Текст книги "Том 19. Белые пелеринки"

Автор книги: Лидия Чарская

Услышав этот тон, это приказание, в первую минуту г-жа Бранд была так удивлена, что не могла произнести ни слова от изумления. С минуту она стояла истуканом, с полуоткрытым ртом, с вытаращенными глазами. И вдруг разразилась, как буря.

– Как ты смеешь говорит так со мною! – крикнула она. Потом, поборов злобу, приказала швейцару снять с «новенькой» шубку и галоши, и, ухватив Инну за руку, повлекла ее из вестибюля куда-то наверх, по широкой каменной лестнице.

Достигли они третьего этажа и вступили в длинный коридор, освещенный тремя-четырьмя висячими лампами. По обе стороны коридора находились двери, ведущие в дортуары, то есть спальни воспитанниц. Перед одною из них Эмилия Федоровна остановилась перевести дыхание, и, воспользовавшись этим, Инна подняла голову и прочла надпись на двери.

"Дортуар младшего класса".

Костлявые пальцы г-жи Бранд по-прежнему впивались в руку Южаночки. Потеряв всякое терпение, девочка изо всех сил дернула рукою:

– Да отпустите же меня наконец. Я не баран, которого тащат насильно!

– Ты не баран, а глупая, дерзкая девчонка, которую следует примерно наказать – прошипела г-жа Бранд и, широко распахнув дверь, втолкнула в нее Южаночку.

Девочка очутилась на пороге длинной комнаты, слабо освещенной зеленоватым светом ночника. Здесь стояло около сорока кроватей, уставленных четырьмя правильными рядами. На каждой из них лежала спящая фигурка, в белой кофточке и таком же чепце.

Что это были за фигурки, Южаночка не успела разглядеть, так как едва она очутилась в дортуаре, как Эмилия Федоровна схватила ее за плечи, подтащила к белевшейся в полумраке печке и, толкнув девочку лицом в угол между стеной и печкою, прошептала со злостью:

– Наконец-то я добралась до тебя! Я буду наказывать тебя до тех пор, пока ты окончательно не исправишься. Поняла? Не изволь же выходить из угла до тех пор, пока я не приду за тобою, – и, потрясая своим костлявым пальцем над черненькой головкой Южаночки, Эмилия Федоровна вышла из дортуара.

Глава 3

Песенка пробуждения. Новые подруги. Первый враг

Лишь только г-жа Бранд скрылась, девочка повернулась лицом к белым фигуркам, стараясь разглядеть их. Оказалось, что это были спящие девочки, приблизительно одного возраста с нею.

Инна обладала пылким воображением. В детстве она с увлечением слушала сказки, которые ей рассказывали покойные родители, няньки и ее верные друзья-солдатики.

Особенно запала ей в душу одна из них, в которой двенадцать спящих царевен, зачарованные злой колдуньей, просыпаются от песенки молодого пастушка, явившегося в темное подземелье Бабы-Яги.

И сейчас при виде темной огромной комнаты и стольких спящих девочек эта сказка неожиданно пришла на память Инне.

И веселая шаловливая мысль в тот же миг толкнулась в ее головку: уж не разыграть ли ей – Инне – роль освободителя-пастушка?

И прежде нежели здравый смысл пришел на помощь девочке, она скрестила руки на груди и запела негромким, мелодичным голоском:

 
В подземелье я стою,
Мою песенку пою…
Под чарующий напев
Встанет много спящих дев.
Пусть вспорхнут они как птички
Улетят из их темнички
Назло бабушке Яге,
Костяной кривой ноге,
Что девиц заворожила,
По кроваткам разложила.
В подземелье я стою,
Мою песенку пою.
Живо, девоньки, вставайте,
Злые чары разрушайте
Назло Бабушке Яге
Костяной кривой ноге.
 

– Кто это там поет? – произнес заспанный голос.

И с ближайшей к печке кровати поднялась кудлатая головка со съехавшим на затылок чепцом.

– Душки! Это привидение… Ай, как страшно! – пропищал другой голосок.

– Привидение в печке! Ай-яй, боюсь-боюсь!

– Это не привидение, а разбойник!

– Разбойник забрался в печку.

– Нет, нет! Он стоит около печки, я вижу его черную фигуру. Ай-ай-ай!

– Нет, это не разбойник. Разбойник не станет петь.

