Текст книги "Бертран де Борн"

Автор книги: Лев Лунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Бертран. Генрих, стой!

Генрих. А! Кто?.. Бертран? Прочь с дороги!

Бертран. Я не пущу тебя.

Генрих. Кто убежал? Кто был с ней? Говори!

Бертран. Я не смею назвать его.

Генрих. Говори, или я убью тебя!

Бертран. Убей, но я не смею назвать...

Генрих. А! Это брат! Опять этот Ричард. Пусти меня!

Бертран. Нет!

Борются.

Генрих. Ричард! С моей женой!

Матильда. Государь! Как вы можете думать... Бертран, скажите же...

Бертран. Я не могу назвать его.

Генрих. Прочь, блудница. И вы смеете еще говорить? Бертран, благодарю тебя. Я был слеп. Ты велел мне прийти сюда...

Матильда. О, я понимаю... Всё, всё... Святая Розамунда, ужас! Бертран де Борн, Иуда! Это ты, ты... Ты сказал ему... Но я погублю тебя... Генрих! Он мой любовник, Бертран!

Генрих. Прочь, хитрое отродье. Ты хочешь потопить его за собой. Я тебе не верю.

Он верный слуга. Бертран, бежим к тебе! На бой!

Бертран. Кони ждут нас.

Генрих. Спасибо, друг. Святой Денис! Святой Георгий! На бой! На бой! ( Убегает).

Бертран. Клянусь: я вас любил. Но Аутафорт!.. ( Убегает).

Матильда (в оцепенении; потом подбегает к окну). Я отомщу!

Сбегаются прислужницы.

Идите к Ричарду, скажите: я согласна!

Занавес.

Действие четвёртое.

Клерво. Замок. Зала. Сцена пуста. За сценой труба. Голос: «Спустить подъемный

мост!» Труба.

Входят быстро Адемар и Бернгард.

Бернгард. Что там случилось?

Адемар. Гонец от короля!

Бернгард. Мириться?

Адемар. Дай-то Бог, Бернгард.

Бернгард. Какое! Бертран не допустит мира...

Адемар. Дьявол, а не человек...

Входит Раймон.

Раймон. Король прощает всех!.. Баронам высокие места при дворе... и титулы... и доходы. А Генрих – соправитель...

Адемар. Победа!

Бернгард. Так, значит, мир?

Раймон. Но замки отходят к королю!

Бернгард. Пропало дело...

Адемар. Бертран не согласится без замка...

Бернгард. А зачем нам эти замки? При дворе будем жить богаче...

Адемар. И почету больше...

Бернгард. Надоело воевать!

Раймон. Но ведь мы победили...

Бернгард. А что толку! Победа – раз, победа – два, а конца не видно.

Адемар. Если б не Бертран, мы бы жили в покое. И без замков хорошо...

За сценой мощный крик и звон оружия.

Раймон. А!.. Генрих отпускает гонца...

Адемар. Боже! Неужели опять война?..

Быстро входит Генрих, окруженный баронами. Последним идет Бертран и становится в стороне.

Генрих. Бароны! Мир!

Бароны. Радость!..

Генрих.

Войне – конец! Мы доказали свету,

Что мы сильны, сильны своей свободой!

А нынче мир почетный и веселье.

Мы победили.

Бароны (гул голосов). Меня король сделал виконтом… Я буду старшим кравчим... Я получаю триста цехинов...

Генрих. Прощайте, рыцари! Сегодня к ночи я уезжаю... К отцу... Отец, отец, я так соскучился... В Аржантон! Мой сокол ждет меня...

Бароны (гул голосов). Охота... Меня ждет Алиса... Эх, славные певцы в Аржантоне... Мы

поохотимся, ох, поохотимся!.. Наконец-то мир... Мир, мир, мир...

Генрих подходит к Бертрану.

Генрих. А, дьявол!.. Бертран... Он все погубит... Бертран... Бертран, друг! Брось грустить... Отец сделал тебя королем трубадуров... И графская корона... Что замок?..

Бертран. Я не грущу, Генрих... Что отцовский замок? – Пустяки.

Генрих. Скоро увидимся в Аржантоне.

Бертран. Кто знает, Генрих! Я хочу выпить с тобой на прощанье... Вдвоем... За мир!

Генрих. Выпьем! За мир! Погоди, я ухожу проститься с войском. Жди меня здесь. Друзья! Трубите сбор! Я хочу проститься с войсками! ( Выходит).

Бароны за ним. Остаются Бертран, Раймон, Папиоль.

