Текст книги "Язычники крещеной Руси."

Автор книги: Лев Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Но как это может быть, спросите вы, читатель. Ведь они же, эти епископы, всё-таки были в большинстве своём русские люди, как они могли бросить свои города, свою землю на разорение чужеземцам? Неужели они настолько подчинялись указкам «из центра»?

Ну, во-первых, читатель, церковные люди, прежде всего, были «гражданами небесного отечества», сначала христианами, а потом русскими. Может, и появлялись уже отдельные монахи или батюшки, для которых дело обстояло не так, но ещё в конце XV века русский вроде бы архиерей мог бросить, как увидим, русскому же великому князю: «в вашемРусийском царстве».

«Ваше» царство, «ваша» Русь – поневоле вспоминается расхожее «эта страна» из совсем недавних времён. За три столетия до того Печерский летописец, описывая осады Константинополя своими же предками, бросался определениями вроде «безбожная русь». Его симпатии, вполне очевидно, были на стороне византийских единоверцев, а не предков-язычников.

Гибель русских ладей князя Игоря Рюриковича от огнемётов византийского флота он смакует – как справедливую кару язычнику, поднявшему руку на православную Византию. Смакует он и историю о гибели этого государя якобы от рук доведенных его глупой жадностью до отчаянья его же подданных, древлян ^[55]

[Закрыть].

Он утверждает, что враг Святослава, Иоанн Цимисхий, вошёл в обороняемый русским князем Доростол – хотя этого не решаются утверждать даже византийские хронисты Лев Диакон и Иоанн Скилица.

Да что там говорить, если в качестве молитвы о победе в «русской» православной церкви утвердился акафист Богородице «Взбранной воеводе», сложенный в честь разгрома русскихвойск под Константинополем!

Этого могли не знать князья и дружинники, внимавшие его строкам, но могли ли быть настолько же невежественными отцы «русской» церкви, её архипастыри?!.

Вот отсюда, от «безбожной руси», от «Взбранной воеводе», от летописного сравнения крещёной Ольги среди язычников с жемчугом посреди кала растут на самом деле корни не только у «этой страны» недавних лет.

Когда историк Пекаревский во время Крымской войны, после неудачного для русских войск сражения на Чёрной, завидев знакомого, бросается к нему, радостно сверкая глазами, жмёт руку и счастливым голосом шепчет на ухо: «Нас разбили!», когда во время Русско-японской войны русские интеллигенты будут слать поздравительные телеграммы японскому микадо – это всё оттуда!

Как пекарские радовались победе «передовых», «прогрессивных» европейских стран над «отсталой» Россией, так и православного летописца только радовал разгром русских язычников воинами «богохранимой» Византии.

Такая вот психология.

Так что не надо заблуждаться – воспитанные в таком духе люди – а преуспевали и выходили в епископы и игумены, понятно, только те, кто очень хорошо усвоил этот дух не колебались, получив из заморского «центра» указание бросить паству и бежать при первом появлении ордынцев.

Тем паче, что и они, в конечном итоге, внакладе вовсе не остались. «Русская» церковь пошла на участие в плане небескорыстно. Впрочем, о её выгодах поговорим чуть позднее.

Народ, на самом-то деле, не забыл истинных взаимоотношений церкви с захватчиками. В причудливом преломлении они отразились в киевском предании о «сироте Батие».

Жил-был, гласит эта легенда, в Киеве сирота. Прибился он к монахам Киево-Печерской лавры, работал у них, получал не слишком вкусную, но сытную кормёжку. В отличие от других горожан, обижавших сироту, монахи не смеялись над ним.

Когда у сироты спрашивали, кто он такой, «чей будешь», простоватый подросток отвечал: «Я – Батий!» (то есть «батькам», отцам-монахам принадлежащий). В это время у татар умер царь, и они, по своему обычаю, отпустили на волю его коня, чтоб поглядеть, кого он выберет себе хозяином, а им, татарам, государём.

