Текст книги "Январские ночи"

Автор книги: Лев Овалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

СУББОТА, 26 ЯНВАРЯ 1924 г.

26 января. Первое заседание Второго съезда Советов. Оно все посвящено Ленину.

Землячка подошла к Большому театру. Зимний сумрак ложился на землю. Уходили вверх гигантские колонны. Желтым светом светились над дверями лампочки. С обеих сторон тянулись делегаты и многочисленные гости съезда. Морозный воздух прорывался в вестибюль. Сияли зажженные люстры. У входа в партер военные курсанты проверяли мандаты.

Землячка прошла в первые ряды, отведенные москвичам. Села в кресло. До начала заседания оставалось еще с полчаса.

Малиновый бархат. Позолоченные лепные украшения. Хрустальные люстры.

Большой театр дорог каждому коммунисту, каждому советскому человеку…

Не один раз выступал в этом зале Владимир Ильич.

Она подумала об этом, и сердце ее похолодело, теперь уже никогда, никогда…

Разве возможно забыть декабрьский вечер 1920 года, когда делегаты Восьмого съезда Советов, вдохновленные гением Ленина, завороженно смотрели на гигантскую карту, на которой вспыхивали огни будущих электростанций.

Даже сам Ленин не мог предвидеть, с какой быстротой станут выполняться его предначертания.

Сегодня – особенный день. Сегодня впервые соберется штаб ленинской армии, чтобы выразить свою скорбь и свою любовь тому, кто вдохновенно и мудро вел корабль Октябрьской революции через все рифы и мели.

Зал заполнен до отказа. Руководители Правительства рассаживаются за длинным столом. Старейшие деятели партии, отважные революционеры, чьи характеры формировались в годы подполья, в постоянной борьбе с царизмом, в ожесточенных схватках с ренегатами и оппортунистами.

В продолжение четверти века встречалась Землячка с этими людьми, к ним она испытывает чувство глубокого уважения, но есть среди них и другие, ее давние противники; с одними она плечом к плечу боролась на баррикадах в дни Декабрьского вооруженного восстания, вместе с ними поднимала московский пролетариат в октябре 1917 года, а с иными и спорила, и боролась, когда они колебались, отступали и готовы были предать дело Ленина…

Но теперь, теперь, когда ушел всеми признанный вождь партии, большевикам надлежит сплотиться и вести народ по пути, указанному Лениным.

Григорий Иванович Петровский предоставляет слово Калинину.

Михаил Иванович поднимает руку, и в зале наступает напряженная тишина.

Немногим менее пяти лет прошло с того дня, когда Владимир Ильич рекомендовал избрать Калинина на пост Председателя ВЦИКа.

Ленин считал, что в лице Калинина найден человек, который соединил в себе жизненный опыт и знакомство с жизнью крестьянства; такая кандидатура, считал Ленин, поможет наладить отношения Советской власти со средним крестьянством.

И теперь этот человек выходит, чтобы перед делегатами съезда, перед всем советским народом, перед всем человечеством заявить, что политика Советской власти останется неизменной, что она и впредь будет следовать указаниям Ленина.

Голос Калинина дрожит, иногда он замолкает, по-мужицки сгребает бородку в горсть и точно одергивает ее книзу.

Он делает заявление для всего мира.

– Переходя к международному положению нашего Союза, я могу определенно заявить, что в этой области никаких изменений не произойдет, – отчетливо и негромко произносит Калинин. – У нас нет оснований изменять в основном нашу линию внешней политики. Мы решительно боремся за сохранение мира, поддерживая те народы, свободному существованию которых грозит опасность, употребляем со своей стороны значительные усилия для налаживания нормальных отношений с другими государствами, иногда даже идя на известные жертвы, разумеется, если эти жертвы окупятся.

Калинин опять притрагивается к бородке, секунду молчит и еще раз повторяет:

– Советское правительство, Коммунистическая партия могут жить в области внешней политики прямыми указаниями, сделанными Владимиром Ильичем…

Никаких эффектных фраз, зато все ясно и определенно.

