Текст книги "Загадки топонимики"

Автор книги: Лев Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Разное

В городе Чите в начале девятисотых годов, среди немощеных и плохо освещенных его улиц существовала (возможно, существует и теперь) одна с несколько неожиданным названием: ДАМСКАЯ.

Вероятно, каждому, кто впервые попадал в Читу тех дней, имя казалось странным. На улицах буряты и якуты, много китайцев с косами и вдруг – Дамская улица. Откуда могло это взяться?

А это было имя – мемориальная доска, притом созданная не мановением руки царских властей, а, несомненно, самим народом и вопреки властям.

На провинциальной и, собственно, полукаторжной улочке тогдашнего окраинного казачьего острога в двадцатых-тридцатых годах прошлого столетия образовалась как бы маленькая колония петербуржанок, светских дам. Здесь жили приехавшие в каторжную глушь Сибири вслед за своими мужьями жены декабристов – Трубецкая, Волконская, Муравьева.

Память о необыкновенных дамах и хранит читинский топоним Дамская улица.

Разве в этом имени не отразилось огромное историческое событие прошлого? Разве за ним не ощущаются жестокая, тупая сила николаевского самодержавия и благородная сила духа русских женщин? Скуластые, узкоглазые лица местных женщин, часовые у доброй половины «присутственных» зданий, лютый холод, тот самый, на который горько сетовала еще Марковна, долготерпеливая жена протопопа Аввакума… Какой силой воли и характера надо было обладать, чтобы и здесь сохранить внутреннее горение и гордый внешний облик! Остаться «дамами» и дать жалкому переулку, где они жили, особенное название. Единственное во всей стране! Да, несомненно, и во всем мире…

Я скажу вот что. Легко представить себе, что в какой-нибудь из читинских школ ребята, пионеры, организуют отряд следопытов. И устремят свои усилия на поиски того, что, пережив столетие, сохранилось от жен декабристов. И вот где-нибудь, на каком-либо бывшем огороде или пустыре у Дамской улицы кому-то из них повезет, и в земле он найдет безразлично что – хрустальный флакончик, черепаховый гребешок с монограммой «Е. Т.». И станет известно, что вещь, возможно, принадлежала некогда Екатерине Трубецкой…

Вы представляете себе, в какую драгоценность она тут же превратится, как ее будут бережно хранить!

Так вот я и хочу сказать: с таким же благоговейным трепетом, с таким же рачительным вниманием и бережливостью следует обращаться и с каждым топонимом-памятником.

А собственно говоря, все топонимы до единого – памятники.

В книге Георгия Гуревича «Карта страны фантазий» мой взгляд наткнулся на такую фразу:

«В Москве есть РОЩИНСКИЕ улицы, ПОЛЯНКА, КУЗНЕЦКИЙ МОСТ: рощ, полян и мостов там нет и в помине. Правда, были когда-то».

Очень точно сказано. И ведь надо признать, что самое наличие – в Москве ли, в других ли местах – таких имен мест, за которыми сегодня ничего не стоит, а позавчера стояло то, что они называют, напоминает происходящее с удаленными от нас звездами.

Помните, у Фета:

 
Может быть, нет вас за теми огнями,
Давняя вас погасила эпоха?..
 

Пока свет от звезды доходит до нас, она для нас еще существует. Мы еще можем ее изучать, познавать ее… Только надо торопиться: а вдруг Сириус в этом году погаснет?

Есть в Москве улица КАРЛА МАРКСА. Далеко не все проходящие вдоль нее, а люди помоложе – особенно, знают, что раньше она называлась СТАРАЯ БАСМАННАЯ. Рядом с ней есть вторая БАСМАННАЯ, НОВАЯ, она доныне живет при своем имени. А что имя значит?

Со времен, когда эти улицы стали «Басманными», прошли не тысячелетия – века. И все-таки то время ушло от нас в такую глубь, что мы уже не можем с прецизионной точностью однозначно ответить на вопрос.

