Текст книги "Без Москвы"

Автор книги: Лев Лурье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

За арестованных по таганцевскому делу, и прежде всего за Гумилева, многие просили. Просило помиловать его издательство «Всемирная литература». Просил Союз поэтов, председателем которого он был. Дважды в Кремль к Ленину приезжал А. М. Горький, пытался выторговать жизнь Гумилева. Но Ленин был непримирим. Контрреволюционеры должны быть расстреляны. Поэты для советской России ценности не представляют.

К середине августа подследственные по таганцевскому делу еще не знали, что многих из них ждет смертная казнь. Таганцев верил, что чекисты будут соблюдать заключенный с ним договор, а Гумилев видел, что кроме показаний Таганцева следствие ничем против него не располагает. Единственная улика – найденные при обыске на Преображенской деньги, переданные Гумилеву полковником Шведовым.

Агранову решать, по какой статье пойдет его подопечный: либо по прикосновенности к боевой организации – два года условно, либо по соучастию – расстрел. Фактом, который перевел дело Гумилева из прикосновения в соучастие, стали взятые у Шведова деньги.

24 августа коллегия ПетргубЧК приняла решение о расстреле первой группы соучастников по таганцевскому делу. Это 61 человек. Среди них – 16 женщин. На расстрел везли людей разной степени вовлеченности: среди них и кронштадтские боевики, и случайные знакомые Таганцева.

В ночь с 24 на 25 августа 1921 года по лесной дороге четыре грузовика привезли приговоренных на Ржевский пороховой полигон. Их завели в здание порохового погреба и раздели до белья. А потом по 15 человек начали выводить в лес на казнь. В их числе был и поэт Николай Степанович Гумилев.

Яков Агранов выполнил поручение Ленина и Дзержинского – раскрыл тайную организацию, стоявшую за кронштадтским мятежом, готовившую антибольшевистское восстание. С показательной жестокостью он настоял на массовой экзекуции.

Из дневника Таганцева: «Узнал о гибели Володи и Нади (старшего сына и невестки. – Л. Л.). Да будет им светлая память. Пусть будут прокляты их мучители и их потомки».

По легенде, в которую хочется верить, перед казнью, когда жертв уже выстраивали вокруг рва, чекист закричал:

«Поэт Гумилев, выйти из строя!» Николай Степанович вышел, а потом показал на людей, которые за ним стояли: «А они?» Агранов закричал: «Не валяйте дурака!» Николай Степанович докурил папиросу и снова встал в строй: «Здесь нет поэта Гумилева, здесь есть офицер Гумилев».

Где находится его могила, мы не знаем. Достоверно известно только, что в лесу была вырыта яма, в которой закопали трупы всех расстрелянных, в том числе и Николая Гумилева.

Судьба поэта – произведение, которое он заранее строит. И конец своей жизни Гумилев предвидел:

 
«И умру я не на постели
При нотариусе и враче.
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще».
 

Яков Агранов вернулся в Москву и стал главным специалистом ЧК по работе с интеллигенцией. Он вел следствие по делу об убийстве Кирова. По его указке были высланы и расстреляны сотни видных деятелей искусства и науки. Его расстреляли в 1938 году. И не реабилитировали.

Ленька Пантелеев – сыщиков гроза

В 1922 году Петроград еще не оправился от последствий революции, Гражданской войны, разрухи и голода 1919-го. Город часто погружался в полную темноту – не хватало электроэнергии, и для освещения квартир ток давали только на несколько часов. Из экономии, трамваи ходили медленно, но самое неприятное – была введена плата за проезд. За годы военного коммунизма горожане привыкли, что транспорт бесплатный, а магазинов нет вовсе. И казалось – навсегда.

Английский фантаст Герберт Уэллс, посетивший Петроград в эпоху военного коммунизма, был потрясен: «Прогуливаться по улицам при закрытых магазинах кажется совершенно нелепым занятием. Здесь никто больше не “прогуливается”».

Для Петрограда годы Гражданской войны были почти такими же страшными, как для Ленинграда – годы Блокады. Население бывшей императорской столицы уменьшилось в пять раз. Чудовищный голод, холод, разруха.

