Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 5. Произведения 1856–1859 гг. Семейное счастие"

Автор книги: Лев Толстой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

* № 6 (I ред.).

Былъ успенскій постъ, и я въ то же утро, къ удивленію Маши, объявила, что буду говѣть, и поѣхала въ Церковь. Онъ ни разу не пріѣзжалъ во всю эту недѣлю, и я не тревожилась, даже не жалѣла и спокойно ждала его къ дню моего рожденья. <Никогда ни прежде, ни послѣ, я не говѣла такъ искренно и добросовѣстно.> Я говѣла для своей души <для Бога>, но отчего не признаться – и, надѣюсь, Богъ проститъ меня – я говѣла тоже для него, для того чтобы снять съ себя всѣ старые грѣхи, все то, что я дѣлала дурнаго до него, и явиться ему раскаявшейся, спокойной и чистой и достойной его. Въ сравненіи съ свѣтлымъ состояніемъ моей¹⁵15
   В подлиннике: моимъ


[Закрыть] души какъ черно мнѣ казалось тогда мое дѣтское невинное прошедшее. Часто въ эту недѣлю я думала о немъ, но совсѣмъ не такъ, какъ думала въ ночь, когда узнала про его любовь. Я не желала, не боялась его какъ пре[жде], я была убѣждена, что онъ мой, и думала о немъ, какъ о себѣ, невольно примѣшивая мысль о немъ къ каждой мечтѣ, къ каждой надеждѣ. Подавляющее вліяніе, которое я испытывала въ его присутствіе, изчезало совершенно въ моемъ воображеніи, когда его не было. Я не только чувствовала себя равной ему, но съ высоты того духовнаго настроенія, въ которомъ я находилась эту недѣлю, я даже спокойно судила и жалѣла его. Судила за его непростоту и жалѣла за его притворныя,¹⁶16
   Переделано из: притворную


[Закрыть] какъ мнѣ казалось, спокойствіе и холодность.

* № 7 (1 ред.).

<Вотъ какъ я думала тогда о нашей будущей жизни. —

Мы женимся въ деревнѣ, пріѣдутъ его и мои родные, привезутъ музыку из города; дней 5, 6, недѣлю мы повеселимся, потомъ съ нимъ и съ Машей поѣдемъ къ нему въ его хорошенькой домикъ, который будетъ такой свѣженькой, веселинькой, съ коврами, гардинами и колонками. Онъ введетъ меня въ мой кабинетъ, убранный, какъ игрушечка, и спроситъ:

– Что, не скучно тебѣ будетъ тутъ со мной, моя фіалочка?

И мы одни будемъ въ комнатѣ. Я обхвачу его руками, я встормошу его волосы.

– Ежели бы тебя не было, мнѣ бы было хорошо, а съ тобой мнѣ вездѣ скучно, – скажу я.

И онъ улыбнется своей улыбкой и уйдетъ, чтобы мнѣ не скучно было съ нимъ и чтобы я не путала его волосы, и я побѣгу за нимъ черезъ весь домъ и въ садъ, и въ рощу, и нигдѣ не уйти ему отъ меня. Онъ кончитъ свои дѣла поскорѣе. Я ему помогу ихъ кончить, и къ зимѣ мы поѣдемъ за границу, и дорогой будемъ одни съ нимъ, только двое сидѣть в каретѣ, и въ Римѣ и въ Парижѣ только одни, двое будемъ ходить и ѣздить между толпой, которая будетъ любоваться нами. Такой сильный, мужеств[енный] человѣкъ и стройная, милая и мило одѣтая женщина. И вездѣ будутъ радоваться моей красотѣ и говорить, что счастье съ такой женой, съ хорошенькой женой, за которой многимъ бы хотѣлось поволочиться, ежели бы не видно было, что его однаго она любила и всегда любить будетъ. И ежели будутъ у него заботы, онъ придетъ и раскажетъ ихъ женѣ, и жена обниметъ его, поцѣлуетъ добрые глаза, и заботы пройдутъ, и сядетъ жена за фортепьяно и съиграетъ ему то, что онъ любитъ, и онъ потихоньку подкрадется и въ шею поцѣлуетъ ее. Одна Маша будетъ съ нами вездѣ, и его сестра будетъ моимъ другомъ. И много новыхъ знакомствъ и друзей у меня будетъ. И все, что онъ будетъ любить, буду любить и я. И ничего для меня не будетъ скрыто въ его жизни. Потомъ мнѣ приходило въ голову, что кто-нибудь влюбится въ меня, скажетъ мнѣ, что я хороша или что-нибудь такое, и эта мысль больше всего радовала меня. Я приду, скажу ему:

– Serge! знаешь, чтò мнѣ сказали?

