Текст книги "Дикая степь"

Автор книги: Лев Пучков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Завершающим штрихом моего рукоблудия было купание репродукции в конопляном масле. Только не надо думать, что я питаю какое-то особое пристрастие к производным вульгарной Cannabis, которая, кстати, повсеместно растет на территории Калмыкии в приятном для местных торчков изобилии. Просто на кухне обнаружилось два вида масла: пресловутый «Идеал» в ограниченном количестве и конопляное местного производства – целая фляга. Машинное я отринул еще раньше – воняет. Как видите, особого выбора у меня не было.

Искупав подделку, я вывесил ее на бельевую веревку и стал дожидаться, когда солнце сделает свое дело.

Спустя пару часов все было готово. Не без содрогания в сердце я упрятал репродукцию в старинный кисет и вернул в сумку Бо. А подлинник герметично упаковал в два пластиковых пакета и прикопал в корнях смородины, у самого забора. Если целенаправленно выкорчевывать смородину не будут – ни за что в жизни не найдут. В случае чего нетрудно забрать, не заходя на территорию усадьбы. Как только разделаемся с компроматом, можно будет заняться розысками шамана, наведением справок и вообще выяснением характера данного завещания. Это Бо у нас – прагматик и конченый скептик, категорически не желающий верить в какие бы то ни было дары Судьбы и признающий лишь результаты своего труда. А ваш покорный слуга с детства увлекается всяческими историческими парадоксами, загадками и явлениями мистического плана.

И еще. В отличие от Бо я твердо знаю, что самое распространенное заблуждение – это «со мной такое произойти не может».

Заблуждение данное касается как бед и несчастий, так и счастливых случаев. Маньяки всегда выбирают совершенно посторонних субъектов и субъектш, не имеющих к тебе никакого отношения. На них же (не на маньяков, а на субъектов!) обваливаются верхние этажи, проливаются совершенно случайно кислотные дожди, нападают террористы и так далее.

В общем, хреново им, этим абстрактным субъектам. Но ради справедливости следует заметить, что счастливые случаи происходят тоже исключительно с ними – нас они не касаются. Ну-ка, с трех раз – кто из ваших знакомых хоть раз нашел карту с координатами сокровищ или откопал на даче у своей любовницы клад?

Так вот – я отнюдь не приверженец данного заблуждения. Потому что на личном опыте постиг: все невероятное, что в мире случается, может случиться и с тобой. Не верите – читайте первые две книги из серии «Профессия – киллер»…

* * *

…Желающих приютить незаконнорожденного в ханской ставке не нашлось. Матушка его, ненаглядная любушка степного царя, давно померла по женской болезни, а половинчатые родичи все, как один, воротили морду – знаться не желали.

Ублюдок, сын рабыни. Именно так они его промеж себя называют. С ублюдком на равных знаться зазорно. А для куражу при себе терпеть, чтоб ноги об него вытирать да потешаться, – не выходит. Больно заносчив да горд, держится так, словно и впрямь полноправный царевич. А раз так – ну его к нечистому, такого сородича…

Бокта держался гордо да независимо не по дури молодецкой, а потому, что знал себе цену, умен был да начитан поболе любого инока. На войне начальники ценили его за доблесть да недюжинную смекалку, и никто не спрашивал, каких он кровей. Все знали: сотник Бокта – храбрый и умный командир, бравый воин, которому можно поручить любое лихое дело.

Кроме того, незаконнорожденный хорошо знал историю. Из истории выходило, что для великих свершений не обязательна чистота происхождения. Великий князь Владимир Святославович тоже был сыном рабыни и в свое время натерпелся от заносчивых родичей. Однако клеймо ублюдка не помешало ему объединить под своей железной рукой все народы земли Русской и влить их в лоно христианской церкви…

Бокта с Никитой (тот самый побратим, коего на кол тащили, да не дотащили) остановились на Казачьей заставе. Служилые славно привечали соратников, лелеяли как самых дорогих гостей – к пластунам в Войске отношение особое, почетное. Казачий полковник Ефрем Зотов поселил их в отдельной комнате в своем домике, в баньке попарил, два дня гуляли напропалую: пили русскую хлебную, закусывали каспийскими балыками, копченной с осени сайгачатиной да оставшейся в закромах крепкой астраханской картошкой, что в степи за диковинку считалась.