В середине 1922 года город чудесным образом начинает выздоравливать: НЭП, частная торговля, омары в витринах бывшего Елисеевского магазина, модницы в ресторане «Крыша» Европейской гостиницы, нарядная толпа на Невском. И резкий взлет преступности. Шумели банды Ваньки Чугуна, Ваньки Белки, Васи Котика. Лиговка покрыта воровскими малинами. Весной 1922 года в Петрограде ежемесячно совершалось от 40 до 50 вооруженных налетов.

В эпоху НЭПа на главной улице города было множество магазинов, возле которых часто образовывались очереди

Газета «Известия» писала в 1922-м: «Магазины… блестят, сверкают, манят к своим витринам и в свои гостеприимные двери толпы гуляющих… Все это для всех видов нэпманов и взяточников». Прилавки ломились от забытых горожанами продуктов: окорока, рябчики, торты, вина. Но для простой семьи купить торт было почти то же самое, что сейчас приобрести автомобиль. Обычное меню рядовых граждан составляли каша на воде и картошка, у людей побогаче на столе бывала селедка и пироги с луком. А в витринах гастрономических магазинов – изобилие и великолепие, недоступное 97 процентам населения Петрограда.

За что боролись?

И в наше, не самое бедное время, мало кто любит скоробогачей. А тогда, в 1920-е годы, какое могло быть отношение к нэпманам у питерского рабочего, вернувшегося с фронта, где он боролся с мировой буржуазией, или у чекиста, недавно ставившего «контру» к стенке? За что боролись, товарищи? За что кровь проливали? Вот таким фронтовиком и чекистом был Леонид Пантелкин, известный нам как Ленька Пантелеев.

Леонид Пантелкин родился в 1902 году в Тихвине, в семье рабочего. Окончил начальную школу и профессиональные курсы, где получил престижную специальность печатника-наборщика. Хорошо читал и писал, слыл грамотеем. В 1919 году Пантелкин, не достигший призывного возраста, вступил добровольцем в Красную армию и отправился на Нарвский фронт. Участвовал в боях с армией Юденича, попал в плен, откуда бежал и снова воевал за красных. Затем часть, в которой служил Пантелкин, передали в подчинение ВЧК и перебросили на Псковщину для борьбы с бандитизмом в приграничной полосе.

Летом 1921 года Леонид Пантелкин был принят на должность следователя в Военно-контрольную часть дорожно-транспортной ЧК Северо-Западных железных дорог. Но уже в октябре он был понижен в должности, а в январе 1922-го уволен из рядов ВЧК. Официальная формулировка – по сокращению штатов.

Долгое время советская литература по понятным причинам умалчивала о том, что бандит Ленька Пантелеев был когда-то чекистом. Но до сих пор тайной остается причина его увольнения из органов. По первой, политической, версии, Пантелеев был левым радикалом и выступал против новой экономической политики. По уголовной версии, чекист был нечист на руку и даже заподозрен в участии в бандитском налете, арестован, но выпущен за отсутствием доказательств. На самом деле, обе версии не противоречат друг другу. После работы в ЧК Пантелеев точно так же продолжал бороться с НЭПом и нэпманами.

Резкий взлет преступности в Петрограде начала 1920-х произошел во многом за счет бывшего революционного пролетариата, считавшего, что большевики обманули рабочих. Для таких в ГПУ и милиции был введен специальный термин – «политбандит».

В начале 1920-х годов Советская власть еще пыталась применять к уголовникам классовый подход и те нередко могли рассчитывать на снисхождение. Некоторые теоретики марксизма заявляли, что если кража идет на пользу трудящимся, то не является преступлением. А для уставшего от нищеты обывателя политбандиты представлялись новыми Робин Гудами, которые отбирают у богатых и отдают бедным.

Почти в каждом районе был свой защитник бедных из уголовников. В Коломне ходили легенды о бандите Моте Беспалом, который грабил только буржуев, а бедным оставлял подарки с записками: «Где Бог не может, там Мотя поможет». На Васильевском острове рассказывали о графе Панельном, который не позволял воровать у пролетариев. Благородный аристократ обитал где-то на пустыре со своей невестой, редкой красавицей, звали которую Нюся Гопница. Блатная романтика и жаргон стали популярны не только среди уголовников, но и простых обывателей.

