Текст книги "Чекистские были"

Автор книги: Лев Василевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

На всю жизнь запомнилась мне эта первая встреча с врагом.

КОРОТКАЯ ПРОГУЛКА

В тот день, как обычно, я пришел пообедать в нашу столовую. За одним из столов сидел Арчил Брегвадзе, оперуполномоченный пограничного отряда. С ним у меня по приезде в Батуми установились приятельские отношения. Арчил был года на три старше меня, но уже пять лет служил в пограничных войсках, накопил боевой опыт службы на границе, участвовал во многих стычках с вооруженными бандитами, переходившими на нашу территорию из сопредельной страны. О нем шла молва как о храбром пограничнике. О своих боевых делах он рассказывал в юмористических тонах, как о веселых приключениях, себя он выставлял в комичном свете, и получалось, что ничего опасного с ним никогда не происходило, что он никогда не подвергался никакому риску.

Высокий, стройный, в ладно пригнанной военной форме, перетянутый ремнями, с пистолетом в аккуратной кобуре, в щегольских сапогах, какие так мастерски шили батумские сапожники, Арчил имел весьма живописный вид. У него были правильные черты лица, орлиный нос, аккуратные усики, под которыми поблескивала жемчужная полоска ослепительно белых ровных зубов. Глаза Арчила искрились весельем, озорством и отвагой. Добродушие и доброжелательство в отношении с товарищами располагало к нему с первой же встречи. Вероятно, были у него, как и у всех нас, какие-то и отрицательные черты, но я их не замечал.

Увидев меня, Арчил пригласил к своему столу.

– Как она?.. – произнес он, улыбаясь и делая паузу, а заметив вопрос в моих глазах – кого он имел в виду под словом «она», – рассмеялся и добавил: – Жизнь, кацо ²2
  Кацо – человек, парень (груз.).


[Закрыть], жизнь!

Это его обычный маленький розыгрыш, и, смеясь, я ответил:

– Она – нормально!

– Нормально, хо? ³3
  Хо – хорошо, да (груз.).


[Закрыть] Тогда бери плов, очень замечательный сегодня плов, – порекомендовал он.

Когда я доедал действительно очень вкусный плов, Арчил спросил:

– Не хочешь ли совершить совсем короткую прогулку? Есть маленькое дело.

Проглотив последнюю ложку плова, я спросил:

– Что за дело? Где?

– Здесь, на окраине Батуми. Надо накрыть одного контрабандиста. Правда, сам он контрабанду через границу не носит, но принимает ее и сбывает. Пойдешь? Совсем недалеко.

Предложение меня не прельщало, но отказываться я не хотел, опасаясь, что тогда на интересное дело он меня не пригласит.

– Согласен! Когда?

– Вот допьем пиво и пойдем.

Выйдя из столовой, мы зашли в погранотряд, взяли с собой солдата, вооруженного автоматом «Томпсон». Тогда такое оружие начинало поступать на вооружение в пограничные войска. Пешком мы отправились на южную окраину Батуми.

В те годы окраины Батуми мало чем отличались от деревни: простые крестьянские дома, отделенные друг от друга небольшими фруктовыми садами, а позади каждого дома – участки, засеянные кукурузой.

Мы подошли к самому крайнему дому. Позади него кукурузное поле упиралось в круто поднимавшийся склон холма, а дальше, за ручьем, начинался уже горный склон, поросший густым кустарником и невысокими деревьями.

От дороги до дома оставалось пройти шагов сто по плохо ухоженному фруктовому саду. Обычный аджарский крестьянский дом в два этажа. Внизу – помещение для мелкого скота и хранения урожая, вверху – единственная жилая комната с небольшой террасой, на которую с земли вела шаткая лесенка.

Мы поднялись в жилую комнату, оставив солдата с автоматом внизу, у дома. Предъявив хозяину ордер, приступили к обыску. В комнате была одна старая деревянная кровать, стол, три табуретки и разный хлам, разбросанный в беспорядке. Ни шкафа, ни сундука не было в убогом жилище, и мы не обнаружили никакой контрабанды. С разочарованием я посмотрел на Арчила и на его лице не прочел досады.