– И так хорошо петь. Так чудесно! – восторженно отозвался новый голосок.

– Слушай, если ты не разбойник и не привидение, то кто же ты там, фигура у печки?

– Да, да, кто ты? Кто ты? Говори скорее! – неслось изо всех углов спальни.

И вслед за этим какая-то белая тоненькая фигурка во весь рост вытянулась на постели, перескочила на высокий ночной столик, стоящий как раз под висящим ночником. К ночнику протянулась ручонка, и в тот же миг в дортуаре «младших» стало светло.

* * *

– Ах, что за красоточка-девочка!

– Это новенькая?

– Ты новенькая?

– Прелесть! Дуся! Очарованье! Позволь мне, душка, поцеловать тебя!

– Смотрите, душки, у нее волосы как смола!

– У нее смоляные кудри!

– А глаза точно две звезды!

– Савельева, ты могла бы не прибавлять «две». Всем известно, что трех глаз у людей не бывает.

– Не учи меня, Лина Фальк! Ты несносна!

– Mesdames, не ссорьтесь. Новенькая, как тебя зовут?

– Как твоя фамилия?

– Послушай, ты ужасно хорошенькая. Настоящий амурчик. И какая румяная! Мы все такие бледнуши перед тобой. А Фальк как та около тебя тень-тенью. Впрочем, Фальк первая ученица. Учится лучше всех.

– Оттого, что Фальк долбяшка. Пережевывает сто лет каждую строчку.

– Неправда, ты сама зубрила-мученица. Отвяжись от меня… Новенькая, отвечай же нам. Что же ты молчишь, как рыба?

Инна едва ли смогла сразу удовлетворит их любопытство. К тому же институтки, в свою очередь, завладели вниманием Инны. Таких девочек еще не видела Инна. Там, на далекой южной окраине, под горячими лучами солнца, среди благодатных условий природы, где прошло ее раннее детство, она видела здоровых, рослых, загорелых и румяных детей. Эти же девочки были такие худенькие-худенькие, изжелто-бледные, хрупкие и слабенькие на вид, точь-в-точь как чахлые северные цветочки. Правда, две-три из них казались толстушками, но те же бледные щеки, те же вялые руки и отпечаток усталости был виден и на их лицах. Крепкая, румяная, на диво здоровенькая Южаночка казалась настоящей красавицей среди них.

Оглядев наскоро своих новых подруг, Инна заявила, что ее фамилия Палтова, а прозвище Южаночка, что приехала она с Крысой из полка к дедушке и Сидоренко с дальней окраины России, и что не успела носа казать сюда, как уже была наказана Крысой.

– Южаночка! Какое прелестное, поэтичное имя! А зовут как? Инна? Чудесно тоже! А кто это Крыса?

– Южаночка! Южаночка! Ах, как это звучит хорошо! – восторгалась худенькая белокурая девочка с большими синими глазами.

– Да врет она все! И смеется над нами! – неожиданно рассердилась высокая, некрасивая Фальк с подслеповатыми глазками и золотушным лицом. – Не дает только спать по ночам – всех перебудила, бессовестная! Проучить бы ее хорошенько! – метнув сердитым взглядом по адресу Инны, заключила она.

– Ну, да! Так вот сейчас и проучить? Уж очень ты прытка, Каролина! – выступила вперед курносенькая, миловидная девочка и, бесцеремонно взяв Инну за руку, обратилась к ней:

– Послушай, новенькая, расскажи толком, какая Крыса наказала тебя?

Южаночка окинула взором вихрастую девочку и улыбнулась ей. Вихрастая очень понравилась ей.

– Меня наказала Крыса, то есть Эмилия Федоровна Бранд, разве вы не знаете ее? – в свою очередь обратилась с вопросом к толпившимся вокруг нее девочкам Инна.

– Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха! Слышите, месдамочки, это она нашу Мильку прозвала крысой, ха-ха-ха-ха!

Потом вихрастая девочка обвила рукою плечи Инны и, ласково заглянув ей в глаза, проговорила:

– Молодец Южаночка! Вот ведь как остроумно окрестила Мильку! Люблю за это! Молодчина! И я такая же! Познакомимся же: меня зовут Даня Верховская, а прозвали меня все эти, – тут курносенькая девочка бесцеремонно ткнула пальцем в подруг, – Щучкой. Зубы у меня, видишь ли, как у щуки, ну вот щучка и готова. У нас это просто делается, в один миг!

