Текст книги "Без Москвы"

Автор книги: Лев Лурье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 3
Жить стало веселее

Петербуржцы чувствовали себя в Ленинграде 1930-х какими-то никому не нужными стариками, инвалидами. Пустота, на которую жаловалась интеллигенция, преодолевалась двояко. С одной стороны, складывалось культурное подполье, старавшееся с государством по возможности не взаимодействовать тесно. С 1930-х это становилось все труднее и труднее. С другой стороны, все же существовали кое-какие профессиональные ниши, которые коммунисты считали периферийными, где идеологический контроль не был тотален. В такой «внутренней эмиграции» зарабатывали детской литературой (как Даниил Хармс или Евгений Шварц), художественными переводами (Михаил Лозинский, Валентин Стенич, Анна Ахматова, Михаил Кузьмин), дизайном и книжными иллюстрациями (ученики Михаила Матюшина и Павла Филонова, Владимир Конашевич, Николай Тырса).

До поры до времени полная лояльность и профессионализм высоко ценились коммунистами. Старую интеллигенцию и ее выучеников следовало или уничтожать (это сделали в основном в годы первой пятилетки), или приручать. Молодые «волчата» из выпускников рабфаков еще не вошли в силу, профессурой дорожили. «Кадры решают все». «Лучшие люди Страны Советов» жили на главных улицах в просторных «сталинских» квартирах, проводили лето на собственных дачах или в служебных санаториях Сочи, Ялты, Кисловодска. У них были «Форды» и «Виллисы» с водителями. Они получали Сталинские премии, собирали антиквариат, их дома были полными чашами. Эти персонажи – главные герои следующей главы. Конечно, список неполон: в нем нет Абрама Иоффе и его учеников, создавших советскую атомную бомбу; братьев Орбели, физиолога и искусствоведа; Николая Вавилова; артистов Николая Черкасова, Бориса Чиркова и режиссеров Григория Козинцева и Леонида Трауберга. Нет Юрия Германа и Ольги Берггольц.

С середины 1930-х подавляющая часть сталинской элиты концентрировалась в Москве. Там располагались ЦК, министерства, творческие союзы, Академия наук (с 1934 года), издательства, выставочные залы. Ленинград беднел людьми на глазах: разгром знаменитого ДЕТГИЗа заставил перебраться в первопрестольную Самуила Маршака и Корнея Чуковского, из Кировского театра в Большой перешли Галина Уланова и Марина Семенова. Москвичами стали писатели Алексей Толстой, Юрий Тынянов, Николай Тихонов, Всеволод Иванов, Вениамин Каверин и будущий чемпион мира по шахматам Михаил Ботвинник.

Но в огромном городе Ленинграде, открытом для иностранных туристов, с мощным оборонно-промышленным комплексом, оставались свои «спецы». Они не занимались политикой, не старались выйти из существующих эстетических и цензурных канонов. Они делали свое дело ответственно, сохраняли культуру и мастерство. И до поры до времени их жизни и работе почти ничто не угрожало.

Борис Зон

Борис Вульфович Зон – первый постановщик пьес Евгения Шварца, первый педагог, принесший в ленинградскую театральную школу систему Станиславского. Зон вывел на сцену Николая Черкасова. Под руководством Зона начинали работу в театре актеры Павел Кадочников, Николай Трофимов, Зинаида Шарко, Алиса Фрейндлих, режиссеры Зиновий Корогодский и Лев Додин.

Борис Вульфович Зон. 1940 год

Когда в 1936 году, на Кировском проспекте (ныне – Каменноостровском) архитектор Фомичев построил дом для деятелей искусств, одним из первых получил в нем квартиру именно Борис Вульфович. 30 лет он жил в этом доме, и все 30 оставался важнейшим человеком в театральной жизни нашего города.

