Текст книги "О присоединении Боснии и Герцеговины к Австрии"
Автор книги: Лев Толстой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Толстой Лев Николаевич
О присоединении Боснии и Герцеговины к Австрии
Лев Николаевич Толстой
О присоединении Боснии и Герцеговины к Австрии
Если бы была задана психологическая задача, как сделать так, чтобы люди нашего времени, христиане, гуманные, просто добрые люди, совершали самые ужасные злодейства, не чувствуя себя виноватыми, то возможно только одно решение: надо, чтобы было то самое, что есть, надо, чтобы люди были разделены на государства и народы, и чтобы им было внушено, что это разделение так полезно для них, что они должны жертвовать и жизнями и всем, что есть для них святого, для поддержания этого губительного, вредного для них разделения.
Мы так привыкли думать, что одни люди могут устраивать жизнь других людей, что распоряжения одних людей о том, как другие должны верить или поступать, нам не кажутся странными. Если люди могут делать такие распоряжения и починяться им, то это только потому, что люди эти не признают в человеке то, что составляет сущность всякого человека: божественность его души, всегда свободной и не могущей подчиняться ничему, кроме своего закона, то есть совести закона Бога.
I
Со времени зарождения исторического общества до наших дней всегда и везде существовало притеснение народов государством. Следует ли отсюда заключить, что это притеснение неразрывно связано с человеческим обществом? Конечно, нет. Подобно тому, как государство было исторически необходимым злом в прошлом, так же необходимо будет рано или поздно его полное уничтожение.
Бакунин
Часто мы называем законы мудростью наших отцов, но это только заблуждение. Законы столь же часто являлись следствием страстей наших предков, их робости, зависти, узкого себялюбия, их властолюбия. Обязанность наша не в том, чтобы рабски следовать им, а в том, чтобы обсуждать их, раскрывая их ошибки.
Годвин
Одна сербская женщина обратилась ко мне с вопросом о том, что я думаю о совершившемся на днях присоединении к Австрии Боснии и Герцеговины. Я вкратце отвечал ей, но рад случаю высказать тем, кого это может интересовать, насколько я могу ясно и подробно, мои мысли об этом событии. Мысли мои об этом следующие: Австрийское правительство решило признать народы Боснии и Герцеговины, до последнего времени не признававшиеся еще в полной власти австрийского правительства, своими подданными, то есть признало за собой право, без согласия на то самих народов, распоряжаться произведениями труда и жизнями нескольких сот тысяч людей. Присоединение это вызвало сложные дипломатические соображения других правительств и раздражение славянских народов – и в особенности сербского и черногорского, готовящихся, ради противодействия этому поступку австрийского правительства, даже к отчаянной войне с несоизмеримо неравным по военной силе врагом. Случилось, собственно, очень обыкновенное, постоянно повторяющееся событие. Одно из тех больших разбойничьих гнезд, называемых великими державами, которые посредством всякого рода обманов, лжи, насилия и всякого рода преступлений против самых первых требований нравственности держат в страхе перед собой, ограбляя их, миллионы и миллионы людей, одно из таких гнезд, все больше и больше забирая власть над совершенно чуждыми ему сотнями тысяч людей славянского племени, решило открыто закрепить эту свою власть и, когда сочло это для себя удобным, объявило, что оно отныне считает народы эти вполне своими подданными. Разбойничье гнездо это, называемое Австрийской империей, рассчитывало на то, что другие такие же разбойничьи гнезда, озабоченные в данную минуту своими делами, пропустят этот захват без требований признания за каждым из них права участия в этом ограблении. Но вышло то, что руководители других подобных же учреждений пожелали участвовать в этом грабеже, и вот уже несколько недель толкуют на своем, как у воров, воровском жаргоне о всякого рода аннексиях, компенсациях, конгрессах, конференциях, декларациях, делегациях и т. п. и не могут пока прийти ни к какому решению.
