Текст книги "И свет во тьме светит"

Автор книги: Лев Толстой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Явление третье

Те же и няня.

Няня. Пожалуйте, Николенька зовет, проснулся.

Марья Ивановна. Сейчас. Я встревожена, и у него животик разболелся. Иду, иду.

Из другой двери входит Николай Иванович с бумагой в руках.

Явление четвертое

Марья Ивановна, княгиня и Николай Иванович.

Николай Иванович. Нет, это невозможно.

Марья Ивановна. Что такое!

Николай Иванович. А то, что за нашу какую-то елку Петра сажают в тюрьму.

Марья Ивановна. Как?

Николай Иванович. А так. Он срезал, подали к мировому, тот приговорил на три месяца в острог. Его жена пришла.

Марья Ивановна. Ну, что ж, разве нельзя?

Николай Иванович. Теперь нельзя. Одно можно: не иметь леса. И я не буду иметь его. Но что же делать? Пойду к нему посмотреть, нельзя ли помочь тому, что мы же сделали. (Идет на террасу и встречается с Борисом и Любой.)

Явление пятое

Те же, Борис и Люба.

Люба. Здравствуй, папа! (Целует.) Ты куда?

Николай Иванович. С деревни и опять на деревню. Там теперь тащат в тюрьму голодного человека за то, что он...

Люба. Верно, Петр.

Николай Иванович. Да, Петр.(Уходит.)

Явление шестое

Те же, без Николая Ивановича.

Люба(садится за самовар). Вам кофе или чаю?

Борис. Все равно.

Люба. Все то же. Я не вижу этому конца.

Борис. Я не понимаю его. Я знаю, что народ беден, темен, что надо помочь ему, но не тем же, чтобы поощрять воров.

Люба. Чем же?

Борис. Всей нашей деятельностью. Все свои знания положить на служение ему, но жизнь свою нельзя отдавать.

Люба. А папа говорит, что именно это-то и нужно.

Борис. Не понимаю. Можно служить народу, не губя свою жизнь. Я так хочу устроить свою жизнь. Если ты только...

Люба. Я хочу того, что ты хочешь, и ничего не боюсь.

Борис. А эти сережки, это платье?

Люба. Сережки продать, а платье не такое, но все-таки можно быть не уродом.

Борис. Мне хочется еще поговорить с ним. Как ты думаешь, я не стесню его, если приду к нему на деревню?

Люба. Нисколько. Я вижу, что он полюбил тебя и все больше к тебе обращался вчера.

Борис(допивает кофе). Так я пойду.

Люба. Ну, иди, а я пойду будить Лизаньку и Тоню.

Оба расходятся.

Занавес

Сцена вторая

Сцена переменяется. Улица. У избы лежит Иван Зябрев, накрыт тулупом.

Явление первое

Иван Зябрев один.

Иван. Малашка!

Из-за избы выходит крошечная девочка с малым на руках. Малый кричит.

Явление второе

Иван Зябрев и Малашка с малым.

Иван. Воды. Испить.

Малашка уходит в избу, слышно там крик ребенка, выносит ковш воды.

Что ты малого все бьешь, что он орет. Вот я матери скажу.

Малашка. Говори матери. С голоду ореть.

Иван(пьет). А молока бы попросила у Демкиных.

Малашка. Ходила, нету. Да и дома никого нету.

Иван. Ах, хоть бы смерть пришла. Звонили к обеду, что ль?

Малашка. Голомя. Звонили. Вон барин идеть.

Входит Николай Иванович.

Явление третье

Те же и Николай Иванович.

Николай Иванович. Ты что же сюда вышел?

Иван. Да муха там, да и жарко.

Николай Иванович. Что ж, согрелся?

Иван. Огнем жжет теперь всего.

Николай Иванович. А Петр где, дома?

Иван. Где дома, в такую пору. В поле за снопами поехал.

Николай Иванович. Что же мне сказывали, что его в острог?

Иван. Как же, сотский в поле за ним пошел.

Приходит брюхатая баба с снопом овса и граблями. И тотчас же бьет по затылку Малашку.

Явление четвертое

Те же и баба.

Баба. Ты чего малого бросила? Вишь, орет. Только на улицу бегать.