В 1930-е годы Борис Вульфович Зон – один из самых успешных театральных режиссеров и педагогов Ленинграда. В неполные 40 лет – заслуженный артист республики, орденоносец, профессор Ленинградского театрального института. Кроме того, у Зона обширные связи в столице: его двоюродный брат Генрих Ягода – главный чекист страны, а троюродный – прославленный соратник Ленина Яков Свердлов.

Зон абсолютно лоялен к власти, но далек от политики. Его жизненное кредо – владеть ремеслом и служить театру. И до поры до времени казалось, что честное служение искусству принесет успех при любом режиме.

Леонид Мозговой, выпускник мастерской Б. В. Зона 1965 года: «Он был живой человек, все отдавший театру. Вот у меня в дневнике написано: “БВ (так мы его называли) на занятиях сказал: ради театра стоит испортить себе жизнь”. Он сбоку приписывает: “Надеюсь, вы это понимаете?” Я в то время был влюблен в одноклассницу, свою будущую жену. Я подумал, что ни за что не смог бы разорвать наши отношения. Пишу: “Ну, может быть, не стоит окончательно портить себе жизнь?” Он: “Милый, Вы ничего не поняли!”»

В театр Бориса Зона привело исключительно его природное упрямство, а не семейные традиции или связи. Он родился 24 января 1898 года в городе Сызрани, в семье интеллигентной, но далекой от искусства. Борис Зон с детства грезит театром, но родители не разделяют увлечения сына. Они надеются дать ему более серьезное ремесло. Зона отправляют учиться в Москву, где он поступает в Коммерческий институт, а затем – на юридический факультет Московского университета. Но уже через год, наряду с учебой в университете, Зон тайком от родителей начинает посещать занятия известной театральной студии Федора Федоровича Комиссаржевского.

Лев Додин, выпускник мастерской Б. В. Зона 1966 года:

«Был такой очень крупный режиссер и теоретик, брат Веры Федоровны Комиссаржевской. Его школа достаточно мало нами изучена, но, видимо, это было очень жесткое, во многом формализованное и рационалистское обучение».

В 1918 году, не окончив ни университета, ни студии, Борис Зон уехал из Москвы, колесил по стране с передвижными труппами. В 1920 году с одним из таких театров он приехал в Петроград. Здесь произошла встреча, навсегда изменившая его жизнь. Борис Зон познакомился с Александром Брянцевым, основателем первого в стране театра для детей.

В 1922 году в бывшем здании Тенишевского училища (Моховая улица, 33–35) открылось новое неслыханное культурное учреждение – Театр юного зрителя. Театров для детей не было в Европе. Не существовали они и в дореволюционной России. В этом самом ТЮЗе, впервые, в роли царского спальника в пьесе «Конек-Горбунок» по Ершову вышел на сцену Зон. Он же преподавал детям театральное мастерство и ставил с ними спектакль «Том Сойер».

В 1920–1930-е годы искусство для детей гораздо меньше подвергалось цензуре, поэтому оно было интереснее и талантливее того, что делалось для взрослых. В Ленинграде работал знаменитый ДЕТГИЗ во главе с Самуилом Маршаком и самый сильный детский театр страны – брянцевский ТЮЗ. На спектакли для юных зрителей с удовольствием ходили и взрослые. В 1924 году Борис Зон поставил здесь свой первый спектакль, а вскоре был назначен ведущим режиссером ТЮЗа.

Зон находил молодых и неизвестных и делал из них знаменитостей. Он обнаружил Николая Черкасова и Бориса Чиркова в одной из ленинградских театральных студий и поставил для них спектакль «Дон Кихот». Чирков – Санчо Панса, а Черкасов – Рыцарь печального образа. Евгений Шварц – никому не известный молодой драматург – ставит свою первую пьесу «Ундервуд» именно у Зона. Был страшный скандал, пьесу сняли за идеологические ошибки, но с тех пор Шварц входит в театральную жизнь города.

