Текст книги "Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые"

Автор книги: Лев Симкин

Лев Семенович Симкин
Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые

© Симкин Л.С., текст, 2021

© Благотворительный фонд «Фонд поддержки христианской культуры, науки и образования», текст, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Денис Драгунский
Бронзовые люди

Был в старом цирке такой номер – вернее, такое амплуа. На манеж выходили атлетически сложенные мужчины и красивые стройные женщины, загримированные бронзовой блестящей краской. Под музыку они принимали разные позы – очень сложные, требующие особой ловкости и силы; время от времени они замирали, на них светили прожектора, и казалось – перед нами самые настоящие бронзовые статуи. Аплодисменты! Маэстро, туш!

Потом они шли в свою актерскую уборную, доставали хлеб и кефир, а младшего посылали на Центральный рынок, за огурцами. У каждого из них была своя жизнь, своя история, свои радости и драмы – разные, но ни чуточки не похожие на воображаемую жизнь римских императоров или гладиаторов, о которых фантазировал мальчик, глядя с цирковой галерки на «бронзовых людей».

Точно так же истории, рассказанные в этой книге, не имеют прямого отношения к бронзовым статуям работы Матвея Манизера, которые украшают станцию метро «Площадь Революции». Тем более что внучка скульптора решительно утверждает, что никаких исторических прототипов у этих статуй нет. Чисто собирательные образы. Что же, я ее вполне понимаю, ей гораздо приятнее, чтобы творения ее деда воспринимались и были интересны именно как произведения искусства, а не как портреты знаменитостей.

Однако мифы складываются вне зависимости от желаний отдельных людей. Миф – это желание большой массы народа, а для народа, который сотнями тысяч проходил, проходит и будет проходить через главную станцию московского метро – «Площадь Революции» – эти люди стали совсем живыми.

Книга, которую вы держите в руках – о советской реальности и о советском мифе, который вырос на реальности, а потом породил реальность уже совершенно другую, но от этого не менее реальную. Поэтому, читая книгу, иногда кажется, что движешься внутри таинственного кольца, похожего на ленту Мебиуса – незаметно переходя из реальности в миф и обратно. В этой книге подробно и интересно рассказано о строительстве метро, и прежде всего – об этой замечательной станции; о том, как в ее зале вдруг возникли поначалу не запроектированные скульптуры (уже здесь начинается нечто таинственное); о том, как составлялся этот «сонм персонажей», подобный «сонму богов» античной древности. Ведь это не просто советские люди, это символизированные рабочий и колхозница, это умный инженер и счастливая семья, отважный воин, студентка, моряк, пограничник – почти Гефест и Деметра, Афина и Гермес, Гера и Арес, Аполлон, Посейдон и прочие важные лица, которые одновременно «олицетворяют» и «охраняют». Но, будучи символизированными, они получили свою человеческую реальность уже не в замысле художника, а в восприятии людей.

Вот здесь и появляются реальные люди, ставшие бронзовыми. О них подробно и интересно рассказывает Лев Симкин в своих… заметках? очерках? исследованиях? повестях? Главы книги разнообразны по размеру и по жанру – тут и архивные разыскания, и исторические повествования, и лирические рассказы, авантюрная историческая повесть о легендарном матросе Железняке, и даже целый маленький почти роман об иностранном консультанте и советской кинозвезде.

Это разнообразие форматов и объемов наилучшим образом отражает смысловую и пространственную неразбериху советской жизни вообще и советского искусства в частности. Где громады высотных зданий и миниатюры палехских шкатулок, поднебесье подземелий и отчаянное вранье отчетов об изобилии – всё это славило Великую Страну, которой было суждено сгинуть в декабрьскую ночь 1991 года, оставив по себе станцию метро «Площадь Революции», и особенно – сияющий нос бронзовой собаки.

Потрите его на счастье, когда прочитаете эту книгу.