Онъ разведетъ руками и скажетъ:

– Боже мой! какая прелесть!

А я притворюсь, что сержусь, что мой мужъ такъ холодно принимаетъ такое извѣстіе. И ежели онъ заболѣетъ, какъ дни и ночи я буду просиживать у его постели, и онъ будетъ ловить и жать мою руку, поправляющую подушку, и слабыми глазами благодарно смотрѣть на меня, и какъ онъ будетъ грустенъ и озабоченъ, и я все раздѣлю съ нимъ и утѣшу его! и какъ я на ципочкахъ буду подходить къ его двери и смотрѣть, что дѣлаетъ мужъ мой. Да, онъ мужъ мой. Мой мужъ… «Подите спросите у мужа. Я съ мужемъ пріѣду къ тебѣ… Мужъ нe любитъ этаго». Кто лучшій и добрѣйшій и прекраснѣйшiй человѣкъ на свѣтѣ? Это все мужъ мой, мой мужъ. – Одна эта мысль и слово доставляли мнѣ странное, невыразимое удовольствіе. Потомъ я думала, какъ мы опять вернемся въ деревню, опять милый домикъ, тишина, и мы одни другъ съ другомъ, и опять любовь, опять счастье. Опять у него какія-то дѣла, заботы и ангелъ, который облегчаетъ всѣ эти заботы и даетъ счастье. О дѣтяхъ я не думала, и, по правдѣ сказать, мысль эта портила созданный мною мірокъ, и я отгоняла ее.>

* № 8 (I ред.)

Перваго Сентября батюшка пріѣхалъ по обыкновенію въ домъ служить молебенъ съ водосвятіемъ. Погода наконецъ разгулялась и была прекрасная въ первый разъ свѣжая, осѣнняя. Все было мокро, пестро и солнечно блестяще. – Одинъ изъ тѣхъ первыхъ осѣннихъ дней, когда послѣ дождей и холодовъ вдругъ разгуляется, и на холодномъ свѣтѣ солнца въ первый раз видишь уже не лѣто, a замѣчаешь осѣннюю желтизну, оголенность и свинцовую блѣдность неба. – Онъ предоставилъ мнѣ назначить день сватьбы, объ одномъ прося только, чтобы не было никого гостей, не было вуаля невѣсты, флеръ доранжа и шаферовъ и шампанскаго. Машу это сердило; по его выраженью, ей хотѣлось бы натыкать мнѣ цвѣтовъ въ помаженную голову, шептать въ церкви, чтобъ не мяли вѣнцомъ прическу, и съ большимъ вкусомъ плакать, глядя на вуаль и бѣлое платье. Ей было точно досадно; но я понимала его. Мы не назначили день сватьбы, чтобъ никто не пріѣхалъ, и я, которой онъ поручилъ это, обѣщала объявить этотъ день наканунѣ. По правдѣ сказать, я ожидала только хорошей погоды, и поэтому, какъ только барометръ поднялся, и перваго Сентября открылось все небо, я рѣшила, что ежели онъ согласенъ, то мы завтра же будемъ вѣнчаться. Онъ смутился, покраснѣлъ и какъ-то офиціяльно, чтобъ скрыть свою радость, поцѣловалъ мою руку. Когда я ему объявила это, мнѣ смѣшно стало. Мы объявили Батюшкѣ о нашемъ желаньи, и старикъ поздравилъ насъ и въ сотый разъ разсказалъ ему, что онъ вѣнчалъ моего отца, крестилъ меня, и вотъ Богъ привелъ вѣнчать и дочку. Священникъ приготовился ужъ было служить, столъ былъ накрытъ, суповая чаша, стеклянные подсвѣчники съ восковыми свѣчами, кадило, крестъ съ мощами, все было на мѣстѣ. Маша попросила подождать, побѣжала къ себѣ наверхъ. Черезъ нѣсколько минутъ она принесла новый образъ Угодника Сергія въ серебряной ризѣ, которой она заказывала въ Москвѣ, чтобъ благословить меня, и только что получила. И я, и онъ – мы давно знали про этотъ образъ, но желанье ея благословить меня въ день сватьбы образомъ Ангела моего мужа, къ которому я имѣла большую вѣру, должно было быть тайной и сюрпризомъ для меня. И мы будто бы ничего не знали, не знали, какъ она сбила послѣднюю копейку на этотъ образъ, какъ посылала мѣрку, какъ получила ящикъ и совѣщалась съ нянюшкой, мы, стоя въ залѣ и дожидаясь службы, даже не замѣтили, какъ толстая, кругленькая Маша легкими шагами сбѣжала съ лестницы и, не глядя на насъ, прошла залу и поставила образъ на столѣ, такъ чтобы онъ не катился, шепнула батюшкѣ: – и Угоднику Сергѣю – и, строго взглянувъ на насъ, прошла къ своему уголку у двери, гдѣ и стала, слегка пошевеливъ губами и сложивъ руки.