– А меня прозвали Цаплей. Моя фамилия Цаплина, а зовут Зоя! – И миловидная синеглазая белокурая девочка, только что громко восторгавшаяся наружностью Инны, выступила вперед.

– А я Гаврик! Шалунья Гаврик, честь имею представиться! – И откуда-то вынырнула необычайно живая, подвижная девчурка лет одиннадцати с бойким, задорным видом, с насмешливыми синими глазами и коротко остриженной под гребенку, как у мальчика, головой.

– Я – Жемчуженка!

– Я – Николаева!

– Савельева!

– Ланская!

Девочки теснились к новенькой, перебивая друг друга, засыпали ее вопросами. Одна только Фальк держалась в стороне. Ее лицо хранило на себе печать презрения и надменности. Неприятная гримаса то и дело морщила его.

– Надулась наша мышь на крупу, – поймав один из ее недоброжелательных взглядов, проговорила Гаврик. – Ты, Южаночка, остерегайся этой Линки. Она племянница крысы и то и дело к ней с доносами шлепает! Племянница, достойная тетушки… Кто из них лучше: Милька-Крыса или Фискалка-Фальк, ей-Богу, уж и не…

Но Гаврику не суждено было докончить фразы. Чьи-то легкие крадущиеся шаги послышались в коридоре. Девочки, как стая испуганных птиц, шарахнулись в стороны, и не прошло и трех секунд, как они уже лежали в своих постелях.

Дверь скрипнула, и Эмилия Федоровна Бранд появилась на пороге дортуара.

– Ступай спать, и да послужит тебе уроком сегодняшнее наказание, – проговорила она, подойдя к Южаночке и взяв ее за руку. Потом она подвела девочку к пустой кровати, стоявшей близ дверей: – Вот твое место. Ложись спать и помни, что с завтрашнего дня ты должна окончательно переродиться и забыть все свои мальчишеские выходки и шалости. Они неуместны здесь, в институтских стенах.

И, проговорив это, Эмилия Федоровна исчезла за порогом спальни.

Южаночка разделась, заплела в косичку свои непокорные кудри и, юркнув в постель, заснула, утомленная массой новых впечатлений.

* * *

Между тем, утро уже наступило. Гулко и весело звенел колокольчик. Просыпались девочки, натягивали чулки и неуклюжие казенные ботинки и бежали наперегонки умываться в соседнюю с дортуаром умывальню.

Смех, визг, веселая болтовня наполняли спальню.

Только одна Южаночка крепко спала.

Возвратившиеся из умывальной девочки, порозовевшие от холодной воды, причесывались, надевали зеленые камлотовые платья, белые передники, белые нарукавники и такие же белые пелеринки, завязывавшиеся под горлом небольшим изящным бантом.

– А новенькая-то все спит. И звонка не слышала. Верно, очень утомилась с дороги, бедняжка, надо ее разбудить, однако, – произнесла белокурая Зоя Цаплина и хотела было подойти к Инне, как длинная Фальк опередила ее, подскочила к Южаночке и, грубо взяв ее за плечо, проговорила, резким голосом:

– Вставай! Вставай! Нечего прохлаждаться – опоздаешь к молитве… Я дежурная сегодня, и еще попадет за тебя. Изволь сейчас же вставать!

Резкий голос и грубое прикосновение сразу разбудили спящую девочку. С минуту она сидела на постели ничего не понимая и терла глаза. Длинная неуютная спальня, зеленые платья и белые пелеринки казались ей такими странными, точно она видела их во сне.

А белые пелеринки уже толпились вокруг нее и торопили.

– Скорей, скорей одевайся, сейчас придет Дуся.

– Дуся? – недоумевая, переспросила Южаночка, делая большие глаза.

– Ну да, – Дуся! А вот и она!

В спальню вбежала молоденькая пухленькая девушка в сером платье и черном переднике с двумя прелестными ямками на свежих щеках.

– У нас новенькая, mademoiselle Надин! У нас новенькая, Дуся! Девушка в сером приблизилась к Инне, положила ей на плечи маленькие ручки и спросила:

– Ты и есть Палтова, маленькая девочка с юга? Да какая же ты прелесть, однако! Очень, очень рада познакомиться с тобою, а я Надин Смолянская, помощница классной дамы Анны Васильевны Вощининой.