 
«Зырит урка:
“Псюра иль майданчики”?
Зекс, шныряет штымп в тиши ночной.
Вынул шпалер, осмотрел бананчики.
“Зекс, ни с места, стой!”»
 

Такие романтические баллады печатались, издавались и продавались в книжных магазинах Петрограда в 1920-е.

Милиция сбилась с ног, количество облав и арестов за год увеличивалось втрое. Но результаты все равно были плачевны. Если в 1920 году в городе было зарегистрировано 16 тысяч правонарушений, то в 1922-м – уже 26 тысяч.

В эпоху НЭПа появился новый вид преступников – налетчики. И самым знаменитым среди них стал Ленька Пантелеев.

Елизавета Полонская написала поэму «В петле» – Пантелеев там центральный персонаж:

 
«Ленька Пантелеев – сыщиков гроза:
На руке браслетка, синие глаза…
Кто еще так ловок, посуди сама!
Сходят все девчонки от него с ума!
Нараспашку ворот в стужу и мороз.
Говорить не надо – видно, что матрос».
 

Эти строки стали популярной в Петрограде песней. Часто первые строки пелись не так, как в тексте Полонской: «Ленька Пантелеев – нэпмановгроза». В глазах многих петроградцев, особенно молодежи, налетчики и бандиты были окружены романтическим, революционным ореолом. Потому и Пантелеев – видно, что матрос.

Благородный разбойник

Свой первый налет банда Леньки Пантелеева совершила 4 марта 1922 года на Казанской улице, где проживал богатый меховщик Богачев. Около 16.00 в квартиру Богачева на третьем этаже кто-то постучал. К двери подошла прислуга и спросила: «Кто там»? В ответ она услышала вежливый мужской голос: «Дома ли мадам с Симой и где Эмилия»? Прислуга сказала, что хозяйки дома нет, а Эмилия лежит больна. И, проявляя присущее женщинам любопытство, поинтересовалась: «А не Ваня-ли это?» Голос из-за двери также очень вежливо сказал: «Да, мадам!» И прислуга открыла дверь.

Ленька Пантелеев

В квартиру вошли два хорошо одетых молодых человека и наставили на дам револьверы. Женщин связали и заперли в одной из комнат. После этого бандиты обшарили квартиру, забирая все: от бриллиантов до пустяков, вроде столового серебра и платьев. Затем они спокойно покинули ограбленную квартиру через парадный вход. Через три часа вернулся из конторы всеми уважаемый меховщик Богачев, а еще через полчаса он был увезен каретой скорой помощи в больницу с диагнозом – сердечная жаба.

Обычно после второго-третьего налета банды ликвидировались уголовным розыском. Но в лице Пантелеева милиция встретила серьезного соперника.

Свой второй налет Ленька Пантелеев совершил всего через 12 дней после первого – на квартиру доктора Грилихеса на Васильевском острове. Схема – та же. В квартиру позвонили, прислуге сказали, что доктору принесли важное письмо. Дверь открылась, прислуга связана, квартира обчищена.

Но Пантелеев не стал бы Пантелеевым, если бы не проявлял в своих приемах разнообразия. В следующий раз, на квартиру доктора Левина налетчики явились в матросской форме, под видом пациентов.

А к ювелиру Аникиеву бандиты нагрянули, представившись сотрудниками ГПУ. Предъявили ордер на обыск, составили протокол на изъятые деньги и драгоценности, копию оставили ювелиру и спокойно удалились. Когда хозяин квартиры пришел в себя, то обнаружил, что копия ордера на обыск составлена за подписью Алексея Тимофеева, а на протоколе об изъятии «вещдоков» тот же человек подписался уже как «Николай Тимофеев». Полночи ювелир Аникиев провел без сна, а рано утром отправился в ГПУ, где выяснил, что его банально ограбили.

Вскоре ограбили владелицу трактира Ишес, обошлось без жертв.