От автора

Почему эта мысль вообще пришла мне на ум? Если Россия, как говорит наш президент – это отдельная цивилизация, наравне с шумерской или древнеегипетской, то ее неотъемлемая составляющая – цивилизация советская. Возможно, уважаемые товарищи потомки, наших дней разбирая потемки, будут изучать следы этой цивилизации по скульптурам станции метро «Площадь Революции». Вот почему мне не раз приходила в голову мысль разузнать хоть что-то о людях, выбранных скульптором как типажи и даже архетипы советских людей – тех, кто участвовал в событиях 1917 года, и кто последующие 20 лет строил сталинский социализм.

Станция была возведена к 20-летию главного события в истории СССР – Великого Октября, как его принято было именовать. В «конкретных образах», как и положено в соцреализме, наглядно было продемонстрировано наше героическое прошлое и прекрасное настоящее – новая жизнь трудового народа в счастливой стране, где так вольно дышит человек. Скульптурные изваяния расставили в хронологическом порядке – согласно сталинской периодизации советской истории. Сначала «Героический период Гражданской войны», за ним – «Великий перелом» и «Первая пятилетка», стоявшая на трех китах – индустриализации, коллективизации и культурной революции. Так что пассажир, пройдя вдоль всего подземного зала, мог воочию убедиться, как изменилась жизнь за два десятилетия.

 
«Мы видим город Петроград в семнадцатом году:
Бежит матрос, бежит солдат, стреляют на ходу.
Рабочий тащит пулемет. Сейчас он вступит в бой.
Висит плакат: „Долой господ! Помещиков долой!“»
 

Спустившегося с эскалатора пассажира встречали скульптуры рабочего-красногвардейца с гранатой и солдата с революционным бантом на шинели. Затем – крестьянин в лаптях и революционный матрос с наганом. Краснофлотец и пограничник с собакой, да две девушки – парашютистка Осоавиахима и «Ворошиловский стрелок».

 
«Мы мирные люди, но наш бронепоезд
Стоит на запасном пути».
 

Следом – шахтер-стахановец с отбойным молотком и молодой инженер, птичница с курицей и петухом и хлебороб-механизатор.

 
«Знать, решили мы недаром, хлеборобы – мастера,
Чтоб ломилися амбары от кубанского добра.
 
 
…Мы с подружкой птичницы, птичницы-отличницы».
 

Студент и студентка с книгой.

 
«У московских студентов горячая кровь,
Неподкупные души и светлые лица.
От сибирских снегов и днепровских садов
Собрались мы в твои общежитья, столица!»
 

Где труд и учеба, там спорт и отдых – девушка-дискоболка и юноша-футболист.

 
«Молодежь рабочая, молодежь колхозная,
Юность физкультурная радостью цветет!
Сталину великому песня молодежная
Звонким переливом свой привет несет!»
 

И, наконец, советская семья образцовая – мать и отец с детьми, а за ними – подросшие школьники, пионеры-авиамоделисты и пионерки-географы.

 
«Взвейтесь кострами, синие ночи!
Мы, пионеры – дети рабочих!»
 

И где бы ты ни шел, по центру зала, или по перрону, везде видел одно и то же. Фигуры расставляли в шахматном порядке, если смотреть по оси любого прохода – всего 80 скульптур, по две в каждой из сорока арок, каждая повторена по четыре раза (сейчас их осталось 76). Каждый раз проходя там, убеждался – все видят одно и то же, уклониться нет никакой возможности. Ну, совсем как в анекдоте времен застоя (18-летнего периода истории – 1964–1982 годы – когда страну возглавлял один человек).

Приходит человек с работы, усталый, включает телевизор, хочет кино посмотреть, а там Брежнев на трибуне партийного съезда, и по другой программе – то же самое, и по третьей, а по четвертой (последней, учебной) на экране появляется кагэбэшник и говорит: «Я тебе попереключаю».

Честно говоря, чем больше времени проходит, тем меньше хочется от уклоняться от встречи с персонажами «Площади Революции». Напротив, тянет вглядеться и хоть что-то в них понять, а значит и в самих себе – такой вот инструмент нашей общей самоидентификации. Эта станция – живая история советской утопии, с живым дыханием людей, в нее веривших.

