Текст книги "Поэты Урала"

Автор книги: Лидия Преображенская

 
Леденит буран стекло,
Снег несет куда-то.
У времянки нам тепло,
Только тесновато.
 
 
Ветерок уральский свеж,
Дует в щели рамы.
Это временный рубеж —
Понимаем сами.
 
 
Скатерть – кальки лист большой,
Вместо штор – газета.
Над коптилкой жестяной
Желтый листик света.
 
 
Цеха нет, но есть чертеж
Привезенный нами;
Как бумагу развернешь —
Цех перед глазами.
 
 
И увидим мы вокруг
Огоньки во мраке,
И светлее станет вдруг
В маленьком бараке.
 

 
Он взглянул на огни
И о многом напомнил их свет.
Точно повесть они,
Будто цепь честно прожитых лет.
 
 
Словно россыпи звезд,
Многоточья кружков золотых,
И не сотнями верст
Расстояние мерить до них,
 
 
Эти звезды он сам
Над безлюдной землею зажег;
Время, как по годам,
По огням бы отсчитывать мог.
 
 
Вот сияют сквозь мрак
Пять веселых кружков-огоньков:
Это первый барак,
Где из окон стреляли в волков.
 
 
Вправо строчка огней —
Это в парке большом фонари.
Там дорога, за ней
Видно полосу желтой зари,
 
 
Что и ночью горя
Освещает дорогу и лес.
То совсем не заря,
А огни многоярусной ГЭС.
 
 
Вот четырнадцать звезд:
Это в новом поселке кино.
Сорок звезд – это мост,
А вот это – любимой окно.
 
 
Верно, тоже не спит
После трудной работы она.
И, быть может, глядит,
Как и он, в темноту из окна.
 

 
Уезжаю туда,
Моя милая, снова я,
Где у нас города
Воздвигаются новые,
Где светлеет пока
Вместо улицы – просека,
Где ушла в облака
Альпинисткою сосенка,
Где до нитки промок
Легкий дом парусиновый,
Где веселый дымок
Пролетел над осинами.
Пусть не входит печаль
В сердце гостьей непрошенной;
Ты меня повстречай
На тропе запорошенной.
В добрый день, в добрый час!
Руку дай на прощание,
Пусть окутает нас
Синева расстояния.
Пусть раскинется вновь
Ширь полей…
           Что теперь она?
Если наша любовь
Расстояньем проверена.
 

Николай Куштум

 
Сквозь бурелом лесов таежных
На пастбище к реке Сульмень
Лоси идут по бездорожью,
Минуя запах деревень.
 
 
В горах туман голубоватый
Укрыл табун от волчьих стай.
Ведет его вожак косматый
В глухой, лесной, безлюдный край.
 
 
Там травы сочные чудесны,
Вода озерная чиста,
И звероловам неизвестны
Те благодатные места.
 
 
Лосей приветливо встречает,
Как дорогих гостей, тайга:
Их пеньем птичьим величает,
Им листья сыплет на рога,
 
 
Под ноги мох зеленый стелет,
Из родников поит водой
И на пушистые постели
Укладывает на покой.
 
 
Но отчего ж в ночи не спится
И так тревожно вожаку?
Его сова – ночная птица —
Ведет на сонную реку.
 
 
Стоит сохатый на пригорке.
Зеленый мир заснул у ног.
Все тихо.
Но откуда ж горький
По травам стелется дымок?
 
 
Услышал все он:
Звон певучий
Воды, кипящей в котелке.
В костре потрескиванье сучьей
И странный шорох на реке.
 
 
Тогда, шагая осторожно,
Вожак по утренней росе
Подальше, в глубь лесов таежных.
Увел испуганных лосей.
 
 
…С утра палатки забелели
На берегу Сульмень-реки.
Пришельцы смелые глядели
На горный кряж из-под руки.
 
 
Во всем величии открылся
Пред ними скал зубчатый ряд.
Так вот он край, куда стремился
Геологический отряд.
 