– Благословенъ Богъ нашъ! – провозгласилъ давно знакомый голосъ Священника, и я перекрестилась и взглянула на будущаго мужа. Въ глазахъ его была нѣжность и умиленіе, но на губахъ его какъ будто готова была улыбка, которая не понравилась мне. Какъ будто онъ только за меня и за Машу умилялся и радовался, а не за себя. Я долго, пристально посмотрѣла на него. Онъ понялъ меня, отвернулся и перекрестился. Я изрѣдка взглядывала на него. Онъ стоялъ, нагнувъ голову и <молился, я чувствовала это> въ глазахъ его, которые я такъ знала, было искреннее <глубокое> чувство. Отходя отъ креста и обтирая платкомъ мокрые, окропленные глаза, я подошла къ нему и взяла его за руку.

– Я вами довольна, мой другъ, – сказала я.

Онъ вынулъ платокъ и отеръ имъ мои мокрые волосы.

– Вамъ, все вамъ я обязанъ <въ лучшемъ>. Вы мой ангелъ хранитель.

– Не говорите такъ, – сказала я, съ нимъ вмѣстѣ направляясь къ двери и чувствуя, что у насъ завяжется разговоръ, для котораго намъ нужно быть однимъ. – Это не хорошо, я грѣшница, такая же, какъ и всѣ. Иногда я замѣчала въ васъ то, что меня мучало. Вы какъ бы это только понимаете, а не чувствуете всего этаго. Я давно хотѣла сказать вамъ.

– Ахъ, мой другъ, не говорите про то, что было, какимъ я былъ, теперь берите меня, какимъ я есть, я вашъ, я вами думаю, я вами люблю. <Теперь съ вами молюсь и вѣрю и буду молиться.> Я чувствую, что мнѣ нельзя жить теперь безъ васъ <и безъ молитвы.> Я чувствую, какъ съ каждымъ днемъ таитъ мое сердце, и все прекрасное становится близко ему. Мнѣ опять 16 лѣтъ становится.

– И оставайтесь такъ всегда, увидите, какъ вамъ хорошо будетъ, – сказала я.

– Какъ мнѣ ужъ теперь хорошо, мой ангелъ!

И онъ смотрѣлъ мнѣ въ глаза, и все глубже, глубже проникалъ его счастливый, довольный взглядъ.

* № 9 (II ред.).