Бертран. Раймон, ты видел? Все, все до одного. Отдали свободу, как старую и ненужную клячу...

Раймон молчит.

Что ж ты молчишь? И ты, Раймон?

Раймон. Что делать, Бертран. Судьба...

Бертран. Замок отцов!

Раймон. Да, но время отцов миновало, Бертран. Время сильнее нас...

Бертран. Посмотрим!

Опять борьба? Не внове мне бороться!

Со временем? Я время переспорю!

Раймон уходит.

Бертран (Папиолю). Мальчик... Ты… Останься ты со мною.

Папиоль.

Навеки, господин.

Бертран.

Спасибо, дорогой...

Хороший мальчик мой... Вот... если я умру,

Не забывай меня; цени свою свободу,

Не продавай меча и песен никогда!

Папиоль.

Клянусь!

Бертран.

Аминь.

(Целует его).

Два кубка и вино!

Папиоль уходит.

Генрих!

Виновен – ты. Я сделал все, что мог.

Король не может быть счастливым.

Папиоль приносит кувшин и два серебряных кубка.

Иди!

Папиоль уходит. За сценой громовой крик: «Радость»!

Глупцы!

(Наливает кубки вином).

Аутафорт! Мой замок!

Любовь и честь я продал за тебя,

Теперь умрет и дружба.

Где меч бессилен и бессильна песня —

Поможет яд!

(Бросает яд в левый кубок).

Вбегает Генрих.

Генрих. О, наконец-то! Как все счастливы! Бертран, мир! Мир! 0 , мы показали

Ричарду, какие мы...

Бертран ( про себя). Трусы.

Генрих. Шесть месяцев мы били их под стенами и в поле... Что, Ричард, будешь кусать себе губы? Отец устал, я буду королем...

Бертран. Старик перехитрит тебя! Пока он жив, не видать тебе короны, как Святого Дня.

Генрих. Отец... Если б ты знал, как я соскучился по отцу. Он хороший человек...

Бертран. Прекра-а-сный человек!

Генрих. Он властный и хитрый, но он любит меня.

Какие письма присылались мне,

Такие нежные...

Бертран.

Пока ты бил его.

Генрих. Я буду править!

Бертран. А вот это посмотрим.

Генрих. Хорошо, мой милый друг, как хорошо! Я буду королем и буду счастлив!

Бертран. Король не может быть счастливым!

Генрих. Выпьем! (Берет кубок с отравленным вином).За мир!

Бертран. Нет, выпьем за Матильду!

Генрих. Матильда?.. (Опускает кубок на стол). Бертран, зачем ты так зол, Бертран?.. Матильда, о! Я забыл про нее. Моя честь...

Бертран. Да, честь...

Молчание.

Генрих. Нет, я не могу... Святая Дева, прости меня, как и я прощаю врагам моим. Я не

могу, я не хочу мстить. (Подбегает к Бертрану). Бертран, друг. Я прощу ее, ну позволь мне простить ее. Я хочу быть счастливым... И отец... Я люблю его. Бертран! Я знаю, она согрешила, она оскорбила меня, но я прощу ее... Бертран?

Бертран ( про себя). Как он хочет счастья, несчастный!

Генрих.

Так выпьем же, Бертран!

(Берет по ошибке его кубок, с чистым вином, хочет пить).

Бертран. Кубок!..

Генрих. Возьми вот тот. (Указывает Бертрану на кубок с отравленным вином, хочет пить).

Бертран. Стой, Генрих!

Генрих опускает кубок.

Когда ты сегодня встал, ты взглянул на лик святого Кристофа?

Генрих. Нет... забыл...

Бертран. А знаешь ли, что тот, кто не взглянул, вставая, на святого Кристофа, может умереть без покаяния?

Генрих. Знаю... Но к чему ты говоришь?

Бертран. Вино отравлено!

Генрих. Кто отравил?..

Бертран. Я!

Генрих. Зачем?

Бертран. Чтоб продолжать войну! Чтоб Аутафорт был мой!

Ведь ты умрешь – король нас не простит,

Бароны волею-неволей будут драться!

Генрих.

Бертран, ты шутишь?

Бертран.

Нет!

Вино отравлено, и смерть глядит из кубка...

Но ты мне друг, я не могу убить тебя

Исподтишка, как итальянец...

Мечи решат, чей будет замок!

Генрих.

Бертран! Ведь я люблю тебя!

Бертран.

И я

Люблю тебя! Но смерть твоя нужна мне:

Замок!

Генрих.

Сражаться я не буду!

Бертран.