Ты ведь знаешь, у нас две классные дамы в каждом классе. Один день присматривает за девочками французская дама, другой немецкая. Фрейлейн Бранд немецкая наставница, ты ее, конечно, хорошо знаешь. Она нам не раз говорила о тебе. А я – папиньерка. Так называются у нас старшие воспитанницы, которые специально посвящают себя воспитанию детей.

– Я ни разу не видела папиньерок и совсем до сих пор не знала, что это за звери. Но если все они похожи на вас, то папиньерки просто чудо что такое! – произнесла Южаночка.

– Ха-ха-ха! Папиньерки – звери! Ха-ха-ха-ха! – расхохотались девочки, услышав слова Инны, и сама Дуся – Надин, прозванная так за добрый характер, едва удержалась от улыбки.

Одна белобрысая Фальк, стоя с недовольным лицом подле кровати Южаночки, проговорила резко:

– Послушай, Палтова, если ты не будешь готова ко второму звонку, я запишу тебя.

– Когда я нахожусь здесь с вами, тебе нечего делать замечание твоим подругам, Фальк, – повернувшись к девочке, строго сказала Дуся. – И потом, следи лучше за собою, а не за другими. У тебя передник наизнанку надет.

Фальк вспыхнула до ушей и произнесла заикаясь:

– Я дежурная сегодня, m-lle Надин, и если девочки не будут готовы к молитве, Анна Васильевна сделает выговор мне. – Фальк повернулась на каблуках и отошла.

– Фальк-злючка! – крикнула ей вдогонку Гаврик, в то время как Южаночка поднялась на цыпочки, втянула в себя щеки, расширила и без того огромные глаза и высунула кончик своего розового языка по адресу сердитой Лины.

Девочки дружно и весело расхохотались ее проделке, но хорошенькая Надин не последовала их примеру. Хорошенькая Надин казалась теперь чуточку смущенной.

– Дитя мое, – густо краснея своими без того румяными щечками, произнесла она, – разве ты не знаешь, что показывание языков очень неприлично и свидетельствует о дурных манерах. Где ты видела, чтобы кто-либо, кроме уличных мальчишек, показывал язык?

Южаночка задумалась. Потом радостные искорки вспыхнули в глубине ее черных глаз.

– Видела, видела! – вскрикнула она, хлопая в ладоши и прыгая на одном месте. – Видела, видела. Когда проходил папин денщик Тарас, ротный Михалкин всегда ему язык показывал и кричал при этом: ишь, толсторожий, на капитанских хлебах отъелся, в ширину так и лезет.

– Что???!!!

Едва только Южаночка успела, захлебываясь от восторга, произнести эти слова, как все девочки разразились гомерическим взрывом смеха. А у Дуси-Надин так даже кончик носа покраснел от желания не последовать их примеру.

– Молчи, молчи, крошка, так нельзя выражаться! – почти с ужасом прошептала она, замахав своими пухленькими ручками.

– Нельзя! Ну и не буду, если нельзя! – покорно согласилась Инна. – Слушаюсь, ваше благородие, – неожиданно, совсем уже весело, крикнула она на весь дортуар.

– Так тоже не говорят, детка! – не будучи в силах удержаться от смеха, произнесла Надин, в то время как девочки хохотали до слез.

Такой новенькой еще им не приходилось видеть. Таких новеньких еще и не поступало в суровые институтские стены. Невольно такая новенькая завоевывала симпатии девочек.

И самую Надин, вполне взрослую девушку, и притом воспитательницу, скорее забавляли, нежели раздражали неподходящие выходки этого прелестного кудрявого черноглазого ребенка. А черноглазый ребенок, успев схватить полотенце, со стеклянной мыльницей в руках и с зубной щеткой за щекою, вскидывая по-военному ноги, маршировала в умывальную комнату солдатским маршем, высчитывая громко:

– Раз! Два! Левой, правой! Раз-два! Левой, правой, раз-два! Раз-два!

Девочки хохотали без удержу и не могли остановиться. Дуся делала то сердитое, то страдальческое лицо и всеми силами старалась в свою очередь подавить улыбку.

Пока Инна мылась в умывальной, к ней подошла Верховская и произнесла без всяких предисловий:

– Ты мне очень понравилась, Палтова, и Гаврику тоже, и мы с Гавриком решили взять тебя к нам.