II
Премудрость Божия так устроила мир, что люди не могут быть порабощены, и и деспотизм невозможен, если люди понимают премудрость Божию. Но владыки мира противопоставили премудрости Божией премудрость князя мира сего – дьявола, и дьявол научил их адской хитрости для того, чтобы утвердить их деспотизм. Он сказал им: "Вот что надо делать. Возьмите в каждой семье молодых людей самых сильных, дайте им оружие и научите их действовать им, и они будут сражаться против своих отцов и братьев, потому что я внушу им, что в этом их слава. Я сделаю им двух идолов, которые назовутся честью и верностью, и закон которых будет называться беспрекословным послушанием. И они будут обожать этих идолов и слепо подчиняться этому закону, потому что я извращу их ум, и вам нечего будет бояться". И угнетатели народов сделали то, что им сказал дьявол, и дьявол сделал то, что обещал угнетателям народов. И вот люди из народа подняли руку против своих, чтобы избивать своих братьев и заточать своих отцов и даже забывать про тех, которые носили их под сердцем. И когда им говорили: "Во имя всего святого, подумайте о несправедливости и жестокости того, что вам приказывают", они отвечали: "Мы не думаем, мы повинуемся". И когда им говорили: "Разве у вас нет любви к вашим отцам, матерям, братьям?", они отвечали: "Мы не любим, мы повинуемся". И когда им говорили про Бога и Христа, они говорили: "Наши боги – это верность и честь". Не было соблазна, ужаснее этого. Но соблазн этот приходит к концу. Еще немного, и дьявол исчезнет вместе с угнетателями народов.
Ламенэ
И Микромегас сказал: "О, вы, разумные атомы, в которых вечное существо выразило свое искусство и свое могущество, вы, верно, пользуетесь чистыми радостями на вашем земном шаре, потому что, будучи так мало материальны и так развиты духовно, вы должны проводить вашу жизнь в любви и мышлении, так как в этом настоящая жизнь духовных существ". На эту речь все философы покачали головами, и один из них, наиболее откровенный, сказал, что, за исключением малого числа мало уважаемых деятелей, все остальное население состоит из безумцев, злодеев и несчастных. – В нас больше телесности, чем нужно, если зло происходит от телесности, и слишком много духовности, если зло происходит от духовности, – сказал он. Так, например, в настоящую минуту тысячи безумцев в шляпах убивают тысячи других животных в чалмах или убиваемы ими, и так это ведется с незапамятных времен по всей земле. – Из-за чего же ссорятся маленькие животные? – Из-за какого-нибудь маленького кусочка грязи, величиной в вашу пятку, отвечал философ. – И ни одному из людей, которые режут друг друга, нет ни малейшего дела до этого кусочка грязи. Вопрос для них только в том, будет ли этот кусочек принадлежать тому, кого называют султаном, или тому, кого называют кесарем, хотя ни тот, ни другой никогда не видал этого кусочка земли. Из тех же животных, которые режут друг друга, почти никто не видал животного, ради которого они режутся. – Несчастные! – воскликнул сириец. – Можно ли представить себе такое безумное бешенство! Право, мне хочется сделать три шага и раздавить весь муравейник этих смешных убийц. – Не трудитесь делать это, – отвечали ему. – Они сами заботятся об этом. Впрочем, и не их надо наказывать, а тех варваров, которые, сидя в своих дворцах, предписывают убийства людей и велят торжественно благодарить за это бога.