Не будешь? Нет? Так знай же:

Не Ричард – я с Матильдой был в ту ночь,

Не Ричард – я любовник королевы!

Я лгал тебе и ей, я мужа звал

К жене, чтоб он нашел – меня, но тьма

Мне помогла, змеиная измена удалась мне!

Генрих.

О! О!

( Поднимает меч).

Бертран.

Наконец!

Генрих.

Бертран, не верю!

Ты лжешь... я понимаю...

Ты хочешь раздразнить меня... Не верю!

Бертран. Трус!

Генрих.

Напрасно всё! Сражаться я не буду...

Бертран! За что ты хочешь... в этот день...

Когда я счастья наконец добился?

За что?

Бертран.

Бессилен я! Он слишком добр и честен.

Генрих.

Ты пошутил, скажи, ты пошутил?

Бертран.

Конечно, дорогой. Ах, Генрих, друг любимый,

Не отличаешь шутки ты от правды...

Я испытать тебя хотел... Ну, дай,

Обнимемся...

Генрих

(обнимая его)

Бертран, о мой Бертран...

Какой ты злой… А я-то думал...

Чтоб черт тебя побрал... Бертран, я так счастлив... Ты пошутил...

Бертран. Конечно же, глупый мой мальчик... А еще король!.. Выпьем!

Генрих. Вино?

Бертран. Отравлено? Вот, чтоб доказать тебе... Вон этот кубок ты хотел выпить? ( Берет

кубок с чистым вином). Я выпью его. За счастье короля! ( Пьет). Прекрасное вино!

Генрих. За счастье короля! ( Пьет кубок с отравленным вином). Прекрасное вино... ( Делает два шага и беззвучно падает мертвым).

Бертран ( подбегает к окну). Го-гой! Поднять мост! Стража, на барбакан! Трубите сбор! К оружию! Трубите сбор!

За сценой трубы.

Бертран подходит к трупу Генриха.

Как я любил тебя! Прощай, мой лучший друг,

Прощай, любимый братец!

Лети в свой рай, ты – честный, ты – хороший...

Но ты, глупец, хотел быть королем,

А королям в раю не место! Ты

Так чрезвычайно честен был для ада

И для престола, Генрих!

(Покрывает его плащом).

Сбегаются бароны.

Бароны.

Что случилось?..

Кто звал?.. Мир!.. Что... Где Генрих?.. Кто звал нас!.

Бертран. Я вас созвал!

Бароны. Зачем?.. Бертран... Что? Зачем? Зачем?

Бертран.

Напомнить вам про замки родовые!

Свободны, как олени,

Там жили предки наши,

И папа, и король бессильны были

С их вольным духом совладать и с вольной песней,

И вольною секирой! Так к чему мне

И золото, и королевский двор?

Чтоб с звонким титулом рабом бесславным жить?..

Пуатевинские бароны! Я говорю вам: мира не бывать!

Беритесь за мечи: нас слава в поле ждет!

Бароны. Н-н-н-е-е-т!.. Что?.. Где Генрих?.. Нет!.. Где Генрих?.. Я не хочу войны! Мир!.. Где Генрих?.. Где Генрих?..

Бертран (скидывает покрывало с трупа). Вот он!

Молчание.

Я убил его.

Бароны. А-а-а! (Поднимают мечи).

Бертран.

О-го! Вы прытки стали! Трусы!

Поберегите пыл: он пригодится нам.

Убит наследный принц – король нас не простит

И смерть позорная нас ждет на дыбе!

На бой!

Бароны не отвечают.

Аймерик. Мы выдадим тебя королю. Мы ни при чем!

Бароны. Ты убил. Мы ни при чем... Мы ни при чем… Мы выдадим тебя королю!..

Бертран. Но не живого! (Отстегивает меч). Пусть я умру,

Но дорого продам я вам свободу!

Святой Денис! Святой Георгий! Радость!

Бароны. Радость! (Наступают).

Бертран. Кто со мной? Раймон!

Раймон молчит в стороне.

Один умру, – еще почетней смерть!

Радость!

(Отступая, сражается).

Папиоль!

Ты мне остался верен до конца,

Спой песню мне, пока я буду биться.

Папиоль

(дрожащим, детским, пронзительным голосом)

Убийца!

Бертран

(роняя меч)

Мальчик!

Адемар

(наступая на меч)

Сдайся!..

Бертран.

Ни за что!

Занавес.

Действие пятое.

Та же декорация. Адемар, Аймерик.

Адемар. Царство ему небесное!