Этимологист М. Фасмер указывает на существовавшую в Московской Руси профессию «басменщиков», мастеров по отделке икон металлическими «ризами». По его мнению, «улица, на которой жили такого рода иконных дел мастера, называется Басманная».

П. Сытин в своей книге «Из истории московских улиц» пишет не менее уверенно: «В XVII веке здесь находилась БАСМАННАЯ СЛОБОДА. В ней жили «басманники», выпекавшие казенный хлеб – «басман».

Получаются два довольно различных толкования. Впрочем, спор тут не такой уж принципиальный этимологически. Вполне возможно, что и «басма» – покров икон и «басман» – хлеб с царским клеймом связаны с тюркским «басмá» – печать, изображение хана. И то и другое печаталось.

Но тем не менее, на чью бы сторону ни встать, разве не бросается в глаза чрезвычайная значительность самого существования топонима Басманная? Уже три века по меньшей мере, как исчез «дворцовый хлеб» – басман. Много лет ушло с той поры, когда, может быть, еще предреволюционные иконоторговцы, всякие «Оловянишникова сыновья», да иконописцы пользовались термином «басменное дело». Но в топонимах лучи угасших звезд еще доходят до нас, и трудно даже преувеличить важность этого обстоятельства для возможности вглядываться в далекое прошлое человечества. Для истории.

Самый спор о происхождении названия уже плодотворен. Он заставляет иной раз пересмотреть давно сложившиеся представления, а в других случаях может дать толчок к открытию истины, о которой другим способом нельзя было получить никакого понятия.

По странам Западной Европы разбросано множество мест, носящих имена, совершенно одно на другое не похожие. Перечислю здесь некоторые из них.

Вот Англия. ВИНЧЕСТЕР, МАНЧЕСТЕР, ЧИЧЕСТЕР, ДОРЧЕСТЕР, КОЛЬЧЕСТЕР, НЬЮКАСЛ, КАСТЕЛЬТАУН.

Франция. НЕВШАТЕЛЬ, ШАТОНЁВ, ШАТОРУ, ШАТЕЛЬРО, КАСТЕЛЬНОДАРИ, КАССÉЛЬ, КАСТ.

Испания. КАСТÉЛЛОН ДЕЛЬ ПЛАНО, КАСТИЛЬЯ.

Италия. КАСТЕЛЛАМÁРЕ, КАСТЕЛЬВЕРÁНО, КАСТЕЛЬКÁРДО, КАСТЕЛЬФРÁНКО.

Германия. КÁССЛЬ.

Швеция. КÁСТЕЛЬХОЛЬМ.

СССР. КАСТÉЛЬ.

Если я теперь задам вам вопрос, что общего между всеми этими совершенно по-разному звучащими именами, он, вероятно, останется чисто риторическим: вы не ответите на него.

Потому что для ответа надо быть или языковедом, или топонимистом. У имен – один источник. Так или иначе, прямо или косвенно они восходят к древнеримскому (латинскому) слову «каструм» – лагерь.

В первых пяти английских названиях старое «каструм» лежит ближе всего к поверхности.

Имя Винчестер сложного, составного и гибридного происхождения. На месте города когда-то стоял кельто-британский городок КАЭР-ГВЕНТ, что значило «Белгород», «Белый город». Римляне переделали название, неудобопроизносимое для них, в ВЕНТА БЕЛЬГАРУМ – «Бельгская Вента». С V века нашей эры имя было изменено на ВИТАН-ЧЕСТЕР, то есть «Витский Лагерь», «Витана-каструм», потому что теперешние обитатели помнили о римском лагере, находившемся поблизости, но слово «каструм» произносили уже на свой манер, не понимая его и, возможно, уже не связывая с каким-либо точным смыслом.

В названии Кольчестер по-разному объясняют начальное «коль». Одни возводят его к имени одного из кельтских богов, как его произносили римляне, другие видят в нем остаток латинского слова «колониа». А «честер»? «Честер», как всегда, передает на варварском языке латинское «каструм» и превращает название места в «мемориальную доску», в памятку давно прошедшего времени.

