Текст книги "Наречённая (СИ)"
Автор книги: Лэйя Райн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
Глава 14
Маара трясло. Эта лживая дрянь свела его с ума. Он лишился рассудка окончательно. Асса́ру толкнула его к краю, где он едва не сорвался в собственное безумие. Выйдя в другую часть шатра, оставив Истану одну, едва сумев оторвать её от себя, страж дышал рвано и глубоко. Оголённые нервы вместе с жилами, казалось, вот-вот лопнут от дикого напряжения. Она ведьма. Проклятая асса́ру завладела им, она получила своё, он не контролирует себя – уже нет, его хладнокровность раскололась в дребезги, как глыба льда. Когда она закусывала губы и терпела боль, в этот миг он одурел.
Когда Маар увидел, что Истана не притронулась к пище, он вскипел. Желание придушить её всколыхнулись в нём ядом вместе с вожделением, которое становилось с каждым мгновением пребывания рядом с ней всё оглушительней, исступлённее, до того болезненно-остро ощущалось, что его яйца сжимались в узел, а член наливался кровью, доводя до помешательства и оглушительного звона в ушах. В тот миг, когда он нашёл Истану лежащей на постели, уже не спящей, но не желающей даже повернуться к нему, показывающей своё пренебрежение, Маар решил сначала затрахать её до полусмерти, а потом задушить за то, что она не слушает его, не исполняет то, что он требует от неё, во благо же ей самой. Упрямая, свободолюбивая, гордая асса́ру осмелилась идти против его воли. Но когда её ненависть полилась из красивых губ, ударяя по нему комьями грязи, он озверел. Он впал во всепоглощающую ярость, жаждал вывихнуть её пальцы один за другим, мучительно медленно. Этот безобидный трюк он применял частенько, и тот всегда срабатывал, в нём нет ничего вредного – умелое движение, и жертва готова сдаться с потрохами. Маар делал это с мастерством палача. Истана сломалась. Холодная, неприступная асса́ру покорилась. Она бросилась к еде, со страхом и отчаянием, одичало вгрызалась в мясо. Маар видел, как тряслись её тонкие пальцы, как дрожали губы, и брови хмурились от обиды и боли, вздулись тонкие нити вен, по щекам текли блестящие слёзы, её всю колотило, вся её надменность рухнула, открывая ему другую Истану, такую беспомощную, уязвимую, трепетную, что внутри стража дрогнуло что-то. С дикой силой разорвалась внутри боль, едва не проламывая рёбра мужчины.
Маар просил прощения, утешал, лишь бы её боль внутри него стихла, лишь бы хоть как-то заглушить её надрывное немое рыдание. Он схватил девушку и прижал к себе, стиснув в объятиях, успокаивая и утешая. С ним никогда такого не случалось. Никогда. Внутри растекался адский пожар, и горло перетягивала верёвкой жгучая вина за то, что он причинил ей такую боль, как оказалось, для неё почти невыносимую. Этого Маар не ожидал. Он причинил вред Истане, такой маленькой, хрупкой, ранимой. Он своей грубой силой искалечил её, раздавил и заставил страдать и корчиться от боли. Он ничтожество, он выродок. Истана права, в нём нет ничего хорошего, нет ничего человечного, его руки по локоть в крови, а душа давно утопла в чёрной смоле ненависти и жажды возмездия. Он желал, чтобы страдали все, как и он когда-то. Так же безнадёжно и отчаянно, до остановки сердца он жаждал, чтобы и она страдала, как он, в тот миг, когда она обрушивала на него свою ненависть, чтобы на долю испытала ту муку и глубину мрака, что и он. Она его страшно гневила, до испепеляющей одури, до бешенства и кровавых пятен перед глазами, он готов был в любой миг убить её и одновременно прижать к груди, целовать пальцы рук и ног, бесконечно дарить нежность и ласку. Ни одна женщина не вызывала в нём такое бешеное противоречие.