Аймерик. Великий государь был!

Адемар. А все Бертран!

Входят Бернгард и Раймон.

Король умер!

Раймон. Старик?

Бернгард. Святой Фома Бекет, прости ему!..

Аймерик.

Гонец привез эту весть о смерти Генриха.

Кровь ударила старику в голову,

И он умер на месте, не сказав ни слова!

Какой человек был...

Раймон. Был, и нет его.

Бернгард. Значит, Ричард – король?

Аймерик. И женился на Матильде!

Раймон (горько). Я так и знал!

Бернгард. Конец Бертрану!

Адемар. Друзья, надо приготовиться. Ричард сейчас будет (Уходит).

Входят Рутжер и Бертран.

Рутжер. Стой здесь. Когда пройдет Ричард, пади к его ногам. Может, он помилует тебя!

Бертран. О нет! Я не унижался перед старым королем, а перед Ричардом и подавно. Пусть убивает!

Рутжер. Счастлив будешь, если он просто убьет тебя. Не миновать тебе пытки.

Бертран.

Мой замок отнят – жизнь мне не нужна,

И не боюсь я ни огня, ни кольев!

О замок мой! Мой Аутафорт!

Я для тебя лишь жил, и за тебя умру,

И о тебе одном тоскую, умирая.

Прощай!

Вваливаются трубадуры.

Матфре. Вот он где!

Пэйре. Гой, Бертран!

Майлоли. Бертран де Борн! Братец!

Бертран. Здорово, друзья!

Ук. Как живешь, друг?

Бертран. Великолепно!

Раймбо. Как твой замок, Бертран?

Бертран. Как и твой, Раймбо: в добром здравии!

Матфре (издеваясь). Святой Антонин, твои руки, кажется, связаны, Бертран!

Бертран. Но язык на свободе. Берегись, Матфре!

Ук. Где думаешь теперь жить, мой милый: в Аржантоне или (передразнивая) во владениях отцов?

Бертран. В аду, дружок. Буду поджидать тебя там!

Раймбо. Скажи, Бертран, ты любишь жариться на раскаленных угольях?

Матфре. Нет, он предпочитает четвертование.

Ук. А, по-моему, он давно облюбовал себе колесо.

Пэйре. Испанским сапогом он тоже не побрезгует!..

Бертран. Но я буду думать о ваших дурацких мордах и даже не вскрикну!

Матфре. А хорошую песню ты нам споешь на дыбе, Бертран?

Бертран. О вашей подлости буду петь, трубадуры!

Входят Ричард, Матильда, бароны.

Ричард. Я не люблю высоких речей и торжественных слов. Пуатевинские бароны! Вы восстали против отца – царство ему небесное! – и против меня. Но вы смирились, и я вас прощаю. Служите мне верой и правдой при моем дворе.

Бароны. Радость!

Бертран. Скоты!

Ричард. Кто смел сказать?

Бертран. Бертран де Борн!

Ричард. А, старый приятель! Вот мы и свиделись.

Бертран. Свиделись, государь.

Матильда. Я рада вам, виконт.

Бертран. И я вам рад, госпожа.

Матильда. Но вы в цепях, виконт...

Бертран. А вы на троне, госпожа.

Ричард. Го, Бертран! Ты, я вижу, остался таким же. Силен ты на словах. Но у меня рука

сильнее, Бертран!

Бертран. Да, но рука умрет, а слова не умрут, государь!

Ричард. Довольно! Бертран де Борн! Не хочешь ли чего на прощанье?

Бертран. Хочу.

Ричард. Говори!

Бертран. Пусть мой мальчик, Папиоль, простит меня.

Папиоль (бросаясь из толпы). Господин! Господин! Простите вы меня!.. Это я погубил вас.

Бертран.

Нет, Папиоль, ты правду мне сказал...

Люблю тебя и верю лишь тебе...

Я клятву дал свой замок защищать —

Ценой какой угодно!

Но есть цена – рок не простит ее, —

Кровь друга я пролил, и кара ждет меня.

Ричард. Что ж мне делать с тобой, трубадур?

Бертран. Убить!

Ричард. Ха! Я знаю, что убить. Но как убить?

Бертран. Придумай пытку потяжелей. Я не боюсь ничего.

Матильда и Ричард тихо совещаются.

Папиоль!

Когда умру я, оседлай коня,

Мою виолу и мой меч возьми с собою

И в Аутафорт направь свой путь.

С востока ты к нему подъедешь.

Останови коня и, к башне обратившись,

Скажи: «Благодарю». Еще скажи: «Прости».