– Куда к нам? – фыркая под струей студеной воды, спросила Инна.

– К нам, в подруги. Я и Гаврюша подруги с первого дня поступления до самой гробовой доски! Хочешь быть подругой втроем с нами?

– Хочу! – проговорила Инна, потому что и Верховская, и Гаврик показались ей забавнее и живее других девочек младшего класса:

– Ну вот и отличник! – обрадовалась Даня. – Сидеть в классе ты будешь около Гаврика, спать тебя положили рядом со мной, – вот только одно грустно: сидеть в столовой тебе придется около фискалки Фальк.

– Этой, белобрысой?

– Да, да. Она совсем скверная девчонка, хотя учится на ура. Ты не обращай на нее внимания, пожалуйста. Не стоит, право. Впрочем, я и Гаврик не дадим тебя в обиду, поверь мне. Итак, ты отныне будешь нашей подругой, и мы обязаны помогать тебе чем только можем. Хочешь, в знак дружбы и любви к тебе я разлиную твои тетради, я очень, очень хорошо линую. – И Даня гордо вскинула плечиками.

– А я выучу тебя петь про ангела, уносящегося на небо с душой ребенка, и танцевать медвежий танец! – предложила Инна.

– Какой это танец? – полюбопытствовала Даня.

Южаночка открыла было рот, желая объяснить, что это за танец, но в эту самую минуту раздался звонок, призывающий к утренней молитве, и одновременно с ним на пороге умывальной появилась высокая дама в синем платье с седой головой.

– Ага, новенькая! Здравствуй, девочка. Еще не готова? Дети, помогите же ей! Надо вставать раньше, моя милая! – серьезно, но без гнева, проронила седая дама.

– Я будила новенькую, но она не вставала! – заявила Лина.

– Фальк! Как тебе не стыдно! – прозвенел с укором голос Дуси. – Я удивляюсь тебе, Фальк, как это тебе доставляет удовольствие наносить постоянно неприятные минуты твоим подругам?

Лицо белобрысой Лины из бледно-желтого стало мгновенно малиновым от стыда и гнева.

– Все из-за этой дрянной девчонки! – процедила она.

Можно было понять сразу, что она, Лина Фальк, объявляет новенькой непримиримую войну.

Но Южаночка не знала страха.

Глава 4

Утро в институте. Неудачный ответ. Урок рисования

Молились девочки в большой столовой, куда их свели по широкой лестнице, построив предварительно парами. Анна Васильевна Вощинина, французская дама, и папиньерка m-lle Надин шли во главе класса. Лишь только шеренга младшего отделения вошла в длинный коридор, как неожиданно легкие смешки и сдавленное фырканье заставили чутко насторожиться классную даму.

– Кто там шалит в парах? – недовольно окликнула Анна Васильевна девочек, и, повернув голову, окинула зорким взглядом свою маленькую паству.

Смуглая черненькая девочка, одетая в синее, собственное платье, высоко взбрасывая стройными ножками, маршировала, как заправский солдат, громко отсчитывая:

– Раз! Два! Раз-два! Левой, правой! Левой! Вот и этак, вот и так! Так солдаты ходят!

– Это еще что такое! Палтова, сейчас же перестать! – стараясь быть строгой, остановила Анна Васильевна расшалившуюся девочку. Дуся же красноречиво, не говоря ни слова, погрозила Южаночке пальцем.

– Сейчас же перестань вести себя как мальчишка! – снова проговорила классная дама.

– Так точно, ваше… – начала было Южаночка, но не договорила, так как Даня Верховская изо всей силы дернула ее за платье.

– Перестань же, перестань, ради Бога! У нас так не полагается разговаривать с классными дамами, – прошептала она.

– Не полагается? – удивленно вслух проговорила Инна. – У нас все солдаты так к начальству обращались, а мы чем лучше их, что…

– Солдатка! – оборвал ее чей-то сердитый голос. Инна обернулась. Белобрысое лицо и красные золотушные глазки Фальк были с ненавистью обращены на нее.

Между тем, девочки успели войти в столовую, огромную комнату, уставленную столами, с кружками дымящегося чая и румяными «казенными» булками. По обеим сторонам стояли деревянные скамейки, на которых полагалось сидеть воспитанницам. Но нечто совсем иное привлекло внимание Южаночки. Никогда еще Инна Палтова не видела столько девочек, больших и маленьких, черных и белокурых, красивых и некрасивых, одетых совершенно одинаково в зеленые камлотовые платья, белые передники и пелеринки. Точно какое-то пчелиное жужжанье наполняло огромную комнату.