Чтобы не числили пластунов от службы гуляющими, Ефрем поставил обоих к своему реестру на запись – как бы по службе государевой прибыли, не самочинно. Потом ездили с полковником и его калмыцкими дружками охотиться на волков, потом опять пили от скуки…

– Нешто нам надо ждать, когда хан преставится? – опухнув от перепоя, спросил утром четвертого дня Никита. – Не пора ль до дому? Спросить у полковника нестроевых лошадей в кредит да и…

– Терпи, братка, – негромко молвил сотник, косясь на дверь, как бы полковник не услышал. – У нас тут дело – не просто так штаны протираем.

– Что за дело? – живо заинтересовался Никита. – Войны-то нет, какое у нас тут дело?

– То не моя тайна, – объяснил Бокта. – Так что ты мне так верь, без сказу.

– Я тебе всегда верю, – сказал Никита. – Да только чудно… И до которого дня нам тут дармовую водку пить?

– Да не знаю я, братка, – пожал плечами Бокта. – Как бог даст. Дело исполним – сразу и тронемся…

…Потом народ сказывал, что в ночь кончины хана над степью полыхали малиновые зарницы, ярко освещавшие Ставку, а где-то вдали громыхал необычно ранний даже для юга гром. Песок странно пел, а ветер выл так злобно, что становилось не по себе даже старым шаманам, бывшим с духами природы на короткой ноге…

А под утро мглистое небо исторгло тоскливый вздох, от которого остановились на мгновение сердца у всех живущих окрест и на востоке стала угадываться в яростном сплетении гигантских метущихся теней борьба демона тьмы с Белым Старцем. И будто бы спустя малое время небеса разверзлись и обрушили на Ставку снежную бурю…

Известно, что народные предания зачастую изобилуют красочными преувеличениями и цветистыми пассажами, не совсем точно отражающими события, имевшие место в действительности. Но вот факт: в ту ночь действительно все спали скверно, собаки выли тревожно, а под утро пошел снег.

Снег падал величаво и спокойно, густыми мягкими хлопьями ложился на сырую землю, покрывая грязную степь девственно-белыми погребальными одеждами. Небо готовило хану Белую Дорогу…

К головному отряду верхоконной знати, сопровождавшей покойного в последний путь, незаконнорожденного и близко не подпустили. По происхождению не признан, а по чину – рылом не вышел. Какой-то там сотник, по табели о рангах стоящий ниже любого рядового воина ханской гвардии…

Пластуны ехали на чужих лошадях, опоясанные чужими же саблями, в левофланговой колонне почетного эскорта, выставленного от казачьей сотни в соответствии с нормами посольского церемониала.

Эскорт, смотревшийся малой каплей в море монолитного калмыцкого войска, принимавшего участие в траурной процессии, вскоре был оттеснен на задний план совместно с войском: многочисленные мелкие родичи хана, не вошедшие по положению в головной отряд, но окруженные большой свитой, стремились прорваться вперед, грубо отпихивая остальных и втихаря постегивая чужих лошадей плетьми.

Ввиду такого недостойного поведения «мелких» в процессии возникала не приличествующая случаю суета и неразбериха, и ханские гвардейцы, с саблями наголо следившие за порядком, вынуждены были бить плашмя клинками по мордам лошадей зарвавшихся родичей покойного.

Лошади оглушительно верещали, родичи огрызались, доказывая гвардейцам, что этак вот с ними поступать не след, поскольку в их жилах тоже течет капля ханской крови, из головного отряда грозно требовали прекратить шум…

И вот эта возня, по сути своей мелочная и ничего не значащая, как-то умаляла величие последнего шествия степного владыки и сводила на нет всю его грандиозную пышность…

Никита, стремя в стремя ехавший с Боктой, с немалым удивлением наблюдал, как по румяным щекам побратима ползут широкие мокрые дорожки. За все время, что они провели вместе, Бокта ни разу не обмолвился об отце добрым словом. Вернее, совсем не обмолвился – никак. Воспитанный жестким патриаршим укладом, степной богатырь просто не желал говорить дурного о своем господине и повелителе. А доброго сказать было нечего. Что можно сказать хорошего про человека, отдавшего свое дитя в заложники и заведомого уверенного в том, что в случае его политических промахов или просто нелояльного поведения по отношению к Державе это дитя будет предано смерти?