– Теперь посмотрим внизу, – сказал он и, сунув мне в руки небольшую керосиновую лампу, приказал: – Зажги, будешь светить.

В нижнее помещение свет проникал только через открытую дверь. В закутке, отгороженном невысокой оградой, возилась свинья. В другом конце помещения на длинной веревке была привязана дойная коза, столь обычное животное аджарских домов. При нашем появлении она жалобно заблеяла, заметалась и все время путалась под ногами. Нижнее помещение не было приятным местом: воздух в нем был спертым. Заднюю стену занимал большой деревянный ларь с необмолоченными кукурузными початками недавно снятого урожая. Этот ларь сразу же привлек внимание Арчила. Взяв деревянную лопату, он стал энергично выгребать початки на пол. Освободив наполовину ларь и запустив в оставшееся содержимое руки, он извлек оттуда два мешка с английским коверкотом и мешок с дамскими шелковыми чулками.

Вытирая с лица обильно струившийся пот, Арчил приказал хозяину и солдату поднять контрабанду наверх, чтобы там, на свету, составить протокол обыска и опись найденной контрабанды.

Уходя последним, я решил еще раз оглядеть полутемное нижнее помещение. Прибавив света в лампе, я высоко поднял ее над головой. В правой стене, в самом темном углу, оказалась дощатая дверь, за которой был не обнаруженный нами ранее чулан. Старинная деревянная соха с короткой оглоблей и двойным ярмом для упряжки волов, прислоненная к двери чулана, почти закрывала ее. Отбросив соху, я взялся за железную задвижку двери, намереваясь открыть ее и заглянуть внутрь. В этот момент кто-то с силой толкнул дверь изнутри. Толчок был настолько сильным и неожиданным, что я не устоял на ногах и через лежавшую позади меня соху кувырком полетел на землю. Лампа разбилась и потухла. В полутьме я заметил человека, стремительно выскочившего из чулана и выбежавшего наружу. Я намеревался броситься за ним, но испуганная шумом коза метнулась мне под ноги. Споткнувшись о нее, я опять оказался на земле. Когда же выбрался во двор, там уже никого не было. Я обежал дом, остановился на участке кукурузы; по колебанию высоких густых сухих стеблей можно было определить, что беглец устремился к склону холма; перевалив через него, он мог уйти в горы.

– Стой! Стрелять буду! – крикнул я и, выстрелив в воздух, бросился в кукурузу.

За спиной я услыхал топот ног Арчила и солдата, поспешно спускавшихся по лестнице, их голоса, но, не разбирая, что они кричали мне, продолжал пробираться среди густых кукурузных стеблей.

– Стой! – еще раз крикнул я и на этот раз выстрелил в сторону убегавшего, хотя и не видел его. В ответ из кукурузы раздался гулкий выстрел из крупнокалиберного пистолета. Пуля сшибла несколько листьев в стороне от меня.

Убегавший был вооружен. Такого нужно было во что бы то ни стало задержать. Забыв о предосторожности, я бросился вперед, как гончая за зайцем.

Преодолев кукурузный участок, увидел метрах в пятидесяти впереди себя человека, быстро поднимавшегося по склону холма. Вот он уже достиг гребня, перевалил через него и скрылся из виду. Я был уверен, что беглец быстро спускается по обратному склону холма, чтобы перейти за ним ручей, углубиться в густо заросший горный склон.

Все это промелькнуло в моем мозгу, и я, не думая об опасности, начал взбираться вверх.

У самого гребня я поскользнулся о гладкий камень и упал, только моя фуражка на мгновение показалась над гребнем. Бандит выстрелил, и пуля впилась, вернее, скользнула по краю гребня в стороне, в нескольких сантиметрах от моей головы, обдав меня фонтанчиком сухой земли. Оказывается, бандит залег в нескольких шагах от гребня, ожидая появления моей головы над ним. Взбегая по склону, он запыхался и не мог ни бежать, ни точно прицелиться.