Лишь только младшее отделение заняло "свои столы", «иноземки», то есть воспитанницы других классов, повскакали со своих мест, вытягивая шеи в сторону "седьмушек".

– У вас новенькая? Откуда она? Когда поступила? Как фамилия? Отчего такая смуглянка?

Некоторые из воспитанниц, преимущественно старшего класса громко восхищались внешностью Инны, посылали ей издали воздушные поцелуи и улыбки, выкрикивая звонко на всю комнату:

– Какая душка! Какая прелесть! Очарованье! Душонок! Божество! Ангелок! Восторг!

Быстроглазая Гаврик согнулась в три погибели и, прошмыгнув к столу «первоклассниц», уже успела овладеть вниманием последних, уверяя, что новенькую зовут Фекла, а фамилия ее Дурындова-Умноголовая, и что прилетела она ночью через форточку на воздушном шаре. Гаврик хотела еще что-то прибавить в этом роде, но тут одна из взрослых воспитанниц вышла на середину столовой и громко, отчетливо прочла:

– "Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь".

Молитва началась. Девочки притихли. Старшие пропели "Отче наш", и снова зажужжали пчелы, застучали скамейки, зазвенели веселые детские голоса, обрываемые шиканьем воспитательниц.

За чаем Южаночка сидела между Фальк и Гавриком. Первая то и дело фыркала на нее. Но девочка не обращала внимания на это. Черненькая головенка Гаврика то и дело шептала на ухо Инне забавные замечания.

Едва успели отпить чай, как раздался оглушительный звонок, возвещающий о начале уроков.

– Mesdames, mettez vous par poires (становитесь в пары), – вторили ему классные дамы, и снова белые передники и пелеринки построились в пары.

* * *

Было ровно девять утра, когда «седьмушки» под предводительством Анны Васильевны и Дуси вошли в класс. Это была большая светлая комната с окнами в сад, с двумя десятками пюпитров, за которыми помещались по две девочки. Пюпитры были расставлены таким образом, что стенка одного составляла подпору для скамьи другого. Они стояли тремя рядами, образуя четыре прохода, которые на институтском языке назывались «переулками». У правой стены от входа находилась кафедра с колоннами вместо ножек. Между колонн было пустое пространство, огороженное с трех сторон фундаментом кафедры. В это пространство учителя и учительницы имели обыкновение протягивать ноги, и девочки прозвали его «пещерой». Кафедра помещалась на возвышении, по обе стороны которого шли большие черные доски, на которых девочки писали мелом. Еще одна доска, красная, висела на стене, и на ней красовались фамилии воспитанниц, отличившихся примерным поведением так называемых парфеток,[1][1]
  От слова perfait – превосходный.


[Закрыть] в отличие от мовешек,[2][2]
  Mouvais – гадкий.


[Закрыть] девочек, приводивших в ужас своими шалостями «синявок», то есть классных дам. У одного из окон находились столик и два мягких кресла для воспитательниц и почетных посетителей. Во всю длину задней стены класса тянулись шкафы для верхних платьев воспитанниц. Сюда же прятались и всевозможные лакомства, которые приносили родители детям в приемные дни.

Всю эту несложную обстановку успела оглядеть Южаночка, пока Дуся-Надин не окликнула ее.

– Иди сюда, Палтова. Ты будешь сидеть подле Гаврика. Вот твое место!

Едва только Инна уселась подле Гаврика, как к ним обеим подкатилась Даня – теперь вся троица в полном составе.

– Мне говорила Щучка, что ты будешь нашей подругой, – зашептала Гаврик, сияя живыми карими глазами. Смотри же, только не измени. Тебя от нас, наверное, «отбивать» будут, а ты не смей изменять. Помни: гуляем все трое вместе и в зале, и в коридоре, и в саду. Гостинцы, которые в прием носят, на три ровные части делить. По утрам другим помогать одеваться нельзя, только друг другу. Будем неразлучной тройкой удалою. Ты, Щучка и я! Ладно?

– Ладно!

– Ну, давай лапку. И молчи покамест, а то сейчас Herr Шталь (господин Шталь) войдет. Немец, перец, колбаса, купил лошадь без хвоста!