Вольтер
Признание Австрии босняков и герцеговинцев своими подданными, кроме дипломатических осложнений среди держав, вызвало еще и среди славянских народов сильное волнение, дошедшее в сербском и черногорском народе даже до желания воевать, то есть посредством самых преступных для человека поступков: убийства своих и чужих людей, противодействовать неправильному, по их мнению, вредному и опасному для них поступку австрийского правительства. Понятно, что старый, с извращенными понятиями человек, называемый австрийским императором, вместе с десятками таких же, как он, людей, с столь же извращенными понятиями, может, находя в этом свою выгоду и подчиняясь древнему суеверию о том, что одни люди, именно они, называющие себя правительством, имеют право и даже обязаны распоряжаться судьбами миллионов, могут, считая это очень хорошим и полезным, признать несколько сот тысяч людей, не имеющих с ними ничего общего, своими подданными и поддерживать это свое решение угрозами убийства всех тех, кто не признает этого решения. Все это вполне понятно. Но непонятно то, чтобы те сотни тысяч босняков и герцеговинцев и миллионы сербов и черногорцев, возмущенных этим присоединением, не нашли бы никакого иного способа отозваться на это грубое насилие, как только одно из двух: или боснякам и герцеговинцем покориться решению австрийского правительства и признать себя рабами чуждых им людей, или противодействовать этому насильственному против себя поступку тем самым преступным и насильственным поступком, который употребляется против них, то есть насилием и убийством. Можно понять то, что люди, составляющие большие разбойничьи гнезда, так запутаны, развращены, что, делая свои дурные дела для своих мелких, личных, тщеславных и корыстных целей, они могут быть так ослеплены, чтобы считать свою преступную деятельность исполнением своей обязанности, и потому, толкуя о компенсациях, конференциях и т. п., не чувствовать своей преступности и даже для достижения своей цели желать убийства ближних, войны, к которой они всегда готовятся. Но трудно уже понять в наше время, для чего те простые рабочие люди, которые составляют народ и дают своими трудами возможность жизни тем, кто ими распоряжается, будь это босняки, герцеговинцы, сербы, черногорцы, немцы, русские, поляки, индусы, англичане, французы, – трудно понять, для чего эти люди, тяготящиеся своим рабством, стремящиеся повсюду к освобождению, могут или спокойно переносить свое ничем не оправдываемое и необъяснимое рабство, или для освобождения от него прибегать к тому самому средству, которое было причиною и теперь составляет главную причину их порабощения: к насилию, к войне, к убийству.
III
Когда изучаешь не поверхностно, но основательно различные деятельности человеческие, то нельзя не подумать, сколько тратится жизней для продолжения на земле царства зла, и как этому злу содействует больше всего существование государств и вследствие этого учреждение правительств. Удивление и чувство печали увеличиваются еще при мысли о том, что все это не нужно, что все это зло, принимаемое так благодушно огромным большинством людей, происходит только от их глупости, только оттого, что они позволяют относительно малому числу людей, искусных и развращенных, властвовать над собой.
Патрис Ларрок
Если мог быть когда-нибудь нужен патриотизм, что он теперь? Что он для людей больших государств, положим, для меня в России? Патриотизм для всякого члена государства, для меня, русского, это то, чтобы быть не только не в любви с тысячами, миллионами людей, поляков, финнов, евреев, разных кавказцев, а быть предметом ненависти людей, которым я не делал никакого зла и с которыми не имел никаких сношений. Для маленьких же, порабощенных народностей это еще хуже: это в духовном отношении причина оправдываемой ненависти к людям совершенно чужим, и в области материальной причина целого ряда угнетений, лишений, страданий. И это-то отсталое, грубое и нравственно и материально зловреднейшее чувство проповедуется и внушается всеми средствами внушения теми, кому это выгодно, и наивно и глупо принимается как добродетель и благо теми, кому оно явно вредно. Ведь хорошо было говорить об аннексиях, компенсациях, конференциях и угрожать войнами 500, 100, даже 50 лет тому назад. Хорошо было в те времена перекидывать одуренные, обманутые народы, как продажных рабов, от одних хозяев к другим, от турок к русским, от русских к немцам и т. д. Хорошо было в те времена, под влиянием патриотически воинственного гипноза, ввергать сотни, тысячи, десятки, сотни тысяч людей в бессмысленное, озверяющее людей смертоубийство, как это хотят делать теперь одурманенные гипнозом некоторые части сербского народа. Но ведь время не стоит, не стоит и материальное и, главное, духовное развитие людей. Ведь подвиги храбрых Кара-Георгиевичей, которыми так гордятся сербы, имели смысл сотни и сотни лет тому назад. Теперь же такие подвиги не только не нужны, но вредны и даже были бы смешны, если бы не были так ужасно зловредны. И потеряли эти подвиги свое значение не только оттого, что, вместо прежних мечей и лат есть теперь пулеметы, браунинги, всякого рода пароходы, аэропланы, железные дороги, телеграфы, печать, вследствие которых тотчас же известно всему миру то, что делается в каждом конце его; не только оттого потеряли значение патриотизм и воинственная храбрость и получили значение совсем другие свойства людей, что изменились материальные условия жизни, а потеряли они значение, и требуется совсем другое оттого, что изменилось все духовное состояние человечества. В наше время народам, над которыми совершается грубое насилие, как то, которое совершается теперь над славянскими народами, нужен не счет штыков и батарей и не заискивание у жалких, несчастных, заблудших, одуренных своим мнимым величием людей, как разные Габсбурги, Романовы, Эдуарды, султаны с их дипломатами, министрами, генералами и войсками, а нужно совсем другое. Нужно сознание людьми своего человеческого, равного для всех людей достоинства, не допускающего ни распоряжения одних людей жизнями других людей, ни подчинения этих людей другим каким бы то ни было людям. Сознание же это возможно только для тех людей, которые знают свое назначение в жизни и следуют тому руководству поведения, которое вытекает из этого познания. Знают же свое назначение в жизни и следуют вытекающему из него руководству поведения только те люди, у которых есть религия.