Правда, к революции как таковой отношение у нашего человека сложное. Нас, советских людей, учили, что революция – это хорошо, а царизм – плохо. В первые постсоветские годы выяснилось, что все обстоит с точностью до наоборот. Теперь, спустя три десятилетия, в чести новая официальная версия памяти о прошлом – все в нем, во все времена, оказывается, было не так уж и плохо. Прямо по графу Бенкендорфу – «прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается до будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение». Была, мол, Российская империя, потом образовался Советский Союз и, наконец, все это превратилось в Российскую Федерацию. Такая вот, извините за выражение, «постправда».

Не представляю, как все это вместе взятое соединилось в общественном сознании и как в нем могут не сталкиваться вещи прямо противоположные. Плюрализм в одной голове – шизофрения, как и было сказано. Ну пусть не шизофрения, но когнитивный диссонанс уж точно. Одни хотят от него вылечиться, других все устраивает, им комфортно оставаться в плену мифов, тем более они претендуют на истинность. К тому же, как известно, факты влияют на нас куда меньше, нежели эмоции и личные убеждения.

Думаю, не мне одному интересно, какими они были – люди, увековеченные на «Площади Революции». Казалось бы, узнать это труда не составляет, Сеть перед глазами. Если набрать в поисковике название станции, выскочат ссылки на многие тысячи страниц с рассказами об этих людях.

При ближайшем рассмотрении, однако, обнаружилось, что в основном это фейки, выдуманные и запущенные в оборот уже в XXI веке. Сам скульптор никаких записей на этот счет не оставил, архивные изыскания к заметным результатам не привели. Кое-кого, правда, можно было «вычислить», и читателю предстоит узнать о них на последующих страницах. Когда же выяснилось, что таких не так уж много, мой замысел немного изменился. Так, помимо известных мне реальных «моделей» скульптур, в книге оказались рассказы об их прототипах и архетипах.

Какая стойкая ассоциация могла прийти в голову советскому человеку при виде революционного матроса, увешанного крест-накрест пулеметными лентами? Понятно, «матрос-партизан Железняк». А при виде пограничника с собакой? Знаменитый следопыт Карацупа. Какими они были на самом деле? Для того, чтобы попытаться это понять, пришлось изрядно попотеть, снимая с них пропагандистский глянец. Впрочем, автор нисколько не жалеет о потраченном времени. Надо сказать, ими дело не ограничилось, на обочине сюжета неожиданно возник иностранный консультант – американский инженер, имевший отношение к строительству метро, и его возлюбленная, советская кинозвезда. Они тоже стали персонажами этой книги, и их истории открыли мне глаза на многое в жизни людей того времени, о чем я прежде и не подозревал. Надеюсь, тут найдется кое-что новое и неожиданное и для читателя, желающего удовлетворить свое любопытство – за чужой (то есть за мой) счет.

Глава 1
«Синдром Площади Революции»

Может, слышали когда-нибудь о «синдроме Сикстинской капеллы»? Это когда туристы, глядя на расписанный Микеланджело потолок, теряют сознание. Чтобы разглядеть что-то, нужно запрокинуть голову, тут-то и пережимаются позвоночные артерии, и нарушается кровообращение головного мозга.

Выдуманный мною «синдром Площади Революции» – это когда пассажиры метро теряют разум, глядя на скульптуры Матвея Манизера, и, будто охваченные лихорадкой, на бегу за них хватаются. У кого-то – бессознательные навязчивые движения, у других – очень даже сознательные. В расчете «на успехи в личной жизни» девушки трут туфельку у «Студентки», юноши – у «Дискоболки». Верная примета сдать экзамен – потереть нос бронзового пса, того, что с «Пограничником». Прикосновение к шестерне в руке у «Инженера» принесет удачу в защите диссертации. Погладить петуха у «Птичницы» – это к деньгам.