– Как? Ха-ха-ха-ха! – засмеялась Южаночка и тотчас же осеклась.

Прозвучал звонок. В класс вошел старик маленького роста, в очках, с совершенно седыми волосами.

Это был учитель немецкого языка, господин Шталь, добрейшее в мире существо.

Присутствие черноглазой смуглой девочки в «партикулярном» костюме сразу бросилось старику в глаза.

– А-а… новость на классе, – произнес он ломаным русским языком, – однаво маленькова шюлерин… Пожалуйте сюда, маленькова барышня и говорит мене, што ви знайт из немецкого слов, – обратился он к Инне.

– Надо встать и выйти на середину класса, – подтолкнула Южаночку ее соседка Гаврик.

Та неторопливо встала, прошла по классу и нерешительно остановилась перед кафедрой.

– Сделай реверанс, Палтова, – прозвучал голос Анны Васильевны, вязавшей у окна.

– Обмокнись! Обмокнись! – шептала ей со своей скамейки Гаврик.

Но Южаночка продолжала стоять неподвижно и спокойными безмятежными глазами рассматривать учителя. И слово реверанс, и слово «обмокнись», то есть присядь на институтском жаргоне, ей были одинаково не понятны. Но зато ей сразу стало мило и понятно добродушное лицо учителя, с седыми как лунь волосами.

"На дедушку похож! Такой же хорошенький, старенький!" – пронеслось в ее голове, и она улыбнулась ему.

При виде этой улыбки лицо Шталя стало еще более добродушным.

– О каков карош маленьков девушка! Совсем карош маленьков барышня! А что знайт маленьков барышня по-немецку? – произнес он ласково.

Южаночка подняла руку и усиленно терла себе лоб, стараясь припомнить хоть какую-нибудь немецкую фразу, случайно запавшую ей в голову.

Увы! По-немецки тетя Аня, или, вернее, Анна Петровна Палтова, не успела выучить Южаночку, а уроки с крысой, прогостившей у них только два летних месяца, мало подвинулись вперед. Зато денщик Тарас не раз дразнил при Южаночке ротного портного-немца Франца двумя фразами, на сомнительном немецком диалекте, которые и старалась теперь припомнить черноглазая девочка.

– Ну? Ну? Что же ви молшитъ? Нечего не знайт по-немецку? О как шаль! Как шаль! – сокрушенно покачал головой добрый старик.

– Нет, нет, я знаю! Пожалуйста, не огорчайтесь! Я целые две фразы знаю по-немецки! – произнесла Инна, разом припоминая то, что слышала от Тараса-денщика.

– Ну! Ну! Gut! Gut! Говорить поскорее! – закивал головою учитель.

– А вот, первая: Sprechen Sie deutsch – ja Иван Андреич….[3][3]
  «Вы говорите по-немецки – да» (нем.).


[Закрыть] А вот и второе: Morgen Früh[4][4]
  Утро… " (нем.).


[Закрыть] – нос утри, – под взрыв хохота всего класса проговорила Южаночка.

– О! О! – произнес с печалью в голосе господин Шталь, – вы не знайт по-немецку, маленьков барышня. Совзем не знайт, совзем не знайтъ! – закачал он грустно своей белой, точно снегом покрытой, головою.

– Палтова! Как можешь ты говорить такие глупости господину учителю! – послышался строгий голос классной дамы. – А вы прочие, не сметь смеяться! Мол-чать! Сейчас же замолчать у меня! – горячилась она.

Девочки смолкли.

– Как глупа эта Палтова! – прошептала Лина Фальк своей соседке, всегда грустной Зое Цаплиной.

На что кроткая Цапля отвечала:

– О нет… Она премилая. Только чуточку смешная. Но у нее доброе сердце, и мне она нравится.

– Ну, и поздравляю тебя! – оборвала ее Лина и, повернувшись спиной к соседке, впилась в Инну злыми глазами.

А ей было бесконечно жаль этого доброго старика, напомнившего девочке ее любимца-дедушку, и ей захотелось во что бы то ни стало сейчас же успокоить его и утешить. Южаночка сделала несколько шагов вперед, приблизилась к кафедре и, прежде чем кто-либо успеть остановить ее, положила на плечо учителя свою крошечную ручонку и, похлопывая ею по плечу старика, проговорила так ласково, как только могла:

– Пожалуйста! О, пожалуйста, не огорчайтесь, господин немец, голубчик! Милый господин немец, не огорчайтесь. Я знаю только две фразы пока, это правда, но через неделю я буду их знать двадцать и тридцать даже, даю вам честное слово, милый, дорогой господин немец! Честное слово! Да!