Пантелеев жадиной не был. Добычу продавал, выручку прокучивал вмиг и охотно раздавал деньги и вещи всем кому ни попадя. Типичный благородный разбойник. Большой благотворительностью там не пахло, но выручить из беды бедного студента или голодающую девицу с Лиговского вполне мог. В результате Ленька пользовался немалым успехом среди горничных, домработниц, которые охотно рассказывали о том, где хранятся сокровища их хозяев.

Среди жителей Петрограда ходили легенды о знаменитых налетчиках – Соньке Золотой Ручке, Пан-Валете, Ваньке Советском, Сашке Седом, но Ленька Пантелеев стяжал неувядаемую славу самого фартового. Будто заговоренный, бандит обходил стороной засады и скрывался от облав. От его имени на улицах появлялись надписи: «До 10 часов – шуба ваша, после 10 часов – наша. Ленька Пантелеев».

Но однажды удача изменила Пантелееву: в трамвае 9-го маршрута, следовавшего по Загородному проспекту, сотрудник Дорожной ВЧК Иван Васильев обратил внимание на человека, похожего по описаниям на знаменитого бандита.

Ленька Пантелеев, обладавший звериным чутьем, тут же заметил, что один из пассажиров слишком пристально разглядывает его, и на ходу спрыгнул с подножки трамвая. Чекист бросился за ним с криком: «Держи его, держи!» Пантелеев юркнул в проходной двор Госбанка, узкий, существующий и сейчас безымянный переулок между Загородным и Фонтанкой.

Первая кровь

Когда Пантелеев выбежал на набережную, наперерез ему бросился начальник охраны Госбанка Борис Чмутов. Пантелеев выстрелил дважды, Чмутов упал замертво. Ленька, пробежав еще немного вдоль Фонтанки, свернул в проходные дворы и скрылся. Это было первое убийство, совершенное Пантелеевым. Кровь, пролитая на Фонтанке, словно развязала ему руки. После убийства милиционера рассчитывать на снисхождение уже не приходилось, и Ленька все чаще стал применять оружие, занявшись банальными уличными грабежами.

25 августа 1922 года Пантелеев и его ближайший помощник Гавриков, вооруженные револьверами, остановили пролетку и до нитки обобрали троих нэпманов.

1 сентября у клуба «Сплендид-Палас» на Караванной Пантелеев и Гавриков совершили налет на супружескую чету Николаевых. После приказа отдать деньги и драгоценности Николаев полез в карман пальто. Пантелееву показалось, что он сейчас достанет оружие. И муж и жена Николаевы были убиты.

4 сентября 1922 года – роковой день в жизни Леньки Пантелеева, хотя начинался он совершенно обычно. Утром на углу Большой Морской и Почтамтского переулка Пантелеев вместе с Гавриковым ограбили артельщика Манулевича.

В этот день с утра шел дождь, у Леньки промокли ноги, сапоги были никудышные. Около семи вечера он вместе с Гавриковым зашел в магазин «Кожтреста» на углу Невского и Большой Конюшенной (там, где сейчас «Военная книга»). Когда Ленька мерил башмаки, в магазин вошел квартальный милиционер, а за ним – помощник начальника 3-го отделения милиции Бардзай; именно он приказал Пантелееву предъявить документы. Тут же началась перестрелка, Бардзай был смертельно ранен, бандитов удалось задержать. Пантелеева скрутили только после того, как оглушили, поэтому на единственной сохранившейся фотографии он с перебинтованной головой.

Под усиленной охраной Пантелеева и Гаврикова доставили в 3-й Исправдом, более известный как следственный изолятор «Кресты». Через пару дней в облавах, устроенных милицией и ГПУ, были задержаны сообщники Пантелеева, среди которых известный в городе Мишка Корявый (Михаил Лисенков) и Сашка Пан (Александр Рейнтоп).

Следствие вел опытный чекист Сергей Кондратьев. В 1926 году он опубликовал в журнале «На посту» свои воспоминания о беседах с Ленькой Пантелеевым.