Малашка(ревет). Я только вышла. Батя пить просил.

Баба. Я те дам! (Видит барина.) Здравствуйте, батюшка Николай Иванович. Грех с ними. Измучалась, одна во все дела. Последнего работника в острог ведут. А тут этот лодырь валяется.

Николай Иванович. Что ты говоришь, ведь он болен.

Баба. Болен он, а я не больна? Как работать, так болен. А гулять не болен да мне косы рвать. Издыхай он, как пес. Мне что!

Николай Иванович. Как тебе не грех!

Баба. Знаю, что грех, да сердца своего не уйму. Ведь я тяжела, а работаю за двоих. Люди убрались, а у нас два осьминника не кошены. Надо бы довязать, а нельзя, домой надо, этих ребят поглядеть.

Николай Иванович. Овес скосят, я найму и связать тоже.

Баба. Да это что, связать я сама, только бы скорее смахнуть. А что, Николай Иванович, помрет он, должно. Уж больно плох.

Николай Иванович. Не знаю я. Ох, точно что плох. Я думаю свезти его в больницу.

Баба. О господи! (Начинает выть.) Не увози ты его, пускай здесь помрет. (К мужу.) Чего ты?

Иван. Хочу в больницу. Здесь хуже собаки.

Баба. Уж я и не знаю. Ума решилась. Малашка, обедать собери.

Николай Иванович. А что у вас обедать?

Баба. Да что, картошки да хлеб. Да и еды нет. (Идет в избу. Слышен визг свиньи, крик детей.)

Явление пятое

Те же, без бабы.

Иван(стонет). Ох, господи, хоть бы смерть.

Входит Борис.

Явление шестое

Те же и Борис.

Борис. Не могу ли я вам быть полезен?

Николай Иванович. Полезным тут ничем нельзя быть другим. Зло слишком застарело. Полезным можно быть только себе, чтобы видеть то, на чем мы строим свое счастье. Вот семья: пять детей, жена брюхатая и больной муж, и есть нечего, кроме картофеля, и сейчас решается вопрос, быть ли сытым будущий год, или нет. И помочь нельзя. Чем помочь? Я найму ей работника. А кто работник? Такой же бросающий свое хозяйство от пьянства, нужды.

Борис. Так, простите меня, что ж вы делаете тут?

Николай Иванович. Узнаю свое положение, узнаю, кто нам чистит сад, строит дома, делает нашу одежду, кормит, одевает нас. Приходят мужики с косами и бабы с граблями, кланяются.

Явление седьмое

Те же и мужики и бабы.

Николай Иванович(останавливает одного). Ермил, что, не наймешься ли скосить вот им?

Ермил(покачивая головой). И рад бы душой, да никак нельзя: своя не вожена, вот бежим повозиться. А что же, помирает Иван-то?

Другой мужик. Вот дядя Севастьян не возьмется ли. Дядя Севастьян, вот нанимают косить.

Севастьян. Наймись сам. Нынче день год кормит.

Проходят.

Явление восьмое

Те же, без мужиков и баб.

Николай Иванович. Все это – полуголодные, на одном хлебе с водой, больные, часто старые. Вон тот старик, у него грыжа, от которой он страдает, а он с четырех часов утра до десяти вечера работает и еле жив. А мы? Ну разве можно, поняв это, жить спокойно, считая себя христианином? Ну, не христианином, а просто не зверем.

Борис. Но что же делать?

Николай Иванович. Не участвовать в этом зле, не владеть землей, не есть их трудов. А как это устроить, я не знаю. Тут дело в том... по крайней мере так со мной было. Я жил и не понимал, как я живу, не понимал того, что я сын бога, и все мы сыны бога и братья. Но когда я понял это, понял, что все имеют равные права на жизнь, вся жизнь моя перевернулась. Впрочем, теперь я не могу вам объяснить этого. Одно скажу: что прежде я был слеп, как слепы мои дома, а теперь глаза открылись. И я не могу не видеть. А видя, не могу продолжать так жить. Впрочем, после. Теперь надо сделать, что можно.

Идут сотский, Петр и его жена и мальчик.

Явление девятое

Те же, сотский, Петр, его жена и мальчик.

