсказано было.

– И затмение было?

– Конечно, было. Ученые за много лет, заранее знали, что в 14-м году, 8 августа случится затмение и оно случилось день в день, как было сказано, минута в минуту. Знают не только время, но и место, где будет оно полнее видно. И это очень важно знать заранее, потому что можно приготовить все нужные для наблюдений инструменты и поехать в те места, где оно лучше видно. А во время затмения ученые рассматривают солнечную корону, т. е. лучи света вокруг темного пятна, изучают ее и по ней узнают о солнце многое, чего иначе нельзя было бы узнать. А в Германии, знаете, насколько вперед высчитали затмения? – На 8000 лет!

– Чудно! Как же узнают-то они?

– Это не так трудно высчитать по движению луны и земли.

Пантелей Семеныч рассмеялся.

– Вот что значит язык у тебя без костей! Чего сболтнул! «Движение земли», говорит… Хотел сказать «солнца», а сгоряча и землю уж задвигал.

– Нет, я не сгоряча, оно так и есть. Движется не солнце, а земля. Солнце стоит неподвижно.

Тут рассмеялась уж и молодежь.

– Чему вы смеетесь, ребята?

– Ну, и комедный же ты человек! – откликнулась с лежанки старушка, которая в дождливые дни топила печку и спала на лежанке – ноги у нее ломило от ревматизма. – Как же не смеяться? Будто мы солнца не видели и не знаем, как оно восходит, как по небу к закату перекатывается? И на земле, слава создателю, не первый год живем и никуда не уехали с землей-то.

Все опять рассмеялись.

– Чем смеяться, дайте мне лучше объяснить…

– Ну, ребята, – рассердился Василий, – надо раньше об одном кончить, а потом уж и о другом говорить. Дайте досказать Яков Иванычу о затмении. Он начал историю рассказывать, а из-за вас своротил в сторону… Доскажите, Яков Иваныч, прежде про затмение.

И Яков Иваныч снова начал свой прерванный рассказ.

– Стало-быть, говорю я, в древности люди боялись затмения, всякие небылицы сочиняли. Но в наше время, думал я, темных людей все меньше становится, и дикарей не встретишь. На поверку вышло иначе. Было это в 14 году. Я ехал накануне затмения пароходом по Азовскому морю. На пароходе было много пассажиров, которые целый день толкались на палубе, потому что всем хотелось поговорить о завтрашнем солнечном затмении. Одолевали и любопытство, и какой-то страх. Беспокоились, как бы тучи не надвинулись, как бы дождь не пошел. Среди пассажиров было двое ученых (астрономы они называются, наблюдатели небесных светил). Везли они с собой подзорную трубу с темным стеклом, сквозь которую можно видеть все в увеличенном виде и глаз не испортить. Советовали они пассажирам закоптить куски простого стекла, чтобы наблюдать затмение, не портя глаз, и целый день все ходили с черными руками, коптя стекла над свечками. А среди пассажиров третьего класса была одна женщина лет сорока с девочкой, дочерью. Она очень странно себя вела. То сидела особняком от всех, обняв девочку обеими руками, будто кто собирался отнять у нее дочь, то кидалась с расспросами о том, когда затмение начнется, да нельзя ли молебен отслужить и отвадить беду.

Она сидела особняком, обнявши девочку…

Плакала даже втихомолку и все крестилась. Ужасно испугала ее подзорная труба.

– Что это? Что это? Зачем бесовскую пушку принесли? – спрашивала она.

Ей объяснили, что это за инструмент.

– Грех, великий грех это… великий… – все шептала она.

А в чем грех? Что за грех? – Никто толком не мог от нее добиться. Всю ночь некоторые из пассажиров не ложились, ожидая рассвета. А та женщина уж, конечно, глаз не сомкнула – и мало того, что сама не спала, она и другим не давала спать, рассказывая, что было ей видение, и вот-вот сейчас все начнется…

– Да что начнется – то? – спросил я ее.

– Светопреставление. Сначала солнце померкнет, потом падут на землю огненные змеи, зажгутся все горы, море загорится, и все живое погибнет на земле.

– Да будет вам сказки рассказывать, людей смущать, – говорю я ей, – затмение произойдет тихо и мирно. Луна закроет солнце минуты на две, а потом солнце засияет в лучшем виде, и мы все пойдем к столу закусывать.

Куда там! Она и слушать меня не стала – убежала от меня, дочку потащила, старух собрала, стала с ними шептаться. Но вот – началось. Появилась тень, стало темнеть на земле. А по краю неба в это время будто заря разгоралась. Показались розовые облака. Вдруг – точно кто дунул на них и загасил, они пропали, а заря разгорелась ярче – внизу золотистая, потом зеленоватая, выше синяя. Черная тень закрывала солнце все больше, и все вокруг стало синевато-бурым. Как стало темнеть, послышались плач и причитания в той стороне, где находились женщина со старухами. Потом вдруг донеслись резкий крик и плач девочки.

– Ой, не хочу, не хочу! Пусти! Пусти, мама! Я боюсь…

Потом что-то бухнуло в воду, снова – крики и опять – плеск. Кто-то позвал на помощь, но все, занятые затмением, не глядели по сторонам и ничего сразу не могли понять. Потом начался переполох. С кормы кто-то кинулся спасать, хватали пробковые пояса – кто во что горазд, но никого не спасли. В это время затмение уже кончилось, и стали доискиваться, что случилось, расспрашивать очевидцев. Оказалось, что утопилась эта несчастная женщина: она так боялась «светопреставления», что предпочла лучше умереть, чем пережить его.

– Не хочу, – говорила она своим старухам, – не хочу дочку свою огненным змеям на поругание отдавать.

И бросила дочку в воду, а за ней и сама кинулась. Потом жизнь пошла своим чередом: солнце ясно светило, теплынь была, небо голубое. А они обе лежали мертвые на дне. Из-за чего, спрашивается?

Рассказ этот на всех нагнал печаль. Старушка на лежанке всплакнула даже.

– Д-да… бывает… – протянул Пантелей и встал. – Ну, ребята, двинем-ка по домам: спать пора…

– А про землю, Яков Иваныч, когда скажете? – спросил Василий.

– Хоть завтра. Будет погода, пойдем вместе в Лижму червяков копать, поговорим.

На прощанье Пантелей учителя поддразнивает:

– Вот что значит с умным человеком вечерок провести, вот я уж будто и не древний стал, а нонешний.