В конце 1920-х годов были установлены жесткие репертуарные нормы для детских театров: ставить не более одной классической пьесы в сезон, сказки на сцене исключить. «Ундервуд» запретили. Зон не бунтовал, он приспосабливался. Ставил несколько агиток о роли пионерии в успехах пятилетки и коллективизации деревни. Под этим прикрытием Зон протащил на сцену пьесу Евгения Шварца «Клад». В эти же годы случайно в его руки попала стенограмма последних занятий Станиславского в одной из московских студий.

Лев Додин, выпускник мастерской Б. В. Зона 1966 года:

«Он был так потрясен открытиями Станиславского, что поехал встречаться с ним в Москву. В то время Станиславский вел отшельнический образ жизни».

Константин Сергеевич Станиславский проявил к молодому режиссеру снисхождение и даже, в виде исключения, разрешил присутствовать на занятиях своей студии.

Лев Додин, выпускник мастерской Б. В. Зона 1966 года:

«Будучи одним из самых знаменитых режиссеров Советского Союза, Зон каждую неделю садился на поезд “Красная стрела” и ехал в Москву, чтобы присутствовать на занятиях студии Станиславского. Так было 4 года вплоть до смерти Константина Сергеевича».

Тем временем в ленинградском ТЮЗе назревал крупный скандал. Вокруг Бориса Зона, ведущего режиссера, группировались все сильнейшие актеры и драматурги театра. Те, кто не попадал в когорту избранных, образовали противоположный лагерь. В результате в 1934 году ТЮЗ раскололся надвое. Зон создал театр, который назывался Новый ТЮЗ. К нему ушли наиболее талантливые представители старого ТЮЗа и лучшие выпускники его студенческого курса. Среди них будущие звезды театра и кино Павел Кадочников и Борис Блинов.

Лев Додин, выпускник мастерской Б. В. Зона 1966 года:

«Это был настолько яркий выпуск, что он стал основой труппы для популярнейшего театра страны. Сегодня ни один театр не может сравниться по популярности с Новым ТЮЗом тех времен. В 1960-е годы так же известен был “Современник”, впоследствии – “Таганка”».

Новый ТЮЗ быстро стал самым модным в Ленинграде театром. Борис Зон был обласкан и критиками, и властями. Он удостоен ордена «Трудового Красного знамени». Зон писал статьи, в которых славил сталинскую Конституцию 1936 года, поддерживал закрытие театра Мейерхольда. Казалось, чистки 1930-х годов обойдут Зона стороной. Но в 1937 году арестовали его двоюродного брата, могущественного Генриха Ягоду, затем родного брата – известного ленинградского адвоката Александра Масин-Зона.

Помогать семье врага народа – занятие крайне опасное. И Борис Вульфович никогда не упоминал о судьбе репрессированных родственников. Даже в кругу близких учеников он неизменно демонстрировал преданность власти и лично товарищу Сталину.

Александр Белинский, выпускник мастерской Б. В. Зона 1950 года: «Он действительно верил в Сталина. На выпускном вечере, когда мы сидели и пили водку, он вдруг громко сказал: “Вы поняли, что такое Сталин?”»

В 1941 году Зон выпустил свой третий студенческий курс. Его ученики должны были пополнить блистательную труппу Нового ТЮЗа. Но в июне 1941-го началась война, и театр эвакуировали в Новосибирск. Многие артисты ушли на фронт или покинули ТЮЗ ради более хлебного кинематографа. Театр рушился на глазах, но Борис Зон был полон планов и надежд: он возродит ТЮЗ, как только вернется из эвакуации. Но по возвращению в Ленинград Зона ждал новый удар: его театр решено было закрыть.

Александр Белинский, выпускник мастерской Б. В. Зона

1950 года: «Это случилось в 1945 году. Я был на закрытии. Играли “Тартюфа”, вдруг я увидел плачущего Зона, я проводил его домой».

Зон очень тяжело переживал закрытие своего театра. Работа с другими коллективами не складывалась и, начиная с 1945 года, Борис Вульфович полностью посвятил себя ремеслу, которое более всего ему удавалось, – театральной педагогике.