Затем слово предоставляется Надежде Константиновне.

В течение долгих лет партия видела ее около Ленина. Его постоянный секретарь и помощник.

Она старалась не отходить от него во время болезни, но едва болезнь отпускала и Владимиру Ильичу становилось лучше, Надежду Константиновну видели в Главполитпросвете за письменным столом…

Давно ли она говорила: у нас все идет хорошо, Владимир Ильич ездил на охоту, меня не взял, хочет без нянюшки, шутит, хохочет…

А сегодня она встает и медленно движется, чтобы сказать свое слово о человеке, который был не только ее мужем, не только ее другом, но и вождем той партии, верным бойцом которой была Надежда Константиновна Крупская всю свою жизнь.

Всем своим сердцем Землячка устремляется сейчас к Надежде Константиновне.

– Товарищи, за эти дни, когда я стояла у гроба Владимира Ильича, я передумывала всю его жизнь, и вот что я хочу сказать вам. Сердце его билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным. Никогда этого не говорил он сам, да и я бы, вероятно, не сказала этого в другую, менее торжественную минуту. Я говорю об этом потому, что это чувство он получил в наследие от русского героического революционного движения. Это чувство заставило его страстно, горячо искать ответа на вопрос – каковы должны быть пути освобождения трудящихся? Ответы на свои вопросы он получил у Маркса. Не как книжник подошел он к Марксу. Он подошел к Марксу как человек, ищущий ответов на мучительные настоятельные вопросы. И он нашел там эти ответы. С ними пошел он к рабочим. Это были девяностые годы. Тогда он не мог говорить на митингах. Он пошел в Петроград в рабочие кружки. Пошел рассказывать то, что он сам узнал у Маркса, рассказать о тех ответах, которые он у него нашел. Пришел он к рабочим не как надменный учитель, а как товарищ. И он не только говорил и рассказывал, он внимательно слушал, что говорили ему рабочие…

Предельная простота, а говорит именно то, что нужно.

Взгляд Землячки скользит по лицам людей, сидящих в президиуме.

Если Владимир Ильич говорил, что почти невозможно найти замену Свердлову, то найти замену Ленину… Гении рождаются редко, а таких, как Ленин, еще не бывало.

Землячка всматривается в знакомые лица и на весах своей совести, своей партийной совести, взвешивает достоинства и недостатки каждого, кто находится сейчас на сцене. Трудно им будет без Ленина…

Выступают десятки людей. Клара Цеткин, Ворошилов, представители рабочих, ученых, молодежи. Все произносят взволнованные и прочувствованные слова, говорят о прозорливости, мужестве, человечности, величии Ленина.

На трибуне Сталин.

– Товарищи! – говорит он. – Мы, коммунисты, – люди особого склада. Мы скроены из особого материала. Мы – те, которые составляют армию великого пролетарского стратега, армию товарища Ленина. Нет ничего выше, как честь принадлежать к этой армии…

И вот он перечисляет те основные заветы, которые партия принимает от Ленина:

«Держать высоко и хранить в чистоте великое звание члена партии. Хранить единство нашей партии, как зеницу ока. Укреплять диктатуру пролетариата. Укреплять союз рабочих и крестьян. Укреплять и расширять союз республик…»

Говорит не торопясь, слегка приглушенным голосом, хотя старается говорить как можно отчетливее.

Слушают его с напряженным вниманием, до слушателей доходит каждое слово.

Он дает клятву от имени партии – партии, которая составляет армию Ленина.

– Не всякому дано быть членом такой партии, – говорит он. – Не всякому дано выдержать невзгоды и бури, связанные с членством в такой партии.

Землячка слушает Сталина с таким же напряжением, как и все вокруг, и верит, верит, что партия выполнит все заветы Ленина.

1921-1924 гг.

Вопросы и ответы

11 ноября 1920 года командующий войсками Южного фронта Фрунзе, стремясь избежать дальнейшего кровопролития, обратился по радио к Врангелю с предложением прекратить сопротивление.

Врангель не ответил на предложение Фрунзе и утаил его от своих войск.