– Не по-людски этак вот, – шепнул Ефрем Зотов, склоняясь к Никите и тыча нагайкой в сторону медленно отдалявшегося от них отряда пышно разодетой верховной знати. – Ну и што с того, што незаконный? Сын все же, не в тальнике подобрали… Родная кровь как-никак. Нехорошо этак вот…

На другой день объявили волю Повелителя Степи: преемником назван десятилетний сын черкешенки Джан – Рандул.

В Ставке пожимали плечами: иначе как капризом больного человека такой подарок потомкам назвать было нельзя. До последнего момента наиболее реальным претендентом считался опытный военачальник и правитель князь Дондук-Даши из рода Хо-Урлюка, как и Дондук-Омбо – внук хана Аюки. В России – безвременье и разброд, что не может не отразиться и на окраинах. Ставить в такое время ханом десятилетнего мальчишку, до совершеннолетия которого управлять от его имени будет молодая своенравная мамаша некалмыцкого происхождения, – значит обречь Степь на распри и междоусобицы, которые могут иметь самые непредсказуемые последствия.

Однако неожиданным назначением наследника ханские капризы не ограничились. Куда-то бесследно канули сокровища, взятые в Турецком и Кавказских походах, о которых столько шушукались родичи, надеявшиеся получить в наследство хорошие доли. Ни о каком наследстве вообще речи не шло! Единолично утаить такое царица Джан не смогла бы, даже если бы очень хотела: воля была объявлена Совету нойонов в полном составе.

Оставалось с удивлением принять как данность: хан преподнес родичам двойной сюрприз. Не только дал им повод для междоусобиц, назначив своим преемником малолетнего ханыча, но и унес тайну своего клада в могилу…

Князья по своим владениям не разъезжались – как будто чего-то выжидали. После объявления монаршей воли отношение к незаконнорожденному изменилось, как по мановению волшебного жезла. Самые знатные родичи наперебой зазывали его в гости, высказывали соболезнования и щедро одаривали.

Возглавила список царица Джан: утречком другого дня после похорон от нее прибежали люди в слободу, просили быть непременно, без церемоний.

Разговаривали долго, беспредметно: правительница боялась выдать свои истинные намерения, верно оценив в пластунском сотнике умного врага, и потому беседа получилась ни о чем, но проникнута была показательной родственной приязнью и обещанием помочь во всех вопросах, каковые могут возникнуть.

– Теперь гляди – они все наперебой начнут мне в жопу дуть, – загадочно пообещал побратим Никите. – Только успевай подставлять…

Прав оказался сотник. После царицы родичи звали как по расписанию, не всегда даже соблюдая очередность в соответствии с рангом. О незаконном происхождении речь никто не заводил, зато все клялись в вечной дружбе, прозрачно намекали на несуразность ханской воли и вполне определенно заявляли: не слушай никого, примыкай ко мне, настоящий друг – только я! Остальные родичи – отъявленные мерзавцы и предатели, в любой момент всадят нож в спину.

Самым щедрым оказался князь Дондук-Даши, которого царственный родич так неожиданно обнес престолонаследием. Князь подарил Бокте две новые кибитки, четверку сменных лошадей, белую юрту, пятерых молоденьких наложниц и два бурдюка трофейного крымского вина. Предложил расквартироваться в его стане и в последующем откочевать в его владения.

– У орсов сейчас неразбериха, прочной головы нет. Никто тебя не хватится. Да и пора подумать о своей шкуре. Если наша черкешенка чего выкинет, с тебя первого спрос, как с аманата. Решай сам, племянник, ты багатур, тебе советовать не след…

Бокта над таким трогательным участием в своей судьбе только посмеивался. Вел себя странно: кочевать с влиятельным дядькой вроде и не собирался, но возвращаться в слободу тоже не торопился. С заставы они съехали в тот же день, поставили дареную юрту на краю стана Дондук-Даши, уложили в кибитки даренное родичами имущество и сутки напролет потихоньку развлекались с дареными наложницами, щедро сжигая неуемную энергию молодецких чресл.