Другой признак «синдрома Площади Революции» – истовая вера в советское прошлое. Его персонажи кажутся многим героями, им из сегодняшнего дня вслед за Николаем Тихоновым кажется, что гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей. Вообще-то героический эпос больше характерен для минувших времен. Это людям далекого прошлого было свойственно эпическое мышление с его категориями великих героев, которые разрушают горы и останавливают реки. Но и нынче многим нужна вера в нечто подобное и, главное, ощущение того, что наши предшественники были сильными и могучими, «нас все боялись», и значит уважали. А все советское воспринимается как «потерянный рай».

Стены Сикстинской капеллы были расписаны живописцами – Боттичелли, Перуджино и Гирландайо, расписать же двадцатиметровый потолок поручили скульптору – Микеланджело. Реальную архитектуру капеллы он преобразил с помощью иллюзионистских приемов, вот почему свод потолка с его изгибами производит впечатление грандиозного архитектурного сооружения. И в московском метро было преображено пространство, задуманное архитектором станции Алексеем Душкиным. Он и не думал ни о каких скульптурах, на них настоял скульптор Матвей Манизер, заполонивший станцию бронзовыми фигурами. Микеланджело перевел скульптуру в плоскость, а Манизер, наоборот, плоскость – в скульптуру. И это, вероятно, то общее, что связывает построенную папой Сикстом IV в конце XV века капеллу и московскую станцию метро.

На потолок Сикстинской капеллы Микеланджело поместил девять сцен из Книги Бытия, первой книги Библии. Создание Богом небес и земли, первых мужчины и женщины, Адама и Евы, их грехопадение и изгнание их из рая, и, наконец, испытания, выпавшие на долю человечества. Смысл всего сюжета – в потребности человечества в Спасении. С ним схож замысел создателей «Площади Революции», поместивших рай под землю, туда, где вообще-то должен был быть ад. В скульптурах станции – сталинская библия, «Краткий курс истории ВКП(б)», лично отредактированный вождем в год ее открытия.

На потолке Сикстинской капеллы, среди других персонажей, можно лицезреть пять сивилл Древнего мира, языческих пророчиц. В идолов из языческого храма со временем превратились и революционные матросы, рабочие, спортсмены и прочие граждане ушедшей эпохи. Взять хотя бы такую примету – загадав желание, покормить петуха рядом с «Птичницей» изюмом, чтобы вернее сбылось. Попробуйте заглянуть за каждого из четырех петухов на «Площади», можете обнаружить изюм. Есть в этом что-то языческое, кормить сушеным виноградом бессмертного идола – все равно что принести жертву в пантеоне.

В советском прошлом вместо чудотворных икон стали поклоняться квазирелигиозным объектам, своего рода тотемам. От сакрального до суеверия – один шаг. В советском человеке революция жила как утопия, как мечта об общем спасении, а в постсоветском магическом мышлении – о частном, такая вот вера в чудо.

…Может, и не пришлось бы никакой синдром выдумывать, кабы «Площадь Революции», как и капелла, не была бы одним из главных сооружений эпохи. Период сталинской реконструкции, по Юрию Слёзкину, воплотился в двух знаковых зданиях, построенных примерно в одно время – Мавзолее Ленина и Доме на набережной, одно – для вождя-основателя, другое для его преемников. Я бы добавил к ним эту станцию метро. Тем более, ее восточный вестибюль, тоже сочетая скромный вход с гранитно-мраморным подземельем, смахивает на Мавзолей Ленина, на трибуну которого в дни советских праздников поднимался Сталин, попирая ногами своего предшественника. А ее западный вестибюль, тот, что рядом с Музеем Ленина, планировалось обстроить огромным новым зданием Академического кинотеатра (на месте будущей гостиницы «Москва»). Пассажиры поднимались бы прямо туда по эскалатору, от бронзовых скульптур к живым образам. «Площадь Революции» не должна была существовать сама по себе, как и станция метро в основании Дворца Советов (нынешняя «Кропоткинская»). Так и не построенный дворец сверху должна была венчать стометровая статуя Ленина, то есть он уходил бы не только ввысь, но и вглубь земли.