Но Маар понимал и другое – чем больше и ярче он испытывал всё это, тем сильнее ожесточался в нём исга́р. Тхара права – ему лучше её убить. Но уже слишком поздно. Маар это понял, когда только что держал Истану в своих руках, ощущая биение её сердца кожей, а его собственное трепыхалось в конвульсиях. Он не сможет. Уже нет. Он боится её потерять – старуха видела его насквозь, когда говорила это. Асса́ру Истана – это его яд, и если он не найдёт противоядие, то в этой борьбе он погибнет рано или поздно…
Плевать.
Маар, больше не медля, схватил плащ с сундука. Накинув меха на плечи, вышел из шатра. Порыв ветра ударил в грудь, обдав снежной волной из ледяной крупы. Он немного отрезвил, остужая кипящий магмой пыл. Шед, закутанный так, что только одни глаза виднелись из-под капюшона, указал в сторону стойбища коней.
– Волки разодрали двух лошадей.
Маар скользнул взглядом по лагерю, оглядывая островерхие шатры, занесённые сугробами, средь которых с факелами в руках сновали его воины. Мела пурга так, что невозможно было отличить небо от земли, и только-только креп рассвет, окрашивая всё вкруг бледным золотом.
– Этой напасти стоило ожидать, нужно было заранее о том подумать.
Голодные звери, теперь испробовав легко добытого горячего мяса и крови, теперь повадятся нападать, и нужно что-то решать, иначе они к окончанию ненастья лишатся всех лошадей – самого ценного, что есть у путников. Без лошадей застрянут неизвестно на сколько дней, недель или даже месяцев. Остался последний длинный переход, а там доберутся до земель Энрейда, что едва не граничит с долиной смерти, где и начинается Излом, где ждёт Маара новое пристанище – крепость Отрмор.
Добравшись до стойла, страж ощутил, как в нос ударил запах железа.
– От кобыл ни косточки не осталось, – докладывал Шед.
Кони, укрытые толстыми попонами, неспокойно толкли снег копытами, всхрапывали и вскидывали гривы, озираясь одичало. Донат с другими соратниками пытался их как-то усмирить: тормошил холки, гладил морды.
– Ночью нужно сторожить, – приказал Маар. – Поочерёдно.
Больше ничего и не оставалось. Шед кивнул и отошёл, окрикивая и подзывая мужчин. Страж, похоже, после того разговора в обиде. Маар проводил его взглядом, повернулся и пошёл прочь, возвращаясь к своему шатру, прислушиваясь к завыванию ветра и тому ненастью, что творилось у него внутри. Так ведь легко упустить и угрозу – нужно быть начеку. Туда, где проливается кровь, приходят стервятники – урок, который когда-то заучил Маар от колдуна. И не важно, кто ими станет – твари Бездны или головорезы.
Дыхание стража отяжелялось при каждом шаге приближения к шатру, бухало камнем о рёбра сердце. Маар сжал кулаки и вошёл внутрь. Он скользнул внутрь шатра вместе с холодным воздухом и вьюгой. Сразу его остро и неумолимо потянуло к ней – посмотреть, вдохнуть, коснуться. Проклятое наваждение! Проклятая асса́ру! Скинув себя тяжёлый мех, мужчина прошёл бесшумно по коврам, на ходу ощущая тишину. Заглянул за полог. Истана зябко свернулась на ложе, не шелохнулась, когда он появился, на этот раз не притворялась – уснула. Маар втянул в себя воздух, пропитанный ароматом её тела, призвал всю свою волю, чтобы оставаться холодным и равнодушным. Но он полностью и безнадёжно идёт на поводу у своих чувств, а этого не должно случаться с ним. С асса́ру невозможно оставаться в покое, она дурманит голову не хуже самого крепкого навриимского вина. Стоит ему приблизиться, в нём против его воли сгущается кровь, бьёт горячими толчками в пах, вынуждая плоть каменеть и вздрагивать. Испробовав асса́ру один раз, ему хотелось ещё, безумно хотелось снова вкусить её губы, проникнуть в горячее лоно, заполнив её собой, ощутить тугой захват, утонуть в озёрах её глаз.
