Текст книги "Дочка сэра Фила (СИ)"

Автор книги: Лиат Натанариэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Мантикор раздражённо мотнул хвостом, стряхивая перчатку, которая, со звоном разбив стекло, улетела в окно, и неторопливо двинулся к Феб.

Та невольно отступила на шаг назад. Её мысли были отчётливы, как никогда. В какой-то момент ей всё стало ясно. Никто не ждал, что мантикора может встать на две ноги. Смельчакам, спасающим Эдуа, обещали колдуна, и они просто не успевали сообразить, что к чему – эта тварь сворачивала им головы раньше, чем они понимали, с кем имеют дело. К тому же не каждый читал про мантикор в книгах и знает, как с ними бороться...

Хорошо. Но ты-то читала. Чем тебе это поможет? Все бестиарии как один мрачно предрекали: бесполезно и драться, и убегать. Как и людей, в теории, этих тварей можно поразить обычным клинком, но они слишком сильны и ловки, чтобы у противника был шанс. Их единственная слабость – вода, от которой им больно, как от огня, ну, и львы, но ручного льва с собой возил разве что король Франциск из старой легенды, а фляжку с водой Феб, на беду, оставила висеть у седла...

Когда мантикор набросился на неё, Феб всадила свой нож ему в руку повыше локтя, но зверь лишь рассмеялся и даже не потрудился его вытащить. Он схватил её за плечи – когтистые пальцы держали крепче стальных тисков – и улыбнулся ей. Феб видела три ряда его зубов прямо у своего лица.

В книгах писали, зубы у мантикор такие крепкие, что они могут съесть человека с костями и одеждой. С доспехами, и с конём, и с надеждами его детей, которые ждут его домой – которые потом годами будут видеть кошмары о гибкой, красной голубоглазой смерти, выпрыгивающей из засады...

За эти шесть лет Феб тысячу раз просыпалась с криком, но, видит небо, здесь, наяву, она не закричит, не закричит, даже если умрёт – он не дождётся.

На какое-то мгновение время остановилось. Думай! Думай, пока ещё жива! Они боятся воды и львов... Львов и... воды...

И тогда Феб собрала всю свою ненависть и плюнула ему в глаза.

Чудовище зашипело от боли и, выпустив её, яростно принялось тереть лицо. Феб упала на пол и откатилась в сторону. Рыча, взбешённый мантикор слепо бил хвостом, надеясь достать её ядовитым жалом...

И вдруг, захрипев, грузно упал, как подкошенный.

Стоя над телом поверженного чудовища, сэр Эверард задумчиво разглядывал клинок, перепачканный чёрной кровью.

– Надо же, – смущённо усмехнулся он. – А ты говорила, меч не зачарован...

Феб не сразу смогла ему ответить.

– Это не меч, – сказала она, когда снова нашла свой голос. – Это вы.

Рыцарь отвернулся, но она была уверена, что видела, как он покраснел.

– Идём, – бросил он. – Надо наконец найти нашу принцессу, как считаешь?

Они отыскали Эдуа в одной из башен. Когда сэр Эверард первым вошёл в комнату, её высочество стояла у окна, спиной к дверям, напряжённая и прямая.

– Это снова вы? – сказала она голосом, звенящим, как струна, натянутая до предела. – Снова пришли меня мучить? Это низко, низко!.. К-когда же всё это кончится!.. – она задохнулась, прижимая руки к груди, и снова заговорила, на этот раз – с твёрдостью стали:

– Знайте, я наконец решилась. Сегодня же я покончу с собой! И вы ничем не сможете мне помешать!..

Сэр Эверард деликатно кашлянул.

– Ваше высочество... – начал он вполголоса.

Принцесса вздрогнула и рывком обернулась к ним.

Измождённая, осунувшаяся, бледная, она выглядела так, как любой выглядел бы после полугода в плену. Но, огр побери, она была прекрасна, как прозрачная луна на ясном дневном небе, и, глядя в эти тёмные глаза, Феб на мгновение забыла, где она...