В ночь с 11 на 12 ноября советские войска прорвали оборону врангелевцев на Перекопском перешейке и заставили белогвардейцев бежать к портам Крыма.

12 ноября советские войска заняли Севастополь.

16 ноября – Керчь.

Белогвардейцы оставили разграбленный и полуразрушенный Крым и бежали за границу.

20 ноября 1921 года Землячку демобилизуют из армии и тут же избирают секретарем Крымского областного бюро партии.

Надо налаживать жизнь…

Ох как все непросто в истерзанном Крыму! Трудно наводить порядок в разрушенном доме.

Вот каким предстал Крым перед вновь избранным секретарем обкома: взорванные дворцы и дачи, следы вандализма – убегающая буржуазия действует по принципу: если не себе, то и никому другому, – сожженные окраины, вытоптанные виноградники и вырубленные сады, разрушенные доки, в портах разграбленные пакгаузы и склады, повсюду развороченные тюки и ящики, остовы машин и броневиков, брошенных беглецами, а в горах и туннелях – ошметки белогвардейских частей и бандиты.

А главное – люди, измученные, изверившиеся, испуганные. Всем надо ответить, всем помочь…

К ней обращались поминутно. Приезжали, звонили по телефону, слали запросы по почте.

Из Симеиза просили совета:

– Виноградники поражены филоксерой. Что делать?

– А что такое филоксера?

Когда Землячка чего-нибудь не знала, она не стеснялась в этом признаться.

– Виноградная тля.

– Свяжитесь со мной завтра утром.

В течение дня Землячка выясняла, что рекомендует наука для борьбы с филоксерой, потом искала серу по всему Крыму – и нашла два вагона в Джанкое, приказала отпустить серы, сколько понадобится.

Запрашивали из Феодосии:

– Пограничники задержали ночью на рейде две турецкие фелюги – турки приняли на борт группу татарских националистов и русских белогвардейцев и собирались выйти в море. При обыске у беглецов отобраны золото и драгоценности.

В таких случаях консультаций Землячке не требовалось.

– Фелюги отпустить, сейчас нам конфликты с турками ни к чему, но до этого заглянуть в каждую щель, в каждую бочку, чтоб никто из врагов не улизнул, составить поименные списки и сдать беглецов в ЧК, ценности актировать и передать в государственный банк.

С такой «филоксерой» ей легче было бороться.

В Ливадии в царских подвалах обнаружили запасы старых вин.

– Пустить в продажу или уничтожить?

– Не торопитесь. Опечатайте подвалы, поставьте охрану, запрошу Москву, там решат.

Ялтинский совет предлагает:

– Разрешите пустить на слом разрушенные дворцы и дачи? Кирпичи и железо отдадим трудящимся, пускай ремонтируют свои халупы, а картины и мебель распределим по школам и учреждениям.

– Не разрешаю, – отвечала Землячка. – Дворцы и дачи мы восстановим, трудящиеся будут в них отдыхать, а картины в этих дворцах могут быть такие, что им самое место в музеях, – не раздавать, а взять на строжайший учет.

В Бахчисарае решили покончить с разведением лучших сортов табака:

– Табак – утеха буржуазии, пролетариат предпочитает махорку.

Но Землячка знала, какое значение для сельского хозяйства Крыма имеет табаководство.

– Пролетариат курил махорку потому, что у него средств не было на папиросы, так что вы не для буржуазии, а для пролетариата увеличивайте плантации табака.

Севастополь бил тревогу:

– Задержаны сотни беспризорных подростков. Все – воры и хулиганы. Временно разместили их в пакгаузах порта. Грозят все разнести, бунтуют, требуют, чтобы их распустили…

– Не воры и хулиганы, а жертвы гражданской войны, – поправляла Землячка, стараясь не повышать голоса. – Поймите: плохих детей нет, есть плохие опекуны. Я еду к вам.

Она без промедления ехала в Севастополь.

Пакгауз… Толпа грязных шелудивых мальчишек. Темные чумазые лица. Сверкающие большие глаза. Недоверчивые ненавидящие взгляды. Взрывчатка!