Потом разбей мечом виолу,

Разбей о стену меч и крикни вновь:

«Прости, он умер за тебя!» Прости

И ты, мой мальчик. Помни!

Не продавай меча и песни никогда!

Матильда. Я придумала вам пытку, виконт! Снять с него оковы!

Оковы снимаются.

Бертран де Борн! Вы сделали моего супруга королем, а меня королевой! Мы хотим отблагодарить вас. Вы будете отныне нашим первым трубадуром. Пойте в нашу честь, виконт!

Среди баронов недоумение и ропот.

Бертран (после короткого молчания). Матфре! Ук! Пэйре! Майлоли! Вы угрожали мне дыбой!

Но что огонь, что колесо, что колья?

Вот пытка страшная, невиданная в мире,

Вот наказанье, тяжелее смерти!

Лишь женщина могла его придумать:

Петь палачей, благословлять господ!

Я говорил: мне ничего не страшно,

Но это страшно мне, боюсь того я!

Я не хочу такого наказанья!

О Папиоль! Скажи, моли ее,

Пускай простит меня, пускай убьёт!

Папиоль. Но, господин... Ведь король сделал вас своим первым трубадуром...

Бертран. Ты говоришь!.. Ты?.. Которого я учил! Папиоль!

Ричард. Ха-ха! Мальчик здраво рассуждает! Я делаю тебя своим менестрелем. Получи коня из моей конюшни!

Папиоль. Благодарю, государь! (Целует у него руку).

Бертран. Папиоль!.. И ты?.. Нет... Ты прав опять...

Бери коня и счастлив будь, слуга!

Да, время предков миновало,

Свободы нет, и замки – королю!

Глупец! За что сражался?

За замок родовой? Нет замков таких больше,

Но есть король, есть королевский двор.

И при дворе покорные вассалы!

Так приказало время: покорись!

Безумен тот, кто времени не слышит.

Не слышал я – и вот погиб за это.

Ты победило, время. Я сдаюсь.

Матильда.

Спойте нам песню, трубадур!

Бертран. Чтоб кубок золотой в награду получить? Виолу мне!

Ричард смеётся.

Матильда. Я отомстила!

Бертран

(поет)

Мне ль песни летние иметь,

Когда весна в краю?

Но ты, король, велишь мне петь.

Ну что же, я спою!

Ну что ж, пока печаль жива,

Спою тебе « без гнева» —

Тебе, о Ричард, Сердце Льва,

И вам, о королева.

Мой замок был высок и прям,

Как лучших воинов строй.

Король, ты отдал топорам

Высокий замок мой.

Над камнем выбилась трава,

А я пою « без гнева» —

Тебе, о Ричард, Сердце Льва,

И вам, о королева.

Мой меч мне пел всегда в огне,

Всю жизнь я бился им,

Всю жизнь, король, сверкал он мне

Над замком родовым.

Ты замок бросил в тину рва,

И я пою « Без гнева» —

Тебе, о Ричард, Сердце Льва,

И вам, о королева!

Мой верный друг не помнил зла,

А я убил его,

Чтобы хоть смерть вернуть могла

Тень замка моего.

Ты мне оставил лишь слова,

И я пою «Без гнева» —

Тебе, о Ричард, Сердце Льва,

И вам, о королева!

Ричард и Матильда не слушают, говорят с баронами. Бертран бросает виолу на пол.

Бертран

(в публику)

А Перигорд сгорел и Аутафорт разрушен!

Занавес.

1922 г.

Послесловие.