Ступая по мягкому ковру, идя на поводу своего безудержного вожделения, Маар оказался рядом со спящей девушкой. Он опустил взгляд, подобрав с пола шкуру, навис над свёрнутой в калач Истаной. Что-то дрогнуло внутри, когда он увидел, как она даже во сне прижимает руки к груди, пряча их от него, пряча себя от той угрозы, что подстерегает её каждый миг пребывания рядом с исга́ром. Маар перевёл задержавшееся в горле дыхание, осторожно накрыл девушку, чтобы не потревожить и не разбудить случайно, хотя ему очень хотелось, чтобы она проснулась, чтобы распахнулись глаза, открывая синь неба, которая сейчас спрятана под длинными ресницами. Но Истане нужен отдых, Страж это понимал. Побелевшая, отощавшая, измученная Истана спала, но теперь сыта, хоть за это можно не беспокоиться. Маар собрался уйти, но не мог сдвинуться с места, задержался. Рука сама потянулась к ней. Ван Ремарт тронул шёлк волос асса́ру. Так бы и гладил дни и ночи, наблюдая, как переливаются все оттенки жемчужного и золотого в свете костра. Волосы асса́ру, струящиеся едва не до колен, невероятно мягкие и гладкие, как у ребёнка. Маар судорожно выдохнул, он хотел уйти, но продолжал стоять на прежнем месте, весь напрягаясь, ощущая, как наливаются мышцы тела свинцом, как тяжелеет пах. Почему он не возьмёт её прямо сейчас? Он убрал густые пряди за плечо Истаны и окаменел. Тонкая шея девушки покрыта синими пятнами – следы его пальцев, его ярости и желания. Внутри стража разлилась чернота. Ему не нравились эти пятна – его метки, означающие его власть над ней, да и что значит эта власть? Попытки подчинить тело посредством боли, тем самым всё больше отдаляя душу асса́ру от себя. В этот раз он был с ней слишком жесток, он перегнул палку.
Маар зло стиснул зубы, сглатывая сухо. У асса́ру не может быть души, только бездна, ледяная бездна вместо сердца, но стук его, такой горячий, такой сильный, отдавался ударами в его теле и твердил об обратном. Теперь ван Ремарта рвало на части от противоречия: с одной стороны, он не желает причинять ей боли и наблюдать, как в глубине её бездонных глаз рождается страх вместе с ненавистью, он не желает, чтобы страх был толчком её взаимности к нему, принуждённой, насильственной, всё же в этом было что-то уродливое. Истана слишком красива, идеальна, как фарфоровая статуэтка, ей не шли к лицу ни ненависть, ни страх, ни эти синяки и ссадины… Но, с другой стороны, исга́р жаждал этой боли – пусть лучше будет это, чем пустота и холодное отчуждение. Эти синяки делают асса́ру немного живой. И всё же Маар решил не оставлять их на её коже, по крайней мере, он постарается.
Страж отошёл, оставив Истану. Бросил сучьев в очаг, вернулся к своему ложу. Опустился на шкуры, пытаясь игнорировать сигналы своего острого желания, растянулся возле очага.
Буря крепла. Всё сильнее поднимался ураган над долиной, обрушивая на лагерь потоки снежного крошева. Маару нравилась такая непогода, стихийная, неуёмная, бурная – она поднимала внутри него волны чего-то огромного, необъятного, сокрушающего, того, что придавало ему сил и позволяло, пусть на немного, но забыться, отрешиться ото всего. Маар любил непогоду с детства. Он ярко помнил, как, сидя возле очага с колдуном, когда тот неспешно чинил одежду или сбрую в свете масляных ламп, ощущая буйство стихии за деревянными стенами, наблюдал как переливаются кровавые угли в очаге, чувствовал спокойное дыхания жара на своей коже. Тогда, когда ненастье рвало и метало всё снаружи, тогда он чувствовал ту хрупкую грань сил. Старик поглядывал на него тревожно, но молчал, он уже решил что-то для себя, решил судьбу маленького Маара – отдать его в храм к наставникам. Боялся ли его старик, раз поступил с ним так, отдал в когти стервятникам, где он будет учиться выживать, или решил, что так будет лучше для взрослеющего исга́ра? Маар никогда не узнает потом. Лишь с годами он начал понимать, что, если бы не попал в это пекло измывательств и пыток, не стал бы таким, какой есть сейчас. Его бы никогда не заметил совет, и Маар не получил бы титул. Сначала он таил обиду на колдуна, потом жгучую ненависть и в конце концов чувство благодарности. Маар носил его в себе уже давно, где-то в глубине надеясь высказать его старику. Только жив ли тот? Вытянутый сгорбленный силуэт, тонкие, как верёвки, руки, повисшие вдоль сухого тела, спрятанного за полотном изношенного сукна. Колдун медленно удалялся от ворот храма – это последнее, что запечатлел о нём Маар, клеймом выжег в своей памяти. Колдун ни разу не обернулся.
