Текст книги "Конан в Гиперборее"

Автор книги: Лев Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Лев Рудольфович Прозоров
Конан в Гиперборее
(Конан – )

1. ПОЕДИНОК

Что набег провалился, они поняли, когда, вопя и размахивая копьями и топорами, ворвались в ворота гиперборейской деревни. На их боевой клич не отозвались ни перепуганные женские вопли, ни лай тетив, ни зловещий пересвист стрел.

Деревня была пуста. Эсы метались по ней, но нигде не находили ни врагов, ни добычи. В их перекликающихся голосах все явственней слышалось недоумение, досада, растерянность.

Все стало понятно, когда в одном из амбаров, таком же пустом, как и все прочие, нашли ход. Кто-то заметил их и загодя предупредил жителей деревни, так что те успели собрать весь свой нехитрый скарб и унести в этот ход.

Посреди темного амбара собравшиеся в кучу эсы переминались с ноги на ногу в полной растерянности. Лаз насмешливо таращился на них черной глазницей. Лезть в него никто не решался – кто знает, какие неожиданности подстерегали смельчаков в его темных недрах.

Взгляды эсов все чаще возвращались к их вожаку, Бьяру. Тот стоял, опустив голову и мрачно качая секирой, сжатой в огромной волосатой лапе.

– Уходим, – наконец сказал он.

– Ну, нет! – раздался вдруг звонкий голос. Хозяину этого голоса было лет четырнадцать, хотя по нашим меркам он выглядел на все двадцать. В те волчьи времена люди быстро взрослели – те, кто вообще выживал. Юноша резко отличался от эсов своими черными волосами и одеянием. Вместо штанов из замши и волчьей косматой безрукавки на нем был лишь шерстяной кильт до колен. На скуластом лице и загорелой, в белых полосках шрамов коже, красовались сложные узоры, выведенные вайдой. Сам юноша был строен, поджар, как борзая, и его мышцы, хоть и не бугрились, натягивая до прозрачности кожу при каждом движении, обладали крепостью мореного дуба.

– Разве мы пришли сюда для того, чтобы нюхать пыль и мышиный помет в гиперборейских амбарах? Или ты, Бьяр, испугался гипербореев – гипербореев, которые, как крысы, канули в норы при одном звуке наших шагов?

Светло-серые глаза эса мгновенно налились алой кровью.

– Заткнись, ты, киммерийский щенок! – зарычал он.– Я – вожак этой стаи!

Синие глаза юного киммерийца сузились:

– Я Конан ап Ниал из клана Канаха, я вольный волк из гор Киммерии. И, разрази меня Кром, я не позволю желтогривому эсгардскому трусливому псу, будь он трижды вожак, указывать мне, когда говорить, а когда нет!

Он не успел закончить эти слова – секира Бьяра жадно клюнула земляной, усыпанный мукой, пол амбара на том месте, где он только что стоял.

Сам Конан был в этот миг уже чуть в стороне, и его секира рассекла воздух над головой успевшего нагнуться Бьяра.

Лезвия секир кружили в воздухе, как хищные птицы, лишь время от времени пикируя на добычу – и возвращались назад неокровавленными – в верткости оба противника не уступали друг другу. Конан кружил вокруг Бьяра, как волк вокруг медведя, уходя от тяжелых ударов, атакуя и выжидая, когда грозный соперник допустит оплошность.

Эсы образовали вокруг поединщиков круг. Таков был обычай разбойных ватаг гиборийского Севера – кому быть вожаком, часто решал поединок. На того, кто упадет, накинутся всем скопом – добить. Уцелевший возглавит отряд.

2. ШУТКА БЬЯРА

И тут-то Конан, выжидавший промашку Бьяра, сам совершил ее. Ему показалось, что он сможет не уворачиваться от ударов сопящего Бьяра, а отбивать их. Это была роковая ошибка. Конан справился бы с любым взрослым мужчиной нашего времени, но чтобы отбивать удары Бьяра, этого вставшего на дыбы зубра, ему пришлось бы матереть, набираясь сил и ратного опыта, не один десяток лет.