В имени Манчестер значение кельтского «ман» раскрыть пока что не удалось. «Честер» – римское «каструм».

Остальные имена, оканчивающиеся на «честер», построены так же: первым элементом каждого из них является то или иное кельтическое слово, вторым – видоизмененное «каструм». Есть в Англии и просто ЧЕСТЕР, когда-то называвшийся КАСТРА ДЕВАНА – по имени реки, на которой лагерь был расположен: «кастра» – множественное число от «каструм».

Вы вправе спросить: «А почему слово «каструм» должно было преобразоваться именно так?»

Вспомним латинское слово «капелла» – часовня, и сравним его с названием одного из районов Лондона: УАЙТ ЧЕПЕЛ. «Уайт» – белый, «чепел» – капелла, часовня. Как видите, в изменениях есть точная закономерность.

«Каструм» по-римски – лагерь. А маленький лагерек они звали «кастеллум». И из второго римского слова того же корня выросло бесчисленное множество самых разнообразных топонимов во всех концах Европы. Французский Невшатель – это римское НОВУМ КАСТЕЛЛУМ – Новый лагерек. Шатору – КАСТЕЛЛЮМ РУБРУМ – Красный лагеришко. Английское Ньюкасл – точное повторение топонима Невшатель на английском языке. Кастелло дель Плано – по-испански – Лагерь на равнине. Кастилья – много маленьких лагерей, или, возможно, уже крепостей, острожков на далекой западной окраине римского мира.

Кастелламаре (Италия) – маленький лагерь, укрепление на море, итальянский язык ближе других к латыни. В названиях Кастельверано, Кастельфранко, Кастелькардо то же слово выступает в сопровождении других итальянских слов.

И немецкое Кассель было когда-то римским Кастеллюмом в стране Менапиев, КАСТЕЛЛЮМ МЕНАПИОРУМ. Вероятно, и шведское Кастель-хольм («хольм» по-шведски – остров) имеет то же происхождение. А название крымской горы Кастель, увенчанной развалинами генуэзской крепости, легко приводится к древней латинской основе.

Стоит приглядеться к пестроцвету однокоренных «мемориальных досок». Не требуется много слов, чтобы уяснить себе по ним силу Древнего Рима и значительность его влияния на варварские народы тогдашней Европы и многое, многое другое. И как было бы печально, если бы топонимические памятки, эти непроизвольные записи истории земли, на самой земле были бы в какое-то время случайно или злонамеренно уничтожены. Мы очень много потеряли бы.

Известно множество примеров, когда топонимическое исследование таких имен оказывало великую помощь истории.

Генрих Шлиман в поисках места, где должна была когда-то существовать Гомерова Троя (указания, которые ему удалось найти в литературе, были достаточно неопределенными), обратил внимание на урочище, носившее название ГИССАРЛЫК – по-турецки нечто вроде «место развалин», что-то близкое к русскому «городище». Место представляло собою пустынные холмы среди пустынной равнины. Внешний вид его мало что обещал.

Но имя места не обмануло: вероятно, оно было дано турками в те времена, когда на поверхности земли еще сохранились следы седой древности. Заступ Шлимана погрузился в сухую почву Гиссарлыка, и старая Троя открылась после двухтысячелетнего сна.

Возле города Руана в низовьях Сены, рассказывает французский языковед и топонимист Альбер Доза, среди песчаных дюн много веков существовало урочище СЮССАК. Судя по всему, места эти искони веков должны были быть песковатыми пустырями. Историки полагали, что здесь никогда не было никаких поселений. Археологам и в голову не приходило искать каких-либо древностей среди сыпучих холмов песка.

Но имя Сюссак попалось на глаза опытным топонимистам. Оно заинтересовало их. Имена такого характера и строения типичны для галло-римской эпохи, так в то время назывались земельные владения, бывшие обычно населенными поместьями, а не пустошами. Почему бы не попробовать начать в Сюссаке раскопки?

Археологи отнеслись к предложениям крайне скептически. Однако попробовали копать сюссакский песок. И почти тотчас же наткнулись на руины. Обнаружилась самая настоящая помещичья вилла… галло-римской эпохи, как и должно было быть, судя по имени.