Страж выдохнул, когда очередной порыв хлынул на лагерь, проносясь меж шатрами остервенело и с рёвом. Что, если Ирмус и впрямь узнает об асса́ру и захочет забрать её у Маара? Его будто варом ошпарило при мысли об этом. Владыка хоть и доверяет стражу, считая исга́ра едва ли не своим преемником, и всё же иногда Маар ловил его настороженность, бывало. Тхара не зря твердит, что Ирмус как подпускает близко, к самому своему сердцу избранных, так может, если посчитает нужным, необходимым во благо себя и земель империи, отдать приказ полоснуть по горлу без предисловий.
Ирмус слишком озабочен своей властью, у него есть дела куда важнее, чем верить всяким сплетням о найденной асса́ру. Маар дёрнул желваками, вперившись потемневшим взглядом в потолок шатра, наблюдая за игрой теней, ловя себя на том, что готов идти против Ирмуса, но Истану не отдаст.
Он боится её потерять… Проклятая ведьма! А может, это всё морок? Может, он заблуждается? И как только Маар насытится Истаной вдоволь, наиграется со своей добычей, отымев столько, сколько жаждет, он сам отдаст её правителю?
Глава 15
Буря стихла на следующий день, но как же мучительно долго тянулось время пребывания в одном шатре с исга́ром! Весь вчерашний день я проспала, когда ван Ремарт ушёл, и я почти мгновенно отключилась. Потрясения, случающиеся со мной изо дня в день, вынуждали впасть в беспробудную спячку. Сон мой был беспокойный, но главный мой кошмар я находила за пологом, даже сквозь сон его ощущала. Иногда пробуждаясь, я прислушивалась к шелесту вьюги и боялась шелохнуться, чтобы страж, не дай богиня Ильнар, не понял, что я не сплю, чтобы он не пришёл на звук и не завершил начатое. Ведь исга́р чуял всё каким-то внутренним нюхом. Проклятый пёс будто предугадывал мои действия наперёд. Слава Всесущей, ночь была спокойной несмотря на мои тревоги, утро наступило уже скоро.
Но мой покой был разбит вдребезги. Пока я наскоро умывалась, раздевшись по пояс, Маар бесшумно вошёл. Я спохватилась мгновенно, прикрывшись сорочкой.
– Оставь, – раздался тут же короткий сухой приказ.
Я слышала тяжёлое дыхание Маара, и оно не сулило мне ничего хорошего. Моё сердце затрепыхалось, я чувствовала спиной его взгляд, его жар разливался по моей оголённой спине.
– Повернись.
Голос Маара был спокойным и между тем требовательным, рискованно идти на попятную. Яд ненависти расплёскивался по венам от одной лишь мысли о том, что мне приходится быть его невольницей, подчиняться ему, одно это причиняло мне невыносимую муку. Горькое предчувствие разлилось во мне тошнотой. Втянув в себя больше воздуха, я медленно повернулась. Страж был оголён по пояс, и обтянутый кожей штанов огромный возбуждённый детородный орган давал мне понять о его намерениях. Он медленно приблизился, а я перестала дышать. Я не смотрела на него, когда он положил ладонь на мою грудь. Хотелось немедленно отпрянуть, но его глаза вспыхнули тут же гневным пламенем, и я не смогла пошевелиться, слишком дорого мне это обойдётся. Он твёрдо потёр между пальцами сосок, и между бёдер разлилась тяжесть. Я сомкнула губы, противясь этому. Глупое тело реагировало вразрез с моими чувствами.