Встретили Землячку криками и бранью.

– Не будем здесь сидеть! Начальница! Гони хлеба! Пожжем мы тут все…

Визгливый голос прокричал частушку:

Комиссар залез на тополь,

Испугался и залез -

Мы разграбим Севастополь,

Подадимся в Херсонес!

У входа валялся ящик, она поднялась на него, прикрикнула:

– Молчать!

Что за сила заключалась в этой сердитой хрупкой женщине?

Мальчишки смолкли.

– Хлеб надо заработать! Объявляю вас трудовым ремонтным отрядом. Поедете от Севастополя специальным поездом, будете восстанавливать железнодорожный путь, а по приезде в Москву явитесь с моим письмом к товарищу Дзержинскому. А сейчас идем за хлебом.

Как и в армии, она не обернулась, а прямо пошла к выходу.

Рядом с ней находился работник Севастопольской военной комендатуры.

– Где тут ближайшая пекарня? – негромко спросила она. – Ведите нас.

Она привела горланящую беспорядочную толпу к пекарне и приказала выдать каждому по фунту хлеба.

Потом повела их обратно, в пакгауз, твердо сказала, что в поезд их посадят не позже, чем через день или два, каждый день будут выдавать по фунту хлеба. Пока поезд с ребятами не отошел от Севастополя, кое-кто убежал, но большинство все-таки поехало в Москву.

Потом был звонок из Москвы. Звонила Стасова, старая большевичка, до недавнего времени секретарь ЦК, работающая сейчас в Коминтерне.

– К вам просьба, Розалия Самойловна. В Москву приехал товарищ Мюллер. Из Германии. Гамбургский металлист, спартаковец, активист компартии. Приехал по делам и захворал. Врачи определили чахотку. Надо его подлечить, советуют Ялту. Посылаем к вам, возьмите его под свое наблюдение.

Свой день Землячка заканчивает как обычно, к вечеру она просит подать к подъезду «бенц», старый латаный-перелатаный автомобиль, брошенный в Севастополе бежавшим за море врангелевским генералом.

Что может быть красивее серпантинов Южного Крыма?

Крутые обрывы, густые леса, низкорослые сосны, растущие на скалистых выступах, непролазные кустарники. Леса и скалы. Красиво.

Но взгляд Землячки проникал дальше.

Садовники. Виноградари. Виноделы. Рыбаки. Чабаны. А на восточной оконечности полуострова – металлурги. Всех надо обеспечить работой, создать сносные условия жизни…

В Ялте Землячка велела шоферу везти ее в горсовет.

– Зданий в городе пустует много? – осведомилась она.

– Хороших – много. – Председатель усмехнулся. – Вся буржуазия утекла.

– Пойдем посмотрим, – предложила Землячка. – Тем временем пусть соберут всех врачей, какие есть в городе.

В сопровождении председателя горсовета она придирчиво осматривала дом за домом, пока не остановила выбор на большом благоустроенном особняке.

Затем она встретилась с врачами – это были частнопрактикующие врачи, среди них оказались и владельцы санаториев.

Держались они непринужденно, но впечатление это было обманчиво, все были в тревоге, ходили слухи, что большевики собираются отправить врачей в Сибирь бороться с эпидемией сыпного тифа.

Землячка уловила это настроение и с первых же слов постаралась его развеять.

– Приношу извинения… – Она не знала, можно ли назвать их товарищами, чего доброго, еще обидятся. – У нас просто нет времени встречаться с каждым из вас на дому. Но у нас к вам просьба. Советская власть намерена превратить Крым во Всероссийскую здравницу. От имени Советской власти приглашаю вас поступить на государственную службу. Без учителей и врачей невозможно наладить нормальную жизнь.

Под конец она сказала:

– В ближайшие дин в Ялту приедет немецкий коммунист товарищ Мюллер. Помещение мы уже нашли – дом миллионера Костанди. На первое время нужны хотя бы два врача – кто возьмется? Будут еще больные. Нуждаются в лечении бойцы Красной Армии, пришло письмо из Горловки, оттуда пришлют шахтеров.