Это ли не торжество топонимики? Ведь тут получилось нечто вроде знаменитых предсказаний Менделеева, сумевшего предугадать существование новых неведомых еще людям химических элементов.

Ясно, что топонимисты наших дней имеют в своем распоряжении точные законосообразности и на их основании могут судить не только о том, что видимо невооруженным глазом, но и о незримом или давно исчезнувшем. А ведь наука становится наукой именно тогда, когда получает возможность не только объяснять известные факты, но и предвидеть еще неизвестные.

Впрочем, и правильное истолкование реально существующего тоже чрезвычайно важно: только на основании пристального изучения его может быть создан метод предсказания.

Вот хорошо всем нам известный топоним КРЫМ. Было предложено немало версий его происхождения. Пытались – очень неправдоподобно – выводить название из разных славянских слов – «крома» (граница), «кремень». Думали объяснить его ссылкой на название бывшей столицы крымских ханов, городка СТАРЫЙ КРЫМ. Это значило, одно неизвестное подменить другим неизвестным: ведь тут понятен только первый его элемент.

Наиболее правдоподобным кажется сближение топонима Крым с тюркским «кырым» – ров, вал. Судя по историческим данным, тут разумеются укрепления на месте современного нам ПЕРЕКОПА, за которые всегда цепляется каждая армия. (Врангель в 1920 году, гитлеровцы в Отечественной войне.) Вполне возможно, что русско-украинское «перекоп» является лишь точным переводом тюркского «рва» – «кырым’а».

Впрочем, монголисты думают, что исходным словом могло быть и монгольское «хэрэм». Значение его почти то же: стена крепости, вал.

Так или иначе – перед нами снова характерная «мемориальная доска». Не будь в нашем распоряжении других данных, само название Крым должно было бы натолкнуть на подозрение: а не отделялся ли полуостров когда-либо от континента оборонительным сооружением, засекой, перекопом?..

Конечно, очень часто исследователь встречается здесь с особым и неизбежным затруднением. Существуя века и века, переходя от народа к народу, из языка в язык, топонимы меняются порою до полной неузнаваемости.

В Алжире имеется местность, именуемая БЕШИЛЬГА. Арабисты, опираясь на один только арабский язык, так же как и грецисты, исходя из греческого, бессильны сказать что-либо вразумительное по поводу ее названия. И только в союзе друг с другом, а также с историками, исследующими прошлое Северной Африки, они могут нащупать решение. Бешильга, измененное в арабском произношении «базилика», в эпоху раннего христианства – «храм», «церковное сооружение». В местности Бешильга и на самом деле много руин таких древних церквей, скитов…

Любопытно, пожалуй, сказать тут вот о чем. В Швейцарии есть город. Швейцарцы, говорящие по-немецки, называют его БАЗЕЛЬ, говорящие по-французски – БАЛЬ. Хорошо известно, что в раннем средневековье город назывался БАЗИЛЕА, из греческого «базилейа» – царская власть, царство. В германских языках слово, близкородственное слову «базилика», дало Базель, во французском Баль. Такие пертурбации закономерны. А вот в арабском из той же основы получилась Бешильга. Тоже закономерно.

Прослеживая в веках пути изменения названий, топонимист обязан руководствоваться чисто языковыми законами. Только там, где они соблюдены, можно допустить: такое-то имя могло родиться из такого. Там, где они нарушены, даже самое близкое сходство между словами-именами ничего не означает и ни о чем не говорит. Вот почему топонимика должна опираться на языкознание.

А помимо всего, и Бешильга и Базель – Баль – типичные топонимы – мемориальные записи.

Такие записи нередко хранят едва ли не единственную память о событиях, которые не представляют собой всечеловеческой сугубой важности. Но ведь часто бывает так, что сведение о пустяке внезапно может бросить свет на проблемы чрезвычайной широты и значения. Может. Хотя иной раз проходят века, пока оно будет «востребовано» для каких-либо научных целей.