IV
Я живу, живу нынче еще; завтра очень может быть, что меня не будет, что я навсегда уйду туда, откуда пришел. Пока я живу, я знаю, что, если я в любви с людьми, мне хорошо, спокойно, радостно, и потому, пока я живу, я хочу любить и быть любимым. И вдруг приходят люди и говорят: пойдем с нами обирать, казнить, убивать, воевать, тебе от этого будет лучше, если не тебе, то государству. Что такое? Какое государство? Что вы говорите? – ответит всякий не ошалевший, разумный человек. – Оставьте меня в покое. Не говорите таких глупостей и гадостей. Для непробудившегося человека государственная власть – это некоторые священные учреждения, составляющие органы живого тела, необходимое условие жизни людей. Для пробудившегося же к религиозному пониманию жизни человека то, что называется государственной властью, это только люди, приписывающие себе какое-то фантастическое значение, не имеющие никакого разумного оправдания и посредством насилия приводящие свои желания в исполнение. Для пробудившегося человека эти заблудшие и большей частью подкупленные люди, насилующие других людей, точно такие же люди, как и те разбойники, которые схватывают людей на дорогах и насилуют их. Древность этого насилия, размеры насилия, организация его – не может изменить сущности дела. Для пробудившегося человека нет того, что называется государством; и потому нет оправдания всем совершенным во имя государства насилиям, – невозможно участие в них. Насилие государственное уничтожится не внешними средствами, а только сознанием пробудившихся к истине людей. Несколько лет тому назад сидел в австрийской тюрьме, в числе сотен отказывающихся от военной службы людей из секты назарен, молодой человек той же секты. Мать молодого человека пришла проведать сына. Когда часовой, сжалившийся над ней, допустил ее к окну, из которого она могла видеть сына, мыть эта вместо того, чтобы плакаться сыну на свою беспомощность и упрекать его за то, что он бросил ее, закричала сыну: "Не бери ружья, сынок мой золотой. Помни Бога". И сын послушался и матери, и своего внутреннего голоса и остался досиживать свои 15 лет тюрьмы, к которым приговорило его австрийское правительство. Да не готовиться вам, сербам, надо к войне, то есть к убийству жалких, заблудших людей, приведенных целым рядом грехов и соблазнов к тому одуренному состоянию, в котором они убивают и готовы убивать кого попало, и не выпрашивать вам надо посредством вами же поставленных бог знает зачем властителей, милости у людей, которые сами не знают, как им выпутаться из того обмана и зла, в котором они завязли, – ничего этого не нужно вам. Для освобождения вас, и не только вас, не только славян, но для освобождения всех порабощающих самих себя народов: и китайцев, и японцев, и индусов, и персов, и турок, и русских, и немцев, и французов, и итальянцев, и всех людей мира от тех грехов, соблазнов и суеверий, в которых они коснеют, нужны не штыки и батареи, и не дипломатические переговоры и конференции, и конвенции, и т. п., а нужно одно то, в чем поддерживала эта мать своего любимого сына. Нужны не патриотизм, не гордость, не злоба, не воинственная храбрость, а нужно только то, что делал этот назарен, что делали и делают теперь в России духоборы, молокане, иеговисты, свободные христиане, что делали и делают в Персии бабисты, такие же люди в Турции, Индии, что делают среди христианского, буддийского, магометанского мира тысячи и тысячи людей, сознающих в себе свое духовное начало и потому не признающих никакой власти выше этого духовного начала.