 
Пусть в недрах каменных укрыты
Земные клады глубоко,
До них сквозь панцыри гранита
Добраться будет нелегко, —
 
 
Они раскроют эти недра
Ценой тяжелого труда,
Чтобы наверх рекою щедрой
Из-под земли пошла руда.
 
 
И каждый знал:
Возникнет скоро
Рудник на правом берегу,
Не зря они проникли в горы
И с боем вторгнулись в тайгу.
 
 
…Под осень радостный геолог
Твои подарки нес, тайга:
В одной руке – руды осколок,
В другой – лосиные рога.
 
 
1946.
 

 
Мне с вершины Таганая
На сто верст вокруг видна
Вся привольная, лесная.
Золотая сторона.
 
 
По ее крутым отрогам
В теплый полдень, не спеша,
Ветры бродят по дорогам,
По густой листве шуршат.
 
 
Слышен говор лесопилок,
Лесорубов голоса,
Терпким запахом опилок
Переполнены леса.
 
 
Над высоким Таганаем
В небе плавает луна.
Здравствуй, родина лесная,
Золотая сторона!
 
 
1936 г.
 

 
У лета веселые шалости,
Никак не привыкну я к ним —
То зноем измучит без жалости.
То хлынет дождем проливным.
 
 
Под утро внезапно о скалы
С разлету ударит волной,
А к вечеру ветром усталым
Неслышно скользит надо мной.
 
 
Ты очень похожа на лето
Привычкой причуды сменять,
Но я узнаю́ по приметам,
Как завтра ты примешь меня.
 
 
И если улыбкою встретишь,
Излишне со мною нежна,
Я думаю: жди, на рассвете
Внезапно заплачет она.
 
 
Но тут же ты все забываешь
И, горе развеяв, как дым,
Любимым меня называешь.
Единственным, близким, родным.
 
 
И если б навек я уехал,
Я знаю: и ночи, и дни
Ты будешь отыскивать эхо,
Что голос любимый хранит.
 
 
Пройдешь по тропинкам знакомым,
Где вместе бродили вчера,
Пройдешь над рекою, а дома
Проплачешь навзрыд до утра.
 
 
Ты очень похожа на лето
Суровой уральской глуши.
Быть может, тебя я за это
Как раз и люблю от души.
 

Владимир Мальков

 
Смолкает парк. Уснули клены,
Луной помечен влажный лист.
А в глубине темнозеленой
Еще играет баянист.
 
 
Поет баян. Златые горы
Кому-то ласково сулит.
А ночь светла, а тихий город,
Как будто дремлет, но не спит.
 
 
Вот потихоньку песню кто-то
Повел, как тоненькую нить.
Девичий голос звал кого-то,
Грустил и спрашивал, как быть.
 
 
Просил с тревогой и печалью,
Немедля требовал ответ.
– Ах, где ты там за дальней далью,
Скажи, вернешься или нет?
 
 
И тот, кто шел в ту ночь со смены,
Услышав песню, замолкал.
Казалось все обыкновенно.
Но каждый думал и вздыхал.
 
 
А песня билась и взлетала,
И тихо падала, скользя.
И слов в той песне было мало,
А повторить ее нельзя.
 

Николай Махновский

 
Плоты тянулись… Пахло гарью,
Разбухшей горькою корой.
И от предгорий Зауралья
Повеял ветерок сырой.
 
 
Сверкало искристое пламя
Вдали, похожее на медь.
Костер шумел, махал крылами,
Желая, видно, улететь.
 

 
На селе весна. Из школы
Малышок спешит домой.
Рядом речка, дальше – поле
Тонет в дымке голубой.
 
 
Вот и дом. Скорее к маме:
– Я купил карандаши.
Вот они, гляди-ка, мама! —
Мать сказала: – Хороши! —
 
 
Красный, синий и зеленый,
Желтый, черный, голубой,
Их в коробочке картонной
Сын держал перед собой.
 