Лев Додин, выпускник мастерской Б. В. Зона 1966 года:

«Его педагогический метод был удивителен. С одной стороны, была требовательность, с другой – индивидуальный подход к каждому ученику».

Зинаида Шарко, выпускница мастерской Б. В. Зона

1951 года: «Он воспринимал нас как собственных детей. Кроме нас у него ничего не было. Если сейчас педагоги обычно “урывают” времечко для студентов, то Борису Вульфовичу не надо было “урывать”: он только нами и занимался».

Алиса Фрейндлих, выпускница мастерской Б. В. Зона 1957 года: «Это так важно, когда мастер держит учеников под своим крылом. Он интересовался нами: тем, что мы читаем, о чем говорим».

Профессор Зон – признанный мастер набора. Его выпуски были самые результативные в институте. Многие ученики Зона становились звездами театра и кино: Павел Кадочников, Николай Трофимов, Эммануил Виторган, Леонид Мозговой, Зиновий Корогодский, Александр Белинский, Лев Додин.

Алла Прохорова, выпускница мастерской Б. В. Зона 1957 года: «Я была высокая и худая, стеснялась этого, кукожилась как-то. Борис Вульфович как-то подозвал меня после занятий и сказал: “Носи каблуки!” Я стала носить каблуки, появилась совершенно другая осанка, новое самочувствие!»

Леонид Мозговой, выпускник мастерской Б. В. Зона 1965 года: «Хотели отчислить Наташу Тенякову: у нее якобы было плохо с голосом. Зон, увидев в ней талант, отстоял ее. Он защитил и Алису Фрейндлих, которую тоже хотели выгнать из-за плохой дикции и неподходящей внешности. Он сказал: “Если ее отчислят, я уйду из института!” Представляете, какое отношение!»

Зинаида Шарко, выпускница мастерской Б. В. Зона 1951 года: «Он всегда за нас болел. Зон мог пойти к какому-то преподавателю и сказать: “Неужели вы поставите четверку такому талантливому человеку! Ваш предмет вспомогательный, для него главное – актерское мастерство. Не портите человеку диплом! Надо пятерку ставить”. Ставили пятерку».

Зон в политику не лез и избегал всяких разговоров на темы, которые могли показаться хоть сколько-нибудь опасными. Но политика, так или иначе, коснулась и его. В 1949 году начались гонения на так называемых космополитов, то есть, собственно, евреев. Через 2 года его, успешнейшего педагога театрального института, выгнали с работы.

Один из его студентов, Рубен Агамерзян, будущий театральный режиссер, написал в стенгазете института заметку о том, что театр, наконец, избавился от таких гадких космополитов, как Зон. Борис Вульфович остался без работы. Год он перебивался в театре имени В. Ф. Комиссаржевской, а в 1953 году его выгнали и оттуда и объявили, что никакой работы в Ленинграде и Москве у него не будет.

Лев Додин, выпускник мастерской Б. В. Зона 1966 года:

«Он перенес очень тяжелые, голодные годы. У него не было ни работы, ни особых сбережений».

Александр Белинский, выпускник мастерской Б. В. Зона

1950 года: «Его поддерживал и спасал Николай Константинович Черкасов. Он не давал ему остаться на улице. Но в те годы даже его авторитета было мало. Зону также помогали Борис Петрович Чирков, Клавдия Васильевна Пугачева».

В феврале 1953 года Зону ясно дали понять: самое большее, на что он может рассчитывать, – это маленький театр на периферии. Однако через месяц умер Сталин. О борьбе с космополитами забыли. Уже в апреле 1953-го Николай Черкасов и Леонид Макарьев добились восстановления Бориса Зона в должности профессора театрального института. Зон не собирался сводить счеты с клеветниками и обидчиками. Он снова занимался только студентами, и снова ему не было равных в мастерстве открывать и воспитывать таланты.

Алиса Фрейндлих, выпускница мастерской Б. В. Зона 1957 года: «Талант Зона-педагога был известен всем. Поэтому, когда мы оканчивали институт, нас уже звали во многие театры сразу. За зоновскими учениками охотились главные режиссеры».