В следующее мгновение секира Конана птицей вспорхнула к стрехам амбара, а сам он грянулся навзничь, взмахнув в воздухе постолами из грубой кожи. Он попытался вскочить, но дюжина жилистых рук прижали его к земле, и дюжина холодных клинков уставились на его горло.

– Стойте, парни! – воскликнул Бьяр.– Мне пришла в голову одна шутка. Он ведь не боится гардарикийцев, правда? Ну, так и пусть дожидается их… Связанный по рукам и ногам!

Эсы встретили шутку вожака восторженным ревом. Мигом были отцеплены от поясов добротные веревки, и желтобородые воины начали обматывать ими Конана. Один их них взгромоздился при этом прямо на грудь Конана, так что ребра юного киммерийца затрещали, а в глазах поплыли красные круги. Когда они почти сомкнулись в одну багряную пелену, усидчивый эс, наконец, снял свой гранитный зад с грудной клетки Конана, и тот жадно втянул воздух – ноздрями, он не желал хлопать пастью, как выброшенная на берег форель, перед этими прихвостнями Бьяра. Впрочем, легче ему стало очень не намного. Чрезмерно усердные "няньки" так туго спеленали его, что "младенец" едва мог вздохнуть.

Сквозь медленно тающую багровую пелену надвинулся темный, косматый лик, увенчанный парой огромных рогов. Конан не вдруг узнал Бьяра в его шлеме.

– Пока, парень, не скучай тут без нас,– он ухмыльнулся.– Да, совсем забыл.– В его лапищах появилась секира Конана, и Бьяр, крякнув, сломал о колено ее рукоять. Затем он бросил обломки на утоптанный земляной пол рядом с Конаном.

– Никто не скажет, что я оставил тебя безоружного! – заржал Бьяр и зашагал к выходу. За ним двинулась вся его ватага. Вскоре их гогот затих далеко вдали.

3.ОХОТА НА СЕКИРУ

Наконец Конан встряхнулся и взглянул по сторонам. Мысли о мести сладки, как мед, но если не воплотить их, превращаются в желчь. Настало время действовать.

Однако ни одна сага не упоминает о мстителе, спеленутом, как стигийская мумия. Поэтому первым делом следовало развязаться.

Решить это было очень легко. Труднее было сделать – эсгардские ватажники умели связывать пленных и в полной мере применили свое искусство к Конану.

Каждая рука была привязана к поддерживающему кильт поясу, ноги были скручены в щиколотках и коленях, тело поверх рук было многократно стиснуто веревками. Кроме того, какой-то чересчур грамотный эс,– к своему огорчению, Конан не помнил, кто именно,– дополнил путы простеньким, но действенным устройством, которое на юге звалось "рукой Сета". Оно представляло из себя плотно захлестнутую на горле удавку, туго натянутым шнуром соединенную со щиколотками. При малейшей попытке хотя бы сесть удавка впивалась в горло.

Осторожно поворачивая голову, Конан огляделся кругом в поисках предмета, который мог бы помочь перерезать путы. Искать долго не пришлось – у его ног лежали обломки его обоюдоострой секиры.

Конан крохотными толчками подполз к ней и попытался перерезать веревки. Ничего не получалось – секира то припадала к земле, то сдвигалась под нажимом его руки, то, наконец, опрокидывалась и отлетала. Скрипя зубами и шипя проклятия, Конан подползал к ней – и все повторялось.

Это была самая нелепая охота в жизни Конана. Он гонял секиру, извиваясь, как червяк, по земляному полу амбара, а она ускользала, упорно не желая участвовать в освобождении Конана из Киммерии.

Ее нельзя было даже поставить на обух – она была обоюдоострой.

Был уже поздний вечер, когда осатаневший Конан с передавленным "рукой Сета" горлом загнал, наконец, непокорное оружие к стене и разрезал путы на левой руке. Воздуха не хватало, в глазах уже плыли багровые облака, и юный киммериец, схватив секиру освободившейся рукой, стал судорожно совать ее себе под спину. На третий раз ему удалось перерезать "руку Сета", он отшвырнул секиру, сел и стал левой рукой сдирать с горла удавку.