Петр(падает в ноги Николаю Ивановичу). Прости Христа ради, погибать мне теперь. Бабе где управить. Хоть бы на поруки, что ль.

Николай Иванович. Я поеду, напишу. (К сотскому.) А нельзя теперь оставить?

Сотский. Нам приказано доставить в стан.

Николай Иванович. Ты ступай, я найму, сделаю, что можно. Это уж прямо я. Как же жить так? (Уходит.)

Занавес

Сцена третья

Сцена переменяется. Там же в деревне.

Явление первое

Тоня играла Шумана сонату и сидит за роялем. У рояля стоит Степа. Сидят Люба, Борис, Лизанька, Митрофан Ермилович, священник. После игры все, кроме Бориса, остаются в волнении.

Люба. Andante что за прелесть!

Степа. Нет, скерцо. Да все прелестно.

Лизанька. Очень хорошо.

Степа. Но я никак не думал, что вы такой артист. Это настоящая, мастерская игра. Видно, что трудностей уже не существует, а вы только думаете о выражении и выражаете так удивительно тонко.

Люба. И благородно.

Тоня. А я так чувствую, что не то, что хочется... Недостает еще многого.

Лизанька. Чего ж лучше? Удивительно!

Люба. Шуман хорош, но все-таки Chopin больше хватает за сердце.

Степа. Лиризма больше.

Тоня. Нельзя сравнивать.

Люба. Помнишь prélude его?

Тоня. Этот так называемый жорж-зандовский. (Играет начало.)

Люба. Нет, не этот. Этот прекрасен, но заигран. Но доиграй этот, пожалуйста.

Тоня играет, если может, а то обрывает.

Нет в ré mineur.

Тоня. Ах, этот, это чудная вещь. Это что-то стихийное, до сотворения мира.

Степа(смеется). Да, да. Ну, сыграйте, пожалуйста. Впрочем, нет, вы устали. И так мы провели чудное утро благодаря вас.

Тоня(встает и смотрит в окно). Опять мужики.

Люба. Вот этим-то драгоценна музыка. Я понимаю Саула. Меня не мучает бес, но я понимаю его. Никакое искусство не может так заставить забыть все, как музыка. (Подходит к окну.) Кого вам?

Мужики. Послали к Николаю Ивановичу.

Люба. Его нет, подождите.

Тоня. И выходишь замуж за человека, который ничего не понимает в музыке.

Люба. Да не может быть.

Борис(рассеянно). Музыка... Нет, я люблю музыку или, скорее, не не люблю. Но предпочитаю что-нибудь попроще – песни люблю.

Тоня. Нет, ну эта соната разве не прелестна?

Борис. Главное, это неважно, и мне немножко обидно за жизнь другую, что приписывают важность этому.

На столе конфеты. Все едят.

Лизанька. Вот как хорошо, что жених, и конфеты есть.

Борис. Ну, я в этом не виноват. Это мама.

Тоня. И прекрасно делает.

Люба. Музыка тем дорога, что она овладевает, схватывает и уносит из действительности. Вот все как мрачно было, а вдруг ты заиграла – и просветлело. Право, просветлело.

Лизанька. А вальсы Chopin избиты, но все-таки...

Тоня. Этот... (Играет.)

Входит Николай Иванович, здоровается с Тоней, с Степой, Лизанькой, Любой, Митрофаном Ермиловичем и священником,

Явление второе

Те же и Николай Иванович.

Николай Иванович. Где мама?

Люба. Кажется, в детской.

Степа зовет лакея.

Папа, как Тоня играет чудно. А ты где был?

Николай Иванович. На деревне.

Входит лакей.

Явление третье

Те же и лакей.

Степа. Принеси самовар другой.

Николай Иванович(здоровается и с лакеем, подает ему руку). Здравствуй!

Лакей робеет и уходит. Николай Иванович уходит.

Явление четвертое

Те же, без лакея и Николая Ивановича.

Степа. Несчастный Афанасий! Смущен ужасно. Не понимаю. Точно мы в чем-то виноваты.

Явление пятое

Те же и Николай Иванович.