Взрыв хохота наполнил комнату.

Смеялись до упаду, смеялись так, как никогда не смеялись еще, должно быть, в этих суровых стенах.

Напрасно Анна Васильевна и Дуся перебегали от одной парты к другой, призывая к порядку, смех волной переливался по классу.

Старик Шталь высоко вскидывал брови и, грозя пальцем, провозглашал: "Будьте же тихи, дети".

Наконец, классной даме и ее помощнице удалось кое-как привести класс в порядок. Смех прекратился. Г-жа Вощинина подошла к Южаночке и проговорила сдержанно и серьезно:

– Так нельзя обращаться к учителям, Палтова. Ты должна быть как можно почтительнее к своему начальству. Учителя, ведь это то же начальство. Понимаешь?

– Так точно, понимаю, ваше благородие… то есть Анна Васильевна, – отрапортовала Инна, опуская руки по швам.

Г-жа Вощинина посмотрела на новенькую.

"Что это: упрямство? Шалость или наивность?" – мелькнуло в ее уме. Но личико Инны было так серьезно в эту минуту и изъявляло такую готовность угодить своей новой воспитательнице, что Анна Васильевна успокоилась и прибавила:

– И еще советую тебе отвыкнуть, как можно скорее от тех замашек, которые ты приобрела дома. Нельзя благовоспитанной барышне говорить: "так точно", "рады стараться" и тому подобные слова, годные лишь для солдата. Поняла ты меня?

– Слушаюсь… то есть хорошо. Не буду говорить ничего такого, – согласилась Инна и по приказанию классной дамы, отвесив немцу-учителю глубокий реверанс, пошла на свое место.

– Это ничего что ты по-немецки не умеешь, я тебе помогу выучиться! – проговорила Гаврик.

Инна радостно закивала и тут же стала внимательно присматриваться и прислушиваться ко всему, что делалось в классе. Господин Шталь, позабыв уже о инциденте, вызывал девочек на середину класса, и те читали ему по-немецки небольшой рассказ. Этот рассказ в устах воспитанниц звучал так плавно и тягуче, что на не выспавшуюся за ночь Южаночку он подействовал, как усыпляющее средство. Веки Инны тяжелели, глаза смыкались, и она, наверное, бы уснула, если бы звонок не вернул девочку к действительности.

* * *

– Мамзель Палтова! Пожалуйте в бельевую!

– Что? – Южаночка широко раскрыла глаза. – В какую бельевую? Меня?

На пороге класса стояла румяная толстая девушка-прислуга в полосатом ситцевом платье.

– Вас, вас – то мне и надо, новенькая барышня! – весело роняла круглолицая Агаша, – пожалуйте со мною в бельевую. Там вас переоденем в казенный наряд.

– Ступай с Агашей и постарайся вернуться как можно скорее, – приказала Инне Анна Васильевна.

Румяная девушка взяла за руку Южаночку и весело шепнула ей: "А ну-ка, барышня, как вы скоро бегать умеете!", чуть ли не бегом пустилась с нею по коридору.

– Месдамочки, глядите! Новенькую «преображать» тащит! – высунувшись из дверей соседнего класса говорили маленькие шестушки.

– Честь имеем поздравить с формой! На чаек бы с вашей милости! – сострила тут же какая-то шалунья. Через полчаса Южаночка действительно преобразилась настолько, что с трудом узнавала самое себя. В большой бельевой комнате, где сидели за шитьем десятка два девушек, одетых, как Агаша, Инну переодели в зеленое накрахмаленное камлотовое с глубоким вырезом платье, белый передник, белые рукавчики и такую же белую пелеринку. Агаша под наблюдением кастелянши, маленькой дамы в черепаховом пенсне, разделила на две пряди и заплела в две коротенькие тугие косички ее смоляные кудри.

– Ну, вот вы теперь совсем «наша», барышня, совсем институточка, "белая пелеринка", – шутила Агаша, любуясь неуклюжей фигуркой, путавшейся в длинном платье до пят.