Справочники конца XIX – начала XX века отмечали в нынешней Литве, в тогдашнем Вилькомирском уезде Ковенской губернии, на речке ВИКТОРКЕ местечко ПОБОЙСК. Местные жители толковали имя так: в 1435 году здесь произошла-де битва, в которой Ягеллон Сигизмунд разбил брата Витовтова Свидригайла. Победители наименовали речку горделиво Викторкой (от латинского «викториа» – победа, они были католиками), побежденные назвали поселок горестным именем Побойск.

Я не знаю ни того, насколько правильно историческое сообщение о битве, ни того, как сегодня зовутся река и поселок. Но все же с 1435 года до 1900-го названия продержались, и я очень сомневаюсь, чтобы было на свете много людей, которым о схватке между Витовтами и Ягеллонами было известно больше, чем говорят эти имена.

Как во всякой другой группе сходных топонимов, и в этой сквозит удивительное единство приема, которым пользовались люди во всех концах мира, чтобы называть места вокруг себя.

Вот мы видели разноязычные «лагеря» и «крепости». Не удивительно: война и ее бедствия всегда затрагивали воображение человека.

Но с очень давних пор не меньше того владела умами людскими и возможность мирного общения между отдельными людьми, между племенами, между народами, она чаще всего выражалась в торговых связях.

Нет, по сути дела, ничего странного, что множество населенных мест на всем пространстве шара земного носят названия «рынок», «торг», «место торговых сделок». Только читая карту, вы, мои русские читатели, не всегда имеете возможность оценить их всесветное множество.

Вы хорошо понимаете, что старинный город ТОРЖОК на берегах реки Тверцы носит имя, означавшее «небольшой торг» (а может быть, и просто «торг», поскольку «-ок» может тут быть не уменьшительным, а топоническим суффиксом). Вы при изрядной доле сообразительности, может быть, и сможете заподозрить, что имя финского города ТУРКУ тоже является видоизмененным славянско-скандинавским словом «торг». Но никогда вам не придет в голову, что то же самое значение имеет название ОТТАВА – индейское слово, значащее «место торговых сделок». Что, скажем, имя уже упомянутого мною французского города РУАН есть переделанное кельтское РОДОМАГОС, а «магос» по-кельтски означало тоже «торг», «рынок».

Да что говорить о названиях иноязычных: они непонятны потому, что они нерусские. Возьмите такое имя места, как ГОСТИНОПОЛЬЕ, так называется небольшое селение на реке Волхов, километрах в сорока выше ее устья. Сомневаюсь, чтобы вам самостоятельно пришло в голову связать его имя с «Садком, богатым гостем», т. е. – «купцом», и вообще с терминами «гость», «гостиный двор», в свою очередь, связанными в языке наших предков с понятием торговли, и признать в Гостинополье один из бесчисленных всесветных торгов, базаров древности.

Что такое сейчас Гостинополье? Ничем не примечательная деревушка на берегу суровой древней реки, у которой останавливается далеко не каждое суденышко, бегущее вниз, к Новой Ладоге, или вверх, к Новгороду. А место известно со времен Ганзейского союза городов, со времен Великого Водного Пути из варяг в греки. Тут было пристанище всех, кто со страхом и с надеждой великой прибыли вез шкуры, меха, смолу, мед из Скандинавии в Цареград и Киев, всех, кто возвращался оттуда с восточными курениями, золотым узорочьем, бесценными шелковыми тканями… Гостинополье – место, где встречались и вступали друг с другом в первые сделки гости варяжские с гостями индийскими, гости венецианские с гостями новгородскими и псковскими… Здесь звучала разноязычная речь, звенело золото всех стран, делались дела большие и темные…

И теперь от всего варварского великолепия нам осталась одна прибрежная «табличка»: имя «Гостинополье» – 12 букв, которые стоило бы, пожалуй, выложить на берегу чистым золотом…

Сами скажите, что можно будет подумать, если через год или два какому-нибудь прекраснодушному, но ничего не смыслящему в истории Родины, человеку придет на мысль заменить напитанное временем, беременное прошлым имя каким-нибудь практически удобным новообразованием. «Отрадное». Или «Перевалочная». Или «Рыбосовхоз»… Мало ли какие названия могут подойти к сегодняшнему Гостинополью?