Домъ нашъ былъ одинъ изъ старыхъ барскихъ домовъ, въ которыхъ со дня ихъ основанія ничего не измѣнялось изъ стараго порядка, а только въ томъ же порядкѣ прибавлялось новое вмѣстѣ съ измѣнявшимися поколѣніями и потребностями. Все отзывалось воспоминаніями о немъ, о его дѣтствѣ, о его матери, отцѣ, дѣдѣ. <Кабинетъ его былъ кабинетъ его отца и дѣда, еще дѣдовская, кожанная мебель съ гвоздиками стояла въ немъ и висѣли портреты его отца, дѣда и прадѣда и охотничьи гравюры, привезенныя дѣдомъ изъ Англіи и отцомъ его обдѣланныя въ рамки. Шкапы съ книгами въ библіотекѣ рядомъ были наполнены – одинъ философскими энциклопедическими книгами дѣда въ кожанныхъ переплетахъ съ золотыми обрѣзами, другой непереплетенными и неразрѣзанными историческими книгами отца и третій его книгами. Въ гостиной постарому стояла симетрично дѣдовская мебель и висѣли два въ золотыхъ рамахъ зеркала, картина снятія съ креста, всѣми принимаемая за Тицьяна, и два портрета бабушекъ>. Отцомъ его старая мебель была <отполирована за ново> и обита штофомъ, и картина снятія со креста и коверъ во всю комнату, теперь ужъ старой, были прибавлены къ украшенію гостиной. Татьяна Семеновна, уже вдовой, украсила гостиную перегородкой съ плющемъ и надѣла чехлы на мебель и протянула полосушки черезъ коверъ. Точно такія же прибавленія и украшенія замѣтны были и во всѣхъ другихъ комнатахъ, особенно на половинѣ и въ комнатѣ Татьяны Семеновны. Тамъ было столько дивановъ, диванчиковъ, ширмовъ, ширмочекъ, шифоньерокъ, шкапчиковъ, столовъ, столиковъ, часиковъ, вещицъ, все разныхъ временъ и цвѣтовъ и фасоновъ, дѣдовскихъ и нынѣшнихъ, что все это на первое впечатлѣніе поражало своей пестротой и разнородностью и загроможденностью, но потомъ все это очень пріятно соединялось въ одинъ общій характеръ домовитости и уютности, который особенно понятенъ былъ, когда среди всего этаго въ своемъ волтеровскомъ креслѣ сидѣла сама Татьяна Семеновна. Посуда, кухня, экипажи, старая прислуга, столъ – все было въ томъ же изобильномъ старинномъ и фамильномъ характерѣ. Всего было много, все было не ново, но прочно, опрятно и по старинному красиво. Отъ всего, начиная отъ тяжелыхъ мѣдныхъ подсвѣчниковъ, изображающихъ толстаго амура, дувшаго вверхъ, отъ тяжелаго трюмо съ рѣзными полками, до кіе[в]скихъ соусниковъ и старыхъ лакеевъ Татьяны Семеновны и особеннаго никольскаго манера дѣлать кашку, – отъ всего пахло хорошими старыми семейными воспоминаніями. Всѣ эти воспоминанія тотчасъ же сроднились со мною. Мнѣ казалось, что я сама помнила, какъ умиралъ его отецъ такъ [3 неразобр.] на большомъ кожаномъ диванѣ, какъ самъ Сережа, бывшій ребенкомъ самымъ прекраснымъ, живымъ и милымъ, въ мірѣ[?], разбился головой объ уголъ, сбѣгая съ лѣстницы, какъ изъ дѣтской въ первый разъ перевели внизъ къ гувернеру этаго самаго кроткаго ребенка въ мірѣ, и какъ онъ спрыгнулъ въ окно изъ залы, и его посадили въ этотъ самый чуланъ подъ лѣстницей, и какъ онъ, лучшій сынъ въ мірѣ, въ растопель въ первый разъ пріѣхалъ большимъ послѣ университета. Вся эта старина, отъ разсказовъ его матери, няни и его самаго, ожила въ моихъ глазахъ и слилась съ воспоминаніями о немъ въ то время, когда я не знала его.

* № 10 (II ред.).

Все время мое отъ поздняго утра и до поздней ночи принадлежало не мнѣ и было занято, даже ежели бы я и не выѣзжала. Мнѣ это было уже не весело и не скучно, а казалось, что такъ, а не иначе должно быть. Такъ было и въ то время, когда я надѣялась быть матерью. Внимательность и уваженіе ко мнѣ мужа какъ будто еще увеличились въ это время, но часто мнѣ больно и неловко было замѣчать, что какъ будто не одна я, были причины этой внимательности.

Часто, сама размышляя о новомъ предстоящемъ мнѣ чувствѣ, я становилась недовольна вѣчной разсѣянностью и пустыми заботами, поглощавшими меня, и мнѣ казалось, что вотъ стоитъ мнѣ сдѣлаться матерью, и я само собой брошу всѣ старыя привычки и вкусы и начну новую жизнь. Я ждала и перерожденья, и счастія отъ материнской любви. Мнѣ казалось, что новое чувство безъ всякаго подготовленья съ моей стороны, противъ моей воли, схватитъ меня и увлечетъ за собой въ другой счастливый міръ. Но Богъ знаетъ отчего это случилось? отъ того ли, что я хуже другихъ женщинъ, отъ того ли, что я находилась въ дурныхъ условіяхъ, или это общая участь всѣхъ насъ, женщинъ, только первое и сильнѣйшее чувство, которое мнѣ доставилъ мой ребенокъ, было горькое оскорбительное чувство разочарованія, <смѣшанное съ гордостью, сожалѣніемъ и сознаніемъ необходимости нѣкоторой притворно-офиціяльной нѣжности.> Сгорая отъ нетерпѣнія узнать это сильнѣйшее новое чувство, обѣщавшее мнѣ столько радостей, я въ первый разъ ожидала своего ребенка. Ребенка принесли, я увидала маленькое, красное, кричащее созданьице, упиравшееся мнѣ въ лицо пухлыми ручонками. Сердце упало во мнѣ. Я взяла его на руки и стала цѣловать, но то, что я чувствовала, было такъ мало въ сравненіи съ тѣмъ, что я хотѣла чувствовать, что мнѣ показалось, что я ничего не чувствую. Я хотѣла отдать ребенка, но тутъ были няня, кормилица съ нѣжно улыбающимися лицами, вызывающими мою нѣжность, тутъ были его глаза, какъ-то вопросительно глядѣвшіе то на меня, то на Кокошу, и мнѣ стало ужасно больно и страшно.