Выстрел остудил мой пыл, заставив трезво оценить обстановку, я залег. Отполз на несколько метров в сторону, намереваясь резко вскочить и сразу стрелять в бандита из своего маузера. Я был уже готов выполнить свое намерение, когда услыхал за гребнем, по ту сторону холма, голос Арчила, а за ним короткую очередь «томпсона». Когда они успели обежать холм и оказаться в тылу у бандита?

Уже ничего не опасаясь, я выскочил из-за гребня. В пяти шагах спиной ко мне, с поднятыми руками стоял беглец. Он все еще держал в руке парабеллум. Внизу, у ручья, Арчил и солдат-пограничник направляли на него свое оружие. Подбежав сзади, я выбил пистолет из рук бандита, сильной подножкой повалил его на землю. Подоспевший Арчил повернул его лицом вниз, вывернул назад руки и надел на них наручники. Мы вывели задержанного на дорогу и, остановив проезжавший грузовик, сели в него, приказали везти нас в комендатуру.

Когда мы поднялись в служебную комнату, Арчил укоризненно смотрел на меня:

– Не знаешь ты, кацо, их повадок. Очень хитрые, коварные люди!.. Вот посмотри, какое у него оружие.

Он вынул обойму из парабеллума и показал мне патрон с тупой пулей. Ее кончик был срезан, и от него внутрь шел канал.

– Смотри, – продолжал Арчил, – это пуля «дум-дум», то есть разрывная. Когда она попадает во что-нибудь, то разворачивается цветком в теле и никогда не дает ранений навылет.

– Совсем короткая прогулка, – невесело пошутил я, вспомнив слова, которыми Арчил Брегвадзе приглашал меня на эту «маленькую» операцию.

ДИВЕРСИЯ

В тот погожий воскресный день конца осени 1927 года было тепло. С безоблачного неба ярко светило солнце, озаряя береговой изгиб Батумского залива, окаймленного горами, покрытыми лесом. Далекие снежные вершины Главного Кавказского хребта казались висевшими в голубой небесной дали. Едва ощутимый морской бриз рябил водную гладь.

Сегодня была наша очередь, чекистов Аджаристана, разгрузить за воскресник прибывший в порт пароход с мукой, и мы все пришли на пристань.

Пятьдесят лет назад в Батумском порту имелось лишь несколько нефтеналивных причалов, у которых швартовались иностранные танкеры. Редкие же сухогрузные суда пользовались для разгрузки единственной пассажирской пристанью, не имевшей ни кранов, ни каких-либо других приспособлений и механизмов, кроме судовых грузовых стрел с паровыми лебедками. При помощи таких примитивных лебедок грузы извлекались из трюмов и складывались на узкой деревянной пристани. Дальше мешки и ящики грузчики перетаскивали в портовый пакгауз. Нам предстояло перенести на своих спинах несколько сот пятипудовых мешков с мукой.

Помощник капитана парохода разделил нас на четыре группы. Мы принялись за работу и вскоре с головы до ног были уже покрыты мучной пылью. С восьми утра до пяти часов пополудни мы разгрузили свой уж не очень большой пароход и прокричали «ура!», когда последний мешок был отнесен в пакгауз и уложен в штабель.

С непривычки ломило спину, все порядком устали, но никто не признавался, только подсмеивались друг над другом. Закончив работу, отправились в гарнизонную баню, а оттуда в столовую, где нас ждал заранее заказанный обед. Вопреки кавказскому обычаю быстро справились с едой и, вконец разморенные, пошли по домам спать.

Мгновенно раздевшись, я нырнул под одеяло и тотчас уснул. В начале третьего ночи меня разбудил настойчивый стук, я пружиной выскочил из теплой постели. Машинально выхватив пистолет из-под подушки, подпрыгнул к двери.

– Кто там? – еще полусонный, спросил я.

– Да открывай же, черт тебя возьми!..

Это был мой начальник Костя Осипов. Я впустил его в комнату.