V
Нет ничего более недостойного разумного существа, как то, чтобы плакаться на то, что то, что наши отцы считали истинным, оказалось ложью. Не лучше ли искать новых основ единения, которые заменят прежние.
Мартино
Говорят, что государство всегда было и что поэтому нельзя жить без государства. Но, во-первых, государство не всегда было, а, во-вторых, если и было и есть теперь, то это не показывает того, что оно всегда должно быть. В наше время люди начинают уже понимать, что время государства прошло и что оно держится привычкой и обманом, но не могут освободиться от него, потому что все так или иначе запутанны в нем. Много злого делают люди ради себялюбия; еще больше зла делают они ради семьи; самые же ужасные злодеяния делаются людьми ради государства. И что удивительней всего, это то, что люди, делающие все эти хитрости, обманы, шпионства, поборы с народа и ужасные смертоубийства, войны, гордятся своими злодеяниями. И вот потому-то и думаю я, что и боснякам, и герцеговинцам, и вам, сербам, и всем славянским народам, при теперешних событиях, прежде всего нужно уже никак не готовиться к войне, то есть к тем самым преступлениям, которыми живут называемые большими державами разбойничьи гнезда, и не выпрашивать помощи у правителей таких держав, а нужно перестать разжигать в себе отсталый от веры и грубый сербский и всеславянский патриотизм, то есть тот самый обман и отступление от сознание своего единства со всем человечеством, который и привел другие родственные вам народы в рабство и неизбежно приведет вас к тому же: к порабощению вас чуждыми вам людьми; а нужно сделать то, что уже давно пора сделать всем народам и что хорошо знают живущие среди вас назарены, но значение чего вы, к сожалению, до сих пор так же мало понимали и понимаете, как и другие народы. Да, выход не одним сербам из теперешнего, кажущегося запутанным положения, не одним славянским народам, но народам всего мира из всех, и политических, дипломатических и социальных, экономических затруднений и бедствий, выход для всех народов мира в одном: в том, чтобы признать то высшее религиозное сознание, до которого дожило человечество нашего времени, и следовать ему, то есть прийти к тому главному условию доброй жизни – единой вере людей, без которого только временно живут люди, как живут теперь эти последние десятки лет люди вообще и в особенности люди христианского мира. Не только бедствия, испытываемые теперь славянскими народами, но все бедствия всех народов только в том, что люди вообще и в особенности люди христианского мира живут по тому грубому пониманию жизни, которое давно уже пережито лучшими людьми человечества, а не по тому пониманию смысла жизни и вытекающему из него руководству поведения, которое открыто христианским учением 1900 лет тому назад, и которое понемногу все белее и более входило в сознание человечества, и которое теперь одно свойственно людям нашего времени.