Ленька охотно отвечал на все вопросы. Рассказал: налеты его банда совершала с помощью наводчиков. А кто лучший наводчик? Конечно же, женщина. «Каждая наводчица – моя сожительница. Это выгодно, потому что с нею не нужно делиться. Она никогда не выдаст. В благодарность за удачное дело подаришь ей какой-нибудь пустячок – колечко, меховое пальто, шаль, и она тебе по гроб предана».

Сергей Кондратьев. Сыщик Петроградского УГРО

Допросы Леньки Пантелеева проводились в здании управления ГПУ. На последнем допросе Пантелеев, уже уходя в камеру, сказал следователю: «Ну, бывайте, дорогой товарищ! Больше не увидимся. Скоро покину я ваш исправдом, убегу, вот!»

Суд

Следствие продолжалось всего 3 недели, и 10 ноября 1922 года в зале Петроградского трибунала начался суд над бандой Леньки Пантелеева. В зале самая разношерстная публика – от мелкого воришки до богатого владельца магазина – с любопытством рассматривала тех, кто так долго и так много заставлял о себе говорить. Несмотря на все его преступления, Пантелеев произвел, по словам журнала «Суд идет», весьма «благоприятное впечатление». В прошлом наборщик Пантелеев до своих бандитских выступлений «ни в чем дурном замечен не был, вел честный образ жизни, и нельзя было бы сказать, что в 18-летнем юноше заложены такие “возможности”». Подсудимые выглядели уверенно, посмеивались. Пантелеев вызывал сочувствие зала: зрители шептались – Ленька наверняка убежит. Не может фартовый сдаться так просто.

Пантелеев ничего не отрицал, но и ничего не прибавлял к тому, что было добыто предварительным следствием. Он лишь не признавал умысла в убийстве начальника охраны Государственного банка, говоря, убил де его совершенно случайно. Пантелеев и его спутник Гавриков признали себя виновными по всем вменяемым эпизодам, подчеркнув, что с их стороны «не было вооруженного сопротивления при аресте» (что было неправдой).

Пантелеев жаловался, что ему не везло: в одном случае потратил много трудов, а взял всего ничего; при налете на квартиру доктора Левина была взята крупная сумма, но испортил дело наводчик, племянник доктора – Раев, надувший его и забравший себе большую часть награбленного. Вообще, по рассказам Пантелеева, «деятельность» бандита – удовольствие дорогое: всюду приходится «смазывать», за дешевку продавать маклакам ценности, содержать несколько квартир. «Неприятностей» не оберешься…

Цепь кандалов, которая была на время допроса обвиняемых снята, перед окончанием судебного заседания была вновь скреплена; Гаврикова с Пантелеевым снова приковали друг к другу. Заседание Трибунала было закрыто. Оставались прения сторон, последние слова, приговор.

Конвой удвоен. Револьверы наизготове, шашки наголо. И за этой непроницаемой стеной сверкающих «кольтов» и обнаженных шашек Пантелеев, а за ним и вся его свита, были выведены из здания Трибунала. Пантелеев и Гавриков в 12 часов ночи были приняты начальником Исправдома и районным надзирателем и размещены по камерам, которые закрывались на ключ. Пантелеев был заключен в камере ¹ 196, Гавриков – в камере ¹ 185, обе в четвертой галерее.

Бежать из «Крестов» немыслимо. Но ночь с 10 на 11 ноября 1922 года стала памятной для тюрьмы, так как тогда свершилось то, о чем будут десятилетия рассказывать друг другу заключенные.

Утром, когда заседание Трибунала вновь открыли, зал замер: председатель огласил телефонограмму начальника Исправдома о бегстве Пантелеева и Гаврикова.

Еще никто не знал, как это произошло, но все себе представляли, «что это было какое-то головокружительное» бегство, что и бежал Пантелеев по-пантелеевски».

Трибунал продолжал заседания.

Все были уверены, что Пантелееву далеко не уйти, что его сегодня же поймают. В Петрограде знали: о бегстве сообщено всюду, охраняются вокзалы, агенты Уголовного розыска брошены на поиски.

Оставшиеся на скамье подсудимых обвиняемые старались использовать бегство главаря. Каждый хотел взвалить все на Пантелеева и приписывал ему невероятное влияние, при помощи которого он из них, «честных и порядочных людей», сделал бандитов.