Врачи успокоились: их уважительно просят вернуться к своим обязанностям.

В эту ночь возник один из первых советских санаториев на Южном берегу Крыма.

Было поздно, когда председатель горсовета проводил Землячку на набережную, в «Ореанду», лучшую ялтинскую гостиницу, – возвращаться ночью в Симферополь было небезопасно, в горах еще бродили остатки врангелевской армии.

– Если что понадобится, звоните, – предупредили ее. – Но одна в город не выходите. Мало ли чего…

Ужин ей принесли в номер, она поужинала и легла.

Но голоса за окном, шарканье прохожих не дают Землячке заснуть.

Она встает с кровати, подходит к окну, отдергивает тяжелую штору, распахивает пошире рамы.

Ночь вливается в комнату.

Нет, не о делах, которыми ей предстоит завтра заниматься, думает Землячка, все ее текущие заботы отходят в сторону, она дышит ароматом цветущих каштанов, вслушивается в неумолкаемый шум волн.

Одевается, выходит в коридор, спускается по лестнице.

По мостовой прогуливаются девушки, молодые люди бренчат на гитарах, кто-то хохочет на пляже, кто-то купается в темноте, жизнь идет своим чередом, и никому из этих гуляк нет деда ни до филоксеры, ни до бандитов, ни до выпечки хлеба, за которым завтра эти гуляки устремятся в булочные.

И сама Землячка просто дышит морским воздухом, смотрит на звезды и думает о том, как бы хорошо сейчас плыть на пароходе и слушать музыку.

Она медленно идет вдоль набережной, доходит до мола, всматривается в темноту.

Море во мраке ночи сливается с небом, и только огонь маяка дрожит в воде золотыми каплями.

Как ни хорошо здесь, но утром все-таки придется вернуться в Симферополь.

Лениво идет она обратно вдоль темных домов.

Но что это? Дом как дом, не освещено ни одно окно, дом спит. Но откуда-то из-под земли, из забранных решетками выемок в тротуаре, сделанных для проникновения света в подвальные окна, просачивается тусклый свет.

Что там может происходить в этом подвале? Бандиты или сектанты? Она решительно входит во двор. Разыскивает вход в подвал. Чугунные перильца. Ступеньки…

Землячка спускается. Одна. Она всегда отличалась редким бесстрашием. Бесстрашием и настойчивостью.

Годы подполья научили ее преодолевать в себе всякий страх, иначе она не могла бы ни переходить границу, ни доставлять оружие, ни печатать нелегальную литературу. Рукой она нащупывает железную скобу и рывком распахивает дверь.

Две свечи… Какие-то подростки. Сидят прямо на каменных плитах. Землячка всматривается. Перед ними разбросаны карты. Минуту и Землячка, и те, что сидят на полу, безмолвно рассматривают друг друга.

– Что за сборище? – нарушает молчание Землячка. – Кто разрешил вам здесь собираться?

Откуда это у нее? Оказывалась среди незнакомых людей, среди враждебных людей, и если видела, что надо вмешаться, без колебаний шла наперекор, и ей почему-то подчинялись.

Она так и не может решить – собрались ли здесь играть в карты или это только видимость. Она понимает, что отвести эту компанию в милицию ей не удастся, окажут сопротивление, а то еще и убьют.

– Немедленно по домам, – строго говорит она.

Неожиданно для самой Землячки все поднимаются, проходят мимо незнакомки, шаркают по лестнице.

Землячка выходит вслед за ними. Она ждет, когда они растворятся во мраке, и возвращается в гостиницу.

Ей уже ни до цветов, ни до звезд, ни до моря. Рано утром она выговаривает председателю горсовета за то, что на ночь город остается без надзора.

– Так у вас постоянно будут возникать всякие притоны; проверьте все пустующие подвалы, используйте их под склады, заприте, оберегайте общественный порядок…

И вот старый «бенц» мчит уже в Симферополь, и тысячи забот вновь обступают ее со всех сторон.