VI
Все люди желают блага. И потому с самых старинных времен всегда и везде святые мудрые люди думали и поучали людей о том, как надо жить, чтобы иметь наибольшее благо. И все эти мудрые и святые люди в разных местах и в разное время учили людей одному и тому же учению. Учение это все в том, что все люди живут одним и тем же духом, но все разделены в этой жизни своими телами. Если люди понимают это, то стремятся к соединению друг с другом любовью. Стремление это дает им благо. Если же люди не понимают этого и думают, что живут своими отдельными телами, то враждуют друг с другом и бывают несчастливы. И потому учение все в том, чтобы делать то, что соединяет людей, любить и не делать того, что разъединяет их, не жить каждому отдельно для своего тела. Для того, чтобы человеку знать, что ему делать, ему надо следовать той воле Бога, которая вложена в него. Воля Бога хочет блага всем существам, всему, что есть на свете. Бог есть любовь, как сказано в Евангелии, и потому воля в человеке, когда она сходится с волей Бога, есть тоже любовь, и человек желает блага не одному себе, но всему, что есть в мире. И потому делать человеку в жизни нужно только то, что согласно с волей Бога. А согласна с волей Бога в человеке только любовь. Постараюсь сказать вкратце, почему, по моему мнению, находятся христианские народы в этом несвойственно людям положении, и почему тяжесть этого положения дошла в наше время до высшей степени, и почему выход из этого положения может и должен, как я думаю, совершиться в очень близкое нам время. С незапамятных времен народы мира признавали высшее начало, долженствующее руководить их жизнью, и в невидимых, воображаемых существах, и в святых учителях жизни, и в видимых царях победителях, героях, которых они обоготворяли и велениям которых слепо повиновались. Святые, обоготворенные мудрецы и также обоготворенные герои соединялись в одну сверхъестественную силу и власть, и народы слепо верили во все то нравственное учение, которое проповедовалось этой властью, и так же слепо следовали всем требованиям этой власти в делах жизни. Веры эти в своих проявлениях были разнообразны, но отношение людей к этим верам было во всех одно и то же. Отношение к вере было в том, что большинство людей, не признавая в себе никакого самостоятельного, руководящего духовного начала, слепо подчинялось руководству меньшинства избранных людей как в понимании смысла жизни, так и в руководстве поступков. Меньшинство же, приписывающее себе сверхъестественные свойства, считало себя вправе руководить и духовной и телесной жизнью меньшинства. Так жили с древнейших времен народы мира. Но чем дольше жили люди, тем все меньше и меньше удовлетворяло духовным требованиям людей такое отношение к вере, и все чаще и чаще появлялись среди людей учения о новом, истинном понимании жизни, при котором прежнее отношение к вере становилось все менее и менее возможным. Новое понимание жизни это было в том, что каждый человек носит в себе единое во всех людях духовное начало, проявляющееся любовью и влекущее всех людей к единению, и что поэтому основное руководство жизнью человека может быть только внутренее, а никакое не внешнее, вытекающее из воли других людей. Несмотря на все более и более утверждавшееся, основанное на подчинении одних людей другим устройство жизни, все чаще и чаще появлялись такие учения – и у индусов, и у китайцев, и у евреев, и у римлян, и у греков, открывавшие людям то, что в каждом человеке проявляется единое для всех духовное начало и что поэтому основа жизни, долженствующая соединять людей, должна быть не произвол и насилие одних людей над другими, а это сознание единства духовного начала всех людей, проявляющееся любовью.
VII
Людей, не понимающих сущности учения Христа, особенно поражает заповедь о непротивлении злу насилием, и им кажется, что при исполнении людьми этой заповеди восторжествуют злые, добрые же будут погибать бес пользы, и человечество лишится возможности жизни. – Нельзя не противиться злу, потому что иначе жизнь людей не будет обеспечена и злые погубят добрых, – говорят люди языческого жизнепонимания. И они совершенно правы, если люди знают один закон силы и верят только этому закону. Непротивление злу есть нелепость при языческом жизнепонимании, но при христианском жизнепонимании, когда люди верят в закон любви, противление злу есть нелепость, не имеющая никакого оправдания.
Следовать учению непротивления трудно, но легко ли следование учению борьбы и возмездия? Для ответа на этот вопрос раскройте историю любого народа и прочтите описание одного из тех ста тысяч сражений, которые вели люди в угоду закону борьбы. На этих войнах убито несколько миллиардов людей, так что в каждом из тех сражений загублено больше жизней, перенесено больше страданий, чем бы их накопилось веками по причине непротивления злу.