Конь пошёл в сторону Киева. Шёл-шёл, дошёл до лавры, где работал в это время Батий. Сирота вскочил на коня, и тот не скинул его – признал. И татары склонились перед новым царём.

Вырос Батий татарским царём, повоевал весь свет, припомнил и городу Киеву, что не жалел тот сироту, – сжёг, а народ кого порубил, кого в полон угнал. Только лавру не тронул.

В этом наивном предании, однако, сохранено знание. Знание народа, что «Батий», Батыево нашествие выросло-вызрело в монастырях. И память о факте – что даже в самую первую, страшную и сокрушительную Батыеву рать татары не трогали монастырей.

Не зря, получается, перед захватчиками меньше чем в неделю падали огромные центры епархий, города, вмещавшие в своих стенах множество церквей, храмов, обителей – такие как Рязань, Владимир, Чернигов, Киев, Галич.

И не зря стояли по нескольку недель, а то и вовсе не поддавались захватчикам те невеликие городки, что стояли в полуязыческой, а то и вовсе языческой глухомани, на окраине Новгородчины, требовавшей «отложить забожничье» (Торжок), вятических земель (Козельск), бродницкого Приднестровья (Холм, Кременец).

И не стоит, право, как Чивилихин, писатель замечательный, но увлекающийся, выдумывать какие-то сверхъестественные укрепления у Козельска или, как некоторые учёные, говорить, будто Холм и Кременец Батый не взял, потому как не умел брать крепости (странно, с Киевом и Владимиром это у него отлично получилось).

Правду говорили древние спартанцы, что лучшие стены для города – отвага его сыновей. Оттого Батыева Орда семь недель штурмовала Козельск и ушла, несолоно хлебавши, из-под стен Холма и Кременца, что в этих маленьких городках не было обителей, в тишине келий пестовавших «Батия», не было предателей-епископов, не было растерянных и испуганных рядовых батюшек, продолжавших по инерции бормотать оставленные беглыми «владыками» проповеди о «каре господней», противиться коей – «грех» и «гордыня» (так прямо и сказано в летописях).

Не стены и рвы, а отвага вдохновляемых древней Верой, голосом Родных Богов витязей защищала маленькие «злые города». Иван Франко в своём «Захаре Беркуте» отлично отразил суть событий, изобразив павшие, склонившиеся перед Ордой христианские города – и до последнего сражающуюся языческую общину.

Он мог даже избежать героического, но трагичного финала своего романа, разместив Беркута с его воинами в стенах Холма или Кременца – несдавшихся твердынь Волыни.

Что и говорить – богатую и щедрую плату заплатила Византия своим монгольским союзникам. За нападение на её врагов, болгар и сельджуков, она фактически открыла, руками епископов-перебежчиков, Батыю дорогу на Русскую землю.

У неё был мотив – мощный союзник, так необходимый вырождающейся, умирающей империи. У неё была возможность – неплохое знание Руси и самое главное – огромный авторитет родины православия у русских христиан.

«Русская» же церковь была соучастницей этого замысла ради своих выгод. Про них ниже – что до возможностей, то их и обсуждать странно – расхолаживание сопротивляющихся проповедям о «наставших последних временах», о «гневе господнем», бегство пастырей – фактический удар в спину защитникам городов.

Без помощи Византии и церкви Батыю, скорее всего, не удалось бы его сумасшедшее предприятие – вторжение с конным войском в чужую страну лесов и крепостей. Ну а церковь – на этот раз в лице летописцев – обеспечила совместной операции «дымовую завесу» из рассуждений о внезапности нападения «языков незнаемых» и о неисчислимых полчищах татар.

У подследственного были возможности к совершению преступления и мотив, кроме того, он всё время врёт. Как вы думаете, читатель, виноват он или нет?

Но вернёмся к выгодам, которые получила церковь во времена господства монголов – или татар, как называли завоевателей на Руси.