Так бандит Бартуш, скромно потупив глаза, говорил о своем вчерашнем главаре, как о гнусной личности, которая его не то силой, не то нравственным воздействием заставила принять участие в «деле». Он утверждал, что Пантелеев угрожал ему револьвером, и ссылался при этом на участницу шайки Друговейко.

Простачком рисовал себя бандит Варшулевич. Он де жил в одной комнате с Ленькой, но ничего не знал о его деятельности. Да, он продавал меха, взятые при налете у Богачевых, но откуда он мог знать, где их взял на самом деле Пантелеев, и почему ему было не верить Пантелееву, что меха его собственные?!

Наводчицы Франченко и Михайлова совершенно отрицали свою вину, говорили, что показания на следствии они давали под угрозой револьвера ограбленного бандой Пантелеева доктора Грилихеса, который якобы присутствовал при их допросе.

Допрашивался наркоторговец с угла Пушкинской и Проспекта 25-го Октября (ныне – Невского) известный кокаинист Вольман. Пантелееву нужны патроны – Вольман их достает. Нужен револьвер – опять Вольман. Пантелеев и Вольман связаны старой дружбой, знакомством по тюрьме, когда еще Пантелеев сидел по подозрению в налете, а Вольман – по подозрению в спекуляции. И уже тогда Вольман знал, что собой представляет Пантелеев.

Пантелеева нет, и Вольман, отрекаясь от своих показаний на следствии, валит все на то, что говорил он раньше не искренне, а из боязни мести со стороны Пантелеева.

К расстрелу Трибуналом был приговорен только изобличенный убийца Акчурин. Вольман и скупщик краденых мехов Кузнецов приговорены к 6 годам лишения свободы.

Как они бежали

Побег Пантелеева и его подручников из 3-го Исправдома был тщательно разработан, но удался лишь благодаря случайному стечению обстоятельств и не с первой попытки.

Согласно выработанному плану, надзиратель 4-й галереи Иван Кондратьев должен был «заговорить» другого надзирателя; в это время бандит Рейнтоп (он же Сашка Пан) открыть камеры Пантелеева и Лисенкова по прозвищу Мишка Корявый. За содействие побегу Кондратьеву пообещали 20 миллиардов рублей (деньги большие, но не сверхъестественные – вспомним инфляцию начала 1920-х).

7 ноября около 4 часов ночи в камеру Лисенкова вошел Рейнтоп, забрал одеяло и простыни и унес к себе в камеру. Там одеяло было разорвано на длинные полосы и связано. Веревки нужны были для того, чтобы связать надзирателя Васильева, также их планировалось использовать в качестве лестницы. К этому времени надзиратель Кондратьев должен был спуститься вниз, якобы для проверки главного поста, и тут его для видимости тоже должны были связать. Условным знаком для Кондратьева должно было стать выключение в тюрьме света.

Следственный изолятор в Петербурге, в народе – «Кресты»

В этот день, однако, бежать не удалось: надзиратель Васильев, хотя и вошел в камеру налить себе чаю, но пошел пить его в дежурную, и связать его не вышло.

В день суда, 10 ноября, вернувшийся из Трибунала Ленька Пантелеев, проходя по галерее, бросил убийце и грабителю Иванову-Раковскому: «Мне – левак (расстрел. – Л. Л.), надо бежать».

По камерам бандитов разместил надзиратель Кондратьев. Пантелеев содержался в камере № 196, Лисенков в соседней – № 195, Рейнтоп – поблизости, в камере ¹ 191, и еще немного дальше Гавриков – в камере № 185.

Некоторое время в Исправдоме царила тишина. Весь следственный изолятор освещался всего одной висячей 500-свечевой электрической лампой, и вдруг эта лампа погасла. Тюрьма погрузилась во мрак. Еще мгновение, и свет снова загорелся. Где-то хлопнула дверь. Затем снова погас свет. Снова зажегся, и так несколько раз.

Свет гас, конечно, неслучайно. Чья-то таинственная рука дотронулась до штепселя, находившегося у выхода из 4-й галереи, почти совсем рядом с тем столиком, где должен был нести дежурство постовой надзиратель Васильев.