Никита о причинах такого поведения побратима более не допытывался, но затылок чесал не раз, пытаясь понять, что же за всем этим кроется. Назойливым быть не хотелось – ежели ты воин, любопытство напрасно проявлять негоже: враз не ответили, в другой – не лезь. Однако от любопытства напустил на себя кручинный вид, будто его даже жаркие молодки не радуют да дареное крымское вино.

Бокта на деланую кручину побратимову внимание обратил, хмыкнул в усы.

– Поутру уложимся, – сообщил, выведя Никиту во двор, чтобы наложницы не слыхали. – Засветло потихоньку тронемся. Любо?

– Долго с барахлом, – посетовал Никита. – Полковник сказывал, в воскресенье на Астрахань конвой пойдет с реестром да доносами по обстановке. Кибитки с девками да поклажей попросили бы привезть, а сами одвуконь, а? Помчались бы как ветер, другого дня в слободе были б…

– А негоже нам – как ветер, – хмыкнул Бокта. – Да и не в ту сторону пойдем…

Ночью в ханской ставке несколько раз заводилась какая-то нехорошая возня, сопровождаемая невнятными криками и лязгом клинков. Было ль такое ранее – неизвестно, ночевали на заставе, а она сильно в стороне, где-то чего, глядишь, и недослышали. Когда случилась возня в первый раз, Никита вскочил, отпихнув двух гревших его наложниц, рванул из ножен даренную полковником саблю и принялся будить побратима.

– Ложись, спи, – сонным голосом посоветовал Бокта. – Мало ли кого гребут?

– Может, ну ее, юрту, пойдем ночевать на заставу? – тревожно прислушиваясь, сказал Никита. – Как ни то – свои, не выдадут…

– Вот как раз по ночи попрешься через Ставку – и попадешь, – резонно заметил Бокта. – Спи. То не про нашу душу гомон…

Гораздо засветло Никита запалил сальный светильник и растолкал всех собираться – так и не сомкнул глаз всю ночь, ждал напасти. Женщины только успели растопить дзоголому[36]36
  Дзоголома – печь такая, блин, степная – типа тандыра.


[Закрыть] под лепешки да запрячь лошадей в кибитки, как пожаловали незваные гости.

– Выйди, хозяин, поговорить надо, – сердито распорядилась плоская усатая рожа, возникшая во входном проеме юрты.

– То ж гвардейский десятник, что с Назаром нас брал! – севшим враз голосом прошептал Никита, хватаясь за саблю. – Что сказал?

– Говорить хочет. Ты не ходи, я сам…

Бокта оружия брать не стал, накинул доху и вышел без опаски. Никита побратима не послушал, тревожной тенью маячил сзади, держа руку на сабельной рукояти.

Незваные пришли с жирно чадящими факелами – было еще темно, на востоке едва серела скудная полоска рассвета, – стояли широким полукругом, числом поболее дюжины, оружные, в доспехе. Десятник стоял в центре, выступая от дюжины на пять шагов впереди, его охраняли двое рослых воинов.

Никита присмотрелся – так и есть, среди воинов были и ханские гвардейцы, что взяли их со слободы в полон. Сердечко нехорошо екнуло, скакнуло в живот и тотчас же вернулось обратно, опухнув от боевой злобы. Ежели сеча завяжется – первым делом рубить усатого десятника, потом двоих, что торчат обееручь от него. За это время Бокта успеет метнуться за саблей и даренными родичами пистолями. Ай, негоже как, зачем без оружия вышел?

– В путь собрался? – спросил десятник.

– Собрался. – Бокта хмыкнул. – Проводить пришел?

– Долг за тобой, – без обиняков бросил десятник. – За убитого нукера. Как можно ехать, не отдавши долг?

– Какой долг? – искренне удивился Бокта. – Повелитель простил мне долг! Ты же знаешь…

– Теперь хан Рандул – Повелитель, – грубо прервал десятник. – А что тебе простили – я не знаю. Сказать ты можешь все, что хочешь, ты ученый.