Николай Иванович(возвращается в комнату). Я прошел было к себе, не высказав вам своего чувства. И это нехорошо, я думаю. (К Тоне.) Если вас, гостью, оскорбит, что я скажу, простите, но я не могу не сказать. Ты говоришь, Люба, что княжна хорошо играет. Вы все здесь, семь, восемь здоровых, молодых мужчин и женщин, спали до десяти часов, пили, ели, едите еще и играете и рассуждаете про музыку, а там, откуда я сейчас пришел с Борисом Александровичем, встали с трех часов утра, – другие и не спали в ночном, и старые, больные, слабые, дети. женщины с грудными и беременные из последних сил работают, чтобы плоды их трудов проживали мы здесь. И мало этого. Сейчас одного из них, последнего, единственного работника в семье, сейчас тащат в тюрьму за то, что он в так называемом моем лесу срубил весной одну из ста тысяч елок, которые растут там. А мы здесь обмытые, одетые, бросив по спальням наши нечистоты на заботу рабов, едим, пьем, рассуждаем про Шумана и Chopin, который больше нас трогает, разгоняет нашу скуку. Я думал это, проходя мимо вас, и потому сказал вам. Ну, подумайте, разве можно так жить? (Стоит волнуясь.)

Лизанька. Правда, правда.

Люба. Если так думать, нельзя жить.

Степа. Отчего? Я не вижу, почему нельзя говорить про Шумана, если народ беден. Одно не исключает другого. Если люди...

Николай Иванович(зло). Если у кого нет сердца, кто деревянный...

Степа. Ну, я замолчу.

Тоня. Вопрос ужасный, вопрос нашего времени, и его не надо бояться, надо прямо в глаза смотреть действительности, чтобы разрешить вопрос.

Николай Иванович. Ждать разрешения вопроса общими мерами некогда. Каждый из нас нынче? завтра умрет. Как прожить мне, не страдая от внутреннего разлада?

Борис. Разумеется, одно средство: не принимать участия.

Николай Иванович. Ну, простите, коли я вас обидел. Я не мог не сказать, что чувствую. (Уходит.)

Явление шестое

Те же, без Николая Ивановича.

Степа. Как же не принимать участия? Вся жизнь наша связана.

Борис. От этого он и говорит, что надо прежде всего не иметь собственности, изменить всю свою жизнь, жить не так, чтобы мне надо было служить, а жить, служа другим.

Тоня. Ну, я вижу, ты совсем перешел на сторону Николая Ивановича.

Борис. Да, я в первый раз понял, и потом то, что я видел на деревне... Надо только снять те какие-то очки, сквозь которые мы смотрим на жизнь народа, и понять связь их страданий с нашими радостями, и кончено.

Митрофан Ермилович. Да, но только средство для этого не в том, чтобы губить свою жизнь.

Степа. Удивительно, как мы с Митрофаном Ермиловичем стоим на двух разных полюсах и вместе с тем сходимся: это мои слова – не губить жизнь.

Борис. Понятно. Оба вы хотите жить приятно и для этого желаете иметь устройство жизни, которое бы обеспечивало вам эту приятность. Вы (к Степе) хотите удержать теперешнее устройство, а Митрофан Ермилович хочет нового.

Люба с Тоней шепчутся. Тоня идет к роялю и играет ноктюрн Chopin. Все замолкают.

Степа. Вот и прекрасно. Это все разрешает.

Борис. Все затемняет и откладывает.

Во время игры тихо входят Марья Ивановна и княгиня и садятся, слушая. Перед концом ноктюрна слышны бубенчики.

Явление седьмое

Те же, Марья Ивановна и княгиня.

Люба. Это тетя. (Идет ей навстречу, и Марья Ивановна.)

Продолжается музыка. Входят Александра Ивановна и отец Герасим, священник в наперсном кресте и нотариус. Все встают.

Явление восьмое

Те же, Александра Ивановна, отец Герасим и нотариус.

Герасим. Прошу продолжать. Приятно.

Княгиня подходит под благословение, также и священник.

Александра Ивановна. Я как себе сказала, что сделаю, так все и сделала. Отца Герасима застала и вот уговорила заехать. Он едет в Курск, и свое дело сделала. И нотариус вот. У него бумага готова. Только подписать.

Марья Ивановна. Не угодно ли позавтракать?

Нотариус кладет на стол бумаги и уходит.

Явление девятое

Те же, без нотариуса.