Единство

Год напряженной, сумасшедшей работы по восстановлению Крыма, и затем Землячку переводят в Москву, которую она так хорошо знает и которой отданы многие годы ее жизни.

Ее избирают секретарем Замоскворецкого районного комитета партии, одного из опорных пролетарских районов столицы, района, где на партийном учете состоит Ленин.

В течение двух лет Землячка не расстается со своим районом, много времени проводит в рабочей среде, часто выступает на фабриках и заводах.

У нее не проходит ощущение, что она на войне, как в том девятнадцатом году, когда Тринадцатая армия то отступала, то наступала. Следует постоянно быть начеку, предвидеть опасность и не дать врагу застать себя врасплох.

Еще не закончилась гражданская война, как фракционеры всех мастей повели наступление на Ленина.

В конце 1920 года троцкисты распространили брошюру своего честолюбивого шефа о задачах профсоюзов – нарушая общепринятые нормы партийной дисциплины. Троцкий вынес дискуссию за пределы Центрального Комитета на широкое обсуждение.

Пренебрегая единством партии, вопреки интересам страны, в атмосфере недовольства и колебаний крестьянства, оппортунисты решили взорвать партию изнутри.

Они хотели превратить профсоюзы в придаток государственного аппарата: профсоюзы, считали троцкисты, должны действовать на своих членов не средствами убеждения, а средствами принуждения, что в конечном счете, утверждал Ленин, привело бы, по существу, к ликвидации профсоюзов как массовой организации рабочего класса.

Ленин же, наоборот, говорил, что профсоюзы являются приводным ремнем от партии к массам; их первостепенная задача, утверждал Ленин и все стоявшие на той же позиции большевики, – воспитание масс, борьба за повышение производительности труда, укрепление производственной дисциплины; профсоюзы – это прежде всего школа коммунизма.

Началась дискуссия.

«Троцкий меня упрекал… – говорил Владимир Ильич, – что я срывал дискуссию. Это я зачислю себе в комплимент: я старался сорвать дискуссию в том виде, как она пошла, потому что такое выступление перед тяжелой весной было вредно».

Разруха в промышленности, недовольство крестьян, происки меньшевиков. Кронштадтский мятеж, надвигающийся голод – вот каковы были компоненты этой тяжелой весны, и справиться со всеми этими бедами могла только партия, сильная своим непоколебимым единством.

Затем в дискуссию включились Бухарин, Ларин, Сокольников, Сапронов, Шляпников, Игнатов, десятки уклонистов и фракционеров, и каждый сколачивал собственную группу и выступал с собственной «оригинальной» платформой.

На Десятый съезд Землячка была делегирована еще Крымской организацией.

Уже в момент регистрации ее поразила суета, которую затеяли оппозиционеры.

У столов, где депутаты оформляли документы, кружились какие-то личности. Въедливый интеллигент в пенсне и с кудрявой бородкой торжественно раздавал брошюру Троцкого, остроносенькая девица в красной косынке с милой улыбкой вручала брошюру Бухарина, а угрюмый парень в черной косоворотке, демонстративно одетый под рабочего, грубовато совал всем брошюру Коллонтай.

Землячка приняла все брошюры – что ж, с этим обилием мнений следовало ознакомиться – и пошла по кремлевским залам искать знакомых.

Со всех концов страны прибыло на съезд около тысячи делегатов.

Землячка внимательно присматривалась к участникам съезда. Рабочие, крестьяне, инженеры, учителя, солдаты, люди самых разнообразных профессий, разных национальностей, разной культуры, высокообразованные и почти неграмотные…

Но всех их объединял Ленин.

Землячка шла по залам и видела множество знакомых и незнакомых лиц.

Слонялись среди делегатов и авторы всяких хитроумных брошюр; с важным видом расхаживал Рязанов, в чем-то убеждал собеседников Ларин, от группы к группе переходили Шляпников и Коллонтай…

Землячку Коллонтай миновала, они недолюбливали друг друга, уж очень разные это были натуры, бесполезно было пытаться настроить Землячку против Ленина. Землячка не любила тратить слова попусту, а Александра Михайловна была по-женски словоохотлива и только легкомыслием можно было объяснить ее попытку обвинить Ленина!