Если б я был дерзок, я бы назвал свою трагедию романтической. Но я не решаюсь: слишком ответственно звучит это слово, слишком оно мне дорого. Для меня романтизм – это раньше всего буря и натиск, не чувствительный, не слезливый, а бешеный и победный. То, чего нет в русской литературе, то, чему я учился, учусь и всегда буду учиться на Западе. У нас «романтиком» окрещивают любого, не разбираясь. Стоит писателю поговорить о чувствах, об идеале поплакать – он романтик. Или, наоборот: если пишет автор о хулиганах, о разбое, об убийстве – он романтик. Но не чувств требую я, а страстей, не людей, а героев, не правды житейской, а правды трагической. Да, я знаю, герои моей трагедии, рыцари и трубадуры XII века, на самом деле были просто зверьми, жестокими и бесчестными. Тем хуже для них. Тем почетнее моя задача: из низкого создать высокое, из зверского – трагическое. Я не стремился к точной исторической правде, к воспроизведению быта. Сестру я сделал женой; из четырех братьев двух убрал, потому что они не были нужны мне; старик король, узнав о смерти сына, умирает у меня на месте, а ведь история говорит, что он прожил еще шесть лет. Больше того, я обогнал исторический процесс на добрую сотню лет. Усиление королевской власти и ослабление феодальных магнатов, едва начавшееся в XII веке, у меня уже приходит к концу. Что ж? История – материал, я могу лепить его, как мне угодно. Все: быт, историю, житейскую правду – я принес в жертву трагическому действию. Такой произвол на Западе законен и поныне. А в России от писателя требуют, чтобы он был историком и политиком.Но не истории хотел я учить зрителей, а трагедии человеческих страстей! Нигде психология и реализм не оказали столь разрушительного влияния, как на сцене. Театр, по самому своему существу, чужд мелочного быта и тонкой психологии. Он в действии. Но в России учат, что надо стремиться к верному изображению настоящих будничных чувств, «реальных» людей. И вот вместо Шекспира, Расина, Гюго в нашем театре царит тончайшая, но нуднейшая психологическая жвачка Чехова. Зато это «верно», это «правдиво», и это – ничто другое! – привело театр к гибели. Все кричат о кризисе драматургии – и все ставят умные драмы без всякого действия, с завалом быта и настроений. Или – модернисты, футуристы, имажинисты – пишут пьесы с кунштюками, которых никто не ставит, потому что они годятся для всего, только не для театра. Можно изгнать с грехом пополам законы трагического сюжета из романа, из повести, но не из театра! Ибо быт, психология, образы, словесные и сценические трюки – все должно быть подчинено в театре интриге. Потому что можно вводить какие угодно новшества, но есть законы театрального действия, которые преступить нельзя. Трагедия должна быть трагедией! И вот, приступая к пьесе в стране, где не знают и не хотят знать театра, я ударился сознательно в другую крайность. Вместо театра настроений, голого быта, голых фокусов я попытался дать театр чистого движения. Быть может, получилось голое движенье – не беда! Мелодрама спасет театр. Фальшивая литературно, она сценически бессмертна! А для меня сценичность важна прежде всего. Пусть литераторы придираются к моей пьесе – их мнения для меня не существуют. В этой трагедии я, еще в большей степени, чем во «Вне закона», очистил действие, оголил его. Не только стиль литературный пострадал на этот раз, я сгустил действие в ущерб диалогу, второй непременной основе театра. Это недостаток. Но я начинаю. И начинать надо, отталкиваясь от современного театра, перегибая палку в другую сторону. Традиций русских нет; учителей у меня в России не было. А рабски брать с Запада я не хотел. Тяжкая опасность грозила мне: а не будет ли эта пьеса звучать как перевод? Всеми своими силами избегал я этого. Не мне судить, избежал ли. Трудно в России писать трагедию. И величайшая трудность: чем писать ее? Прозой? Но в прозе патетические места звучат тускло. Стихами? Но какими? Официально принят пятистопный ямб. Но почему? Кем оправдан он? «Борис Годунов» – чисто литературная драма, не сценическая. Пятистопный ямб для сцены, по-моему, непригоден. Он тяжел, мешает актеру. Пора признать, что литературным стихом писать пьесы нельзя. И вот к нему я пришел; это опыт, не настаиваю на нем. Трагическую выспренность дает ямб. Но пятистопность тут ни при чем. Я писал «Бертрана де Борна» «прозой» и «свободным ямбом», разбивая его на строчки в зависимости от интонации, от сценической фразы. Иногда я вводил даже анапесты или хореи для вящего ударения. Это не проза, не стихи, а сценическая речь, местами ритмическая. Я слышал актера, когда я писал свою пьесу. И моя разбивка на строки произвольна. Я слышал так – актер может услышать иначе: пусть изменяет мои строки. Стих мне не дорог. И еще одну особенность пьесы хочу подчеркнуть. Особенность, характерную для нее одной. Я попытался найти трагическую кару, сильнее смерти. И потому-то после сильного напряжения четвертого акта я в пятом ослабил внешний эффект, ослабил внешнее действие. Но я хотел сделать кару глубже, эффект не столь ярким, но более действенным. И здесь не знаю, удалось ли мне это. Я написал свою пьесу во время великой революции, и только потому, что я жил в революции, мог написать я ее. Но не в том грубом смысле, в каком принято понимать «отражение эпохи». Трагедия собственности Бертрана, трагедия его свободы не есть трагедия нашего русского мещанина, у которого отняли мебель. Трагедии двух героев сплетаются у меня в одно трагическое действие: трагедия человека, борющегося с государственной властью, и трагедия человека, стоящего у этой власти.