 
Он на стуле примостился,
Стал картинку рисовать,
Целый час сидел трудился…
И взяла рисунок мать.
 
 
Весь из черточек и пятен,
Разноцветный и чудной.
Он, наверно, был понятен
Только матери одной.
 
 
Лента синенькая – речка,
Рядом с ней – зеленый сад,
А у дома, на крылечке,
С мамой вместе младший брат.
 
 
Небо тоже было синим,
В поле красные цветы.
Рассмотрев рисунок сына,
Мать спросила: – Где же ты?
 
 
И у речки нет, и в поле,
И в саду зеленом нет…
– Я сегодня, мама, в школе! —
Мать услышала в ответ.
 

Константин Мурзиди

Памяти Владислава Занадворова

 
О деле мужском, о войне
Писал ты трехлетнему сыну.
Ты в мальчике видел мужчину
И девочку видел в жене.
 
 
Ты девочке милой писал,
Что не к чему плакать отныне;
А то, что тревожит – мужчине —
Трехлетнему сыну сказал.
 
 
Когда-нибудь, лет через пять,
Как только он школьником станет,
Она эти письма опять
Из черной шкатулки достанет.
 
 
На стопку тетрадей и книг
Солдатские письма положит,
Решив, что и в книгах без них
Твой сын разобраться не сможет.
 
 
…Прошел ты в атаке ночной
Последней своею долиной,
И девочка стала женой,
Чтоб вырастить сына мужчиной.
 
 
1943 г.
 

 
Мне сказали: первая примета —
Тополя на страже у дверей…
Не пойму я – эта ли, не эта
Улица уральских пушкарей.
 
 
Пробираясь берегом речушки,
Я припомнил все, что с детства знал:
Груды ядер и, конечно, пушки,
Как всегда, у входа в арсенал.
 
 
И повсюду плиты броневые,
Шаг за шагом гулкая земля.
Но стоят столетние, кривые
У крылец на страже тополя.
 
 
Ничего, должно быть, не замечу,
Не найду ни пушки, ни ядра…
В сумерки выходят мне навстречу,
Видимо со смены, мастера.
 
 
Если повидать тебе охота
Улицу уральских пушкарей,
Ты пройди дорогою похода,
Полем боя мимо батарей.
 
 
Высота ли встретится, долина,
Верный след повсюду ты найдешь.
Если не устанешь, до Берлина
Ты по нашей улице дойдешь.
 
 
Мы стоим за теми же станками,
Где рассвет нас памятный застал,
Но теперь под нашими руками
Не суровый – ласковый металл.
 
 
Ты не удивляйся, что смогли мы
Стольких пушек выточив стволы,
Хрупкий винтик трогать без нажима,
Малых гаек чувствовать углы.
 
 
Но прикажут – не заметишь даже:
Поведем где следует рукой,
И деталь, как будто бы все та же,
Повернется – станет не такой, —
 
 
Эта бровка что-нибудь да значит,
Луч по ней быстрее заскользит.
И деталь блестит уже иначе:
Больше не ласкает, а грозит.
 
 
Вот и догадайся по высоким
Тополям на страже у дверей,
Что пришел ты к истинным истокам
Улицы уральских пушкарей.
 
 
1946 г.
 

 
– Я по Уралу тосковал,
Любому признаюсь.
Давно в Магнитке не бывал,
Узнаю ли? Боюсь…
 
 
– Узнаешь. Нынче – что вчера:
Все те же рудники,
Все та же самая гора
Да рядом две реки…
 
 
– Я долго пробыл на войне,
Но не забыл пока:
В Магнитогорской стороне
Всего одна река.
 
 
В тридцатом, раннею весной, —
Я даже помню где, —
Крепя плотину, в ледяной
Стояли мы воде.
 
 
И через многие года,
Что будут навеку,
Я не посмею никогда
Забыть Урал-реку.
 
 
Готов на карту посмотреть…
Да, что вы, земляки:
Готов на месте умереть —
Там нет второй реки!
 