Зинаида Шарко, выпускница мастерской Б. В. Зона

1951 года: «Потом он нами гордился! Он все наши спектакли смотрел. Я помню, он пришел на “Три сестры”. Когда я вышла, Зон сказал мне: “Да, «Три сестры», а две-то – мои!”»

В 1960-е годы Борис Зон – признанный мэтр театральной педагогики, заведующий кафедрой актерского мастерства. Годы советской власти оставили отпечаток на его биографии, но они не смогли изменить ни образа жизни, ни привычек профессора.

Почти 30 лет прожил Борис Вульфович Зон со своей женой Ниной Александровной Старк, представительницей древнего дворянского рода, в трехкомнатной квартире на Кировском проспекте (ныне – Каменноостровском). Квартира была заполнена антикварной мебелью, которую Зон собирал. В одной комнате только мебель эпохи Павла I, в другой – обстановка времени Александра I, а в третьей – Николая I. Обед, завтрак, ужин искуснейшим образом сервировались. В его доме не было ни пылинки. Он был франт. Ему шили костюмы лучшие портные Ленинграда. Это была буржуазная жизнь в социалистическом Ленинграде.

Алла Прохорова, выпускница мастерской Б. В. Зона 1957 года: «Его элегантные костюмы серого цвета всегда на нем сидели идеально. А бабочка была его фирменным знаком».

Александр Белинский, выпускник мастерской Б. В. Зона 1950 года: «Зон обожал обувь. У него дома была целая выставка сапог. Конечно, он был настоящий барин. Он никогда не пил, не был охотником вкусно поесть, но обожал женщин!»

Лев Додин, выпускник мастерской Б. В. Зона 1966 года:

«На любую репетицию он приходил одетым парадно и празднично. Казалось, что он всегда был в приподнятом расположении духа. Эту подтянутость обеспечивало его отношение к искусству, которое было для Зона не просто профессией, а образом жизни».

Только один раз в жизни Борис Зон позволил себе прийти на занятия небритым и в помятом костюме: 30 мая 1963 года после продолжительной тяжелой болезни умерла его жена Нина Александровна Старк.

Ариадна Кузнецова, выпускница мастерской Б. В. Зона 1957 года: «После кончины Бориса Вульфовича мне посчастливилось прочесть его дневники. Каждая запись начиналась у него со странных ремарок: “день без тебя – второй”, “день без тебя – пятнадцатый”, “день без тебя – шестьдесят четвертый”. Сначала я не могла понять, что это означает. Оказалось, речь шла о его покойной жене Нине Александровне».

Летом 1965 года Борис Зон выпустил последний в своей жизни актерский курс. Следующий набранный им курс окончил институт под руководством другого мастера. Но свой дипломный спектакль студенты посвятили Борису Зону. Они сыграли «Орфей спускается в ад» Теннеси Уильямса, в память о великом педагоге, хотя сам Зон мечтал о другом посвящении.

Зон придумал такой педагогический прием: у него курс учился все время на одной и той же пьесе, для того чтобы поставить потом дипломный спектакль. И вот в 1965 году он начал работать над «Тристаном и Изольдой». Этот средневековый роман превратила в пьесу Александра Бруштейн. Зон давно мечтал его поставить. Студенты занимались «Тристаном и Изольдой», и вдруг Зон узнал, что без его согласия этот спектакль начал ставить другой педагог на другом курсе. Он был необычайно огорчен. В июне 1966 года на фоне этих огорчений с ним случился удар, и его не стало.

В архиве петербургского телевидения хранится уникальная пленка – это киноверсия дипломного спектакля последнего актерского курса Бориса Зона. Единственная дошедшая до нас работа великого мастера и его учеников.

Лев Додин, выпускник мастерской Б. В. Зона 1966 года:

«На похоронах было очень много людей. Я один из немногих выпускников нашего курса знаю, где он похоронен. Я бываю у него почти каждый год. Это мой духовный отец. Если мне что-то удалось, то это благодаря ему во многом».