Наконец ему это удалось. Он жадно вздохнул, выдохнул и откинулся к бревенчатой стене, сильно ударился затылком, но не заметил этого. Он сидел, тяжело дыша и мысленно клялся Кромом, Бори, Иггом и Имиром, и всеми богами и демонами, о каких только мог слышать в свои 14 лет, непременно, во что бы то ни стало, узнать имя эса, устроившего ему "руку Сета". Узнать, найти и заставить пожалеть не только об этом поступке, но и о дне рождения на свет. Его и Бьяра. К остальным эсам Конан не питал ни малейшей вражды. Они всего лишь следовали обычаю, сам Конан не сделал бы на их месте чего-то иного.

Неожиданно снаружи раздались шаги. Они были тихи, как прикосновение падающих листьев к земле в безветренный осенний, день, и большинство современных людей вообще ничего бы не услышали. Но только не Конан! Он весь подобрался в своем темном углу, стараясь не дышать, и только пальцы лихорадочно сцарапывали путы с правой руки.

На красноватый от закатного света прямоугольник освещенного пола пала черная тень человека.

4. РАЛЬФ

Хозяин тени, остановившись за полшага от двери, замер. Потом, в предзакатной тишине, когда все птицы и звери провожают в молчании уходящее Солнце, раздалось негромкое:

– Конан?

Киммериец с облегчением выпустил воздух. Стоявший за дверью перешагнул порог.

Это был Ральф, ровесник и друг Конана, эс. Он не пошел против обычая и воли ватаги, когда Конан дрался с Бьяром, когда Конана, связав, бросили в амбаре. Конан не осуждал его за это – как и все гиборийцы он признавал узы родства священными, высшими, чем узы дружбы. Нельзя было требовать от Ральфа, чтоб ради дружбы он поднял меч на сородичей. Даже то, что он без приказа вождя покинул ватагу и тайком поспешил на помощь обреченному на гибель человеку было величайшим подвигом и жертвой.

– Ради Имира, Конан! Предки и Игг-Всеотец видят, как я рад! – воскликнул эс.

– И я вижу,– отозвался Конан.– Но твой нож сейчас мне нужнее твоей радости.

Немедленно в его руке оказался железный, с костяной резной рукоятью скрамасакс. А еще несколько мгновений спустя, Конан снял с себя остатки веревки.

Ральф протянул ему обломок секиры.

– Во имя Крома, Ральф! – зарычал Конан.– Выкинь эту дрянь подальше! Мало того, что она предал меня во время поединка, так еще и не желала помочь мне срезать веревки! Разрази меня Кром, если я еще возьму ее в руки!

Наш современник оторопел бы от этих слов, Ральф же, не говоря худого слова, запустил секирой за порог. Как и большинство их соплеменников, Ральф и Конан верили, что всякая вещь наделена какой-то таинственной силой. Впрочем, здесь они лишь разделяли заблуждение многих цивилизованных людей, считающих, как тогда, так и сейчас, что, например, металлические кружки или прямоугольные бумажки, накапливаясь в карманах, способны принести хозяину уважение, достоинство, ум, силу или хотя бы счастье.

– А теперь идем!

– Конан, ты, часом, не рехнулся? Лезть в Гардарикийский лес вдвоем НОЧЬЮ?! – эс затряс желтыми волосами.– Ни за что! Все золото цвергов не заставит меня идти туда.

Конан подавил вздох. Нелюбовь жителей тундр чахлых ельников Эсгарда к глухим лесам была в северных странах притчей во языцех. А уж заманить их в древнейший из лесов Земли, о чудовищах которого им рассказывали в детстве седые бабки… Бьяр чувствовал себя героем, направляясь с огромной ватагой в этот лес, но и он не стал бы заходить слишком далеко.

Сами гипербореи были одним из чудес древнего леса. Говорили, что умение оборачиваться волком, бывшее у других северных гиборийцев достоянием очень немногих людей и почти совсем исчезнувшее на юге, у них оставалось, как во времена Бори, всеобщим. Более того, каждый гиперборей, прошедший обряды посвящения, раз в год оборачивался волком и убегал в лес, где какое-то время жил в волчьем облике, после чего возвращался к обычной жизни.