Бертран хочет вернуть свой замок наперекор времени, которое отдало феодальные замки королю, а Генрих хочет стать королем и хочет быть счастливым. И Бертран гибнет, потому что «время сильнее человека», а Генрих гибнет, потому что «король не может быть счастливым». Я не мог написать эту пьесу до революции. И не боюсь я того, что люди, делавшие материалистическую революцию, – герои, а не люди! – осмеют меня (в лучшем случае). Они – герои! – отрицают героев, требуют реализма, дидактического и простого. Я это знаю. Но знаю и другое. Пройдут года, и то, что теперь звучит будничным, станет высоким и прекрасным. Знаю, что нынешние люди, отрицающие героев, станут героями. Знаю, что штурм Кронштадта, и взятие Перекопа, и ледяной поход Корнилова, и партизанская война в Сибири будут выспренне воспеты, как подвиги нечеловеческого героизма. Эти песни и трагедии не будут нисколько похожи на то, что происходило на самом деле, на историческую правду. Но они будут прекрасней исторической правды.

Впервые: «Город. Литература. Искусство. Сборник первый», Пб., Графические мастерские

Академического издательства, 1923 г. Печатается по тексту: Лев Лунц. Вне закона.

СПб., 1993 г. С. 98 – 140.

В качестве прототипа главного героя, чьим именем названа пьеса, взят реальный исторический персонаж, провансальский трубадур Бертран де Борн, однако жизнь и деятельность его в значительной мере преображены, в чем признается и автор (см. послесловие к пьесе). Но именно этот зазор между исторической действительностью и художественной реальностью позволяют судить об эстетических и нравственных идеалах Лунца, о типе характера, которому он отдаст предпочтение, и модели поведения, этим характером продиктованной. Реальный Бертран де Борн был рыцарем и певцом. Сначала, поссорив принца Генриха (будущего Генриха III) с его отцом, королем Англии Генрихом II, он участвовал в войне между ними. Впоследствии принимал участие в распрях между Генрихом III и Ричардом Львиное Сердце (до этого воевавшим против отца на стороне брата). Когда вступивший на престол Ричард вернулся из крестового похода, Бертран де Борн в сочиненных им сирвентах пытался разжечь новую распрю и заставить его отомстить французскому королю Филиппу Августу. В конце жизни Бертран де Борн принял монашество. Однако у Лунца герой выступает неколебимым поборником свободы и независимости, а не любителем войны, каким его видели современники. Герой Лунца идет против устоявшегося общего мнения, пытается сломать коснеющие формы бытия. В письме А. М. Горькому от 22 сентября 1922 года Лунц говорит: «Тема, давно меня занимавшая: борьба человека, героя – с временем, с историческим процессом, и гибель этого человека. Главнейшая трудность, которую я пытался преодолеть: героя постигает кара сильнее смерти; он гибнет, но гибель его не в смерти, – а как раз в том, что он остается жив» (Неизвестный Горький 1994, с. 143). Выбор главного героя (либо интерес к его историческому прототипу) определен, по всей видимости, и тем, что о нем неоднократно упоминал Данте. Такие упоминания есть и в «Божественной комедии», и в трактате «Пир», и в трактате «О народном красноречии», русский перевод которого рецензировал Лунц в то же время, когда работал над трагедий. Немаловажно и то, что сирвенту Бертрана де Борна свободно перевел А. А. Блок для своей драмы «Роза и крест». Следует также отметить, что в качестве прототипа одного из второстепенных героев Пэйре выступает также реальное лицо, трубадур Пейре Видаль, сын меховщика. О времени работы над пьесой можно судить по сведениям, сообщенным в письмах Лунца. Так 22 сентября 1922 года он писал А. М. Горькому: «У меня большая радость. Я кончил, наконец, после девятимесячной работы свою новую трагедию. По общему мнению, она лучше, чем «Вне Закона». Я доволен ею, но все же считаю, что первая была острее. Эта, правда, грамотнее, законченнее, но нет в ней дикого (может быть, бестолкового) напора. И она насквозь романтична. <...> Впрочем, так, «своими словами», трудно передать содержание. Если не удастся самому привезти, непременно пошлю Вам пьесу по почте. На напечатание здесь не надеюсь: все хвалят мои пьесы, и никто не печатает» (Неизвестный Горький 1994, с. 143). Об окончании работы над пьесой Лунц сообщает также в письме Н. Н. Берберовой от 29 августа 1922 года. Вероятно, с оглядкой на эти письма в журнале «Новая русская книга» (Берлин, 1922, № 9) в разделе «Писатели» было помещено сообщение: «Лев Лунц, «серапионовец», закончил трагедию «Бертран де Борн». Что касается формы, избранной для пьесы, тут не обошлось без недоразумений. Наиболее полно свой взгляд на проблему романтической трагедии, ее специфику (отметив при этом отличие речи литературной от речи сценической) автор высказал в послесловии к пьесе. Однако, по всей вероятности, основываясь на фразе из письма Лунца к H. Н. Берберовой от 29 августа 1922 года «написал новую трагедию в стихах» (Берберова 1953, с. 169), В. Ф. Ходасевич воспринял её, как пьесу в стихах. Разъяснению недоразумения и новому уяснению авторской позиции посвящено письмо Лунца А. М. Горькому от 26 февраля 1923 года: « Ваше письмо, дорогой Алексей Максимович, нисколько не огорчило и не изумило меня. Дело в том, что мнение Ходасевича я знал вперед. Ходасевича я высоко ценю и чрезвычайно уважаю его сужденья. Он, может быть, лучший сейчас ценитель стихов. Но ведь все это сплошное недоразумение! « Бертран де Борн» не написан стихами. Об этом я говорил в предисловии и не устаю повторять это всюду. Спору нет, что, с точки зрения стиха, « Б. де Б». отвратителен (я не унижаюсь). Я стихов писать, вообще, не умею, двух строк скомпоновать не могу. Но ведь пьеса, театральная, не пишется ни стихами, ни прозой»! (Неизвестный Горький 1994, с. 147-148). В письме H. Н. Берберовой от 30 сентября 1922 года Лунц сообщает о том, как восприняли его новое произведение в Петрограде: «Новая моя трагедия произвела фурор. Я теперь знаменитый драматург и проч.» (Берберова 1953, с. 170). На предложение А. М. Горького опубликовать пьесы «Бертран де Борн» и «Вне закона» в журнале «Беседа» – рукописи долго не доходили и пришлось высылать их несколько раз – Лунц отвечает: «Спасибо Вам большое за похвалу, верней, за поддержку. Нечего и говорить, что я согласен на печатанье в Вашем журнале, тем более, что здесь меня не печатают. Если можно, очень прошу раньше напечатать «Вне закона». Я все-таки считаю, что эта пьеса лучше и интересней, хотя «Бертран» и написан чище» (Неизвестный Горький, 1994 г, с. 147). Отклики на пьесу появились в журнале «Жизнь искусства» (1923, № 22, 5 июня, с. 8) и двух номерах журнала «Книга и революция» (1923, № 2, с. 6; 1923, № 3, с. 46, 78-80).