– Одевайся и сойди вниз, к машине. Горит нефтеперегонный завод, – быстро проговорил он, тяжело дыша, наблюдая, как я впопыхах хватаю одежду.

– Как горит? – задал я нелепый вопрос, надевая сапог и прыгая на одной ноге.

– Огнем, – в своей обычной иронической манере ответил Костя и, шагнув за порог, добавил: – Диверсия!..

Словно жаром обдало меня это слово. Я заспешил, повторяя про себя: «Диверсия, диверсия». Наконец, натянув гимнастерку, схватил пояс с кобурой, вложил в нее пистолет и, застегивая на ходу портупею, выбежал в коридор, слыша настойчивые сигналы ожидавшей меня на улице автомашины. Выскочив из двери дома, втиснулся кому-то из товарищей на колени в переполненную людьми машину.

Гостиница, в которой я жил с несколькими товарищами, находилась на небольшой, узкой улочке, выходившей на набережную. Наш оперативный шофер Николай по привычке рванул с места и через несколько секунд, совершив отчаянный поворот с заносом на девяносто градусов, на большой скорости повел машину по набережной.

Ночь была тихой и ясной. Усеянное звездами небо множеством огоньков отражалось в едва рябившей воде залива. А там, вдали, в конце большой дуги, полыхало пламя на территории нефтеперегонного завода. Огромная туча черного, густого дыма и копоти, низко вися над землей, прижатая к горам легким ночным бризом, медленно расплывалась.

Мы мчались, не отрывая взгляда от увеличивающегося зарева пожара. Проскочили базар, пустынный и тихий, за ним причалы нефтеналивного порта. Иностранные танкеры, стоявшие под наливом, отдавали швартовы, спеша отойти подальше от пожара на рейд.

Территория завода уже была оцеплена солдатами поднятого по тревоге горнострелкового полка, милицией и пограничниками. На помощь заводской пожарной команде прибывали городские части пожарных и добровольная команда молодежи.

Мы оставили свою машину у ворот завода в тот момент, когда в глубине заводской территории с грохотом взорвался еще один керосиновый бак-цистерна и диск его круглой крышки высоко взлетел в воздух среди пламени и дыма. Зрелище потрясло всех нас. Не скрою – стало страшно: пламя распространялось вширь. На большой площади горел вылившийся из баков керосин. Казалось, нет средств потушить это море огня. Пожарные в асбестовых костюмах, прикрываясь железными щитами, в отверстия которых были просунуты брандспойты, лезли чуть ли не в пекло. Огнетушители на автомобилях выплевывали струи пены, но, как мне казалось, ощутимых результатов это не давало: пламя не уменьшалось. Десятки сильных водяных струй из брандспойтов создали водяную стену между горевшими баками и негоревшими, стоявшими невдалеке от них. Усилия направлялись на предотвращение взрыва других баков.

Все наше и городское начальство находилось на пожаре. Председатель ГПУ приказал приступить к опросу ночной смены инженеров и рабочих. Мы расположились в здании заводоуправления, в комнатах, освещенных заревом пожара. Наше быстро проведенное расследование – опросы людей – мало что прояснило: пожар возник без каких-либо видимых причин, внезапно. Загорелись баки с керосином, готовым к перекачке в танкеры. Эти баки находились на границе заводской территории.

В зловещем шуме, издаваемом большим пламенем, среди беспрерывных гудков паровозов, вытаскивавших с территории завода еще не разгруженные многочисленные цистерны с нефтью, допрашивать взволнованных людей было трудно, да и сами мы не были спокойны, не могли сосредоточиться.

Два взорвавшихся керосиновых бака стояли у изгороди из колючей проволоки, отделявшей территорию завода от проезжей дороги, которой пользовались все жители города. К восьми часам утра, когда керосин из баков выгорел, пожар прекратился, и под струями воды, лившейся на раскаленные огнем искореженные листы железа, над местом пожара подымался только пар.