Марья Ивановна. Я очень благодарна отцу Герасиму.

Герасим. Что делать, хоть и не путь мне, но по-христиански счел долгом посетить.

Александра Ивановна шепчет молодежи. Молодежь сговаривается, и уходят на террасу все, кроме Бориса. Священник тоже хочет уходить.

Явление десятое

Марья Ивановна, Александра Ивановна, княгиня, отец Герасим, священник и Борис.

Герасим. Что же, побудьте, вы, как пастырь и отец духовный, можете пользу и получить и принесть. Оставайтесь, если Марья Ивановна не имеет чего против.

Марья Ивановна. Нет, я отца Василья люблю, как своего семейного. Я и с ним советовалась, но он слишком мало имеет, по годам своим, авторитета.

Герасим. Всеконечно, всеконечно.

Александра Ивановна(подходит). Так вот видите, отец Герасим, вы одни можете помочь и вразумить. Человек он умный, ученый, но, вы знаете, ученость только может повредить. У него сделалось какое-то затмение. Он утверждает, что по христианскому закону человек не должен ничего иметь. Но разве это можно?

Герасим. Прелесть, гордость ума, самоволие. Отцы церкви вопрос разъяснили достаточно. Но как же это все сделалось?

Марья Ивановна. А если все вам рассказывать, то, когда мы женились, он был совершенно равнодушен к религии, и так мы жили, и прекрасно жили, лучшие годы, первые двадцать лет. Потом он стал думать. Может быть, имела влияние на него сестра или чтение, только он стал думать, читать Евангелие и тогда вдруг стал крайне религиозен, стал ходить в церковь, ездить по монахам. И потом вдруг бросил это все и изменил во всем свою жизнь, начал сам работать, не допускает себе служить прислуге и, главное, теперь раздает именье. Он вчера отдал лес с землей. Я боюсь, у меня шесть человек детей, поговорите с ним. Я пойду спрошу его, хочет ли он вас видеть. (Уходит.)

Явление одиннадцатое

Те же, без Марьи Ивановны.

Герасим. Ноне многие стали отступать. Что ж, имущество-то его или супруги?

Княгиня. Его. В том-то и беда.

Герасим. А чин его какой?

Княгиня. Чин небольшой. Кажется, ротмистр. Он военный был.

Герасим. Многие так уклоняются. В Одессе так дама была в увлечении спиритизма и много начала вредного делать. То все-таки бог помог возвратить ее к церкви.

Княгиня. Главное, вы поймите: сын мой теперь женится на дочери. Я согласилась, но девушка привыкла к роскоши и потому должна иметь свое обеспечение, а не лечь всей тяжестью на моего сына. Он, положим, работник и замечательный молодой человек.

Выходят Марья Ивановна и Николай Иванович.

Явление двенадцатое

Те же, Марья Ивановна и Николай Иванович.

Николай Иванович. Здравствуйте, княгиня. Здравствуйте... Извините, как ваше имя-отчество?

Герасим. Благословения не желаете?

Николай Иванович. Нет, не желаю.

Герасим. Герасим Федоров. Очень приятно.

Лакей приносит завтрак и вино.

Приятная погода. И для уборки хлебов благоприятная.

Николай Иванович. Я предполагаю, что вы приехали по приглашению Александры Ивановны, с тем чтобы отвлечь меня от моих заблуждений и направить на путь истинный. Если это так, то не будем ходить вокруг да около, а прямо приступим к делу. Я не отрицаю, что я не согласен с учением церкви, был согласен, а потом перестал. Но всей душой желаю быть в истине и тотчас же приму ее, если вы покажете мне ее.

Герасим. Как же так вы говорите, что не верите учению церкви. Чему же верить, коли не церкви?

Николай Иванович. Богу и его закону, данному нам в Евангелии.

Герасим. Церковь и поучает этому закону.

Николай Иванович. Если бы она поучала, я бы верил ей; а то она поучает противному.

Герасим. Церковь не может поучать противному, потому что она утверждена от самого господа. Сказано: «Даю вам власть... и врата ада не одолеют ее».

Николай Иванович. Это совсем не к этому сказано. Да если бы и признать, что Христос установил церковь, то почему я знаю, что церковь эта ваша?