В разных случаях имена-памятки имеют не одинаковый характер вот в каком отношении.

Нередко случается, то древнее сооружение, которому они обязаны своим существованием, вопреки всем превратностям истории сохранились.

Скажем, населенный пункт АВА в Бирме, означающий, как говорят, «Рыбный пруд». Так здесь из семи прославленных историей страны рыбных озер-садков и посейчас пять сохранились.

Вот на острове Рюген в Балтийском море и в Эльзасе имеются два селения, носящие сходные имена: АЛЬТЕНКИРХЕН и АЛЬТКИРХ. Оба значат одно: «Старая церковь». Я не знаю, как там обстоит дело сейчас, но еще на рубеже веков в справочниках можно было прочитать по поводу обоих: «древняя церковь сохранилась».

Конечно, умилительно наблюдать такое чудесное стечение обстоятельств. Но, пожалуй, еще драгоценнее те случаи, когда имя – мы это уже видели – переживает вещь. Когда таинственная сила языка, слова, как янтарь насекомое, облекает то, что казалось некогда таким вечным и нетленным по сравнению с человеческой речью, и сохраняет гранит, кирпич, гордые колонны и непреодолимые стены внутри себя, столетиями после того, как в реальном мире от них уже не осталось и порошинки… И не удивительно, что иногда, рассматривая поразительный отпечаток жизни в слове, мы не можем все же точно установить: что, собственно, он изображает?

Вот в очень древнем по топонимике Лужском районе Ленинградской области на берегу большого озера Врево стоит деревенька ЗАТУЛЕНЬЕ. Имя ее не вызывает нашего недоуменья, как сказано в словаре Даля: «Затулять, затулить что – заслонять, заставлять, закрывать… Затуленье – действие по глаголу…»

Но вот почему открытая всем ветрам деревенька получила такое имя, кто и от кого, чем, как и когда в ней «затулился» – как мы узнаем теперь?

Есть город БЕРДИЧЕВ. Топонимисты спорят: то ли от славянского «берда» – гора, крутизна, а иногда наоборот – пропасть, обрыв, то ли от племенного тюркского имени «берендичи» (находились в старых грамотах написания его имени БЕРЕНДИЧЕВ), а может быть, от личного имени Бердич?

Трудно склониться к одному из мнений, и имя-памятка дразнит нас своей неполной ясностью… Но сколько в мире могильных плит, сколько загадочных папирусов, таинственных дощечек «ронга-ронга» тоже ожидают еще своего объяснения и прочтения…

Мне лично хотелось бы, чтобы Бердичев был из «берендичи». Тогда бы он связался со сказочными «берендеями», правда, очень мало похожими на своих далеких южных и азиатских тезок.

Помните в «Слове о полку Игореве» мрачноватые и полные таинственного очарования строки о том, как «див» с вершины древа кликал о походе Игоря, звал прислушаться к его голосу и Волгу, и Поморье, и Посулье, и Сурож, и Корсунь, «и тебе Тмутороканьский болван!».

Не знаю, как у вас, у меня всегда кровь холодеет в жилах, когда я читаю это, и выступает сквозь марево южной горячей мглы над древней Тмутараканью варварски-грубое и величественное чудо, какой-то неведомый нам колосс, какой-то истукан, «болван», изваянный из камня или дерева и гладящий в будущее и прошлое незрячими, но пылающими глазами.

О затянутом туманом времени идоле у нас осталось только одно напоминание в гениальном «Слове». Но ведь были и другие «болваны», стоявшие и много позднее, в разных местах мира наших прапращуров. Память о некоторых донесли до нас только топонимы.