Вот что пишет тот же Голубинский: «Татары стали к вере и к духовенству русскому в отношения самой полной терпимости и самого полного благоприятствования… Бич божий, обрушившийся на наше отечество, не явился, по крайней мере, бичом для церкви».

А вот что пишет другой русский церковный историк, Н. Высоцкий: «Тяжело было для русских это монгольское иго. Но не все русские одинаково несли тяжесть этого порабощения. Представители церкви постарались завоевать себе привилегированное положение.

Они добились от татарских ханов того, что условия их жизни не были похожи на положение простых смертных. Народ страдал, а они чувствовали себя если не хорошо, то по крайней мере сносно… В момент татарского погрома они постарались обезопасить лично себя, не обращая внимания на вопли и стоны порабощённого народа.

Когда окончательно установилось монгольское иго, они постарались создать себе привилегированное положение…» (Звонарь, 1907, № 8, с. 43, 61).

И ещё один дореволюционный церковный исследователь, К. Шебатинский, в своём исследовании «Учение славянофилов об отношении церкви к государству»: «В татарский, или монгольский, период независимое положение церкви нашей упрочилось благодаря покровительству татарских ханов Золотой Орды. В этот период времени церковь наша получает от ханов особые привилегии» (Странник, 1912, № 8, с. 149).

А теперь, читатель, давайте посмотрим – в каких условиях церковь получала эти «особые привилегии».

1237-1238 годы. Первая «Батыева рать». О ней я уже рассказал подробно.

1240-1242. Вторая Батыева рать, прокатившаяся по югу Руси в центр Европы.

1252 год. Неврюева рать. Сожжена навсегда едва начавшая отстраиваться, оживать Рязань ^[56]

[Закрыть]. На её месте до сих пор дожди вымывают из крепостных валов изрубленные человечьи кости. Две такие кости сейчас, когда я пишу эти строки, лежат рядом со мною.

Сожжены Суздаль, Переяславль, Тверь. Уничтожен и не возродился город Клещин.

Наравне с Неврюем этим походом командовал его виновник, донесший в Орду на готовящего восстание против гнёта завоевателей брата Андрея русский князь Александр Ярославич, впоследствии, что характерно, возведенный церковью в святые.

На этой личности здесь останавливаться не хочется, в «Тайнах русского Пятибожия» я уже сказал всё, что думаю об этом человеке.

В 1213 году «царёвы татары» разорили города Северо-Восточной Руси.

1275 год. Полчища Куремсы и Бурундая, возвращаясь из похода на Литву, разгромили южнорусские города.

1281 год. Кавгадай и Алчедей разбойничают вновь в Северо-Восточной Руси, в Залесье.

В 1282 году войско, возглавляемое Туратемиром и Алыней, опустошило окрестности Владимира и Переяславля.

В 1293 году земли всей Северо-Восточной Руси вплоть до Волока Ламского, нынешнего Волоколамска, были разграблены ордынским полководцем Дюденем. Исследователи расценивают это нашествие как одно из самых страшных, наряду с походами Батыя и Неврюя.

Татары научились отыскивать лесные убежища беженцев, спасения отныне не было даже в лесах. Охотники за двуногим товаром «людей из лесов изведоша», сообщает летопись.

Через четыре года последовало ещё одно нападение на Северо-Восточную Русь.

Словно мало было набегов и «ратей», была ещё и регулярная дань. Взимали её ордынские чиновники-баскаки, в основном – мусульмане и иудеи из Средней Азии. Для удобства переписи, естественно, требовалось провести перепись или «число».

Лаврентьевская летопись под 1257 годом: «Тое же зимы бысть число и изочтоша всю землю Руцскую, только не чтоша, кто служит у церкви».

В другом списке: «не чтоша игуменов, попов, крилошан, кто зрить на святую богородицу и на владыку». Имеется в виду перепись населения – первая в истории Руси перепись, проведенная ордынскими властями с целью правильного обложения податями всех, кто их платил.