– Назар знает, – напомнил Бокта. – При Назаре было.

– Сейчас темно. – Десятник нехорошо осклабился и ткнул плетью в сторону Ставки. – Когда будет светлее, ты увидишь голову Назара на копье. Он умер, как подобает предателю.

– Назар?! – Бокта аж подпрыгнул от удивления. – Предатель?! Я не ослышался?

– Назар – предатель, – кивнул десятник и со значением сказал: – Теперь я – шидар кя. Долг – за тобой, сотник…

– По личному распоряжению Джан, – тотчас же смекнул Бокта. – Следят, значит! Верно хан сказал – все по его вышло…

– Ехать нельзя. Скажи своим женщинам, пусть сгружают поклажу, – миролюбиво подсказал десятник. – Или ты готов заплатить?

– Забирайте все. – Бокта обвел рукой вокруг себя. – Тут хватит. Юрта, кибитки, тряпки, десяток овец. Себе с братом я оставляю четырех лошадей и оружие. Если мало – заводных коней тоже отдадим.

– Ты обещал свести у ногаев табун, – напомнил десятник. – Что твоя юрта и кибитки? Ханский гвардеец стоит в десять раз дороже, чем все твое имущество.

– Кому обещал? – презрительно прищурился Бокта. – Тебе, что ли?

– Повелителю… – брякнул было десятник, да осекся.

– Повелитель теперь – хан Рандул, мой сводный братец, – не пощадил десятника Бокта. – А голова присутствовавшего при обещании Назара – на копье. Так что мне никто не прощал, потому что я ничего никому не обещал. Иди с миром, десятник, – мне собираться нужно.

– Я шидар кя, а не десятник, – с угрозой в голосе выдавил десятник. – Ехать нельзя. Долг за тобой.

– Не хочешь ничего брать – твое дело. Я поехал.

Бокта нарочито повернулся к десятнику спиной и шагнул к юрте, тихо шепнув Никите:

– Не балуй, братка. Дурного нам не сделают, мы им живые нужны…

– Стоять!!! – крикнул десятник, подняв руку.

Двое воинов, застывших справа и слева от командира, рванули из ножен сабли и встали поудобнее, разворачиваясь для боевого замаха.

– Ар-р! – Коротко рявкнув, Никита сильно толкнул побратима, бочком скакнул к десятнику и сделал молниеносный выпад, целя острием сабли в горло.

– Ать! – Десятник оказался на диво проворен – так же молниеносно откачнулся назад, уходя от смертоносного клинка за плечи стоявших рядом гвардейцев, и тотчас же выхватил из ножен саблю. Гвардейцы сноровисто выправились в одну линию с командиром: в грудь пластуна уперлись сразу три сабельных острия.

– Не балуй! – крикнул упавший на корточки Бокта. – Не тронут – я сказал!

– Да хрен там! – не поверил Никита, неуловимым круговым финтом отбрасывая все три клинка вверх, одновременно уходя в сторону и наотмашь рубанув саблей крайнего справа воина. – Х-х-хек!

«Бульк!» – воин безмолвно завалился наземь, забрызгав сапоги гвардейцев кровавой кашей.

– Р-р-р! – Никита кувыркнулся назад, прикрывая встающего Бокту, извернулся, собираясь рубануть десятника… Но в этот миг откуда-то сзади прилетела сеть с шарами и накрыла побратимов. Тотчас же наскочили гвардейцы, принялись пинать и вовсю угощать ослушников клинками, опуская их плашмя.

– Ох! Ох! Ох! – кряхтел Бокта, съежившись калачиком и пряча лицо от ударов. – Что ж не слушал старшого, чертов сын? Будет нам теперь – на орехи…

Глава 8

В том, что мощная государственная машина не умерла, а тихо себе здравствует в легкой полудреме, Шепелев убедился с первых же шагов на новом участке работы. Легкость, с которой решались самые громоздкие вопросы организационного порядка на этом уровне, просто ошарашивала.

– Все нормально?

– Как будто бы…

– Готовы?