Мы получили разрешение покинуть территорию завода, смыть с себя копоть и к десяти часам быть на своих рабочих местах в управлении ГПУ. Но мы с Костей Осиповым не поехали – остались на заводе. Мне, молодому чекисту, только начинавшему службу, в страшном ночном пожаре мерещился призрак злобного врага, скрывавшегося где-то поблизости, быть может, среди толпы жителей, сбежавшихся чуть ли не со всего города смотреть на необычное зрелище. Я остался на заводе больше из любопытства, чем из побуждения найти диверсанта. Очень уж мне было интересно, что собирался предпринять здесь Осипов. Мое добровольное присоединение даже обрадовало Осипова. Он не стал, как обычно, шутить надо мной. И тут я еще больше проникся к нему уважением.

Костя Осипов был по-настоящему партийным человеком, доброжелательным к друзьям, непримиримым к врагам. Все же длительная работа в ЧК, начиная с самых трудных первых лет революции, в обстановке, когда внешние и внутренние враги все еще не оставляли своих планов и надежд подавить революцию и вернуть старые порядки, не могла не отразиться на его нервах – порой Костя бывал резковат, иногда срывался на гнев. Но вот, заметив мое, казалось бы, ненужное пребывание на заводе, он промолчал. Я понял это как одобрение моего поступка.

Подобрав с земли железный прут, не обращая на меня внимания – а я следовал за ним по пятам, – Костя медленно обходил место пожара, вороша уже остуженные водой, искореженные огнем листы баков, от которых остались лишь круглые кирпичные фундаменты не более полуметра высотой. У одного из фундаментов его внимание привлекла небольшая куча строительного кирпича, обычно изготавливаемого в Батуми из гравия и цемента, размером раза в два больше, чем красные кирпичи из обожженной глины. Куча кирпича не являлась частью фундамента сгоревшего бака. Это было совершенно очевидно, так как фундамент бака не был разрушен пожаром и сохранял свою форму правильного кольца.

Аналитический склад ума и умение делать выводы из фактов, даже на первый взгляд совсем незначительных, давно были замечены за Осиповым. Он долго стоял над кучей кирпича, о чем-то думая, затем направился к фундаменту второго сгоревшего бака и медленно обошел его. Не найдя там ничего заслуживавшего внимания, вернулся к первому. Опять задержался около. Куча кирпича его заинтриговала.

– Как ты думаешь, для чего сложены эти кирпичи?

Я промолчал, не зная, что сказать. Осипов приказал мне разыскать заместителя директора завода, ведавшего снабжением и строительными работами.

До предела уставший и перепачканный сажей, заместитель директора сидел в своем кабинете и пил чай. Я пригласил его к сгоревшим бакам, где нас ожидал Осипов.

– Для какой цели свалены кирпичи? Когда? Что собираетесь строить? – неторопливо произнес Осипов. Видя, что замдиректора медлит с ответом, повторил: – Что собирались здесь строить?

– Здесь? Ничего, Мы сооружаем пристройку к заводоуправлению на другой части территории, далеко отсюда. Туда в последние дни и привозили кирпич… Почему куча оказалась сваленной здесь, не могу объяснить. Тут одна повозка…

– Надо бы все узнать!

– Переговорю с прорабом, рабочими и охраной, тогда скажу.

– Нет. Разговоры с ними мы берем на себя. Прошу вас к одиннадцати часам со всеми этими людьми быть у нас в управлении. – Повернувшись ко мне, Костя добавил: – Пойдем умываться и завтракать.

Заместитель директора ушел в заводоуправление.

Отбросив в сторону железный прут, Костя вытер руки носовым платком и опять молча зашагал, направляясь к выходу с завода. Я последовал за ним, предвкушая горячий душ и плотный завтрак. Нам предстояла напряженная работа на протяжении многих дней, пока не обнаружим диверсантов. А вот где и как их искать, я себе не представлял. Ладно, буду наблюдать за всем, что станет делать мой начальник Костя Осипов.