Да, дорогой читатель. Церковь была, ни много, ни мало – освобождена от уплаты страшных ордынских податей. Про ордынские поборы ещё в XVIII веке сохранялись жутковатые песни – с богатых брали больше, с бедных – меньше, но всё же немало, и были те, кто, не в силах откупиться деньгами, вынужден был отдавать скотом, или же… или же отдавать за недоимку баскакам детей, жён, или – самому идти в рабство.

Особенным спросом пользовались русские девушки. Золотоволосые синеглазые красавицы нравились работорговцам из итальянских колоний в Крыму. Женщин они покупали в два раза чаще, чем мужчин. Цена за русскую рабыню превышала цену за рабыню-татарку на порядок – за первую могли дать и две тысячи лир, за вторую – не давали и полутора сотен.

При таких расценках имело смысл волочь живой товар через степь, не слишком беспокоясь о его сохранности – даже если половина перемрёт по пути – дело окупится.

Дани и набеги опустошали Русь в самом буквальном смысле слова. Кто не погибал, не попадал в плен – тот бежал на Север, подальше от ордынской напасти. За XIII столетие многострадальные земли Северо-Восточной Руси лишились 75% населённых пунктов.

Это – беспристрастная археологическая статистика. Не «эмоции», за которые пытаются выдать единодушные сведения восточных, западных и русских источников о разорении, которое оставляли позади себя степные орды, наши татаролюбы-азиопцы, выученики фантазёра Гумилёва. Сухая археологическая статистика.

И вот в этих условиях церковь, которую не трогали в набегах, которую освобождали от даней, «благоденствовала».

Читатель, если у вас есть слова – завидую вашему хладнокровию и словарному запасу. Потому что мне хочется кричать. Кричать не слишком парламентские выражения в каждую бороду, бубнящую о матушке-православной-церкви, которая-де была «хранительницей» русского народа в дни монгольского ига, его «заступницей» и даже – нет, просто нет слов! – вдохновительницей сопротивления ордынцам!

При Батые благоволение завоевателей к церковникам носило, скажем так, недокументированный характер. Их просто не трогали в разоряемых городах, их просто не включали в переписи для обложения данью.

Впоследствии ханы исправно снабжали митрополитов русской церкви охранными грамотами -ярлыками. Менгу-Темир дал ярлык Кириллу, хан Узбек – Петру, Джанибек – Шеогносту, Бердибек – Алексию, Тулунбек – Михаилу.

Суть этих документов хорошо передаёт автор дореволюционного журнала «Звонарь»: «Ярлыками утверждались следующие льготы для духовенства:

во-первых, русская вера ограждалась от всяких хулений и оскорблений со стороны кого бы то ни было, строго запрещалось хищение и повреждение принадлежностей верхнего богослужения;

во-вторых, духовенство освобождалось от даней, всяких пошлин и всяких повинностей;

в-третьих, все церковные недвижимые имения признавались неприкосновенными, и церковные слуги, т.е. рабы и холопы, объявлялись свободными от каких бы то ни было общественных работ» (1907, № 8, с. 43).

Причины такой благосклонности ханы отражали в са мих текстах ярлыков.

В самом первом дошедшем до нас ярлыке, данном в 1267 году ханом Менгу-Темиром, сказано: посланцы хана и сборщики дани «ать не замают их ( служителей церкви. – Л.П.) да правым сердцем богови за нас и за племя наше моляться и благословляють нас… сию грамоту видящее и слышащее от попов и от чернецов ни дани, ни иного чего ни хотят, не возмут баскаки, князи, писцы, таможницы; а возмут, и они повеликой Ясе извинятся ( будут обвинены. – Л.П.) и умрут».

Спустя почти сто лет, в 1347 году, ханша Тайдулла писала в ярлыке Алексию: «Не надобе им мзды, никакая пошлины не емлют у них ничего, занеже о нас молитву творят». Перед тем она же писала в грамоте митрополиту Феогносту: «Из давних, из добрых времен и доселе, что молятся богомольцы и весь поповский чин, и те никаких не ведают пошлин, самому богу молятся за племя наше в род и род и молитву воздают».