В своей брошюре, выпущенной к съезду, Коллонтай писала, что русский пролетариат влачит в Советской России «позорно-жалкое существование», а в прениях по докладу Ленина заявила, что «его доклад мало кого удовлетворяет»!

Десятый съезд, один из важнейших съездов в истории партии, открылся 8 марта 1921 года.

Ленин сделал на съезде три доклада – о политической деятельности ЦК, о замене разверстки натуральным налогом и о единстве партии и анархо-синдикалистском уклоне, и каждый из этих докладов был политическим событием.

Пройдет много лет, и потомки оценят гениальную прозорливость Ленина, думала Землячка. Предлагая перейти к новой экономической политике, он заглядывал на многие десятилетия вперед.

Десятый съезд работал в течение девяти дней, из них Землячке особенно запомнилось четырнадцатое марта.

Оппозиция собиралась дать бой Ленину по вопросу о единстве партии и роли и значении профсоюзов…

Двенадцатое заседание съезда. Выступает Ленин… До него говорил Троцкий, как всегда звонко, фразисто и самонадеянно. Владимир Ильич не оставил от аргументов Троцкого камня на камне.

Съезд подавляющим большинством голосов принял ленинскую платформу.

Единство партии заботило большевиков превыше всего – единство партии предопределяло строительство социализма. Чтобы обеспечить единство, нужно было принять особые меры, требовалось особое решение.

Ленин решил собрать делегатов съезда, членов партии с дореволюционным стажем, на отдельное совещание.

Оно состоялось в одном из залов Кремля в перерыве между двенадцатым и тринадцатым заседаниями.

На совещании присутствовало около двухсот человек. Ленин произнес две речи – вводную и заключительную, стенограммы не велось, но известно, что Ленин предложил старейшим коммунистам обсудить проекты двух написанных им резолюций – «о единстве партии» и «о синдикалистском и анархистском уклоне в нашей партии».

Участники совещания единодушно поддержали Ленина.

Было решено седьмой параграф резолюции не публиковать. В нем говорилось, что «съезд дает ЦК полномочия применять в случаях нарушения дисциплины или возрождения или допущения фракционности все меры партийных взысканий вплоть до исключения из партии, а по отношению к членам ЦК перевод их в кандидаты и даже, как крайнюю меру, исключение из партии».

Это была крайняя мера, и Ленин выразил надежду, что применять этот пункт, хотя он и необходим, не придется.

Участники совещания запомнили, что Ленин сравнивал этот пункт с пулеметом, говоря, что против раскольников следует поставить пулеметы.

Всем было ясно – даже оппортунистам! – что Ленин и партия едины.

Делегаты расходились по домам, по гостиницам, по общежитиям.

Землячке тоже не терпелось поскорее очутиться в своей квартире, попасть в заботливые руки сестры, поужинать, лечь и еще раз подумать обо всем, что происходит на съезде…

Но подошли однополчане, политработники Тринадцатой армии, все были под впечатлением выступлений Владимира Ильича.

Наконец они расстались, и Землячка медленно пошла к выходу, она уже не в силах была торопиться.

Шла и думала о пулеметах. Ей понравилось это сравнение, на фронте она видела, какой урон противнику наносит пулеметный огонь, и такими партийными пулеметами она считала неотразимые высказывания Ленина.

Она шла через опустевшие залы Кремлевского дворца. Служители гасили люстры, искрились лишь хрустальные подвески настенных канделябров.

«Пора уже, пора, – подумала она и ускорила шаг. – Всегда я ухожу последней…»

Подошла к лестнице и увидела Калинина и Сталина.

Они оживленно разговаривали, но Сталин сразу заметил Землячку и поздоровался.

Она остановилась, пожала им руки.

– Ну как? – шутливо спросил Сталин. – Вы не собираетесь переходить в оппозицию?