 
– На карте, верно, нет ее;
С недавней лишь поры
Она течение свое
Берет из-под горы,
 
 
Горячей плещется волной,
Не отойдешь – сгоришь.
– Я догадался: ты со мной
О стали говоришь!
 
 
– Ну да, о стали. Напрямик
Река стремится вдаль:
И днем, и ночью – каждый миг
В Магнитке льется сталь.
 
 
У нас теперь не счесть печей,
Товарищ дорогой,
Еще не стих один ручей,
Как загремел другой.
 
 
Волна разливами зари
Блеснет в одном ковше,
Потом погаснет, но смотри:
Она в другом уже.
 
 
И третий ковш готов за ним,
Едва махнешь рукой.
Потоком сталь идет одним,
Тяжелою волной.
 
 
И той волны девятый вал,
Когда сраженья шли,
Через границы доставал
До вражеской земли.
 
 
И не вступай ты больше в спор,
Не шутят земляки,
Открыв тебе, что с этих пор
В Магнитке две реки.
 
 
Вполне серьезно говорю,
И вот моя рука —
Река, которую творю,
И есть Урал-река!
 
 
1946 г.
 

 
Шли двое. Молчали. Сперва
Друг друга плечами касались;
Чем дальше, заметно едва,
Они расходясь, удалялись.
 
 
Когда бы дорога была
Немного теснее и уже,
Жена незаметно могла
Касаться молчащего мужа,
 
 
Касаться знакомой руки,
Как может коснуться подруга,
Как в этой степи васильки
Касаются молча друг друга.
 
 
Он мальчика нес на руках,
Смотрел на дорогу угрюмо,
И тоже о тех васильках,
О ласке, о нежности думал.
 
 
А мальчик, смеясь, лепетал
И папины трогал погоны,
Потом лепетать перестал
И глянул на маму влюбленно,
 
 
Назад потянулся – поймать
За локон ее, не иначе.
И молча подвинулась мать
Навстречу ручонке ребячьей.
 
 
А мальчик на папу взглянул
С улыбкой, лукавой как-будто,
Обоих к себе притянул
И волосы их перепутал.
 
 
Отец улыбнулся: – Терпи! —
И радостно мать засмеялась.
И сразу дорога в степи
Обоим тесней показалась.
 
 
1947 г.
 

Михаил Пилипенко

 
Тебе в пути дано немало
Свершить больших и малых дел
Не для того, чтоб ты устало
Под старость в прошлое глядел.
 
 
Так много дел – и сжаты сроки.
Ты должен с юности уметь
В труде увидеть долг высокий,
Большое счастье разглядеть.
 

 
У нас всегда кончались игры стычкой.
Немало посмеявшись над тобой,
Я дергал рыжеватые косички
И уходил с презрением домой.
Мы были убежденными врагами
Во всех сраженьях, оглашавших дом,
Пока отцы, отчаявшись, над нами
Не потрясали гневно ремешком.
Но, распростясь навек с десятилеткой,
Как будто незнакомые, впервой,
Столкнулись под черемуховой веткой,
Под белой ошалелою пургой.
И невдомек тогда, конечно, было:
За нас, не разругавшихся едва,
Нежданное смущенье говорило,
А не ехидства полные слова.
Мне пишут часто старые соседи,
Пускай те письма очень коротки.
И только от гордячки-непоседы
Не получал ни разу ни строки.
Но, вспоминая, с каждым годом реже,
Совсем забыть пытаясь издавна,
Не потому ль с другой, любимой, нежен,
Что так похожа на тебя она.
 

Владимир Радкевич

 
Любить свой край – еще не значит
Вздыхать у берега реки,
Когда с берез срывает с плачем
Осенний ветер медяки;
 
 
Любить свой край – не значит верить,
Что в мире есть лишь он один,
Поля, дома и рощи мерить
На доморощенный аршин.
 