Примерно то же писали ханы Тулунбек и Бердыбек.

Но лучше всего выразился хан Узбек: «Зане они за нас и род наш бога молят и воинство наше укрепляют».

Напрягите своё воображение, читатель. Представьте, кем надо было быть, чтоб молить бога за разрушителей русских городов и сёл, за убийц русских детей, за торговцев русокосым, голубоглазым товаром на рынках Кафы…

Чтоб радоваться своей безопасности, когда с соседского двора под бабий вой, мимо опустивших почернелые лица мужиков, подручные баскака волокут живую дань – последнюю ли коровёнку-кормилицу за рога, дочку ли за косу…

Чтоб спокойно смотреть со стены тихой обители, как вздымается жирный черный дым над рощицей, за которой стояла деревенька, зная при этом – тебя-то не тронут, ярлык!

Попытайтесь представить себе моральный, ежели так можно выразиться, если тут можно говорить о какой-то морали, портрет русского, с позволения сказать, среднестатистического церковника той поры.

Легче, наверно, представить молебен в московских церквях за здравие Басаева или Радуева – в конце концов чеченцы, по крайней мере, пока не жгут русских городов – всего лишь взрывают дома. И в рабство угоняют по одному, а не деревнями и улицами.

Но всё же попытайтесь – и тогда вас, наверное, не так уж удивит тот простой факт, что в 1262 году в Ростове взбунтовавшиеся против татар горожане убили, среди прочих баскаков… монаха Зосиму. Да, читатель, я не ошибся, а вам не привиделось – среди прочих баскаков трудился, собирая дань с земляков, православный инок.

В 1328 году в Твери началось восстание, когда подручные баскака Шевкала – между прочим, это про его, «Щелкана Дюдентьевича», методы сбора дани ходили предания ещё четыре столетия с гаком! – стали отбирать кобылу у диакона Богородицкой церкви Дюдко.

Не думаю, что церковный люд так уж возлюбили миряне, просто… просто поняли – раз уж и у них те перь отбирают, и ярлык более не защита, значит – всё. Нечего больше терять. Край..

Восставшую Тверь спалило совместное московско-ордынское войско. Князь Тверской, Михаил, бежал в Псков, до которого длинные лапы Орды были бессильны дотянуться – но всё же Орда достала его. Чужими руками. Руками церкви. Митрополит Феогност – кстати, митрополиты давно уже переехали из Киева во Владимир, поближе к Орде, что ли? – пригрозил псковинам, ни много ни мало, отлучением, если они не выдадут вождя восстания хану Узбеку.

Ну, читатель, как вам «заступники и печальники земли Русской»? Священник, «молящий бога» за род поработителей своего народа и жгущее его землю войско. Монах, помогающий завоевателям собирать дань с земляков. Митрополит, требующий выдачи защитника русских людей татарам. Позолоченные купола, радостно сияющие над трупами и пожарищами.

Когда я слышу сегодня обращённые к русскому народу вопли о покаянии, меня, грешным делом, так и подмывает спросить: а как насчёт того, чтобы церкви покаяться за кое-что перед русским народом? Ну, треть народа, вырезанную во времена крещения… это еще вопрос спорный, нам, конечно, заявят, что во имя спасения людских душ и не такие жертвы оправданны.

Но вот за это – за благоденствие на пепелище, за молитвы о здравии тех, кто жёг русские города и веси, за монаха-баскака, за шантаж анафемой и принуждение к выдаче завоевателям вождей русского сопротивления – может, не мешало бы, а?

Но тут защитники церкви на пару с азиопцами-татаролюбами начинают петь, что-де татары даровали ярлыки православной церкви исключительно по причине своей общей веротерпимости. Уважали, мол, любых жрецов, вот и православных «попов, и чернецов, и игуменов» в том числе.