Прибытие поезда

13 марта 1938 года. Понятно, вождь не мог не прибыть на открытие «Площади Революции». Главный пассажир быстро обошел всю станцию. Увиденное ему понравилось. Оглядывая фигуры хозяйским взглядом, он приговаривал с грузинским акцентом – «как живые, как живые». Пройдя всю станцию, в ее торце вождь встретился с самим собой.

Торцевой стены давно нет, на ее месте – второй выход из метро, но о том, что увидел вождь, хорошо известно. Это был своего рода мозаичный иконостас. Сталин стоял со свитком Сталинской Конституции в руках и, словно Моисей со Скрижалями Завета, вел народ в землю обетованную.

На украшение станций метро пошел камень из отделки уничтоженных московских церквей, возможно, включая Храм Христа Спасителя. Скульптуры «Площади Революции» отлили в бронзе, доставшейся от церковных колоколов сносимых тогда храмов. Так что можно сказать, что функции храмов в какой-то мере взял на себя метрополитен.

В тот день у вождя были все основания быть собой довольным. В четыре утра в Верховном суде был вынесен смертный приговор по делу «антисоветского правотроцкистского блока». Это был третий и последний из числа показательных Московских процессов. Шестнадцати подсудимым, и в их числе Бухарину с Рыковым, инкриминировалось, будто они «по заданию разведок враждебных СССР иностранных государств» собирались свергнуть Советскую власть и расчленить СССР. На первом из них, два года назад, в 1936 году, по делу так называемого «троцкистско-зиновьевского объединенного центра» был осужден Лев Каменев. Тот, кто в 1922 году, будучи заместителем председателя Совнаркома, выдвинул кандидатуру Сталина в генеральные секретари ЦК. Тогда же Каменев, будучи председателем Моссовета, строил планы строительства московской подземки.

«Да здравствует лучший метростроевец товарищ Каганович!»

Идея строительства метрополитена в Москве появилась еще в 70-е годы XIX столетия. Тогда некий инженер Титов предложил проложить в городе подземную железную дорогу. Центром предполагаемой сети «сабвэя» должен был стать Кремль и его окрестности, те места, где потом советскими строителями была возведена «Площадь Революции». Тогда идея не нашла поддержки, в казне не хватило средств. К тому же против выступили представители церкви, возражавшие против того, чтобы человек, созданный по образу и подобию Божию, спускался в преисподнюю.

В начале нового века группой инженеров по инициативе российского предпринимателя, «железнодорожного короля» Николая фон Мекка был разработан проект московского метрополитена. В 1902 году Московская дума его отвергла. Не последнюю роль в этом сыграл Сергей Нилус, известный как публикатор «Протоколов Сионских мудрецов», полагавший, что метрополитен – это происки «слуг антихристовых, вредное и греховное сооружение».

В 1920-е годы москвичи в основном передвигались на трамвае, всегда переполненном. Ни в одной столице мира трамвай не перевозил столько пассажиров – только в 1930 году их число составило один миллиард. Ну а те, кто побогаче, нанимали извозчика – с лихача на метро собирался пересесть падкий на все новое Маяковский.

 
«Я кататься не хочу,
я не верю лихачу.
…
Я поеду с Танею
в метрополитанию».
 

Жаль, не успел. Возглавивший Москву в год смерти поэта Лазарь Каганович занялся строительством метро вплотную. «Метростроевцы часто спрашивали себя, когда же отдыхает Лазарь Моисеевич, – написано в книге „Метро“, изданной в 1937 году „Детгизом“ для детей старшего возраста. – Они видели товарища Кагановича у себя под землей и в 9 часов утра, и в 3 часа дня, и в 4 часа ночи».