– Вотъ они всѣ ждутъ отъ меня чего-то, – думала я, – ждутъ эти добродушныя женщины, ждетъ и онъ, а во мнѣ нѣтъ ничего, – какъ мнѣ казалось. Но я еще разъ прижала къ себѣ ребенка, и слезы выступили мнѣ на глаза. – Неужели я хуже всѣхъ другихъ женщинъ? – спрашивала я себя. И страшное сомнѣніе въ самой себѣ проникло мнѣ въ душу. Но этотъ страхъ, эти сомнѣнья продолжались недолго. Съ помощью вѣчнаго разсѣянья, частью притворяясь, частью признаваясь себѣ и другимъ въ своей холодности къ ребенку и полагая, что это такъ и должно быть, я примирилась съ своимъ положеньемъ и стала вести старую жизнь.

Комментарии Н. М. Мендельсона

СЕМЕЙНОЕ СЧАСТИЕ.

ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ.

По словам самого Л. Н. Толстого, в основу художественного замысла, воплощенного в «Семейном счастии», легла история его отношений к Валерии Владимировне Арсеньевой, в первом браке Талызиной, во втором – Волковой. В письме к П. И. Бирюкову от 27 ноября 1903 г. Толстой сообщал: «Потом главное, наиболее серьезное – это была Арсеньева Валерия. Она теперь жива, за Волковым была, живет в Париже. Я был почти женихом («Семейное счастье»), и есть целые пачки моих писем к ней».¹⁷17
   По подлиннику.


[Закрыть]

На основании этих писем П. И. Бирюков, в III изд. I т. биографии Л. Н. Толстого (М., 1923), дал отдельную главу под заглавием «Роман» (стр. 138—160). На основании тех же материалов говорят об отношениях Толстого к Арсеньевой H. Н. Гусев в книге «Толстой в молодости» (М., 1927, стр. 254—268) и В. А. Жданов в работе «Любовь в жизни Льва Толстого» (М., 1928, кн. первая, стр. 38—45). П. И. Бирюков и H. Н. Гусев упоминают и о том, как «роман» Толстого отразился в «Семейном счастии». Этому же вопросу посвящена работа П. Павлова, напечатанная в «The Slavonic review» (Vol. VII, 1929, January), «Tolstoy’s Novel Family Happiness».¹⁸18
  «Славянское обозрение» (т. VII, 1929, январь), «Роман Толстого «Семейное счастие».


[Закрыть]

Трудно точно определить, когда у Толстого зародился замысел «Семейного счастия». Быть может, о нем говорит запись в Дневнике 16 августа 1857 г.: «Любовь. Думаю о таком романе».

Точно так же нет определенных данных и для установления того, когда именно Толстой приступил к работе над романом.

П. И. Бирюков полагает, что Толстой начал писать «Семейное счастие» уже окончательно пережив и «отжив» всё, связанное с его отношениями к В. В. Арсеньевой, – другими словами, в то приблизительно время, когда стала возможной запись в дневнике под 30 октября 1858 г.: «Видел Валерию, даже не жалко чувства».

П. Павлов, в упомянутой выше работе, настаивает на связи двух романов: одного – писавшегося и другого – одновременно с первым – «изживавшегося в воспоминаниях», и считает, что к концу апреля 1858 г. значительная часть романа была уже написана. «Посетив опустевшее Судаково (имение Арсеньевых), – пишет П. Павлов, – Толстой занес в своем дневнике: «Вчера ездил в Судаково… Грустны Судак[овские] перемены, но я не жалею». И тут же о «Семейном счастии»: «В романе дошел до 2-й части, но так запутанно, что надо начинать всё сначала или писать 2-ю часть».