Может, кто-то в это и поверит, читатель. Кто-то, не знающий, скажем, о расправе Чингисхана с шаманами родного племени (в порядке «уважения», надо думать). Или о фресках в соборах Сандомира и Кракова, на которых по сию пору кровоточит память о страшной участи польских патеров, коим досталась горькая судьба живьём попасть в руки завоевателей.

О разорении польских обителей я уже писал. А ведь там был тот же самый Батый, о бережном обхождении коего с Киево-Печерским монастырём так долго помнили киевляне, при котором православные епископы могли выжить в вырезанном городе.

И самое главное, близкое к теме нашей книги. Обратитесь к прошлой главе, уважаемый читатель. Напоминаю – на Руси существовало две параллельные культуры, почти не пересекающиеся между собою. И где же доказательства «терпимости» татарских владык ко второй (а точнее – первой) русской культуре? Где ярлыки, дарованные волхвам, и свидетельства их освобождения от уплаты дани?

Этих свидетельств нам не предъявят ни адвокаты зосим и феогностов, ни любители батыев и узбеков. По той простой причине, что их – нет. Нет в истории, или, если угодно, в природе. Зато есть иные свидетельства.

После ордынского нашествия в городах резко исчезают свидетельства языческих ритуалов. Исчезает языческое узорочье с женских украшений. Исчезают – из городов – деревянные идолы. Следы жертвоприношений коней и быков. Угасают последние крупные капища.

Нет больше упоминаний про выступления волхвов. Вторая культура Руси идёт на спад, исчезает. Русское язычество окончательно превращается в религию сельских жителей да кое-где небольших маргинальных группок, может быть, отдельных семей, среди городского населения.

Прикажете считать это случайным совпадением?

Нет уж, уважаемые. Причины, по которым церкви давали ярлыки, ясно обозначены в них самих. Это поддержка ордынской власти. Это помощь в захвате и удержании власти над Русскими землями.

Батый и его потомки застали на Руси две веры. И сделали между ними выбор – выбор вполне естественный и осознанный. Потому что легче править и собирать дань с «раба Христова», и так привыкшего падать на колени и бить поклоны, а не с «Даждьбожьего внука», готового скорее разлучиться с жизнью, чем с честью, даже молящегося – стоя.

Потому что лучше уж «всякая власть от бога», чем неукоснительная вера в Правду-Роту, что превыше любых правителей. Лучше – россыпь одиночек, каждый радеющий о своём «спасении», чем сплочённые роды-кланы язычников. И так далее, и тому подобное. Лучше – для поработителей. Но лучше ли – для Руси?

Церковь вволю попользовалась развязанными захватчиком руками. За период монгольского господства она успела практически извести язычников – сознательных и последовательных, по крайней мере – в большинстве крупных городов Руси.

Как выше было уже сказано, всякая хула на православную веру и церковь каралась смертью – грех было упускать такой шанс расправиться с «погаными»!

Нехристианская природа самой ордынской власти церковь не смущала и не мешала ей прогибаться перед ханами, как потом не помешает прогибаться перед безбожниками-комиссарами. Честное слово, если церковь и впрямь «невеста Христова», значит, «рогатый бог» – это именно Христос, а не кельтский Цернунн.

Не зря Сергей Есенин мазал ворота монастырей дёгтем – как поступали в русских деревнях с жилищами потаскух. Несколько по-иному обстояло дело в Великом княжестве Литовском, но это – немного другой вопрос, его мы рассмотрим позднее.

Пока – ещё несколько слов о тех, кто оставался верен вере пращуров на землях несчастного Северо– Востока. А такие были.

Очень любопытное сравнительное описание «поганых»-язычников и христиан дал живший в конце XIII века епископ Владимирский Серапион, лицо, которое трудно заподозрить в любви к язычникам. Хотя в целом, конечно, лицо любопытное – выступал против истребления волхвов, скажем.

Его предшественник, епископ Митрофан, был, кстати, единственным епископом Северо-Восточной Руси, погибшим во время нашествия. Этот человек, опять же единственный среди русских «владык», до конца вдохновлял защитников города на сопротивление и сгорел в осаждённом соборе.