Герасим. А потому что сказано: «Где двое и трое собрались во имя...»

Николай Иванович. Да и это не к тому сказано и ничего не доказывает.

Герасим. Как же отрицать церковь? Она одна имеет благодать.

Николай Иванович. Я и не отрицал ее до тех пор, пока не убедился, что она поддерживает все противное христианству.

Герасим. Не может она ошибаться, потому что в ней одной истина. Заблуждаются те, кто отошли от нее, а церковь свята.

Николай Иванович. Ведь я вам уже сказал, что я не признаю этого. А не признаю потому, что, как в Евангелии сказано: по делам их познаете их, по плодам познаете; я узнал, что церковь благословляет клятву, убийство, казни.

Герасим. Церковь признает и освящает власти, постановленные от бога.

Во время разговора входят понемногу Степа, Люба, Лизанька, Тоня, Борис, Александра Ивановна и все рассаживаются и расстанавливаются и слушают.

Николай Иванович. Я знаю, что в Евангелии сказано: не только не убий, но не гневайся, а церковь благословляет войска. В Евангелии сказано: «Не клянись!» – церковь приводит к клятве; в Евангелии сказано...

Герасим. Позвольте, когда Пилат сказал: «Заклинаю тебя богом живым», Христос признал клятву, сказав: «Да, это я».

Николай Иванович. Ну, что вы говорите. Ведь это смешно.

Герасим. Потому-то и не благословляет церковь каждому человеку толковать Евангелие, чтобы он не заблудился, а, как мать, печется о детище и дает им по силам только толкование. Нет, позвольте мне досказать. Церковь не накладывает на своих детей бремена непосильные, а требует исполнения заповедей: люби, не убий, не укради, не прелюбодействуй.

Николай Иванович. Да, не убий меня, не украдь у меня моего краденого. Мы все обокрали народ, украли у него землю, а потом закон установили – закон, чтобы не красть. И церковь все благословляет это.

Герасим. Прелесть, гордость ума говорит в вас. Покорить надо свой гордый ум.

Николай Иванович. Да нет, я вас спрашиваю, как по христианскому закону надо поступить мне, когда я познал свой грех ограбления народа и порабощения его землею? Как поступить: продолжать владеть землей, пользуясь трудами голодных, отдавая их вот на это? (Указывает на лакея, вносящего завтрак и вино.) Или отдать землю тем, у кого ограбили ее мои предки?

Герасим. Должны поступать так, как надлежит сыну церкви. У вас семья, дети, должны соблюдать и воспитать их прилично их сану.

Николай Иванович. Почему?

Герасим. Потому что вас бог поставил в такое положение. И если хотите благотворить, то благотворите, отдавая часть имущества, посещайте бедных.

Николай Иванович. Ну, а как же сказано богатому юноше, что нельзя войти богатому в царство небесное?

Герасим. Сказано, если хочешь быть совершен.

Николай Иванович. Да я и хочу быть совершен. В Евангелии сказано: будьте совершенны, как отец ваш небесный.

Герасим. Тоже надо понимать, что к чему сказано.

Николай Иванович. Я и стараюсь понимать, и все то, что сказано в нагорной проповеди, просто и понятно.

Герасим. Гордость ума.

Николай Иванович. Да какая же гордость, когда сказано, что то, что скрыто от мудрых, открыто младенцам.

Герасим. Открыто смиренным, а не гордым.

Николай Иванович. Да кто же гордый: я ли, который считаю, что я такой же человек, как все, и который поэтому должен жить, как все, своими трудами, в такой же нужде, как и его братья, – или те, которые считают себя особенными людьми, священными, знающими всю истину и не могущими заблуждаться и по-своему толкующими слова Христа?

Герасим(обидевшись). Простите, Николай Иванович, я не считаться с вами приехал, кто прав, и не поучения слушать, а по просьбе Александры Ивановны заехал побеседовать. Вы все лучше моего знаете, и потому я лучше прекращу беседу. Только в последний раз именем бога прошу вас: одумайтесь, вы жестоко заблуждаетесь и губите себя. (Встает.)

Марья Ивановна. Не угодно ли закусить?

Герасим. Благодарю вас. (Уходит с Александрой Ивановной.)