Исаак Бродский

Сотни и тысячи молодых людей с конца XIX века стремились попасть в Академию художеств, главное учебное заведение нашей страны, которое готовит живописцев и графиков. Исаак Бродский, молодой человек из украинского местечка Софиевка, поступил сюда в 1902 году. Как и все студенты, он мечтал стать маэстро, известным, хорошо зарабатывающим художником. Исааку Бродскому удалось то, что не удалось большинству его коллег. Он стал не просто известным, но и главным художником Советского Союза.

Исаак родился в 1884 году в семье мелкого торговца. Родители мечтали сделать из сына серьезного человека – архитектора, чтобы мог и на жизнь заработать, и родных в случае необходимости поддержать. Так Бродский оказался в Одесском художественном училище, где вопреки ожиданиям отца с матерью выучился не на архитектора, а на живописца. Но ему мало Одессы. Он талантлив, тщеславен и добивается почти невозможного: поступает в Академию художеств, в класс к самому Репину.

Обучение живописи издавна ведется по принципу: мастер учит подмастерьев. Он прививает свою манеру ученикам. Учитель у Бродского был необычайно сильный человек – самый известный художник России, гений – Илья Ефимович Репин. Естественно, он оказал на Бродского решающее влияние. Репин был мастер, но по своему художественному методу консерватор, лет на 30 отставал от передовой французской живописи.

Став профессиональным художником, Бродский быстро пошел в гору. Отменно чувствуя конъюнктуру и обладая виртуозной техникой, он уже в 1910-е годы стал коммерчески успешным живописцем. Художники начала века стремились к новаторству – фовизм, кубизм, лучизм, а Бродский, воспитанный в репинских реалистических традициях, не рвался в гении. Он хотел не подвига, а обеспеченной жизни. Хотел работать на продажу.

Он делал изумительно красивые пейзажи и портреты, в общем плане их можно назвать символистскими, в плане эстетическом – гобеленными. Это типичное ар-нуво. Очень хорошее салонное, но в то же время выразительное, яркое и очень профессиональное искусство. Недаром антиквары его работы ценили и тогда, и сейчас, Бродский – очень дорогой художник. В Академии художеств он выработал стиль «ажур». Студентам выговаривали за подражание Бродскому. Этот стиль копировал знаменитый Борис Григорьев, впоследствии приятель Бродского.

Исаак Бродский

Если бы не революция, Бродский с годами стал бы еще более успешным, хорошо продаваемым художником – таким, как Константин Маковский или Генрих Семирадский. Но 1917-й решительно поменял соотношение сил в художественном мире России. Частные заказы почти прекратились. Единственным клиентом стало государство. Художник, не имеющий былых заслуг перед революцией, был вынужден доказывать свою необходимость власти здесь и сейчас – своим мастерством и идеологическим соответствием духу времени. Бродскому это удалось. Уже в годы Гражданской войны он рисовал Ленина и стал официальным хроникером Второго конгресса Коминтерна.

У Бродского не было политических убеждений. Надо писать Ленина – вот вам Ленин, Троцкого – Троцкий. И постепенно оказалось – отсутствие политических принципов не отталкивает новую власть, а, наоборот, притягивает. Власть заказывает, художник делает.

На картине «Ленин на трибуне» главный герой изображен рядом с Троцким. Потом Троцкого надо было убрать, потому что он оказался в опале, вместо Троцкого пришлось писать рабочего.

«Ленин в Смольном», «Нарком на лыжной прогулке» – с одной стороны, изображалось официальное лицо, Ленин или Ворошилов, например, с другой – эти фигуры показывались как бы в интимной обстановке, занятые совершенно негосударственными делами. Бродский все это делал очень легко.

В. И. Ленин в Смольном. 1930 год. Исаак Бродский

Он был похож на профессора Преображенского из «Собачьего сердца» Булгакова. Специалист в области искусства самого высокого класса. Жил он как барин – солидный паек, прекрасная квартира, роскошная коллекция. При этом он помогал другим художникам.