Если Серапион был его выжившим учеником – не удивляюсь его честности. Всё же в любой структуре могут найтись один-два порядочных человека.

Итак, сочинение Серапиона «Слово о маловерии».

«Печаль глубокую ношу в сердце своём о вас, дети мои. Никак не измените вы дурных своих привычек, всё богомерзкое творите вы на погибель души своей. Правду отринули, любви не имеете, зависть и лесть процветают в вас…

Лучше же, братья, отойдём от дурного, оставим все злодеяния: разбой, грабежи, пьянство, прелюбодейство, лихоимство, обиды, воровство, скупость, лжесвидетельство, гнев, ярость, злопамятство, ложь, клевету, ростовщичество.

…Почему о безумии своём не скорбите? Даже язычники, закона божьего не ведая, не убивают единоверцев своих, не грабят, не обвиняют понапрасну, не клевещут, не крадут, не зарятся на чужое; никакой язычник не предаст своего брата, а если кого постигнет беда, то искупят его и в нужде его помогут ему, и найденное на торгу всем покажут.

Мы же считаем себя православными, крещены во имя божье, и заповеди его слышали, но всегда неправды исполнены, и зависти, и немилосердия. Братьев своих грабим, неверным их продаём, если бы могли, доносами, завистью свели бы друг друга…»

Как видите, читатель, создаётся любопытное впечатление. Послушать Серапиона, язычники – вместилище всех добродетелей и образец для подражания. А вот христиане… просто моральные уроды какие-то!

Впрочем, вспомним монаха Зосиму – и не будем особенно удивляться. Очень возможно, что Серапион знал, что писал. Очень возможно, что это его горькое «мы» вообще относится не просто к прихожанам, а к людям церкви.

О сложностях с применением к среднему священнику времён монгольского господства на Руси слова «мораль» мы уже говорили.

А вот второе упоминание о русском язычнике, уже XIV века. Преподобный Пафнутий Боровский рассказывает, что некая монахиня (надо думать, за особые заслуги) была живой взята на тот свет, а потом отпущена на землю, передать впечатления.

Так вот, помимо прочего, она наблюдала там, на полдороге между адом и раем, «пса лежаща, одетого шубою соболью». Сопровождающий монахиню в её познавательной экскурсии «гид»-архангел ответил на естественный вопрос монахини, что бы это значило, что перед нею – язычник, «милостивый и добродетельный; неизреченной ради его милостыни избавил его бог от муки.

Но он не потщился стяжать истинную веру, не породился водою и духом и потому недостоин был войти в рай. А был он так милостив, что искупал всех от всякия беды, откупал должников, посылал по ордам и выкупал пленных христиан, даже птиц выкупал и выпускал на волю».

Как видим, перед нами «нехристь», к «ордам» не принадлежащий, и, судя по всему, земляк тех «христиан», что выкупал в «ордах». Стало быть – один из последних русских язычников, и, как видно по масштабам благотворительности, человек не бедный.

Во времена преподобного Пафнутия таковые, по всей видимости, встречались. Ещё раз демонстрирует отношение христиан к некрещёным землякам то, что этот, судя по описанию, почти святой человек для Пафнутия даже не человек, а пёс. Ещё бы, ведь сам Иисус уподобил язычников псам (Мк. 7:27, Мтф. 15:22-28).

Кстати, это сравнение очень любили немцы-католики, навязывавшие христианство варягам.

Зато, кстати, в раю наша монахиня-путешественница видела не кого-нибудь, а Ивана Даниловича Калиту, того самого московского князя, что вместе с ордами Узбека жёг мятежную Тверь и собирал дань для хана.

Вот такая расстановка симпатий у христианского пастыря – язычник, выкупающий пленных христиан у ордынцев – эта даже не человек, а всего лишь собака, из милости прикрытая шубой в знак его добрых дел. А ордынский полицай – в раю.