– Как только они смеют?! – возмутилась Землячка. – Обвиняют партию в администрировании!

– А что им остается делать? – лукаво возразил Сталин. – Банкроты всегда обвиняют в своем банкротстве других.

Калинин засмеялся.

– Но это им мало помогает!

– А Троцкий?! – продолжала Землячка. – Блокируется со всеми, лишь бы против Ленина.

Сталин слегка прищурился.

– Ну, эта фигура ясная.

– Вы так думаете? – возразила Землячка. – А по-моему, совсем неясная.

– Почему же? Я вам скажу, кто он такой. – Сталин иронически пошевелил губами, усмехнулся и лаконично сказал: – Средневековый кустарь, возомнивший себя ибсеновским героем.

Кивнул, прощаясь, Землячке и пошел с Калининым дальше.

Два года как Землячка в Москве. Она часто бывает на предприятиях района. В разговорах ее обычно расспрашивают о Ленине. Она вспоминает Десятый съезд и пересказывает своим слушателям ленинские выступления. Идеи Десятого съезда служат ей в работе путеводной звездой.

Борьба за единство партии не прекращается, можно сказать, что оппортунизм как явление разгромлен Лениным, но то тут, то там подают голос всякие недобитки, и с ними предстоит еще долгая и сложная борьба. Землячка хорошо помнит ленинские слова о том, что партия – это не дискуссионный клуб.

Общение с Лениным – это ее богатство, и стоит спросить у нее что-либо о Ленине, как она сразу видит его перед собой…

В последний раз Землячка видит Владимира Ильича на Одиннадцатом съезде партии.

Четыре раза выступил он на съезде, и каждое его выступление поражало глубиной анализа, остротой мысли, дальновидностью.

Все тот же необыкновенный Ленин, каким она знает его вот уже двадцать второй год.

И все-таки он казался ей еще нежнее и одухотвореннее. Да, нежнее! Он был и строг, и жесток, и насмешлив. С оппозиционерами в своем докладе он расправился как-то походя, под всеобщее одобрение и смех съезда смел их, как сметают фигуры с шахматной доски после удачной партии. Да, это был прежний убежденный и неумолимый Ленин. И в то же время он весь как бы лучился нежностью. Землячка искала про себя подходящие слова. Отцовской нежностью. Все время ощущалась любовь Владимира Ильича к своей партии, к народу.

На этот раз она как-то особенно остро ощущала его человечность…

Он не подавал вида, что болен, а был болен. Об этом знали многие. Он сам и в письмах и в разговорах по телефону не раз уже говорил о своей болезни. И если говорил сам, значит, это было серьезно. Несмотря на это, он пришел на съезд партии и активно участвовал в его работе.

Его могучая воля и непоколебимый авторитет цементировали и сплачивали всех пятьсот делегатов съезда, представлявших свыше полумиллиона членов партии. И ответная волна любви шла от делегатов к Ленину.

А Розалии Самойловне почему-то вспомнился Второй съезд, пятьдесят его участников, мучной склад, окно, задрапированное красной материей, и за столом Владимир Ильич…

Какой же он все-таки человечный человек!

Год назад до Ленина дошли слухи о том, что могилы Плеханова и Засулич заброшены, и Владимир Ильич тут же написал в Петроград о том, что надо привести могилы в порядок и поторопиться с открытием памятника Плеханову.

В такое тревожное время, перегруженный государственными заботами, Владимир Ильич не забыл тех, с кем когда-то создавал революционную марксистскую партию.

Самой Землячке в апреле исполнится сорок шесть лет, всегда она отличалась сдержанностью и даже суровостью, но сегодня она разделяет волнение и страстность самых молодых участников съезда, когда, закрывая съезд, Ленин говорит о том, что нет в мире сил, которые могли бы повернуть историю вспять:

"Коренное и главное, что мы приобрели «нового» на этом съезде, – это живое доказательство неправоты наших врагов, которые не уставая твердили и твердят, что партия наша впадает в старчество, теряет гибкость ума и гибкость всего своего организма.