 
Любить свой край, уральский, русский, —
Пройти сквозь ветры и снега,
Плотиной сжать речные русла,
Залить огнями берега!
 
 
Пусть будет сад тобой посажен
У самых северных широт,
Из горла пробуренных скважин
Пускай фонтаном нефть забьет.
 
 
Одень умелыми руками
Свой город в зелень и цветы,
Тобою сбитые по Каме
Пускай весной пройдут плоты;
 
 
Приди в таежные просторы,
Как вызов, в небо вскинь леса,
Чтоб гордо поднял новый город
Заводов новых корпуса.
 
 
И, если сердце скажет «мало!»,
Опять зовя к труду, как в бой,
Тогда поверят – ты с Урала
И честно любишь край родной!
 

 
Я помню о тебе всегда
И встречи жду я. Но когда
Проходят мимо поезда,
Мне провожать их горько.
Тебя здесь нет, но все равно
Я загляну в твое окно,
Хоть увидать, что в нем темно,
Мне снова будет горько.
Скорей мне руки протяни,
Зажги в окне своем огни!
До встречи – считанные дни,
Но мне считать их горько…
Тебя здесь нету. Ну, и что ж —
Ты все равно ко мне придешь,
В глаза заглянешь и поймешь,
Как без тебя мне горько!
О радости мы скажем вслух,
Мы созовем друзей, подруг,
Пускай бокалы сдвинут в круг
И пусть нам крикнут:
                               «Горько!»
 

Ефим Ружанский

 
Из вагона увидел я синие
Гор лесистых туманные линии.
Что о крае я знал заранее?
Город новый.
                  Кругом тайга.
Холод.
        Северное сияние.
И повсюду – снега, снега…
Вот и город.
                Не лес, конечно, я
Там увидел прежде всего.
Светом залитая,
                      бесконечная,
С асфальтированной мостовой,
Что вот-вот под машину кинется,
Встала улица.
                    – Ехать пора!
Сел.
     Шофер говорит:
                            – Гостиница
Открылась у нас вчера.
Краской пахнет…
Побелка свежая…
Может, вас отвезти в приезжую?
– Нет, в гостиницу!
Это здорово!
Как в тайге города растут!..
А шофер улыбается:
                             – Скоро вы
Слушать оперу сможете тут.
Станет город наш первым по области.
Будет все!
Только дайте срок!.. —
И в словах этих столько гордости,
Столько искренности и твердости,
Что не верить ему я не мог.
Мимо:
Техникум,
Сад строителей
И театр,
И дворец горняков…
Вспомнил.
Спрашиваю
                 – Скажите мне,
Вы таких не знаете ль жителей
Как Глушко и Мазариков?
– Как не знать, – говорит, —
Коль надо,
Я могу вас свезти к ним на дом,
Но Глушко ходит поздно домой,
А Ярхам на проходке, в ночной…
И подумалось мне:
Возможно ли,
Было в давние это года.
Озарились места таежные,
Ходит слава о людях труда…
Нет глуши у нас…
                          – Стоп! Приехали!
Вышел.
          Слева, у самых гор,
Где звезда украшает копер,
Стройка высится
Шахты, цеха ли;
Справа – домна,
                         да в небе – костер.
И водителю на прощание
Я вопрос задаю такой:
– Часто ль северное сияние
Разгорается над тайгой?
Чуть прищурился, отвечает:
– Говорят, иногда сияет.
Но признаться, —
                         хоть тут с основания
Городка я живу, —
                           по ночам
В небе я никакого сияния,
Кроме доменного,
                          не замечал…
И шофер замолчал. Оглянулся.
Вдруг ко мне подошел, улыбнулся
И сказал:
– Посчастливилось вам.
Видно, кончил проходку Ярхам.
Сразу будет у вас свидание.
Вот идет он.
Смотрите, каков —
Наше северное сияние,
Наша гордость —
Мазариков!..
 

 
Такая стройная,
Прямая,
Просторов северных краса,
Она росла здесь,
Подпирая
Высокой кроной небеса.
 