Должен был, но именно в это время по странному стечению обстоятельств Васильева на посту не было. Он «ушел греться в дежурную комнату».

В 3 часа 20 минут в Исправдоме тревога: нет электричества. Кондратьев бросается в камеру заключенного Немтина, исполнявшего обязанности монтера Исправдома. Немтин не отзывается. В Исправдоме все еще темно. Вдруг со второй галереи крик: «Вон там какая-то тень!» Это кричит задремавшая было надзирательница 2-й галереи Романова. Кондратьев бросается по направлению к тени. Возвращается обратно. Свет уже горит. В тот же момент обнаруживается побег заключенных.

Наутро в Исправдоме все на ногах. Прокурор и старший следователь осматривают место побега. Устанавливается: камеры, в которых содержались бежавшие, открыты без повреждения замков. Открыта дверь в комнату свиданий. Открыты двери камеры, выходящей на пост и сообщающейся с комнатой свиданий. В коридоре, прилегающем к комнате свиданий, оторвана доска, закрывавшая окошко, ведущее в коридор при кухне. Висячий замок на кухонной двери сбит. Кухонное окно, ведущее во двор, открыто.

В комнате свиданий обнаружен кусок железной трубы. Такой же кусок нашли у лестницы на второй галерее.

Спустившись по винтовой лестнице с 4-й галереи на 1-ю, беглецы прошли к выходу на главный пост и через камеру, ведущую в комнату свиданий, прошли в коридор. Здесь они оторвали доску, прикрывавшую окошечко, которое вело в коридор кухни. Затем проникли на кухню, через окно спрыгнули во двор, через забор вышли на улицу и скрылись.

Гавриков, впоследствии, когда он был пойман, рассказывал, что около четырех часов ночи его разбудил Пан, сказав: «Выходи». Надзиратели во всех галереях крепко спали. Пан погасил свет в Исправдоме, и они стали спускаться по винтовой лестнице. К ним присоединился Пантелеев. Они спустились в комнату свиданий, Пантелеев стал ломать окно, выходившее на кухню.

Когда все трое уже находились на кухне, они услышали какие-то шаги – это оказался Михаил Лисенков, запоздавший почему-то. Выйдя во двор, беглецы увидели: в пекарне Исправдома идет работа. Их, однако, никто не заметил. Перепрыгнув на улицу, бандиты пожали друг другу руки. По словам надзирателя Васильева, он знал, что в 4-й галерее сидят особо тяжкие преступники и «лишь» на 20 минут вышел погреться, а в это время и совершился побег.

В ночь побега, 11 ноября, погода стояла холодная. Улицы, даже центральные – безлюдны. Лишь изредка вдоль домов и заборов мелькали тени прохожих.

«Выходи, свободно!» – обернувшись назад, во двор Исправдома, сказал Ленька Пантелеев и мягко спрыгнул в снежный сугроб. Вслед за ним один за другим на снег спрыгнули Лисенков (Мишка Корявый), Рейнтоп (Сашка Пан) и Гавриков.

Озираясь по сторонам, четверо несколько мгновений постояли у забора. Затем две тени отделились и, быстро перебегая с одной стороны на другую, направились к Литейному мосту, а оттуда по набережной Невы к площади Жертв Революции (Марсову полю). Это были Лисенков и Рейнтоп, через пару минут в другую сторону отправились Пантелеев с Гавриковым.

Пантелеев снова в городе

Гавриков и Пантелеев засели в развалинах трехэтажного дома и в жестокую стужу пробыли там больше суток. Выждав, когда все стихло, они отправились ночевать к друзьям, радостно встретившим главаря. Места ночевки все время меняли, крутились преимущественно в районе Пряжки. Там у Леньки Пантелеева были «свои» квартиры.

Ночевали и в воинских кассах вокзала Октябрьской дороги. Когда же приходил контроль для проверки документов, бандиты уходили, а после возвращались туда же.

Пантелеев знал, что агенты стерегут его на каждом шагу и что в случае поимки пощады не будет. В городе бандиты предполагали прожить месяц-полтора, а потом уехать в провинцию.