– Тебе нравится?
– Нет.
– Маленькая лгунья, – прохрипел он.
Прекратив ласкать грудь, Маар опустил руку ниже, погладив живот. А я едва не зажмурилась, принуждая себя терпеть его прикосновения. Он подобрал полы сорочки, разомкнул ребром ладони мои ноги, настойчиво погладив чувствительные складки. Висок опалил тяжёлый вздох мужчины.
– Ты очень горячая и влажная. Ты готова вновь принять меня.
– Нет, – закрыла я глаза, отворачиваясь.
– Нет? – Маар раздвинул мои ноги своим коленом шире, продолжив пальцами поглаживать лоно.
Я не успела перевести дыхание, как палец стража скользнул внутрь меня. Я зажмурилась, ожидая боли, но ее не последовало. Маар погрузил палец ещё глубже, а я почувствовала наполненность, и, что хуже всего, стены покачнулись и поплыли. Ещё один судорожный вдох стража. Он отстранился, поднеся влажные пальцы к лицу, прикрыл ресницы, втягивая запах, а потом будто одичал, опустил руку, рывком высвободил свою окаменевшую плоть.
– Дотронься, – велел он.
Я отшатнулась, но страж тут же перехватил моё запястья, прижав к своему члену, вынуждая обхватить. Его плоть в моей ладони вздрогнула. Гладкий, горячий, он пульсировал в моей руке, как будто становясь ещё больше.
– Вот так… – прошептал глухо Маар, подаваясь бёдрами вперёд, напряжённо толкаясь в мою руку, теперь весь обращаясь в камень.
Он вновь просунул ладонь между моих ног, принялся ритмично поглаживать лоно, одновременно качая тазом так, что его член скользил в моей руке. Маар вновь погрузил в меня палец, врываясь им в лоно, беспрерывно заскользил им. Моё дыхание сбилось, исга́р вынуждал, подчинял и в то же время был терпелив. Я забыла о своей ненависти, забыла обо всём, проваливаясь в бездну. Желание, исходящее от исга́ра, вливалось в меня вместе с запахом мужчины, запахом горького дыма и еловой смолы, тягучим, густым, он дурманом проникал в меня через кожу, заполняя, вытесняя всё лишнее. Губы Маара накрыли мои, его дыхание смешалось с моим. Я попыталась стиснуть зубы, но его ласки… Желание демона накатывало на меня горячей волной, сбивало и сокрушало, я едва могла стоять на ногах, не то что найти силы противиться. Страж, ощутив моё временное замешательство, ускорил проникновения, доводя до полного изнеможения.
– Ты такая сладкая, Истана, – хрипло проговорил он, жадно впиваясь в губы.
Меня будто вышвырнуло из тела, блаженство и гнев разрывали на части, из горла едва не вырвался крик о том, как я его ненавижу, но я только бессильно обмякла в его руках, почувствовав, как в ладонь ударила тугая струя, растекаясь горячей влагой по пальцам. Экстаз выпрыскивался из головки до последней капли, Маар рвано выдыхал мне в губы, его блаженство растекалось по моей коже вместе с его семенем, голова закружилась от его тягучего запаха.
Спустя только миг ко мне вернулась способность мыслить. Через туман я поняла, что только что произошло, но не могла и пошевелиться. Маар держал меня в руках, продолжая дышать тяжело и рвано, я слышала бешеный грохот его сердца и трепыхание своего собственного. Мои колени дрожали, как и всё тело. Провалиться бы мне сквозь землю. О, если бы это было возможным! Хотелось просто рыдать от раздирающих меня противоречивых чувств.
– Ненавижу, – всё же вырвалось из меня вместе с выдохом.
Но Маар только хмыкнул, а я поджала губы от досады, непонятно какой.
Страж отстранился, молча вымыл мою руку в ушате и ушёл. Оставшись одна, я торопливо смыла остатки следов его пальцев и своего собственного желания с бёдер, оделась. Голова была совершенно пустой, я пыталась вытягивать из себя хоть что-то, что могло отгородить меня от ван Ремарта, но ничего не выходило.