Конан, сам рожденный в поросших лесом горах, придавал этим легендам гораздо меньше значения, чем его друг, но спорить не стал. Соваться в ночной лес с топором и парой ножей на двоих было бы действительно глупо.

Вдвоем они затворили вырубленные – каждая из цельного бревна – двери амбара и заперли на засов. Стало темно, и двое уставших подростков легли под самыми дверьми.

Перед тем как уснуть, Конан небрежно спросил Ральфа:

– Да, кто это накинул мне на шею удавку?

– Какую? А, "руку Сета"… Это Скъелд, он бывал в каких-то южных землях и любит прихвастнуть вывезенными оттуда ухватка…

Ральф уснул не договорив. Конан мрачно улыбнулся в темноте и решил про себя, что Скъелду осталось совсем немного хвастать этими своими "ухватками".

Они совсем забыли про лаз. А в его черной глубине уже звучали какие-то трудноуловимые даже для слуха варвара шорохи.

Наконец, невидимая в густой, как кровь из жилы, тьме, из лаза высунулась рука.

5. ЗАПАДНЯ И ПЛЕН

Конан проснулся. Ни один звук не коснулся его ушей, но чуткий нос киммерийца уловил запах – очень слабый запах человеческого тела. Он вскочил, ничего не видя в темноте. В следующую секунду на его голову обрушилась деревянная дубина…

Когда Конан очнулся, он было подумал, что и охота на секиру и Ральф ему попросту приснились. Над ним все так же нависала кровля амбара, тело все также было опутано веревками. Но "руки Сета" уже не было на шее, и кроме того, сильно болела голова. Он повернул ее и обнаружил рядом с собой точно так же связанного Ральфа. Повернувшись в другую сторону, он уткнулся взором в пару странной, сплетенной из полосок коры, обуви. Он поднял глаза и увидел гиперборея.

Одеждой гипербореи равно отличались как от эсов, гак и от соплеменников киммерийца. Если первые одевались в основном в шкуры и кожи, а киммерийские горцы носили вязаные плащи и кильты, то гипербореи предпочитали ткани. На стоявшем рядом с Конаном были, кроме обуви из коры, полотняные штаны, белая льняная рубаха с красной вышивкой по подолу, вороту и запястьям, и наконец, накидка с капюшоном из грубой дерюги. Борода его – так же, как и старших родичей киммерийца – была сбрита, остались лишь длинные, свисающие на грудь усы. В остальном – чертами лица, цветом волос и глаз – гиперборей сильно смахивал на уроженцев Эсгарда.

Конан зарычал в бессильной злобе. Суток не прошло с его поединка с Бьяром, а он опять скручен по рукам и ногам!

В амбар вошел старик, очень похожий на сторожившего пленников гиперборея, но седой как лунь.

Он что-то сказал стражнику – Конан разобрал лишь два слова: "есин" и "кумырь". По взгляду и жестам старика Конан понял, что говорят о них. "Есин", видимо, обозначало эса, "кумырь" же относилось к нему самому.

Тем временем его ждало новое унижение – здоровенный гиперборей-охранник схватил их, как кутят, за шкирки и поволок на двор. Голова все еще не пришедшего в себя эса болталась из стороны в сторону. Конан извивался, пытаясь достать гиперборея зубами, но тщетно.

На дворе их швырнули оземь. Ральф застонал, приходя в себя.

Старик подошел к ним и на неплохом эсгардском языке – но со странным мягким акцентом – сказал:

– Смотрите! – чьи-то руки за волосы подняли головы пленников и развернули их лицами к тыну.– Смотрите! Мы, борусы, мирный род, когда нас не трогать. Но тот, кто тронет нас – умрет, как эти!

На бревнах частокола были насажены головы эсов-ватажников. Все тринадцать.

6. ГИПЕРБОРЕЯ

Их вели, связанных, по лесной дороге. Тысячелетние деревья высились вокруг, почти смыкая кроны над тропой. Висела зеленая полутьма.