 
Ее-то техник и приметил,
Залюбовался:
                  – Хороша!..
И вот сегодня на рассвете
Два лесоруба к ней спешат.
 
 
Взмахнула снежными руками
И наземь рухнула сосна.
Но ненадолго с небесами
В тот миг рассталася она:
 
 
Просторами морей далеко
Дано ей гордой мачтой плыть,
Чтобы красивой и высокой
И после смерти долго жить!
 

Лев Сорокин

 
Раскрылся занавес едва —
Ребячьи стихли крики:
На сцене – старая Москва.
На сцене – Петр Великий.
 
 
Бояре злобные шипят,
Чернят Петрову славу,
А он ведет своих солдат
В сраженье под Полтаву.
 
 
И старики, и молодежь
Петрово ловят слово,
Хоть Петр Великий чуть похож
На токаря Петрова.
 
 
Ну, пусть Петров! Зато – артист!
Во MXAT послать не стыдно!
Аплодисменты… Крики «бис»…
Царя Петра не видно.
 
 
А Петр кричит, смывая грим,
С тревогой через стену:
– Зело, бояре, поспешим,
Ведь нам в ночную смену!
 

Людмила Татьяничева

 
Родная партия, тобой
Сердца озарены,
Твоей завидною судьбой
Горды мы и сильны.
 
 
Ты миллионы воль слила
В могучий монолит
И нас к победе привела
Дорогой грозных битв.
 
 
Ведь потому и шелк знамен
У нас зари алей,
Что был он кровью обагрен
Твоих богатырей.
 
 
И ничего священней нет,
Чем жаркий этот цвет.
…В обложку красную одет
Партийный мой билет.
 
 
У сердца он. И кровь под ним
Пульсирует живей.
Он стал и знаменем моим,
И совестью моей.
 
 
Стремлюсь я всей своей душой
К тому, что б в должный срок,
И сын мой каплею вошел
В могучий твой поток.
 

 
Солнце в просторные окна квартир
Входит, лучами звеня.
– Мама, а что это значит мир? —
Сынишка спросил меня.
Теплый, розовый весь от сна
Возьму его, обниму.
– Видишь, малыш, за окном весна.
Яблони в белом дыму?
На пустыре здесь будет детсад,
Красивый лепной дворец.
Его для таких вот, как ты, ребят
Выстроит твой отец.
Строит дома он на сотни квартир
С окнами на зарю.
– Мама, ты расскажи про мир.
– А я о чем говорю?
Если не понял меня, малыш,
Я поясню тебе так:
Мир – это значит в рассветную тишь
Бомбу не сбросит враг,
Хлеб не посмеет у нас отнять,
В огонь не швырнет детей…
Мир – это счастье. Его отстоять —
Долг всех простых людей.
 
 
1951 г.
 

 
Жене цветов он не дарил,
В любви не клялся ей,
Но вряд ли кто еще любил
Жену свою нежней.
 
 
Она приехала к нему,
Оставив дом, подруг,
Сменяла город свой в Крыму
На край полярных вьюг.
 
 
Но только стоило весне
Сломать стальные льды,
Как вновь ей виделись во сне
Цветущие сады.
 
 
И начинал тускнеть, грустить
Ее веселый взгляд…
И муж задумал подарить
Жене вишневый сад.
 
 
Едва взмахнет крылом заря,
Лопату в руки брал.
– Ты это все задумал зря, —
Твердили стар и мал.
 
 
– Да в нашем климате крутом
Твой сад не станет жить…
Но он был молод и притом
Умел с землей дружить.
 
 
Но он любил и был любим,
И не жалел труда.
И отступили перед ним
Седые холода.
 
 
Согрел он землю теплотой
Большой своей любви.
И каждой ветке молодой
Он приказал: – Живи!
 
 
И как мальчишка был он рад,
Взглянув в глаза жене,
Спросить: – Скажи, не этот сад
Ты видела во сне?..
 