Адин Балу
Говорят, что нельзя не воздавать злом за зло, потому что, если не делать этого, то злые завладеют добрыми. Я думаю, что совсем напротив: только тогда злые завладеют добрыми, когда люди будут думать, что позволено воздавать злом за зло, как это и есть теперь во всех христианских народах. Злые теперь завладели добрыми именно потому, что всем внушено, что полезно делать зло людям. Учение о том, что каждый человек носит в себе единое духовное начало, стремящееся к единению посредством любви, учение это было выражаемо много раз и среди разных народов: и Конфуцием, и Лаотцы, и еврейскими пророками, и греком Сократом, и Буддой, и Рама-Кришной, и римлянами Эпиктетом и Марком Аврелием, и в особенности ясно обосновано было Иисусом Христом. Иисусом Христом учение это было высказано уже не как нечто желательное и только возможное для некоторых людей, как оно высказывалось до Иисуса, а как учение, долженствующее стать в основу жизни, обязательное, так как оно дает истинное благо не для некоторых, а для всех людей. Учение Христа, признав всех людей сынами божиими, то есть во всех людях одинаковое божественное начало, ясно и неопровержимо признало одинаковое достоинство и потому равенство всех людей, не допускающее ни властвования человека над человеком, ни подчинения человека человеку. Но мало того, это учение, поставив в основу жизни людей учение любви, этим самым упраздняло все законы властителей, приводившиеся в исполнение насилием, учение это отличалось от других учений, выражавших ту же истину, еще и тем, что оно с особенной ясностью и точностью указало на несовместимость учения любви с каким бы то ни было применением насилия, возмездием злом за зло или самозащитой посредством зла. Так что учение Христа, хотя и не внесло ничего нового в самое учение о любви, проповеданное всеми мудрецами древности, было важно тем, что, указав на несовместимость с учением любви всякого насилия, более ясно, чем все другие учения, определило значение любви в ее практическом применении.
VIII
Христианство, как оно проповедано было Христом, не могло быть принято большинством языческих народов, потому что оно разрушало языческую жизнь порабощения большого числа малым. Тогда церковные учителя так переделали христианство, соединив его с грубым еврейским учением, что оно подладилось под язычество и стало главной поддержкой старого строя жизни. Люди, самые лучшие, просвещенные люди, сначала поддались этому обману, но потом понемногу стали понимать, что они обмануты, и озлобились на христианство, переодетое в церковные одежды, и возненавидели его так, что, когда истинное христианство стало понемногу снимать с себя чуждые ему одежды, обманутые им люди, помня все то зло, которое оно причинило им, продолжали отвергать христианство, не признавая его в его истинном значении, а понимая под ним церковное христианство. Учение Христа было учение любви, не допускающей никакого насилия и ни в каком случае. Таково оно было всегда, и так оно было понято при его появлении. Самая простая, доступная всем истина, выраженная христианским учением, была в том, что людям выгоднее жить, подчиняясь закону любви, чем подчиняясь закону насилия. Истина эта была так неопровержима для разума и так свойственна душе человека, что люди, узнавшие эту истину, не могли не признать ее. Когда же учение было принято, но жизнь продолжала идти по-прежнему, противному открытой истине, закону насилия, и не могла сразу измениться соответственно истине, заключавшейся в учении, то люди, те, которым прежний, старый строй жизни казался более выгодным, чем следование учению, – те самые люди, которые имели власть над большинством, властители и духовенство, стали изменять учение, приурочивая его к грубому, древнееврейскому так, чтобы оно не противоречило существующему устройству. И жизнь людей, номинально принявших христианство, несмотря на отрицание христианством всего того, на чем основывалось все прежнее устройство: и государственных, и международных, и экономических условий жизни, продолжала идти по-прежнему. Сначала догматы, таинства, обряды, придуманные церковью для скрытия сущности учения, удовлетворяли религиозным требованиям людей христианского мира, но чем больше усложнялась жизнь, основанная на насилии, христианских народов и рядом с этим усложнением, чем все больше и больше распространялось просвещение, тем все меньше и меньше могли церковные теории удовлетворять религиозным требованиям людей, и дело дошло наконец до того, что людям, признававшим себя христианами, пришлось избирать одно из двух: признание истины, определяющей смысл человеческой жизни, и вытекающее из него руководство, в одном из разных, несовместимых с совестью и здравым смыслом, спорящих между собой, церковных, называющих себя христианскими учений, или признать основой жизни и руководства поведения существующее устройство жизни, а христианскую религию и вообще всякую религию признать ненужным и только затруднительным громоздким усложнением. И христианские народы, большинство их, – одни явно, другие неявно – избрали второе. И вот это отсутствие всякой религии среди людей христианского мира и привело их к тому – несомненно временному – дикому состоянию, в котором они теперь находятся.