Первой заботой беглецов стала одежда и оружие. На Обуховской толкучке (там, где сейчас автобусный вокзал) они купили четыре револьвера – Ленька взял себе два браунинга, а Гавриков – маузер и наган. Реализовав бриллиант в два карата, припрятанный с налета на доктора Левина, бандиты оделись: купили сапоги, шинели, кожаные куртки и неизменные «буденовки».

Добыв себе «липы» (фальшивые документы), друзья отправились на заработки: занялись раздеванием запоздалых прохожих.

Они облюбовали широкое Марсово поле и ежевечерне залегали на откосе идущей вдоль него Лебяжьей канавки. Не страшила их маячившая где-то вдали одинокая фигура милиционера, совершавшего обход своего района. Наметив жертву, Гавриков и Пантелеев выскакивали из-за откоса, наставляли револьверы и без малейшего сопротивления донага раздевали прохожего. Ходила легенда, что «Ленька пролетариев не раздевает». Это – чистейшая ложь. Жертвами Пантелеева были все – без различия класса, пола и возраста. Лишь бы у них было хоть какое-нибудь «барахло». Не успевал ограбленный прийти в себя, а грабителей уже и след простыл. Кто был посмелее, тот поднимал крик, а потрусливее покорно шагал по направлению к ближайшему огню. Тем временем наступал черед новой жертвы, которую постигала та же участь.

Совершив несколько таких грабежей, обычно 3–4 за ночь, Пантелеев и Гавриков отправлялись в ближайшую «хазу», куда немедленно вызывали маклака, за бесценок покупавшего награбленное.

Уголовный розыск, узнав, что на Марсовом поле «пошаливают», установил там усиленное наблюдение. Пантелеев поспешил «сняться с якоря». Деятельность бандитов перекинулась в район Сергиевской (ныне – Чайковского) и Кирочной улиц, где в то время было мало милиции.

Был у бандитов сообщник, которому они обязаны были своей свободой, – надзиратель Кондратьев. Бандиты собирались сдержать слово и встретиться с ним, как условлено было еще при побеге, «через три дня», а в случае невозможности, «в среду на каждой неделе». Место встречи – Обводный канал, под Американскими мостами.

Пантелеев не знал еще тогда об аресте Кондратьева. И вся шайка отправилась к назначенному времени на Обводный канал. Уголовным розыском туда же был доставлен надзиратель, находившийся под охраной полдюжины переодетых агентов. Осторожный Пантелеев заметил, что кто-то следит за Кондратьевым, и немедленно скрылся.

Этюд в багровых тонах

Пантелеев с Рейнтопом и Лисенковым наметил для «совместной работы» несколько квартир, которые ему указали его осведомители.

Ими было совершено зверское убийство и налет на Екатерининском канале (ныне – Грибоедова). Пробравшись в квартиру архитектора профессора Романченко, бандиты убили его и тяжело ранили жену. Была также убита бросившаяся на грабителей собака. Разгромив квартиру, бандиты скрылись с добычей. Уголовному розыску удалось установить, что квартиру «дал» проживавший в том же доме соучастник Пантелеева, но следов самих преступников сразу не удалось обнаружить.

Через два дня разгромлена еще квартира, а за ней – третья. Были мобилизованы лучшие опера уголовного розыска и влиты в ударную группу ГПУ. Изучены норы и места, где бывал Пантелеев. Но у него было столько убежищ, что сразу окружить его и ликвидировать вместе с шайкой, не удалось.

Пантелеев знал о том, что за ним зорко следят, и стал еще более осторожен. Он понимал: кольцо сужается, и метался с одной квартиры на другую, не оставаясь нигде дольше одной ночи. Спал с револьвером в руках. Видел в каждом постороннем агента уголовного розыска.

Однажды, когда он проходил по Столярному переулку, ему показалось: за ним идет агент. Пантелеев обернулся: увидев смотревшего на него матроса, мгновенно двумя выстрелами уложил его на месте. В другой раз он ранил агента Уголовного розыска, не имевшего никакого отношения к поискам шайки. Стрелял Пантелеев метко.