 
Он не любил нарядных слов,
В любви не клялся ей,
Но вряд ли кто свою любовь
Мог выразить нежней!
 
 
…Когда я слышу голос твой,
Родной встречаю взгляд,
Мне вспоминается порой
Вишневый этот сад.
 
 
1953 г.
 

 
Как часто невниманьем обижаем
Мы в юности отцов и матерей.
Домой из института приезжая,
К своим друзьям торопимся скорей.
Назавтра отложив все разговоры,
Едва успев костюм дорожный снять,
В ромашковые милые просторы
Уже летим мы детство догонять.
Шутя в подруг бросаем мы цветами,
Забыв нарвать для матери букет.
А мать нас ждет, живет и дышит нами,
Обновы шьет, готовит нам обед.
Нас держит лес, не отпускает Кама.
Уже темно… Поужинать – и спать.
И лишь во сне мы повторяем:
                                           – Мама.
И до зари не спит над нами мать.
А ночь идет, всю землю обнимая,
Закутав в бархат тихие дома,
Но мать не спит…
                         Я это понимаю
С тех пор, как стала матерью сама.
 
 
1953 г.
 

Тихон Тюричев

 
Как жизнь стремительна!
Успеешь ли за ней?
Наш каждый день
Сравниться может с годом.
И чем быстрей живем мы,
Тем ясней
Становятся мечты всего народа,
 
 
Светлеет мир, открыты все пути.
Раскрыта жизни
Новая страница.
И если к ней
Поближе подойти,
То в сотый раз
Ты можешь удивиться.
 
 
Войной испепеленная земля
Всей полной грудью
Заново вздохнула.
Идут, идут машины на поля,
Сменив на плуг
Орудий грозных дула.
Гремит в горах
И шахтах аммонал,
Пласты окаменевшие взрывая,
Течет рекой сверхплановый металл,
В стальную мощь
Страны затвердевая…
 
 
Товарищ мой,
Ровесник мой и друг!
В какое время
Мы живем с тобою!
К чему своих
Не приложили рук,
Какой мы не испытаны грозою?!
 
 
Отважно мы
За Родину дрались
И не остались
На судьбу в обиде.
Так близок к нам
Сегодня коммунизм,
Что можно нам его
И чувствовать, и видеть
 
 
Не в книгах
И не в розовых мечтах,
Не в умозрительных
И в праздных
Впечатленьях,
А в наших
Наступательных делах
Еще ни в чем
Не знавших отступленья.
 
 
Во всем, что завтра
Сделать предстоит,
Во всем, что сделать
Мы уже успели.
Кто сможет нас
Теперь остановить,
Стоящих на пороге этой цели?!
 

 
Отпылало зарево заката,
На причалы встали облака.
Ночь свежа и звездами богата,
И, как юность светлая, легка.
Ночь такая – кажется, что мало
Ей сегодня места на земле.
И дыханье жаркое Урала
Согревает снова сердце мне.
Горный ветер чуть листву колышет
И разносит песен голоса.
С каждым днем все шире и все выше
Вырастают строек корпуса.
Я иду по улицам и вижу
Новых фабрик яркие огни,
В их сияньи видятся мне ближе
Коммунизма радостные дни.
Как легко о будущем здесь думать,
О делах свершенных вспоминать
Город в прошлом старый и угрюмый
Стал столицу мне напоминать.
Здесь и ночью все опять в движеньи.
Жизнь на каждой улице кипит.
Тишину взрывая, в отдаленьи
Гром цехов торжественно гремит.
 

 
Благодатная осень Урала!
Я такою тебя не видал.
Знать земля очень щедрою стала,
Подобрел наш суровый Урал.
 
 
Дни стоят ослепительно-ясные,
И леса золотисто желты,
И поля словно бронзою застланы,
И озера на редкость чисты.
 
 
Воздух горный и свеж, и прозрачен,
В этом крае Уральском родном,
Будто праздник природой назначен
В честь людей, закаленных трудом.