Гипербореи решили не оставлять их у себя, а отвести на торг в столицу Гипербореи – Халогу, или, как они говорили, Калогу и там на что-нибудь выменять – о деньгах они, как и все народы, жившие севернее Пограничного Королевства, не имели никакого понятия.

Ральф всю дорогу бранил себя. По его мнению, именно его уход, сокративший число ватажников до Суртовой дюжины, и был причиной гибели отряда.

Конан молчал. Несколько раз он пытался перегрызть веревки, но тому помешала палка с ошейником, другим концом закрепленная на поясе. Не столь хитрое и жестокое, как "рука Сета", это устройство было, впрочем, столь же действенным.

Его злило, что гипербореи – борусы, как они себя называли – лишили его сладкой мести Бьяру и Скъельду. Может быть, их смерть была страшной. Что с того? Она ведь была быстрой, и самое главное – не от его, Конана, руки.

Волей-неволей он прислушался к болтовне двух их стражников. Язык борусов казался ему все более понятным. В нем многое походило на родной язык киммерийца, а еще больше – на язык эсов и ванов. Ближе всего к этому говору был язык, на котором друиды Киммерии и дроттары Нордхейма славили Божественных предков и Великие Силы Стихий – суровых и грозных Богов Севера.

На нем же кузнец – отец Конана – взывал к духам огня и болотных руд и заговаривал новорожденные клинки.

Через несколько дней лес расступился, и пленники увидели земляные валы и циклопические стены Калоги – гиперборейской столицы.

Под ними, на отлогом речном берегу, уже кипел торг.

Рядом с шатрами из конских и оленьих шкур, где жили торговцы лошадьми из Гиркании и Турана, высились пестрые палатки хитрых смуглых и кареглазых земри, выменивавших на дешевые и яркие ткани, сладости и безделушки драгоценные меха, что ценились во дворцах Шадизара, Аграпура и Хоршемиза дороже золота. Длиннолицые немедийцы в белоснежных хитонах закупали в огромных количествах зерно, почти не родящееся в их жаркой, каменистой стране. Бритунцы щелкали языками, пробуя солнечно-желтый мед и буроватый воск. И, конечно, нарасхват шли знаменитые гиперборейские мечи. Кузнецы-оружейники в Гиперборее почти не знали себе равных. Лишь немногие киммерийцы – вроде отца Конана – могли потягаться с ними, да караваны из далекой, полусказочной даже для туранцев Вендии привозили клинки не хуже гиперборейских. Ходили слухи, что несколько столетий назад борусы отправили такой вот меч кагану Турана, требовавшему дани и покорности. Каган понял намек и отправил на Гиперборею тридцать тысяч всадников с лучшим своим полководцем во главе. Все они сгинули в борусских лесах. После этого Туран оставил северного соседа в покое.

Пленников провели в рабский ряд, находившийся у самого берега, на песке. И покупателей и товара здесь было немного – борусы не были работорговцами. Несколько пленных, несколько преступников, осужденных в рабство волей великого князя – и все. Среди покупателей борусов было еще меньше – те из них, кто не брезговал рабским трудом, предпочитали сами захватывать пленных.

Какой-то курчавый земри подошел к Конану, оглядел его, взглянул на продавца-боруса. Тот демонстративно глядел в сторону – земри не любили за неопрятность и почти патологическую нечестность, лживость и вороватость.

– Эй, кеммерийца! – на ломаном киммерийском гортанно произнес земри.– Чего умеишь?

– Быть свободным! – отрезал Конан. Он не знал, кто такие земри и не видел их до сих пор, но этот смуглый тип, воняющий потом и чесноком, разодетый в ослепительно яркие тряпки, сияющий золотыми серьгами, перстнями и золотым зубом во рту, надоел ему молниеносно.

Тот щелкнул языком, покачал головой:

– Если мая купить, твоя будэш чэстный?