В 1920-е Бродский занимал уникальное положение среди своих собратьев-художников. Он официально состоял в Ассоциации художников революционной России, так называемой АХРРе, где группировались реалисты, продолжающие традиции передвижников. Участие в АХРРе во многом было вынужденное, ведь по другую сторону баррикад – леваки-авангардисты, для которых Бродский со своей нарочитой академичностью и идеологической всеядностью являлся персоной нон грата. «Ахровцы» в свою очередь тоже не жаловали Исаака Израилевича. Даже пытались изгнать его из своих рядов – он буржуазный элемент, осколок прошлого. Но у Бродского были высокие защитники, и его так просто не выгонишь.

У Исаака Израилевича Бродского было удивительное качество – он всегда нравился начальству, особенно коммунистическому. Не был исключением и Сергей Миронович Киров. Когда-то Бродский для Бакинского совета написал знаменитую картину «Расстрел 26 бакинских комиссаров». А азербайджанскую коммунистическую организацию тогда возглавлял как раз Сергей Миронович.

С 1926 года Киров начальствовал над Ленинградом, тесно общался с Бродским и издал особое распоряжение – предоставить художнику Бродскому под мастерскую огромное для тогдашнего Ленинграда помещение, которое находилось над его жилой квартирой. Здесь Бродский писал портреты руководителей государства и многофигурные композиции, связанные, прежде всего, с историко-революционными сюжетами, с образом Ленина. На огромном подрамнике стояла картина. Мастер намечал основные контуры, а потом уже его помощники – Вещилов и Спирин – разрабатывали техническую сторону дела.

Бродский был ровесник практически всех крупнейших деятелей русского авангарда, он вышел из той же среды. Но кто-то пошел в супрематисты, кто-то – в кубисты, кто-то – в аналитическое искусство, а Бродский стал главным салонным художником своего времени. Удивительный феномен: оказалось, что правящей элите, старым большевикам, вчерашним заключенным и жертвам царизма пришелся по душе именно он.

Мемуаристы того времени писали, что через Бродского можно было сделать все. Он находился в невероятном фаворе у власти.

В середине 1920-х годов Советский Союз мечтал вернуть из Западной Европы эмигрировавших туда крупных деятелей российской культуры. Для Страны Советов это было бы признанием того, что она выбрала правильный путь. Алексей Максимович Горький после долгих уговоров возвратился с Капри, Алексей Николаевич Толстой вновь приехал в Ленинград, а вот Илья Ефимович Репин колебался. Бродский готов был выполнить любое поручение власти, как художественное, так и политическое. Когда в 1926 году в Кремле возникает идея заманить в СССР Илью Репина, уговорить своего учителя переехать из благополучной Финляндии в коммунистический Ленинград взялся Бродский. Входили в делегацию еще три художника – Григорьев, Кацман и Родимов. И вот в имении Репина «Пенатах» [5]5
  Бывшая территория Финляндии, Куоккала, ныне – поселок Репино, Курортного района Санкт-Петербурга. – Прим. ред.


[Закрыть], в его кабинете и мастерской, велись долгие разговоры. Бродский описывал, как замечательно живут художники в Стране Советов, и как великолепно мог бы жить Репин, если бы вернулся на родину.

Имя Бродского стало нарицательным. В ленинградской художественной среде 1920-х так называли художников, живущих по принципу: «Чего изволите?» Это не в традициях русского искусства, которые сформированы романтиками; эстетические и этические убеждения для них святы.

В 1930-е Бродский как-то пригласил на обед гонимого властью, вечно нуждающегося Павла Филонова. Хотя для Филонова эта встреча могла быть весьма полезна в житейском плане, да и к Бродскому он относился лучше, чем большинство его коллег, в гости он не пошел – постыдился. Известно, что Бродский накрыл роскошный стол, а Павел Николаевич жил, по сути дела, впроголодь. Но он отказался и от приглашения, и от этой еды, потому что не хотел портить себе репутацию. Она для Филонова все-таки была чем-то более важным, чем житейские дела.