– Да вроде…

– Совсем штатским стал. Раньше, помнится, отвечал начальству «так точно» и «есть». Так готовы или «вроде бы»?

– Так точно!

– Что – «так точно»? «Готовы» – так точно или «вроде бы» – так точно?

– Так точно. Готовы.

– Ну так и отправляйтесь. Нечего вам здесь торчать. Удачи…

Крепкое рукопожатие, приветственный взгляд, энергетический посыл в спину – мысленно мы с вами! И – отправляйтесь как хотите, ваши дела…

Покинув самый высокий кабинет, Шепелев отправился – только не сразу туда, куда сказали, а к себе, дабы неспешно обдумать и распланировать порядок отправки экспедиции.

Время было – 18.45, настроение уже нерабочее. Нужно напоследок пересечься с Кирилловым, который после обеда убыл на базу ЦУМТВС[37]37
  ЦУМТВС – Центральное управление материально-технического и вещевого снабжения (короче – склады военные, вот что!).


[Закрыть], уточнить, как идет процесс получения инвентаря, а потом можно и домой двигать.

Завтра с утра совместно с Кирилловым – на склады. Вырвать у военных хозяйственников все, что недополучил зам, проверить технику, обслужить, заправить, проверить экипировку, опять же дополучить всякие недостающие мелочи. В самый последний момент всегда оказывается, что процентов десять-пятнадцать экипировки не хватает, – эта идиотская закономерность преследует любого начальника, который хоть раз в жизни самолично организовывал перемещение какого-нибудь подразделения либо коллектива на расстояние, превышающее радиус Садового кольца.

То есть вы понимаете, что, отвечая на вопрос Хозяина «да вроде бы», Тимофей Христофорович вовсе не пробовался в роли нерешительного тюлелея, а поступал как опытный полувоенный руководитель, которому не раз доводилось на прежнем месте службы заниматься выбиванием каких-то матценностей у вредных снабженцев и перевозить личный состав на подручных средствах. Тут столько проблем и нюансов может возникнуть – вместо теоретически достаточных двух часов порой приходится тратить суток трое, а то и поболее.

Совсем недавний случай: пару месяцев назад понадобился ему экскаватор, на левом берегу Неглинной поковыряться в рабочем порядке – ровно сутки выбивал. А всего-то дел – восемь раз ковшом черпануть!

Поэтому, когда после обеда Кириллов взял подписанные документы и сказал: «Я – на базу», Шепелев мудро глянул в потолок и определился: при самом удачном стечении обстоятельств, если не будет задержек и неразрешимых проблем, если все дадут… отправка колонны – послезавтра утром, с самого ранья…

– Готов? – поинтересовался Кириллов, прибывший без пяти минут семь.

– Всегда. – Тимофей Христофорович изобразил пионерский салют и потянулся. – Как там жадные жирные завидущие завскладами?

– Нормально! – бодро ответил Кириллов. – Жирнеют, жаднеют, заведуют.

– Неужто не капризничают? – удивился Тимофей Христофорович. – Неужто на все согласны?

– Капризничают? – Личико Кириллова выразило непритворное удивление. – Да куда они, на хер, денутся? Жить-то охота…

– Ну и славно, – порадовался пробивной способности зама Тимофей Христофорович. – У меня под домом бар – просто прелесть. Приглашаю на пивко – сегодня обещали донским лещом побаловать…

– Какое пивко, Тим?! – возмутился Кириллов. – Если готов – едем на Чкаловский. Борт ждет.

– Борт?! – не сразу понял Шепелев. – Какой борт?

– Транспортник военный. – Кириллов шмыгнул носом и отчего-то смутился. – «Ил». Гхм… Только не говори мне, что терпеть не можешь «Илы» и тебе больше нравятся «Русланы»! Менять – это будет долго…

Улыбка медленно сползла с добродушного лица Тимофея Христофоровича. Он напряг мышцы лба и открыл было рот, чтобы обиженным тоном задать пару глупых вопросов, но… вовремя передумал. Предкомиссии прошел хорошую школу, которая в числе прочего научила его двум замечательным правилам:

а) даже если ты и не Чингачгук, старайся как можно реже наступать на одни и те же грабли;

б) если случайно приключившаяся с тобой несуразность начинает повторяться в периоде и ты не волен этому воспрепятствовать, постарайся к ней (несуразности) привыкнуть. Иначе имеется риск заработать психоз.