 
«Мы звали его по имени,
Мы знали его походку,
Мы звали его по отчеству, —
Товарищ, прораб и вождь.
Он был во главе бригады,
Впервые начавшей проходку,
Он первый шагнул к забою…»
 

Григорий Костров. «Песня о главном прорабе»

Понятно, имя Николая фон Мекка никто не вспоминал, хотя и на этом этапе во всем этом участвовал коллектив фонмекковских инженеров-проектировщиков, уже без него, расстрелянного без суда в 1929 году.

Стройке был присвоен статус ударной, она получила право на приоритетное обеспечение ресурсами. Тринадцать первых станций метро и перегонов между ними построили всего за четыре года. 15 мая 1935 года, в день открытия регулярного пассажирского движения, по всему городу шли массовые гулянья, сравнимые по размаху с революционными торжествами. Накануне на всех фабриках и заводах не стихали митинги. Над Москвой кружил агитационный самолет «Максим Горький», самый большой самолет того времени, с громкоговорящей радиоустановкой «Голос с неба» на борту. Через несколько дней после открытия метро он упадет во время демонстрационного полета.

Долго не смолкавшими «ура» и возгласами «Да здравствует наш Сталин!» встретили вождя участники торжественного заседания в Колонном зале. Первым, понятно, выступил он сам (впервые под кинопленку), затем – передовики, после чего председательствовавший Николай Булганин объявил о закрытии заседания. Объявил, как писали в советских романах, «с доброй улыбкой», намекая, что это он не всерьез. Потому что публика ждала выступления «лучшего метростроевца товарища Кагановича» и стала скандировать его имя, в чем, разумеется, не было никакой самодеятельности. И тот вышел на трибуну.

С этого дня московское метро стало носить имя Кагановича. В 1955 году Никита Хрущёв, в 1930-е годы бывший правой рукой Кагановича, переименовал метро в честь «великого Ленина». Это случилось после открытия ленинградского метро, которому сразу присвоили имя вождя революции. Кагановичу подсластили пилюлю станцией «Охотный ряд», переименованной в «Имени Кагановича». Через два года «дорогой Никита Сергеевич» расправился с «антипартийной группой в составе Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова», пожелавших сместить Хрущёва с должности, и имя Кагановича навсегда ушло из топонимики метрополитена.

«Метрополитен Парижа. Здесь все подчинено интересам капиталистической наживы. Пассажиров мутит от спертого воздуха… Оформление парижского метро неряшливо и убого, освещение очень тусклое» («Архитектура московского метро имени Л.М.Кагановича»). И, правда, разработчики метро в Нью-Йорке, Париже, Лондоне и Берлине относились к нему лишь как к одному из видов транспорта. На Западе подземки не украшали, это было чисто советское изобретение. При строительстве московской подземки возобладал иной, идеологический подход: метро должно было поражать воображение пассажиров картиной будущего – коммунизма. Как сказал Каганович, выступая в Колонном зале, «что ни станция, то дворец, что ни дворец, то по-особому оформленный!»

Много позже Маргарет Тэтчер на вопрос, как ей понравилось московское метро, ответит: «У нас дворцы принято строить над землей, а не под землей». За полвека до ее визита в Москву тот же вопрос был задан Сталину.

На сей счет есть одна журналистская байка. Перед самым открытием метрополитена главный редактор «Вечерней Москвы» Абрам Романовский сообщил редакции, что следующий номер будет посвящен откликам трудящихся на это событие. В кабинете редактора задержался репортер Трофим Юдин и, когда тот вышел, подошел к вертушке и сделал вызов. Ответил сам Сталин, накануне совершивший ознакомительную поездку. – «Понравилось ли вам метро?» – «Записывайте: метро понравилось. Московское метро – лучшее в мире. Сталин».

Когда об этом узнал главный, с ним случилась истерика. «Печатать интервью с вождем? А если Юдин все выдумал? Не печатать? А вдруг правда! Добудь мне подтверждение, не то – уволю!» Юдин вновь позвонил Сталину: «Товарищ Сталин, меня увольняют – не верят». – «Скажите, что я не велел вас увольнять». Юдина не уволили, он пересидел в газете шестерых редакторов.