Я слышал, как однажды три молодых геолога, изучая по карте свой будущий маршрут, вдруг отчаянно захохотали: они наткнулись на название БОЛВАНСКИЙ НОС. «Вы говорите, что наш Рыжий здесь еще не побывал! – радовался один. – А как же тогда его нос туда попал?» («Рыжий» – был их не слишком любимый начальник). «Нет, но надо же придумать такое имечко, экая бессмыслица!» – возмущался другой.

А не было ни «Рыжего», ни «бессмыслицы», была только их слабая осведомленность в прошлом своих предков.

Мыс Болванский Нос находится на острове Вайгач. «Нос» у поморов и значит «мыс», такое обозначение свойственно многим языкам. По-турецки, например, «бурун» тоже значит и «мыс» и «нос». А Болванским северный мыс стал вероятнее всего потому, что некогда на нем высилась грубо вытесанная из плавника или из камня статуя, идол. Мыс был у ненцев обителью бога Весану, и на нем праотцы наши нашли, по-видимому, много изображений разных языческих богов, по-старорусскому – «болванов». О чем, кстати, сохранились отрывочные сведения в древних документах и преданиях.

Есть еще на Урале одно место с названием того же корня: гора, именуемая на местном языке БОЛВАНО-ИЗ – «Болванский камень». Геологи склонны объяснять его присутствием на подобных вершинах так называемых «столбов выветриванья», каменных образований, сохраняющих внешний вид башен, колонн, грубо намеченных фигур, которые наши далекие предки просто «принимали» за каменных идолов.

Это не меняет, конечно, языковой сущности названия, но вряд ли можно считать, что объяснение всегда и во всех случаях точно. Могло быть и так, но где-то русские зверобои и землепроходцы наталкивались и на самые настоящие капища идолопоклонников. Стояли же деревянные и металлические изображения древнерусских богов Перуна, Мокоши и других на холмах над Днепром до так называемого «крещения Руси».

Можно найти и другие косвенные подтверждения такой точки зрения.

В Буковых горах в Венгрии есть вершина – не очень высокая, всего около километра над уровнем моря – по имени БАЛЬВАНЬКЁ. Слово «бальвень» по-мадьярски означает «кумир», «идол». Слово «ке» – камень. Имя места является как бы точной калькой далекого уральского Болвано-Из.

В других частях мира, у других племен названия такого типа – вещь вполне обычная. В Ковенской области Литвы на правом берегу Немана имеется курган, называемый ПОГАН-КАПАС (Языческая могила). Может быть, когда-то и его увенчивали какие-нибудь ритуальные изображения?

Есть грустная и вместе с тем властная сила в этих следах прошлого. Мы часто, может быть слишком часто, говорим о «романтике» и постоянно проходим мимо воистину романтических предметов, совершенно не замечая их.

Возможно, надо иметь прирожденную чуткость к таинственной прелести географических названий: с раннего детства у меня мурашки шли по телу, как только до слуха моего или до глаза доходили странные, причудливые, самой непонятностью своей привлекающие созвучия – КРАКОТАО, СКАГЕРРАК, КЮРАСАО, ЯМАЙКА… Иногда притягивало полупонятное, полускрытое их значение. БАТОН-РУЖ? (По-французски значит «красная палка»)… Почему такое имя дано небольшому городку в Соединенных Штатах, на берегу полноводной Миссисипи, реки Гека Финна, реки Сэмюэля Клеменса – Марка Твена?

Есть версия, согласно которой во времена первого проникновения белых (а ими были французы) в бассейн великого североамериканского потока, здесь был установлен красный столб, подражение тотемным столбам краснокожих. Он указывал линию размежевания между хозяевами Американского материка и их невесть откуда явившимися гонителями. Его-то французы и назвали Батон-Руж, красный столб, а через него и самое место получило это имя. Немецкий топонимист XIX века И. Эгли, рассказывая о нем, замечает: «Имя это – клочок истории…»