– Сэр рыцарь! – выдохнула принцесса. – О н-небесная милость, вы пришли спасти меня! Неужели... неужели правда... – её растерянный взгляд вдруг упал на Феб, полускрытую тенью. – А это, должно быть, ваш славный оруженосец...

Ничего. Так было даже лучше. Феб была согласна на роль оруженосца храброго рыцаря, совершившего подвиг. Главное – что они нашли Эдуа, а славы ей было не жалко. В конце концов, сэр Эверард всегда хотел стать героем...

Рыцарь учтиво склонил голову.

– Ваше высочество, ваш спаситель – не я, – сказал он твёрдо и отступил, с почтением пропуская Феб вперёд.

Не помня себя, та сделала два шага и упала перед принцессой на одно колено. Реверанс был бы уместен в бальном зале, но только не здесь.

Эдуа вдруг сжала правую руку в кулак и закусила костяшку указательного пальца.

– Встань, – выговорила она дрогнувшим голосом. – Прошу тебя, встань. Я... т-тысячу лет не видела живых людей...

Мельхиор был очень любезен и пригласил Обри в гости. Вернее, дословно он сказал следующее: «Ты всё равно теперь не спустишься назад без помощи, а если ты умрёшь и останешься висеть на моей изгороди, на тебя слетятся во́роны».

При свете дня этот двор выглядел совсем иначе. Вернее, его даже двором было не назвать – это был сад. В тени аккуратно побеленных яблонь и вишен теснились кусты смородины, малины и крыжовника, а на заднем дворе за домом были устроены овощные грядки. Обри ходил вдоль них, как во сне, любуясь на зреющие тыквы размером с маленькие бочки и густой ковёр картофельной ботвы. Любой садовод расплакался бы от полноты чувств, если бы ему позволили хотя бы одним глазком заглянуть сюда...

– Они в своей деревне скорее удавятся, чем продадут мне хоть что-нибудь, – спокойно пояснил хозяин всей этой красоты, стоящий чуть поодаль, скрестив руки на груди. – Приходится выращивать всё самому.

– Потрясающе! – выдал Обри в искреннем восхищении. – Это магия?

– Только отчасти. Ты всё равно никуда не денешься от необходимости копать землю, – Мельхиор заботливо поправил упавшую опору в зарослях гороха. – Ты пьёшь иван-чай?

Он вынес чайник на трёхногий столик на веранде. Пока Мэл за ним ходил, Обри случайно бросил взгляд на книгу, забытую хозяином на кресле. Он ожидал чего-то тёмного и волшебного, но обложка гласила: "О сути вещей". Знакомое название – об этом смелом философском трактате в своё время много говорили в столице...

Мельхиор разлил пахучий травяной отвар по чашкам и взял себе ту, что похуже, с отколотой ручкой.

– Не смотри на меня так, – ответил он на взгляд Обри, садясь в кресло. – У меня мало посуды. В конце концов, у меня редко бывают гости. Говоря "редко", я имею в виду "никогда".

Обри взял свою чашку и уселся на ступеньки крыльца.

– Как это случилось? – спросил он и обвёл неопределённым жестом дом и двор. – Я имею в виду... всё это?

– Всё дело в бабуле, – вздохнул колдун. – Позвольте представиться – Мельхиор Конна. Да, это правда. Но, кстати, можешь называть меня Мэл, я же знаю, вы все так делаете... – он задумчиво отпил глоток иван-чая. – Когда у тебя в роду есть знаменитые злодеи, проблема не в них самих, а в том, что люди уверены, будто зло передаётся по наследству. На самом деле, это само по себе звучит довольно глупо, особенно если вспомнить, что "зло" – вообше штука очень неопределённая. Да, моя бабушка делала разные вещи, из-за которых мы с ней не ладили, но она заботилась обо мне, как умела, и знаешь, что самое смешное? – в итоге она была чуть ли не единственным человеком, от которого я вообще видел что-то хорошее.

Он невесело усмехнулся.