В начале 1930-х позиция Бродского была чрезвычайно проста: «Делай, что велит начальство, и наслаждайся теми благами, которые оно предлагает взамен». Его квартира и мастерская располагались непосредственно возле Русского музея, в бывших апартаментах Виельгорских, где в пушкинское время был знаменитый литературно-музыкальный салон. У Бродского тоже своего рода салон. Его охотно посещали представители ленинградской художественной интеллигенции, лояльные к власти.

Его роскошная квартира в центре города, занимающая 2 этажа, производила на современников неизгладимое впечатление. Многие ему страшно завидовали, но, на самом деле, по нынешним меркам, ничего особенно роскошного здесь не было. В трех комнатах, кроме Бродского, жили еще 8 человек. Две сестры его жены, у одной из этих сестер был сын. Кроме того, Бродский привез из Бердянска молодого талантливого человека по фамилии Белоусов, который учился в Академии художеств и жил здесь же. Была, естественно, домработница. Здесь поселился сын Бродского от первого брака, Евгений. Семья содержала домашних животных: две собаки и птичку. Так что это был не роскошный комплекс придворного художника, а скорее какой-то Ноев ковчег.

По четвергам в квартиру Бродского вход был свободный: приходили художники, артисты – Павел Андреев, певец Мариинского театра Печковский. Коллега Аркадий Рылов был завсегдатаем.

СССР при Сталине ориентировался на образ великих империй – Францию от Людовика XV до Наполеона или Россию времен Екатерины Великой. Главный поэтический жанр – ода, а главный художественный – парадный портрет вождя. Исаак Бродский рисовал Сталина таким, каким тот хочет себя видеть, каким должны видеть его подданные. Это канонический образ руководителя великого государства. В 1930-е карьера Бродского вышла на новый уровень. Ему уже не надо было никому и ничего доказывать. В 1920-е его не принимали авангардисты. Теперь их просто не существовало. Установился соцреалистический канон. В живописи это очередной извод репинской школы, сформировавшей Бродского. Бродский – художник номер один сталинской современности и ученик художника номер один за всю историю русской живописи, каким теперь признают Репина. Именно Бродский возглавил Академию художеств в тот момент, когда перед советскими художниками поставили задачу реалистически изображать успехи страны в построении коммунистического будущего.

Исаак Бродский в первой экспозиции Бердянского художественного музея. 1930 год

Бродскому дали поручение утихомирить академическую среду, наладить нормальную работу в этом учреждении.

Студенты должны были воспринять задачи, которые ставит перед ним советская страна: например, создание портретов вождей (это был высший академический жанр). Важен был хоровой жанр массовых картин, шло обслуживание народных надобностей: натюрморты, пейзажи для ресторанов и гостиниц, дизайн, архитектура и прочее. С этой задачей он справился, все это заработало.

До Исаака Израилевича Бродского директором Академии был некто Маслов, который все, что было создано ранее, то есть великое русское реалистическое искусство, считал хламом, который нужно уничтожить, а на его месте создавать новое революционное искусство. Скульптуры выбрасывали из Академии во двор, разбивали и выкладывали осколками мостовую, картины старых художников резали на куски и давали студентам, чтобы они на них писали – холст был в дефиците. Исаак Израилевич со страшным трудом восстановил Императорскую Академию художеств. Как музей, как храм. Здесь была совершенно особая атмосфера; в кабинетах, в ректорате можно было увидеть подлинную мебель времен итальянского Ренессанса.

Официальное советское искусство 1930-х сделало ставку на так называемых попутчиков – идеологически нейтральных мастеров, готовых качественно выполнить государственный заказ. В литературе это Алексей Толстой, в музыке Исаак Дунаевский, в кино Григорий Александров. В живописи же ставка была сделана на Исаака Бродского. Он стал главным вельможей нашего искусства.