Трудно сейчас поручиться, что рассказ Эгли – точная истина. По другим сведениям, в названии сохраняется память о некоем индейском вожде тех мест по прозвищу «Красный посох» или «Красная палица». Мне первая версия представляется более естественной, она и более романтична, если угодно. Течет могучая река. Над ее водами, в 200 километрах от безбрежной дельты, среди буйной растительности или на открытом лугу высится огромный выкрашенный суриком столб. На него с разными чувствами взирают и хмурые гонимые индейцы и бородатые пришельцы с жадными душами… И вот проходят века, и нет уже установленного «на веки вечные» столба, нет ни краснокожих с ястребиными лицами, ни их свирепых гонителей. Сам французский язык перестал звучать на Миссисипи. А имя места живет. Будет жить и тогда, когда все переменится вокруг еще сто раз, если, конечно, его не разрушать сознательно или по невежеству.

У крестильной купели

Граф Сергей Юльевич Витте, премьер-министр царя Николая Второго, в своих «Записках» рассказывает, между прочим, о следующем.

После взятия нами Квантунского полуострова на Тихом океане мы обязались открыть рядом с новой военной гаванью Порт-Артуром коммерческий порт в бухте ДАЛЯНЬВАНЬ. Возник вопрос о том, как новый приморский город наименовать? По этому поводу был запрошен тогдашний президент Академии наук, великий князь Константин. Президент письменно выдвинул несколько проектов названия. «Так, было указано на возможность назвать новый порт именем императора Николая, например Светониколаевск; можно было бы назвать порт от слова «слава» – Порт-Славься, можно было бы назвать порт от слова «свет», например Светозар, можно было бы назвать Алексеевск, в честь генерал-адмирала великого князя Алексея Александровича, так как порт был в конце концов взят нашей маленькой эскадрой, а начальником морского ведомства был великий князь Алексей…»

Царь при докладе спросил Витте: а каково же его личное мнение?

«Тогда я его величеству сказал, что я бы не назвал его таким громким именем, потому что бог знает, какая будет участь этого порта… Лучше назвать каким-нибудь скромным именем.

– Каким же, например? – спросил Николай.

Мне сразу пришло в голову, и я сказал:

– Да вот, например, ваше величество, бухта называется Далянь-Вань; вероятно, наши солдаты окрестят ее и скажут ДАЛЬНИЙ, и это будет соответствовать действительному положению дел, потому что порт ужасно как далек от России.

Государю это понравилось, он сказал:

– Да, я тоже нахожу, что было бы лучше назвать Дальний.

Я принес… приготовленный указ… Государь, подписав указ, сам прописал на свободном месте, которое было оставлено для названия порта: порт Дальний…»

Так в присутствии весьма высокопоставленных «кумовьев» состоялось крещение порта. Имени хватило ненадолго: умный политик Витте не напрасно предвидел новому городу нелегкую судьбу. После многих событий в наши дни город (по-китайски) именуется ЛЮЙДА.

Я здесь привел характерную историю, чтобы показать один из тех способов, какими рождаются на свет имена мест.

Стоит отметить, что, не будучи топонимистом, Витте, человек широкообразованный, выдвинул едва ли не наилучшее из возможных предложение. Во всяком случае, оно резко отличалось в лучшую сторону от того, что рекомендовал к принятию «августейший президент Академии». Сладкопретенциозное сращение Светониколаевск – чистейший плод подхалимской фантазии придворных блюдолизов. Нелепое Порт-Славься нацело противоречит всей системе русской топономики.

Витте проявил и еще одну топономическую «тонкость»: изобретая имя, он, человек, бесконечно далеко стоявший от народа, счел все же необходимым отправляться от народных привычек и навыков. Он довольно наблюдательно заметил, что, осваивая чужие местности и их имена, народ охотно строит новые наименования на этимологизации чужеязычных топонимов. Если река с гиляцким именем ОКАТ была превращена в русскую ОХОТУ и от нее пошло и море ОХОТСКОЕ, то логично было допустить, что бухту Далянь проще всего перекрестить в Дальнюю, а город, на ней заложенный, в Дальний.

Если бы не исторические перевороты, близость которых ощущал, но размаха которых не мог предугадать действительный тайный советник, член государственного совета граф Витте, данное им имя могло бы существовать долгие десятилетия и века.