К этому трудно добавить что-либо, кроме одного обстоятельства. Его отмечает в своей «Истории церкви» А. Карташёв. Православная церковь за все века ига так и не выкупила ни одногопленника. Ни одного.

В родословных российского дворянства наблюдается одно забавное явление. Очень часто дворянский род начинается с того, что веке в XIV на службу к московскому, реже – тверскому или рязанскому, или ещё какому-нибудь, князю приходит некий татарский князь.

Дело-то вполне обыденное, с одной стороны, несть ни эллина, ни иудея, крестись в православную веру да и служи (и чего это православные так возмущаются засильем «лиц южной национальности», скажем, в милиции? Крещёных татар на службе у их любимых московских государей было ну никак не меньше).

С другой стороны, Орда уже не та, потомки Чингисхана окончательно перегрызлись, и служить «хану» московского «улуса» выгоднее, как ни погляди – и слава, и добыча, и надёжность – по крайности, на Москве князья друг дружку не режут напропалую, как в Сарае!

Всё бы так, и ни к чему было бы упоминать это заурядное обстоятельство в моей книге. Да вот только имена у этих самых «татар» иногда уж больно чудные. Зовут их… Ждан, Ярослав, Будимир… не самые татарские имена, право же.

Лично я вношу этих «странных татар» в копилку доказательств существования в это время русских язычников. Почему их записали в «татары»? Всё предельно просто, уважаемый читатель.

Дело в том, что родословные российского дворянства дошли до нас в списках не старше XVII столетия, когда, конечно, слово «поганый» или хотя бы «некрещёный» могло ассоциироваться только с инородцами. Да ещё и имена малознакомые. В общем, явные «татары»!

Вспоминается в этой связи такой эпизод с одною моей знакомой. Взяв у меня почитать книжку славянского фэнтези, она вскоре вернула её обратно и была крайне недовольна. «Имена какие-то татарские, не запомнишь – Огневед, Яромысл».

Добавьте ещё и моду у российского дворянства на иностранное, или хотя бы инородческое ^[57]

[Закрыть]происхождение – и вы поймёте, почему того, кто по приезде ко двору московского государя рекомендовался как «поганый князь Ждан (Ярослав, Будимир и пр.)», могли запросто записать посмертно в «татары».

Кстати, среди этих странных «татар», носящих не татарские имена, были Ротай, Бедырь, Порхач и Битюг – основатели дворянского рода Кайсаровых, потомок коего, Андрей Сергеевич Кайсаров, написал в 1803 году труд «Славянская и российская мифология».

Возможен, однако, и другой вариант. Правда, он не слишком вероятен, о чём сразу предупреждаю читателя, поскольку основан на построениях Льва Николаевича Гумилёва, исследователя, не всегда строгого в подборе аргументов, особенно когда речь идёт о его любимых монголах.

В одном из своих сочинений он бегло упоминает о якобы существующих сведениях про то, что в гвардию великого хана в Каракоруме входили русы-язычники. Вроде бы им принадлежал целый надел земли – не то в Монголии, не то в Северном Китае.

Однако где бы ни было пристанище ушедших так далеко от отчизны язычников, их, несомненно, должно было тянуть к родной земле, к её священным рощам и источникам, к могилам пращуров. Возможно, это они или их сыновья, внуки и возвращались тогда на родную землю.

Тогда они действительно, по крайней мере формально, были «татарами» – кем ещё могли быть личные охранники великого хана? Но при этом носили вполне славянские имена.

Ну, вот видите, скажут мне читатели-христиане, и ваши язычники служили завоевателям. А на Куликовом поле свободу Руси добыли благословение Сергия Радонежского да подвиг монаха Александра Пересвета. А где были язычники?

Как это ни покажется удивительным – на Куликовом поле же и были. Да и с Сергием Радонежским и двумя братьями-богатырями, Пересветом и Ослябей, не всё так ясно и просто, как хотелось бы того христианам.