После завтрака, придя в управление, мы узнали, что из Тбилиси, а также из Москвы от нашего председателя требуют определенных данных о причинах пожара. Диверсия на одном из немногих предприятий, которое производило продукцию на экспорт, – событие не рядовое. Иностранная валюта, столь необходимая для осуществления планов промышленного строительства в первой пятилетке, поступала в зависимости от количества и качества продаваемой за границу продукции наших предприятий. Враг знал, где совершить диверсию. Может быть, пожар не дело рук диверсантов? Мы нервничали, не имея фактов для объяснения возникновения бедствия.

И вот в кабинете Осипова появился заместитель директора нефтеналивного завода с прорабом, бригадиром каменщиков и стрелком охраны. Прораб показал нам наряды на кирпич, привезенный на пятнадцати подводах в субботу, а бригадир каменщиков пояснил: кирпич с этих подвод им принят и сложен, ни одна из подвод не разгружалась у баков, а находящийся там кирпич мог быть свален лишь с шестнадцатой подводы, которую он не принимал и не видел. Кто же привез шестнадцатую подводу?

Мы приступили к допросу стрелка охраны, дежурившего в субботу у ворот завода. Расторопный паренек из недавно демобилизованных красноармейцев толково, ничего не утаивая, рассказал, как в субботу, в первой половине дня, три или четыре подводы сделали по нескольку ездок за кирпичом. Было их пятнадцать или шестнадцать, паренек точно не помнил. В его обязанности не входило считать подводы и количество ездок. Он следил, чтобы с территории завода ничего не вывозилось без специальных пропусков.

Осипов внимательно его выслушал.

– Когда был привезен последний воз с кирпичом? – спросил он.

Припоминая, стрелок сказал, что последний воз «припоздал» и пришел, когда все «пошабашили»…

– Кто все?

– Все рабочие первой смены и каменщики с пристройки.

– В котором часу это было? Вспомните.

– После четырех. Когда прибыла последняя подвода с кирпичом, смеркаться началось…

– Значит, рабочих-строителей уже на заводе не было?

– Это точно. Я был у ворот, когда они уходили.

Костя скосил глаза на меня, как бы шутя спрашивая: правильно ли ведет допрос. И попросил стрелка описать наружность возчика последней подводы. Стрелок пожал плечами.

– Не к чему мне было присматриваться к возчикам, да и все они как бы на одно лицо: с черными усами, в войлочных шапочках, лошадь не то пегая, не то гнедая…

– А вы бы узнали того возчика, если бы встретили на улице?

– Может, узнал бы, а может, нет…

Стрелка охраны отпустили.

– Придется тебе походить с ним по улицам, поискать возчика, – сказал мне Костя, собирая протоколы допроса и направляясь к зампреду докладывать результаты. Он предложил мне пойти вместе с ним.

На докладе Осипов сказал, что кто-то привез воз кирпичей и в нем замаскированный взрывной снаряд с взрывателем, рассчитанным на замедление в несколько часов. Взрыв, по мнению Осипова, а с ним и пожар произошли поздно ночью. Заряд имел направленное действие – он пробил толстый железный лист бака и воспламенил хлынувший из пробоины керосин.

Слушая Осипова, я удивлялся его расчетом. Он отдавал предпочтение интуитивным выводам перед логическим расчетом. Поступки и поведение чекиста порой оказываются не такими уж невероятными, если принять во внимание обстановку, в которой ему приходится действовать.

Костя говорил так уверенно, как если бы видел все своими глазами и присутствовал при подготовке этой диверсии. Факт диверсии у него не вызывал никаких сомнений, и начальство полностью согласилось с ним. Оставалось выяснить самое трудное: кто ее организовал и осуществил. Навряд ли диверсанты оставались в городе, а не поспешили скрыться из него еще в период пожара.

С утра до вечера ходили мы по городу со стрелком охраны, который всматривался в лица прохожих. Я ходил вместе с ним, но не верил в возможность опознания и розыска таким путем преступника. Через неделю Осипов сказал, чтобы я прекратил это бесполезное занятие. Мы встречали много людей с черными усами, в войлочных шапочках, всякий раз убеждались в полнейшей непричастности этих людей к диверсии.