– У меня не было никого, кроме неё. Когда я родился, её уже никто не боялся, все только смеялись – ну, и надо мной тоже, просто за компанию. Уезжая учиться в Виверну, я надеялся, что там всё будет по-другому, но стало только хуже...

– Так ты учился в Виверне? – радостно удивился Обри. – Я оттуда родом!

Мэл кивнул.

– В Королевской магической академии. А ты что, думал, что я научился всему, что я знаю, у бабули? У бедной женщины явно был природный талант, но она даже читать не умела.

Обри вспомнил собственные студенческие годы – девиц, приятелей, весёлые попойки с застольными песнями... Если честно, иногда он и сам не понимал, как они вообще успевали чему-то учиться.

– Неужели у тебя совсем не было там друзей? – не поверил он.

– Однокашники меня терпеть не могли, потому что я был умнее них, – маг насмешливо скривил губы. – Как будто в этом я виноват! А учителя были уверены, что я рано или поздно использую всё, что от них узнаю, во зло. И, огр побери, не они одни! – он с досадой отставил чашку. – Знал бы ты, как это бесит, когда все вокруг убеждены, что у тебя на уме не может быть ничего хорошего! Иногда и впрямь сложно сдержаться и не превратить кого-нибудь в трухлявый пень... Нет, первое время я честно старался что-то изменить. Работать целителем, делиться с людьми знаниями – не зря же я их получал... Кому-то что-то доказать. Во что-то как-то вписаться. Но рано или поздно везде, где бы я ни жил, так или иначе всплывало имя Маргот Конны... И весь этот проклятый бред начинался заново. Не верьте ему, не говорите с ним, прячьте от него детей... – Мельхиор взял с блюда на столе яблоко и с усмешкой подбросил его на ладони. – Все ведь знают, что яблочко от яблоньки упасть далеко просто не может. Люди ужасно скоры на суждения... И до настоящего тебя и твоих поступков никому нет дела.

Он положил плод на место и очень спокойно сказал:

– Поэтому, переехав в Коппхольм, я даже не пытался. Решил: пусть думают обо мне что хотят, я дам им то, чего они ждут. Пусть считают меня кем угодно... лишь бы не трогали. Если честно, я не из тех, кто хорошо чувствует себя в одиночестве, но, кажется, выбираю не я. Увы.

– Но ты же не намерен прожить вот так вот всю жизнь? – внезапно охрипшим голосом спросил Обри.

Мэл пожал плечами.

– Других вариантов пока не вижу, – просто ответил он. – Мне не слишком нравится Коппхольм, но я уже построил здесь свою маленькую крепость, и в конце концов, если честно, в других местах не лучше. Не припомню, чтобы хоть где-то меня любили.

Солнце садилось, и в саду стремительно сгущались тени. Пахло сочной летней листвой; в тишине, которая повисла между двоими на веранде, в кроне старой черёмухи запел соловей.

– Мне так жаль, – наконец сказал Обри, потому что не придумал ничего умнее.

– Да перестань, – спокойно отозвался Мэл, – ты-то здесь причём? И вообще, – он кивнул на нетронутую чашку гостя, – пей уже наконец.

Обри вспомнил про иван-чай и пригубил тёплый напиток, травянистый на вкус. Яблоки на блюде, красные до черноты, выглядели очень аппетитно, и он не удержался и взял одно.

– Какое сладкое! – восхитился он, откусив. – Как так? Здесь у всех растёт одна кислятина!

Мельхиор улыбнулся – впервые за всё время это была не усмешка, а именно настоящая улыбка.

– Знаком с тёмной магией прививки? – хмыкнул он. – Не бойся, вопрос риторический, глупо спрашивать такое у ученика Бартоломео Элмонда... Я читал его труды по ботанике. Новую книгу по орнитологии тоже очень жду.

– Я собираю для неё материалы, – сообщил Обри.

– Знаю, – кивнул Мэл, – иначе зачем бы ты каждое утро бегал мимо моих ворот слушать птичек и считать гнёзда?

Он налил себе ещё иван-чая. Сквозь живую изгородь золотом просвечивал закат.

– Расскажи мне про своих бронзовых дятлов? Мне правда очень интересно.

Соловей в черёмуховых ветвях пел так, словно, кроме него, никого не было на свете.

Сегодняшний день был таким сумасшедшим, что более-менее ясным оставалось только одно: всем троим не помешало бы поесть.

Мантикор не боялся, что его пленница сбежит – ведь он в любой момент по запаху чуял, где она. Он разрешал ей свободно ходить по замку и хозяйничать в кладовых – в конце концов, какая польза от заложницы, заморенной голодом? В замке не осталось слуг, и принцессе пришлось справляться самой. Она рассказала, что даже научилась печь хлеб – просто чтобы чем-то заняться и не сойти с ума от одиночества и тоски. Феб не знала, как она сама выживала бы, на долгие-долгие месяцы запертая в четырёх стенах с чудовищем, которое к тому же то и дело приходит над тобой поглумиться. Говорили, что король Ивенн очень храбр – что ж, теперь Феб выяснила, что его сестра ничуть ему не уступит...

Они ужинали втроём – принцесса, рыцарь и дочь мёртвого героя. Вечер струился в открытые окна, в комнате стояли сумерки, потому что никто не зажёг свечей, а они сидели на ковре в столовой у давным-давно не топленного камина, ели хлеб, сыр и копчёное мясо с потемневших серебряных блюд и пили вино. На вкус оно было как виноград, пахнущий мёдом; это был первый кубок вина в жизни Феб, и, может быть, это от него у неё закружилась голова – а может быть, и нет. Её высочество Эдуа, подобрав под себя ноги, сидела совсем рядом, каким-то неведомым никому, кроме небес, образом прекрасная и величественная даже на полу и в застиранном платье, и Феб, не в силах перестать любоваться ею, вдруг подумала: Аполо просто дурак, раз не захотел её спасать...

– Я напишу брату, чтобы он забрал меня отсюда, – сказала принцесса, – и буду очень благодарна, если вы доставите письмо, сэр Эверард. Вот только, – её голос чуть дрогнул, – я так боюсь снова оставаться одна...

– Феброния останется с вами, – успокоил рыцарь. – Ты ведь останешься, девочка?

Феб почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.

– Ваше высочество, я вас не оставлю, – с жаром пообещала она.

– Моя маленькая храбрая подданная, – тепло улыбнулась Эдуа. – Твой отец бы тобой гордился... а бедная мать до времени поседела от тревоги. Чем мне тебя наградить? Будь ты мальчиком, я просила бы Ивенна посвятить тебя в рыцари... Чего ты хочешь? Мне стыдно предлагать тебе дорогое приданое. Оно сгодилось бы девочке за ткацким станком... но не девочке с мечом в руках.

– Мне ничего не нужно, – честно сказала Феб. Если ей чего-то и не хватало, то только того, чего не мог дать ей никто из смертных, даже король. И разве это само по себе не было наградой? Вот так вот сидеть в конце пути с людьми, которые успели стать тебе дороги... и знать, что сэр Фил наконец завершил свой последний подвиг. Что его дочь вписала последнюю строчку в его книгу... и теперь наконец может её закрыть.

И жить дальше.

Вдруг она вспомнила что-то важное.

– Разве что... Вы не напишете письмо ещё и тёте... то есть герцогине ди Гёз?

Тётя Далия, наверное, страшно злится на неё за то, что она исчезла. Если честно, Феб не была уверена, что даже собственноручное письмо самой принцессы сможет заставить рассерженную даму снова пустить беглянку на порог.

– Я бы попросила у неё разрешения взять тебя с собой в Виверну, – предложила её высочество. – Если ты, конечно, этого хочешь.

Феб не ответила, потому что пока и сама не знала. Она подумает об этом завтра. Она обо всём на свете подумает завтра.

Небо за окном стремительно темнело, но Феб Таккагелит не боялась темноты. В конце концов, чудовища водятся не только в ней. И, кроме того, теперь она знает, как с ними поступать.