– Ага… – Тимофей Христофорович, дабы благопристойно закрыть рот, изобразил беззаботный зевок и положил руку на телефонную трубку. Сегодня славный малый Кириллов как минимум дважды загнал его в неловкое положение. Если позволять этому мелкому повесе развлекаться и далее в том же духе, он, выученик той же системы, быстро привыкнет и, вульгарно выражаясь, оборзеет не по чину. Нет уж, коллега, – пусть ваши неуемные амбиции пешком постоят – сегодня не вы главный… – Борт, значит… Борт – это хорошо. Надо заехать домой – вещички собрать… Эм-м… Вызываю машину?

– Машина у подъезда. – Кириллов беззаботно хлопнул ладошкой по боку дорожной сумки, которую притащил с собой. – Личный состав готов. Дело за боссом.

– Оперативно, – пересилив себя, похвалил Шепелев. – Оценка «отлично».

– Ну что вы, босс! – Кириллов дурашливо раскланялся. – Это же наша работа – не более того…

Допуск на режимный аэродром занял всего сорок две секунды – Тимофей Христофорович специально с начальственно-недовольным видом посмотрел на часы, когда при въезде на КПП Кириллов пришлепнул к лобовому стеклу спецпропуск.

Часовой, потратив десять секунд на чтение пропуска, взял трубку, спустя семь секунд хорошо видимый в служебном аквариуме дежурный по КПП взял другую трубку, еще через десять секунд последовала отмашка часовому – отчиняй! – и пятнадцать секунд тяжелая створка ворот отъезжала в сторону.

– Проезжай!

Транспортник с расстегнутым «брюхом» ждал на резервной полосе. В чреве самолета стояли три машины: военный «УАЗ», новенькая пятидверная «Нива» и тентованный «ГАЗ-66», груженный ящиками со снаряжением.

Команда, скучавшая тут же на сумках с вещами, радовала своим невоенным видом: молодые люди интеллигентного типа, с нормальными неуставными прическами, треть общей численности – очкарики. Интеллигенты все, как один, были ряжены в новые штормовки приятного нежно-песчаного колера с надписью на спине «ЭКСПЕДИЦИЯ», пили чаек из термосов и развлекали анекдотами троих симпатичных девчат – членов экспедиции тож.

При внезапном появлении начальства «археологи» дружно вскочили и изобразили некое подобие строя.

– Личный состав налицо, – показательно щелкнув каблуками, отрапортовал Кириллов. – Транспорт, материально-техническое обеспечение – в соответствии с ведомостями.

– А вот это лишнее, – наспех сконструированным начальственным тоном заявил Шепелев. – Мы – научная экспедиция, а не взвод коммандос. Могут неправильно понять…

– Вольно, разойдись! – несколько обескураженно скомандовал Кириллов.

– И впредь – все время «вольно», – тренируя начальственный тон, распорядился Тимофей Христофорович. – До особого распоряжения… Экипаж?

– На месте. Готовность номер один. – Кириллов опять щелкнул каблуками и протянул папку с документами. – Снаряжение проверять буде…те?

– Так верю, – барственно отмахнулся Шепелев. – Ты же у меня хват – чего тебя проверять… А скажи-ка мне, хват… как мы смотримся в полетном расписании?

– Никак. – Хват развел руками. – Нету нас в расписании.

– Что ж так? – пожурил наглеющий с каждой секундой Шепелев. – Пробел!