Но суммарная запись Дневника под 27, 28, 29, 30 апреля едва ли позволяет без всяких колебаний считать упомянутый в ней роман «Семейным счастием». Во-первых, слова о «Судаковских переменах» отделены от упоминания о 2-й части романа довольно длинным рядом записей совершенно другого содержания, а во-вторых, что самое главное, – этому упоминанию непосредственно предшествует следующее: «Перечитывал вчера кавказский дневник. Напрасно я воображал, что я такой милый там мальчик, напротив, а всё таки, как прошедшее, очень хорошо. – Много напомнило для кавказ[ского] романа». – Взятая в таком контексте заключительная фраза записи говорит скорее о «Казаках», чем о «Семейном счастии».

В итоге мы не имеем вполне точных данных, позволяющих определить начало работы Толстого над «Семейным счастием». 29 января 1859 г. Некрасов писал Толстому, разумея «Семейное счастие»: «Тургенев мне сегодня сказал, что Вы окончили ваш роман. Я прошу его у Вас для Современника и предлагаю Вам назначить, какие Вам угодно, денежные условия. Полагаю, что в этом отношении мы сойдемся выгоднейшим для Вас образом».¹⁹19
  Альманах «Круг», кн. 6, стр. 219.


[Закрыть] Эти строки Некрасова были пересланы Толстому через Тургенева, писавшего ему 2 февраля 1859 г.: «…прилагаю записку от Некрасова, из которой Вы увидите, что он намерен засыпать Вас золотом. – Мне сказал какой-то москвич, что роман Ваш готов – и я ему повторил это».²⁰20
  «Толстой и Тургенев. Переписка». Редакция и примечания А. Е. Грузинского и М. А. Цявловского. М. 1928, стр. 51. Даем текст по подлиннику.


[Закрыть]

16 февраля, после большого перерыва (предыдущая запись – 1 января) Толстой отмечает в Дневнике: «Всё это время работал над романом и много успел, хотя не на бумаге. Всё переменил. Поэма. Я очень доволен тем, что в голове. Фабула вся неизменно готова». «Работаю», отмечает он в тот же день.

К марту роман, в 1 редакции, был закончен и, во время пребывания Толстого в Петербурге, был прочтен автором в кружке его родственницы, гр. А. А. Толстой.

Первоначальным очерком этой редакции мы считаем рукопись 1 (автограф), а рукопись 3 (автограф) дает две последние главы романа в том виде, в каком они были после окончания работы над I редакцией. У А. А. Толстой роман читался, вероятно, по копии. Остатком этой копии или другой, ей современной, является рукопись 2 (копия).

По возвращении из Петербурга Толстой пишет своей родственнице – (письмо не датировано): «Брата и сестру я один день не застал здесь, и чувствовал бы себя одиноким, ежели бы не работа, которой я отдаюсь часов по 8 в сутки. Анна переделывает свои записки, и я надеюсь, что ее бабушка будет ими более довольна, чем в первом, безобразном виде.²¹21
  «Переписка Л. Н. Толстого с гр. А. А. Толстой», стр. 116.


[Закрыть] Анной Толстой называет здесь, несомненно, «Семейное счастие», хотя нет никаких данных, позволяющих утверждать, что героиня романа носила это имя. Возможно лишь предположение, что А. А. Толстая посоветовала изменить имя героини, называвшейся, как увидим ниже, первоначально Лизой, и рекомендовала назвать ее Анной. Толстой переименовал героиню в Машу, а Анна могла остаться, в переписке с А. А. Толстой и в Дневнике, условным именем главного действующего лица или условным же заглавием романа.

5 апреля Толстой извещал свою родственницу, что «работу кончил»,²²22
  Там же, стр. 121.


[Закрыть] а 9 апреля ретроспективная запись Дневника, сделанная опять после большого перерыва (предшествующая запись – 19 февраля), говорит: «Работал, кончил Анну, но нехорошо».

Здесь идет речь о II редакции романа, не полностью сохранившейся в рукописи 4 (автограф и – в незначительной части – копия).

Отношение Толстого к оконченному им произведению на первых порах резко колеблется, чтобы затем остановиться на очень низком уровне. Только что высказанное недовольство сначала уступает место другому чувству. Роман во II редакции прочитан В. П. Боткину, и последний, несколько позднее, напоминает автору, какого «высочайшего мнения» был он о своем произведении, как пенял приятелю, что он «продешевил», будучи посредником по передаче «Семейного счастия» в «Русский вестник» Каткова.²³23
  Письмо В. П. Боткина, Москва, 6 мая 1859 г. «Толстой. Памятники творчества и жизни». 4.


[Закрыть] А когда роман был уже, очевидно, в портфеле редакции, Толстой подумывает о печатании его под псевдонимом, – конечно, для того, чтобы не уронить своей репутации.²⁴24
  Там же, стр. 66—67, письмо Толстого к Боткину, Ясная Поляна, 3 мая 1859 г.


[Закрыть] 3 мая Толстой записывает в Дневнике: «Получил С[емейное] с[частие]. Это постыдная мерзость». Как видно из письма к Боткину от того же 3 мая, в этот день получены были корректуры второй части романа. «Я увидал, – пишет Толстой, – какое постыдное говно, пятно, нетолько авторское, но человеческое – это мерзкое сочинение… Я теперь похоронен и как писатель и как человек. Это положительно. Тем более, что 1-я часть еще хуже. Пожалуйста, ни слова утешенья не пишите мне, а ежели вы сочувствуете моему горю и хотите быть другом, то уговорите Каткова не печатать эту 2-ю часть; а получить с меня обратно деньги, или считать за мной до осени». Он с неописуемым отвращением поправил корректуры и просит Боткина тоже просмотреть их и исправить, что можно. Самому ему «хочется всё перекрестить». Конец романа не прислан ему, да «и не нужно присылать его. Это мука видеть, читать и вспоминать об этом».²⁵25
  Там же. Из письма не ясно, чтò не было прислано: оригинал или корректуры, или то и другое.


[Закрыть] Одновременно с этим письмом Боткину Толстым были посланы корректуры Каткову и письмо А. А. Толстой. Последней он писал: «Еще горе у меня. Моя «Анна», как я приехал в деревню, и перечел ее, оказалась такая постыдная гадость, что я не могу опомниться от сраму, и, кажется, больше никогда писать не буду. А она уж напечатана. И в этом не утешайте меня. Я знаю, что я знаю».²⁶26
  «Переписка Л. Н. Толстого с гр. А. А. Толстой», стр. 133.


[Закрыть]

Боткин отозвался на письмо Толстого немедленно по его получении, 6 мая.

Он понимает негодование Толстого, «но что ж делать! Дело сделано и поправить его нечем». Он напоминает свой отзыв о романе, сделанный непосредственно после того, как он познакомился с ним в чтении автора. Тогда он сказал, что «всё это исполнено какого-то холодного блеска и ничто не трогает ни мысли, ни чувства». Боткин и теперь держится такого же мнения. Толстой напрасно осуждает язык: язык отличный, и его именно разумел Боткин под словом «блеск». Неудача вызвана не языком, а «неясностью первоначальной мысли», «напряженным пуританизмом в воззрении». Толстой от прежнего «высочайшего мнения» о романе перешел к резко противоположному. По мнению Боткина, он был неправ тогда, неправ и теперь: «Несмотря на его противный пуританизм, – в рассказе постоянно чувствуется присутствие большого таланта». Боткин обещает просмотреть корректуры «с величайшим вниманием и озлоблением».²⁷27
  «Толстой. Памятники творчества и жизни». 4, стр. 70—71.


[Закрыть]

11 мая Толстой благодарит Боткина за его «твердую откровенность». «Поверите ли, – продолжает он, – как вспомню только содержание милой повести или читая найду что-нибудь напоминающее, краснею и вскрикиваю». Одна из причин, почему он теперь едва ли приедет в Москву, – стыд, вызванный появлением «Семейного счастия».²⁸28
  Там же, стр. 73.


[Закрыть]

Тем временем Боткин «с самым озлобленным вниманием» читал корректуру второй части романа, и результат получился совершенно им неожиданный: вторая часть не только ему понравилась, но он находит ее «прекрасною почти во всех отношениях». Конечно, роман требовал большей обработки и не такого «проглоченного» конца, но даже и в настоящем виде это «прекрасная вещь, исполненная серьезного и глубокомысленного таланта», и Боткин позволил себе сделать «только два маленькие выпуска, которые напрасно растягивали рассказ, не прибавляя к нему ничего существенного». Не полагаясь на себя одного, Боткин советовался с Катковым. Последний, совсем еще не зная второй части романа, но основываясь на отзыве о ней самого Толстого, готов был не печатать ее, но предоставил окончательное решение Боткину. «Прочтя всё внимательно, – пишет Боткин, – я решился поступить против Вашего желания, ибо, по моему мнению, эта 2-я ч. прекрасна и должна быть напечатана. В последней фразе я сделал маленькую перемену, вычеркнув слово «роман», которым она характеризует вторую половину, семейную и материальную своей жизни, ибо слово «роман» не идет к таким отношениям».²⁹29
  Там же, стр. 74—75.


[Закрыть]

До нас не дошли ни окончательная рукопись, по которой «Семейное счастие» набиралось, ни корректуры, для 1-й ч. романа, правленные Толстым, а для 2-й – и Толстым и Боткиным. Мы не знаем доли участия Боткина в исправлении 2-й части «Семейного счастия». Быть может, в конце концов, он отказался от намерения сделать «выпуски», как отказался от намерения вычеркнуть слово «роман»: в журнальном тексте оно стоит на своем месте.

«Семейное счастие» было напечатано, за подписью «Граф Л. Толстой», в 1 и 2 апрельских книжках «Русского вестника» за 1859 г. Роман разделен на две части, по одной в каждой книжке журнала, причем вторая часть не имеет самостоятельной нумерации глав, а начинается с VI главы. Такое же обозначение глав сохранено в изд. Стелловского (1864 г.). Отдельная нумерация глав 2 части впервые появилась в III изд. сочинений (1873 г.).

Что касается самого текста романа, то изд. Стелловского, III и IV изд. сочинений повторяют журнальный текст с некоторыми незначительными и, несомненно, случайными отменами преимущественно в пунктуации. Начиная с V изд. (1886 г.) встречаются немногочисленные изменения более серьезного характера.

Настоящее издание дает журнальный текст с следующими конъектурами (в пояснениях к ним текст журнала сокращенно обозначается Р. В., а рукописи 1 и 4 – ркп. № 1, ркп. № 4).

Стр. 76, строка 16 св.

Вместо: не по-вечернему, – в Р. В.: не повчерашнему. Последнее написание считаем за опечатку и исправляем. В ркп. № 4 и VIII изд. соч.: не по-вечернему, – в изд. ГИЗа (1928 г.): не по-вечорашнему, – в остальных собр. соч.: не по-вчерашнему.

Стр. 79, строка 19 св.

Вместо: убивать скуку, – в Р. В.: убавить скуку. Последнее написание считаем за опечатку и исправляем. В ркп. № 1 и 4: убивать скуку.

Стр. 80, строка 6 св.

Вместо: приходило – в Р. В.: проходило. Считаем последнее написание опечаткой и исправляем. Приходило впервые появляется в V изд. сочин.

Стр. 81, строка 6 сн.

Вместо: выделялись – в ркп. № 4: выделывались Не решаемся счесть за опечатку и исправить.

Стр. 87, строка 4 св.

Вместо: поскрипывали – в Р. В.: поскрипивали.

Стр. 102, строка 9 св.

Вместо: с свекровью, – в Р. В., явно ошибочно: с тещею,

Стр. 103, строка 15 сн.

Вместо: обсыхающее – в Р. В.: опыхающее Так же в изд. соч. III, IV и ГИЗа (1928 г.), в остальных: осыхающее. В ркп

№ 1 – обсыхающее, в ркп № 4: – обыхающее (с пропуском «с»). Берем написание ркп № 1.

Стр. 122, строка 15 сн.

Вместо: роскоши глупого общества; – в Р. В.: роскоши и глупого общества; Последнее написание считаем опечаткой и даем текст, впервые появившийся в V изд. соч.

Стр. 126, строка 13 сн.

Вместо: хотя через два часа – в Р. В.: хотя и через два часа

Последнее написание считаем опечаткой и даем текст, впервые появившийся в III изд. соч.

Следует отметить также, что мы лишь в самых необходимых случаях воспроизводим ударения над что, которыми пестрит журнальный текст. Рукописи не дают оснований для такого количества ударяемых что, и последние, как показывает просмотр других текстов Р. В., являются особенностью Катковского журнала. На тех же основаниях не воспроизводятся ударения над как, в словах стоит, замок и написание сериозно. Разночтения журнального текста сохранены: никольский дом – Никольский дом; покровский дом – Покровский дом; самою – самое; скрып – скрипящий.