– Даже если не купишь.– Конан зевнул. Земри заворчал и протянул смуглую, грязную руку с черной жирной каймой под желтыми длинными ногтями. Он раздвинул челюсти ошеломленного Конана и заглянул ему в рот. Такого издевательства Конан снести не мог. Его стальные челюсти мгновенно сомкнулись. Земри страшно завизжал, рванулся и отскочил, прижимая левой рукой к груди искалеченную правую. Фальшивые бриллианты на перстнях залила кровь.

Вокруг хохотали, земри бранился и богохульствовал на десятке языков, повизгивая от боли. Конан с отвращением выплюнул на песок крайние фаланги трех пальцев и стер о плечо кровь с подбородка.

7. РАБ

– Эй, этот волчонок мне нравится! – раздался вдруг над толпой молодой голос.

Голос принадлежал высокому статному борусу. Он восседал верхом на странном животном, отдаленно похожем на безрогого лося (ни Ральф, ни Конан до этого не видели лошадей). На плечах была не дерюга, а плащ из туранского шелка. На голове у него вместо остриженных под горшок волос красовался длинный хохол, свисающий от макушки к левому уху. За его спиной на таких же зверях сидели гипербореи с копьями и в кожаных шлемах.

– Сколько ты за него хочешь?

Гиперборей, приведший Конана и Ральфа, оценивающе взглянул на всадника и выпалил:

– Колчан боевых стрел!

Всадник молча отцепил от седла колчан, наполненный боевыми стрелами, и бросил ему. Тот поймал его обеими руками и, сияя, перекинул через плечо украшенный резными костяными пластинами ремень.

Тут же земри, до того баюкавший в стороне пострадавшую конечность, кинулся к всаднику и завопил на гиперборейском:

– Гаспадына, твея раб откусит меи пальца! – Он хотел потребовать чего-нибудь в уплату за увечье и раздумывал, чего именно попросить, когда молодой гиперборей кротко сказал:

– Хорошо. Ждан, пришей их ему обратно.

Кряжистый воин за его спиной спрыгнул с коня и, на ходу роясь в поясной сумке, зашагал к земри.

Тот, от испуга растеряв все гиперборейские слова, завизжал громче прежнего и кинулся в толпу. Туранский купец ухватил его, трясясь от хохота, за подол рубахи. Тот рванулся, подол остался в руках туранца, а на песок звонко брякнулся кожаный кошель.

– Эта ж мой кашалок! – возопил туранец, хватаясь за пояс.– А мой кенжал… Где он?!

И через секунду волны тихой реки всколыхнул боевой клич всех базаров мира:

– Вор! Ворюга! Держи вора!!!

Толпа неслась за земри. Впереди подпрыгивал, несмотря на толстый живот и одышку, побагровевший туранец. Земри бежал как олень. Разнообразные "приобретения" градом сыпались из его одеяний.

В рабьем ряду остались лишь продавцы, понуро сидевший на бревнах "товар" да утирающий веселые слезы молодой гиперборей с воинами.

– Ну, хорошо,– сказал он.– Ждан, возьми волчонка.

Ждан, ухмыляясь жесткими медвежьими губами, подошел к Конану.

И тут Конан понял, что сейчас его разлучат с Ральфом. Навсегда. Такая мысль даже не приходила ему в голову прежде, а вот сейчас…

Он бросился вперед, нагнув голову, и ничего не ожидавший Ждан получил страшный удар в солнечное сплетение. Он согнулся вдвое. Конан еще раз боднул его – в лицо. Борус рухнул наземь.

Воин, спрыгнувший на помощь товарищу, заработал пинок в челюсть, какого не постыдился бы и современный каратист, и свалился под ноги своему коню. Третий борус избрал более верную тактику. Не слезая с коня, он ударил Конана тупым концом копья в голову. Конан ничком рухнул в песок.

В это время двое гипербореев держали рвущегося на помощь побратиму Ральфа.

– Смок побери! – пробормотал статный всадник, когда его воины привязывали Конана поперек седла заводного коня.– Что за звереныш! Пожалуй, даже придется его подукротить. А жаль, видит Яр, жаль…

Так расстались побратимы Ральф и Конан. Спустя не один десяток лет они встретились – гвардеец Туранского кагана и король Аквилонии, связавшие судьбу со странами, о которых не слышали даже в сказках своего детства.