– Скорее – коридор. – Кириллов злорадно сверкнул глазенками и подмигнул шефу: – Зеленый. Суточный. Щас крикну командиру экипажа, он выйдет на диспетчера, и нас в течение часа вставят в первое попавшееся «окно»…

– Черт! – сдал-таки позицию до сих пор державшийся молодцом Тимофей Христофорович. Вид у него был примерно такой же, как у первоклассника из хорошей семьи, у которого плохие пацаны в родном дворе отобрали велосипед…

…В Элисту прибыли в половине десятого вечера. Шагнув на летное поле, пару минут стояли молча, придавленные мертвой тишиной, особенно контрастной после надсадного рева винтов, и, разинув рты, созерцали сюрреалистическую картинку, явившуюся взору…

Привычное ощущение присутствия неба пропало – бездонная синь, налившаяся к вечеру неземным пурпуром, была явно внегалактического происхождения. В красном мареве закатных сполохов качался и плыл раскаленный за день бетон аэродромного поля, растекаясь вокруг прибывшего транспортника наподобие пенки в кипящем малиновом варенье. Повсюду, на сколько хватал глаз, колыхался изумрудный океан степного царства, обдавая гостей мягкими волнами вечного воздушного потока, насыщенного пряными ароматами душистых трав.

– Хорошо-то как, господи! – прошептал Тимофей Христофорович, полной грудью вдыхая духмяный экстракт и шалея от нахлынувших чувств. – Я умер и попал в рай?

– Кхе-кхе… – с непривычки закашлялся крепко курящий Кириллов. – Нам с тобой это не грозит – в рай…

– Шевелись, урод! – хрипло выдали динамики на диспетчерской будке, опровергая прелестное заблуждение растроганного предкомиссии. – Быстрее врубай, е…ный твой рот!

– Нормально, – оценил Кириллов. – Местный колорит.

– …Включил? – продолжали развлекаться динамики. – В каком плане – «включено»? Все время? Ой-е-е-е… Гхм-кхм… Уважаемые гости! Приветствуем вас на хлебосольной калмыцкой земле! Добро пожаловать в шахматную столицу мира!

И тотчас же шарахнул хрипатый военный марш. А совместно с маршем от здания аэровокзала стартовали две черные «Волги» и важно поплыли к прибывшему транспортнику. Не доехав метров тридцать, машины встали, из головной выбрались трое в белых рубашках и галстуках и направились к Шепелеву с Кирилловым.

– Это еще что за члены? – тихо поинтересовался Тимофей Христофорович.

– Минкульт, – компетентно сообщил Кириллов. – Тот, что впереди топает, – сам мин. Приосанься, здесь ты – шишка.

– Информированный ты наш, – не то похвалил, не то обругал Шепелев зама. – Откуда все знаешь?

– Готовился, – скромно шмыгнул носом Кириллов. – Это же наша работа…

Министр культуры в чопорного вельможу не играл – сразу дал понять: я, ребята, парень свойский, напрягаться не надо, чувствуйте себя как дома. И вообще, это мы – для вас, а не наоборот. На вольные импровизации молодцев, засевших в диспетчерской будке, отреагировал адекватно:

– И так вот всегда – с шутками, прибаутками…

Не углядев среди встречавших Сангаджиева, Тимофей Христофорович поинтересовался здоровьем краеведа, который, собственно, и являлся главным инициатором организации нынешней экспедиции.

– На свадьбе у приятеля гуляет, – объяснил министр – прозвучало так, словно уехал с докладом на Объединенный совет Европы. – Завтра к полудню будет.

– Могу я узнать, каков регламент на ближайшие дни? – рассеянно поинтересовался Тимофей Христофорович, наблюдая, как Кириллов руководит выгрузкой техники. Спросил по инерции – за время функционирования в госструктурах выработалась устойчивая привычка согласовывать свои планы с начальством и взаимодействующими органами.

– Вы здесь все можете, – поправил министр, обозначив особый статус гостя. – Какой регламент установите, такой и будет…

В город выдвинулись внушительной колонной: впереди гаишный «Форд», затем – «Волга» с Шепелевым, Кирилловым и министром, «УАЗ» с членами экспедиции, «ГАЗ-66» со снаряжением, пятидверная «Нива» с членами и в замыкании – вторая «Волга».

От Шепелева не ускользнула неприметная для постороннего взгляда деталь: пятеро самых крепких членов экспедиции сели именно в «66-й» со снаряжением: двое – в кабину, трое – в кузов.

«Конвой, – привычно определил Тимофей Христофорович. – Пятеро, по всей видимости, и есть те самые спецы. Надо будет по приезде посмотреть экипировку – чего они там охраняют?»