Образ возчика кирпича в моем воображении представлялся совсем не таким безобидным, каким он был обрисован стрелком охраны. Неопреодолимая сила приводила меня на нефтеналивной завод, и я каждый раз проделывал путь от ворот к бакам, по которому были привезены кирпичи с адской машиной. Я думал о том, что преступление было тщательно обдумано группой диверсантов, которые предварительно изучили обстановку на заводе, выбрали место для закладки взрывного снаряда, а уж потом послали подводу с кирпичом.

…Прошло два месяца. Наступила батумская зима. Шли дожди, иногда выпадал снег, сразу таявший на дорогах. Летело время, а мы все не могли сообщить ничего определенного о виновниках пожара на заводе. Запросы из Тбилиси и Москвы становились все настойчивей. Однако следов диверсантов мы не находили, отвечать было нечего. Продолжая без каких-либо успехов изучать подозрительных лиц, проживавших в Батуми и его ближайших окрестностях, особенно из числа бывших белых офицеров, мы понемногу теряли уверенность в том, что диверсанты будут обнаружены.

В один из пасмурных дней заместитель председателя Аджарского ГПУ, которого мы все называли Сергеем, вызвал весь состав нашего небольшого контрразведывательного отделения к себе в кабинет. Ему было немногим больше тридцати лет. Высокий, слегка располневший, светлый шатен с коротко подстриженными волосами на начинающей лысеть со лба голове, с глазами слегка навыкате, с четко очерченными губами и маленькими усиками щеточкой, которые он имел привычку теребить.

Нас было пятеро. Мы молча уселись на порядком потертые диван и два кресла. Тяжелым, усталым взглядом начальник обвел всех нас, пожевал губами, потеребил свои усики и, не выпуская из левой руки бланка с расшифрованной телеграммой из Центра, заговорил:

– Сегодня в порт прибывает иностранный танкер. В составе его команды под видом матроса находится агент белогвардейской диверсионно-террористической организации, именующей себя Братством русской правды, сокращенно БРП. Эта организация подчиняется генералу Кутепову, существует на средства, получаемые от иностранных разведок. Состав БРП укомплектован из офицеров белых армий, в период гражданской войны служивших в контрразведках. Они убежденные враги Советского государства, за каждым из них много преступлений на нашей земле. – Помолчав, он встал, подошел к окну и, повернувшись к нам спиной, некоторое время смотрел на приморский бульвар, начинавшийся на противоположной стороне улицы. Обернувшись, продолжил:

– Один из белогвардейских контрразведчиков едет к нам. С какой целью? – И хотя в последних словах начальника звучал вопрос, мы понимали, что от нас не требуется ответа. – Может ли он остаться у нас под видом сбежавшего с корабля матроса, как это уже бывало раньше? – Зампред рассуждал вслух, но, судя по всему, делал это умышленно, чтобы направить наши раздумья в нужное русло. – Нет, это исключено! Когда бегут с судна, то обычно обращаются к властям о предоставлении убежища, приводят для этого убедительные доводы, и такие люди, конечно, не могут рассчитывать на свободный выбор местожительства. Этот человек, сбежав с корабля, вероятно, рассчитывает затеряться в нашей большой, стране, хотя я сомневаюсь и в этом. Побег сразу же стал бы известен властям, мы бы приняли меры к розыску. Так для чего же он все-таки прибывает?

Начальник опять сделал паузу, давая нам время осмыслить сказанное. Пауза длилась достаточно долго. Продолжая стоять у окна, он что-то обдумывал, покачиваясь с носков на каблуки и продолжая смотреть на высокие деревья бульвара за туманной сеткой дождя.

– Этот субъект, – продолжал он, – прибывает к нам на короткое время, чтобы установить с кем-то связь, возможно, передать инструкции, получить какие-то материалы… На этой версии мы с вами остановимся и начнем действовать. Что скажете?

Мы продолжали молчать. Я не представлял, что же надо в таком случае предпринять.