Последние два действия – в замке Клерво, на границе Пуанту и Анжу – Анжу, область на северо-западе Франции, сделалась частью английских владений, когда Генрих стал английским королем.

Вольный перевод альбы Гиро де Борнеля (III действие)... – Имеются в виду французский трубадур Жиро де Борней и самое известное из его произведений – утренняя песнь, альба. Основные темы стихов Жиро де Борнея – упадок искусства жонглеров и горечь

утраты подлинной любви. Упомянут в «Божественной комедии» Данте.

...жонглер Бертрана – Жонглером в эпоху раннего средневековья назывался во Франции странствующий комедиант и музыкант. Иногда жонглеры служили при трубадурах и труверах, в таком случае они назывались не жонглерами, а менестрелями.

...чтоб Ричарда прогнать и всю Овернь отдать тебе – Упоминается французская

область, а с VIII в. – графство, входившее в состав Франции, затем в герцогство Аквитанию, вместе с которой в 1154 году сделалась владением Англии. Овернь была возвращена Франции в начале XIII века.

За то, что он лукав, как сто ломбардцев! – В XII-XIV вв. итальянские купцы и ростовщики, которые были преимущественно из Ломбардии, получали за ссуды, предоставленные королям, особые привилегии – в их ведении находились откуп налогов и чеканка монет. Деятельность итальянских купцов была связана со многими европейскими странами, но, по преимуществу, с Францией и Англией.

Эй вы, собаки, слушайте! ~ Молчи ты, Пэйре! – По романтической концепции, которой придерживается Лунц, певец есть политический деятель. Однако здесь подлинному певцу, главному герою, противопоставлены псевдопевцы, бездарности и прихлебатели, заинтересованные не в том, чтобы говорить истину, а в собственном преуспеянии.