Маар вернулся вновь, на этот раз принеся еды. Пусть лучше бы он проваливал, но его терпение продолжало обезоруживать. Горячая похлёбка, в которой плавали кусочки мяса, пряно пахла какими-то специями. Я ела через силу, ощущая его затянутый чернотой взгляд на себе. Никогда не любила, когда за мной наблюдают – кусок в горло не лез, но выбора у меня, конечно, не было, ярко напоминали мне о том пальцы, вывихнутые и умело вправленные этим убийцей, палачом и извергом. Нет, он не способен ни на что, кроме как ломать и калечить душу. Маар пялился на меня неотрывно, и меня дико злило то, что он всё ещё был без верхней одежды. Мышцы под загорелой кожей перекатывались туго при каждом движении, вынуждая наблюдать за тем. Страж сделался каким-то отстранённым, будто что-то важное завладело им изнутри.
Когда послышались мужские голоса, Маар поднялся. Приказав мне собираться в дорогу, страж удалился. Смазав синяки на запястьях, шее и груди, ощущая всё ещё его пальцы внутри себя и раскатывающуюся глухим отголоском дрожь по телу, я собралась торопливо, стараясь не думать, не вспоминать, оделась тепло.
Лицо всё ещё пылало от дикого бессилия и нелепости того, что миг назад случилось, что я могла испытать то, что испытала, в руках этого… Этого… Я сжала кулаки, расходясь гневом. Я не должна была, но жар до сих пор прокатывался по телу тяжёлыми сгустками до дрожи в пальцах. Хорошо, что вскоре я полностью отвлеклась от этого безумия за сборами. Лагерь уже был свёрнут, а воины поднимались в сёдла – предстоял долгий путь.
От своей лошади, надо признать, я отвыкла, мне не удалось подняться в седло с первого раза. Запуталась в многослойных юбках, а потом и в узде, да и всё ещё не могла сосредоточиться. Подняться на лошадь мне помог Донат, пощадив, видно. Сжал крепко, но осторожно, пояс, почти подбросил.
– Спасибо, – благодарно улыбнулась я ему.
Глаза стража в это утро соперничали по синеве с небом, такие яркие они были, но мгновенно взгляд его стал тягучий, когда прошёлся вдоль моего тела. Конечно, ему бы не стоило ко мне приближаться вовсе, и вскоре это опасение подтвердилось хлёстким взглядом Маара, с которым я, не желая того, столкнулась. Таким мрачным и удушливым он был, что невольно дыхание сбилось. Усевшись удобнее, перехватывая поводья, я избегала смотреть на Ремарта, хотя мне казалось, что он повсюду и внутри меня, исследует и контролирует. Тронула пятками белые бока кобылы. Мне страшно не нравилось то, что я испытываю, хотелось выдрать из себя с корнем все чувства, да только росли новые, ещё крепче, чем предыдущие. В конце концов, я бросила эту затею.
Восход был потрясающим, после лютой бури благодать опустилась на холодные земли неописуемой красотой. Воздух искрился серебром, снежные барханы тянулись до бесконечности, как волны, чистые, ослепительно белые, они слепили глаза так, что проступили слёзы, и больно было смотреть. Вскоре мне уже не нужно было усилий, чтобы не думать ни о чём: стылый воздух бодрил, избавляя от всего лишнего, и голова с каждым пройденным шагом всё яснела, хоть и кусал железными зубами мороз за незащищённые участники кожи. Вереница тянулась медленно, утопая едва не по лошадиное брюхо в сугробах, но всё же двигались, всё дальше уходя от места становища. Но как бы я ни отвлекалась, любуясь первозданной суровой красотой долины, невольно выделяла взглядом исга́ра. Едва его взор касался меня, по телу прокатывалась горячая волна. Она скапливалась в груди и растекалась по бёдрам и ногам до самых кончиков пальцев. Глаза Маара, такие чёрные на фоне невыносимо белой долины, вонзались кинжалами. Плотно сжатые губы, изгиб которых мной уже слишком хорошо изучен, говорил о том, что ему не понравился жест Доната. Я всерьёз взволновалась. Если вчера исга́р казался сущим демоном, полуобнажённым, взъярённым, то сейчас был сдержанный, хладнокровный, в литом панцире брони, сверкающем в морозных лучах, с длинным, в полтора метра, мечом на поясе. В мехах он был Мааром ван Ремартом, верным подданным короля.
Мне стало не по себе от того, как страж меняется, и не только внешне. Если вчера он взрывался вулканом, то сегодня… Я невольно вдохнула глубже. Он убийца, его брат убил беззащитную девушку, просто задушив её, когда получил своё, погубил безжалостно и жестоко. Яд ненависти мгновенно застелил глаза. Я задышала часто, чувствуя, как внутри разбегается бездна, и пусть умом я понимала, что это было давно, боль была такой острой, невыносимой, будто всё это случилось вчера. Случается каждый раз, когда исга́р прикасается ко мне. Хотела бы я об этом снова забыть? Нет, теперь – нет и нет, даже если мне кто-то даст зелье, способное выжечь всю боль, я не приму его.
«Я не хочу забывать! Я хочу… – я сжала губы, дрогнув – …возмездия».
Боль настолько ослепила меня, что стало просто нечем дышать, память потянула меня ко дну.
– О чём ты думаешь, асса́ру?
Я вздрогнула от неожиданности, но не подала вида, что не заметила приближения исга́ра. Открыла глаза и повернулась, ответив честно:
– О твоей смерти, исга́р. О том, как ты будешь гореть в пекле.
Маар хмыкнул только и, признаться, тем самым вывел меня из строя. Его реакцию на одни и те же слова невозможно предугадать, она была всегда разной. А вот он, похоже, мог запросто уловить любое изменение в ком и в чём угодно, и обязательно пользовался этим в угоду себе. Ублюдок.
– Если ты желаешь мне смерти, то думаешь не о том, асса́ру, огонь не может причинить мне вреда.
Лжёт или говорит правду? Я хмыкнула, прищурившись от холодного ветра, исследуя его лицо, непроницаемое, твёрдое, невозможно красивое, высеченное из камня умелым мастером. Держалась непроницаемо, не допуская и мысли о том, что случилось утром в шатре. И всё же ему удалось сбить меня с толку, когда его губы растянулись в улыбке, открывая ровные белые зубы. Этот неожиданный жест полностью меня обезоружил.
– Что же может тебя уничтожить? – спросила я, раздражаясь.
– Ты так жаждешь моей смерти?
– Ты мучаешь меня.
– Ещё недавно твои томные вздохи говорили об обратном.
В ушах даже зазвенело от возмущения и жгучего стыда, что он был прав.
– Ты изнасиловал меня и вытолкнул на мороз, ударив конским кнутом, ты заставил тащиться за тобой весь день, а вчера повредил мне пальцы.
– Ты не знаешь, что такое боль. Я мог бы отдать тебя своим воинам, и они бы драли тебя изо дня в день по очереди во все щели. Я могу сделать твоё существование невыносимым, и ты в этом сама будешь виновата, асса́ру, несносная глупая гордячка. Ты не умеешь держать язык за зубами и нарушаешь мои приказы. В конце концов, ты лжёшь мне.
Кажется, Тхара говорила о том, что демон не приемлет обмана.
– И в чём же? – как можно беспечнее спросила я, хотя моё сердце забилось быстро.
Маар повернулся, утопив меня во мраке своего горячего взгляда.
– Как только я узнаю, в чём, ты сразу ощутишь это на своей шкуре, – пообещал он.
В голосе его прошелестел металл, а я поёжилась и тут же одёрнула себя, приподнимая подбородок. Он может угрожать сколько угодно, мне безразлично. Его запугивания мне не страшны. Но вслух я ничего не сказала, единственное, чего мне хотелось сейчас, чтобы он отдалился от меня, катился к чёрту и оставил в покое. И кажется, мои взывания были услышаны, ван Ремарта окликнул Шед, и страж, оставив меня, пустил чёрного, как тень, коня вперёд. Вороной был под стать всаднику. А я смогла перевести дух, ощутив, как горячее давление исга́ра ослабло.