Предугадав мой вопрос, Сергей Александрович спросил:

– А что будем предпринимать? – Вопрос прямо адресовался нам, но мы не спешили высказываться, зная своего начальника: у него все уже обдумано, решено, и сейчас он изложит нам свой план мероприятий, даст каждому задание. Сев за свой письменный стол, он достал чистый лист бумаги и приготовился записывать пункты плана предстоящей операции.

– Начнем с того, что арестуем этого посланца БРП сразу же на берегу. Сойдет он обязательно, можете не сомневаться…

Я был поражен таким невероятным решением: легко арестовать матроса иностранного судна, кем бы он в действительности ни был, а потом-то что?

– Осипов немедленно отправится в порт, на контрольно-пропускной пункт погранохраны, выяснит, когда прибывает танкер в порт. Затем наденет форму и с нарядом пограничников отправится на этот танкер для выполнения обычных формальностей – проверки документов. Таким образом мы установим наличие кутеповского посланца на судне. Его имя и фамилия по судовой роли нам сообщил Центр, – и начальник потряс в руке бумагой. – Танкер будет стоять на рейде в ожидании свободного наливного причала. Команде разрешают спуск на берег. Мы постараемся, чтобы это произошло с наступлением сумерек, теперь быстро темнеет. Когда агент сойдет на берег, мы незаметно для других арестуем его и доставим сюда. Вот и все. Остальное будет зависеть от результатов его допроса. – Начальник опять замолчал, теребя свои усики, а затем, как-то по-особенному посмотрев на нас, добавил: – Совсем не исключено, что это дело приведет нас к разгадке диверсии на нефтеналивном заводе, происшедшей два месяца назад. Если, конечно, мы дело поведем с умом и не допустим грубых ошибок. – Сделав рукой энергичный жест сверху вниз, он твердо заключил: – Значит, мы его арестуем!

Затем трем товарищам он поручил обеспечить незаметное наблюдение на улице за агентом БРП. Осипов и выделенные для наблюдения люди сразу ушли.

Из пятерых только я один не получил еще задания. Начальник, склонившись над столом, казалось, забыл о моем присутствии, старательно выписывал план. Закончив с ним, вызвал машинистку и передал ей рукописный черновик. Затем поднялся, как бы разминаясь, сделал несколько кругообразных движений руками и опять занял свое излюбленное место у окна, повернувшись ко мне спиной. В такой позиции ему, наверное, было удобно обдумывать свои планы. Старые стенные часы, висевшие у него в кабинете, медленно, дребезжаще отбили четыре раза. В зимний день уже начинало смеркаться. Неожиданно Сергей проговорил:

– Летят перепела… – И вслед за этим я услышал мелодичный слабый звук, издаваемый летящей стаей перепелок. Это было характерным для поздней осени в Батуми, над которым шли огромные стаи перелетных птиц. Звуки исходили из низко нависавшего неба, и казалось, что их издает одна птица, а не сотни маленьких. Стоя вполоборота к окну, он явно подставлял ухо доносившимся звукам, на его лице появилась улыбка, и он поднял одну руку на уровень плеча в жесте, который должен предупредить меня не шуметь и не мешать ему слушать. Постояв так, повернулся: – Для тебя тоже найдется дело, возможно, даже самое интересное…

Чувство горькой обиды охватило меня. Полгода работы в ГПУ – срок, конечно, небольшой, чтобы накопить оперативный опыт, хотя я уже участвовал в нескольких достаточно рискованных операциях, но начальство все еще мне не доверяло. Я продолжал сидеть на диване в ожидании обещанного задания, стыдясь попросить разрешения уйти.

– Сходи на берег, узнай, когда будет танкер, – заговорил наконец Сергей, – да заодно поужинай.

Придя в КПП, я узнал, что танкер уже на подходе и примерно через полчаса, максимум через час, появится на рейде. Получив эти сведения, я собирался уходить, когда появился Костя Осипов, облаченный в форму пограничника. Он не без удивления посмотрел на меня: