Текст книги "Железный человек (сборник)"

Автор книги: Лев Могилев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

«Боже мой, – думала она в смятении, – знаком и незнаком! Ничего не пойму…»

Ясно вспоминая черты этого лица, она не могла не отметить, что было в нем что-то очень странное, необычное. Неуловимая особенность резко отличала Гарри Траубе от всех остальных.

Погруженная в такие мысли. Нора неожиданно услышала за собой быстрые шаги. Обернувшись, она увидела Мака. Он догонял ее. Все внутри ее поднялось против этого человека. Придержав шляпку, она быстро добежала до своего подъезда и захлопнула дверь.

Заседание продолжалось допоздна. Профессор Траубе и Гарри приехали домой около полуночи. Траубе был утомлен да к тому же не в духе. В его ушах звучал голос Сандерсона. Профессор хмурился и ходил по комнате.

– Спать, Гарри, – сказал он, взглянув на часы, и прошел в свою комнату.

Гарри молча посмотрел ему вслед и прошел к себе. Не зажигая света, он подошел к окну и распахнул его. Глубоко внизу тысячами огней сверкал огромный город. Его мощный гул уже ослабленным и измененным долетал до пятнадцатого этажа. А над городом повис темный бархатный купол неба, усеянный мириадами звезд.

Гарри стоял у окна. Он смотрел вдаль. Он вглядывался в темный далекий горизонт. Ночная влага заполнила комнату. Гарри чувствовал, как легко и свободно дышит его грудь. Гарри чувствовал свое сильное молодое тело. Прекрасные, но недолгие минуты… Скупое счастье, отпущенное ему судьбой…

И вот сквозь темный ночной занавес, сквозь необозримый простор ночи стали проступать видения. Сначала они были смутны, еле различимы, как далекие зарницы. Потом они стали яснее. Туманные миражи проплывали перед ним. Он видел освещенные солнцем улицы города. Не того города, в котором он жил теперь, а другого. Зеленые парки и красивые здания. Он идет по улице. Он останавливается на перекрестке. Мимо с легким шелестом проносятся легковые машины. Он видит угол дома. От дома на асфальт легла глубокая тень. А дальше солнце. Оно щедро разливалось по листве большого дерева. Гарри ждет. И вот… И вот… Среди шумной уличной толпы он замечает ее. Она быстро идет к нему. На лице ее счастливая улыбка, такая милая, такая знакомая! Кто она? Гарри знает это Нора! Они стоят рядом, говорят… Гарри не слышит слов, но знает, что они говорят о чем-то близком, хорошем Легкие тени листьев трепещут на асфальте. Нора смотрит на него. Сейчас… сейчас он услышит ее голос. Сейчас назовет она его по имени…

– Гарри!

Что это? Куда все исчезло?

Рядом стоит обеспокоенный Траубе.

– Гарри! Вы не спите!

Молча отошел железный человек от окна и направился к постели.

Глубокий след

Мак Сандерсон сидел у себя дома в самом мрачном настроении. Его маленькие кабаньи глазки злобно щурились. Его огромные руки до хруста в костях сжимали ручки кресла. Профессор неслышно ходил по комнате, с опаской поглядывая на сына.

– Ну право же, Мак, не надо так горячиться, – заговорил он.

– Что ты лезешь ко мне со своими увещеваниями? – полуобернулся к нему Мак. – На кой они мне черт? Я тебя спрашиваю, за каким дьяволом тебе понадобилось знакомить Нору с его сынком?

– Но я…

– Что «но я»? Ваша этика, что б ее… Хорошо же! Теперь я возьмусь за дело. Я-то уж сумею исправить твой промах!

– Мак, одумайся! Ты говоришь несообразное. Все знают, что мы с Траубе не любим друг друга. А тут еще…

– А я и не собираюсь трогать твоего Траубе! Занимайся с ним сам. У вас ведь в ученом мире принято кривляться друг перед другом… Ну и кривляйтесь на здоровье. Но с этим щенком я поговорю сам. Я-то сумею ему внушить уважение к своим принципам!

– Но послушай… Ведь нет еще никаких причин так действовать! Ведь ничего особенного не было.

– А ты думаешь, что я буду дожидаться чего-то особенного?

– И потом, – продолжал Сандерсон, пропуская мимо ушей реплику сына, – подумай, что такое для тебя Нора. Стоит ли из-за нее…

– Нора? Э, да что с тобой разговаривать! Нора нужна мне И точка. Какая бы она ни была. Не твое дело. Слышишь, не твое дело! И я возьму ее, – продолжал, внезапно раздражаясь, Мак. – Ну, что смотришь? Шокинг? Или, как там, по-вашему, физиологическому – шок? Ха! Нет уж, черт возьми, тут я сам сумею все сделать.

Мак резко поднялся и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Профессор проводил его тревожным взглядом, но не сказал ни слова.

А Нора в это время была у себя дома. Она сидела, погруженная в тяжелое раздумье. Прошла уже неделя с той поры, как она познакомилась с сыном профессора Траубе, но сила первого впечатления нисколько не ослабла. Нет, наоборот, с каждым днем тревога и смятение все более овладевали ею Может быть, это была любовь с первого взгляда? Любовь, о которой столько написано и рассказано. Нет, то, что вошло в Нору, то, что властно завладело ею, лишило ее покоя и уравновешенности, не имело ничего общего с этим чувством. Это было что-то другое. Это была тревога, смутная, нарастающая, непонятная.

Казалось, не было повода для тревоги. Но как часто уходят из поля зрения человека скрытые мотивы поступков! Как часто стоит он со страхом и недоумением перед лицом свершившегося факта! Нора не могла дать себе отчета в бесконечной путанице мыслей и чувств, овладевшей ею в последние дни. Она лишь смутно ощущала, что вокруг нее завязывается сложный клубок событий и отношений. То и дело мысленно рисовался ей уродливый силуэт Мака. На месте его возникало бледное неподвижное лицо Гарри, и Нора чувствовала, как сердце сжимает тревога. Лицо Гарри расплывалось, и явственно проступала ядовитая улыбка профессора Сандерсона. И со всеми этими людьми она была связана. И от всех этих людей что-то зависело.

Нора сжала руками виски. Она ясно ощутила биение артерии. Нужно было разобраться в своих мыслях. Она твердо знала лишь, что не является пассивным участником событий. Что-то зависело от нее. Она должна сделать какой-то шаг. Но какой? И вдруг ей стало совершенно ясно: она должна увидеться с сыном профессора Траубе. Она должна говорить с ним… Говорить? Но о чем? Какая нелепость! Ведь они не знают друг друга. Они никогда не встречались.

«Нет, нет! – говорила она себе, – это нелепо. Я просто больна. И всему виной этот гнусный человек. Его вечные преследования извели меня. У меня просто расстроились нервы. Нужно отдохнуть, взять отпуск, уехать…»

А сквозь голос самоуспокоения проступал другой, сильный, требовательный, доходящий до крика: «Тебе нужно увидеть Гарри Траубе! Тебе нужно говорить с ним!»

«О чем? О чем?» – тоскливо спрашивала себя Нора.

За окном сгустились сумерки, но ей не хотелось зажигать свет.

«Если бы мне удалось поближе познакомиться с профессором Траубе, а потом… А потом? Что же потом? – продолжала она размышлять. – Ведь я же отлично знаю, что мой шеф его ненавидит. Так к чему же осложнять и без того запутанные отношения? Траубе?..» И вновь почувствовала она сильный приступ волнения. «Нет, так вот просто встретиться с ним нельзя. Нужно как-то подготовить встречу, нужно… ему написать».

Нора зажгла свет и положила перед собой чистый лист бумаги. Но напрасно вертела она в руках авторучку. Ни одно слово не хотело сойти на бумагу. Белый лист стал увеличиваться у нее на глазах. Вот эго уже не лист, а бесконечное снежное поле Но полю бежит человек. Все быстрее и быстрее бежит он. Все меньше и меньше становится его темная фигурка. Hope нужно его догнать. Она бежит за ним, она выбивается из сил. Дыхание жжет ей грудь. В глазах темнеет.

– Постойте, – кричит она в отчаянье, – постойте! Мне нужно вам сказать…

Но не слышит ничего человек. Все дальше и дальше убегает он к темному горизонту.

Профессор Траубе, откинувшись в кресле, листал научную брошюру. Гарри безучастно пробегал глазами по страницам «Физиологического вестника».

Траубе не мог сосредоточиться. Непроизвольно он то и дело бросал взгляд на железного человека. Вот уже вторую неделю профессор не знал покоя. Странности в поведении Гарри тревожили его. Особенно насторожил его вечер, когда он застал Гарри у открытого окна своей комнаты. В позе, в лице, во всем облике железного человека было так много необычного, что профессор не на шутку испугался. Дважды пришлось окликнуть ему Гарри, прежде чем тот обернулся. Мучительней всего было неведение: профессор не знал, что происходит в мозгу железного человека. Как бы ни был сложен сконструированный прибор, он не выходит за рамки общей схемы, предусмотренной конструктором. И поэтому, если конструктор видит какие-то частные отклонения в работе прибора от предусмотренной им схемы, он (если, разумеется, это настоящий конструктор!) не смущается. Он знает, что рано или поздно найдет нужное звено. В этом поиске проявляется конструкторский задор, в нем – удовлетворение, в нем – награда.

Но у Траубе было нечто совсем иное. Чрезвычайная прибавка, которую сделал он к своему изобретению, превратила это изобретение в неподвластное ему, независимое от него. Сложная биоэлектронная система, называемая железным человеком, стала жить и развиваться по не предусмотренным им законам. И, чувствуя свое бессилие, профессор лишился душевного равновесия, всегда присущего ему. Он, смелый и решительный человек, временами испытывал приступы страха, граничащего с ужасом. Как часто, просыпаясь среди ночи, он тихонько пробирался в комнату Гарри. Подолгу смотрел на неподвижное лицо, на мертвое, неподвижное тело. Он сознавал, что это тело мертво. И только маленький, беспомощный кусочек жизни скрыт под его стальной оболочкой. Траубе сознавал, что сейчас эта жизнь целиком зависит от него. Не нажми он утром кнопку, и железный человек останется лежать. Он будет лежать день, два, неделю, вечность. И скоро, очень скоро угаснет навсегда последняя искра жизни.

Может быть, так и сделать? Может быть, легко и просто избавиться от страшного бремени? Но каждое утро, каждое утро воскрешал Траубе железного человека. Могучий инстинкт ученого не позволил бы ему не сделать этого. И каждое утро Гарри вставал не тем, кем он был вчера. И когда он открывал глаза, когда он поднимался с постели, профессор вновь чувствовал свою беспомощность, свою фатальную зависимость от обстоятельств.

Вечером профессору необходимо было зайти в академию по неотложным делам. Это касалось его доклада, который он намеревался сделать через неделю. Весть о том, что Траубе собирается сделать доклад, к тому же сопровождая его демонстрацией опыта, быстро облетела ученые круги. Имя профессора, хотели или нет этого его противники, пользовалось большой популярностью. Все были заинтересованы. Некоторые глубокомысленные ученые мужи с наслаждением предвкушали схватку между Траубе и Сандерсоном. Но, откровенно говоря, больше симпатий было на стороне Траубе.

Сегодня профессор решил не брать Гарри с собой. Он не хотел допустить новых встреч железного человека с людьми.

– Гарри, – сказал он, – вы останетесь, дома. Предупреждаю, ни шагу из комнаты. Так нужно.

– Можете быть спокойны, профессор, – ответил Гарри.

Слуга сообщил, что машина подана. Уходя, Траубе еще раз повторил свое условие и еще раз получил заверение от Гарри.

Неподвижно сидел железный человек в кресле. Маятник больших часов лениво отстукивал время. Издалека, снизу, долетал шум города. Стемнело. Сколько прошло времени после ухода профессора. Гарри не знал, да и не интересовался этим. Звонок заставил его быстро повернуться к двери.

Вошел служитель.

– Вам письмо, – почтительно произнес он.

– Письмо? – удивился Гарри. – Очевидно, не мне, а отцу!

– Нет, вам!

«Письмо! – думал он. – Как странно, мне письмо!»

На конверте он прочел: «Мистеру Г. Траубе».

– Но тут нет адреса! И обратного тоже.

– Письмо передали в руки.

– Кому? Вам?

– Да.

– Давно?

– Только что.

– Передавший здесь?

– Нет. Он уже уехал. Просил сразу же прочесть.

– Можете быть свободны, – кивнул Гарри служителю и, когда тот скрылся за дверью, вскрыл конверт, пробежал глазами по мелким неровным строкам. Вот что прочел он:

«Вы, наверно, удивитесь моей дерзости. И просьба моя вам покажется странной и подозрительной. Но поверьте, я не могла поступить иначе. Мне необходимо с вами поговорить. О чем, не могу сказать в письме. Отец ваш задержится в академии не менее часа. Очень прошу вас уделить мне несколько минут. Жду вас в парке у вашего отеля. Боковая аллея. У памятника.

Э. С.»

Несколько раз перечитал Гарри письмо. Это была первая весть мира, полученная лично им и не предусмотренная профессором Траубе. Нужно идти. Его ждут. Но он дал профессору слово никуда не отлучаться. А почему он дал это слово? Какое право имел Траубе ставить ему такое условие?

«Иду!» – твердо решил Гарри и нажал кнопку звонка.

– Замкните дверь, – сказал он появившемуся служителю, – я должен ненадолго отлучиться.

Парк был густой, с прихотливой сетью аллей и дорожек, посыпанных крупным песком. Редкие фонари скупо освещали его. Гарри направился в боковую аллею, в конце которой смутно белел памятник. Первый раз в своей недолгой жизни шел он один. Первый раз не было рядом с ним профессора Траубе. Густые купы деревьев темными массами выделялись на прозрачно синем вечернем фоне неба. Проглянули звезды. Вечер был безветренный и душный. Легкий хруст песка под ногами, пряный запах травы и листьев, темные провалы теней в глубине парка – все как-то по-новому действовало на железного человека, проникая в самые далекие уголки его тела. И было это не просто физическое воздействие, нет, это была весть, напоминание о чем-то.

Гарри не сразу заметил отделившуюся от деревьев маленькую темную фигурку.

– Мистер Траубе?

Слабый свет фонаря падал на лицо Норы. От шляпки на глаза легла тень.

Гарри поклонился.

Они шли молча. Нора явно не знала, с чего ей начать разговор. Гарри тоже был не в лучшем положении.

– Мистер Гарри, простите, но я не могла иначе… Я должна вам все рассказать. В тот вечер, когда нас познакомили, я почему-то подумала, что именно вы… Ах, какую чепуху я говорю! Ничего я не подумала. Это случилось позднее. Мистер Гарри, вы мне разрешите рассказать?

Нора сбивчиво поведала ему свою печальную историю.

– Вы понимаете, я больше не могу так! Эти люди давят меня, лишают покоя и днем и ночью. Когда я увидела вашего отца, я решила… Но он такой суровый. Мне показалось, что я ему не понравилась… Как нескладно я говорю!.. Я решила, что он, может быть, возьмет меня в свою лабораторию. Не ассистентом, пусть лаборантом. Я на все условия согласна.

Волнение мешало Hope ясно излагать мысль. Да, собственно говоря, никакой ясности в ее мыслях и не было. Решение перейти на работу к профессору Траубе пришло неожиданно.

– Вы должны мне помочь, – продолжала Нора, – расскажите все профессору. Обещаете?

– Обещаю, – глухо отозвался Гарри. Чем больше смотрел он на эту девушку, тем больше чувствовал, как в него вливается непривычное, гнетущее чувство. Откуда пришло оно? Из каких тайников? Когда Нора непроизвольно чуть приблизилась к нему, он резко отстранился. Девушка взглянула удивленно.

– Мистер Гарри, – снова заговорила она, – я не могла вам сказать сразу… Когда я увидела вас впервые, мне показалось… конечно, только показалось. Ведь мы никогда не встречались с вами…

Железный человек остановился.

– Говорите, что показалось вам.

– Что я вас знаю, – выдохнула Нора.

– Вы!? Меня!?

Страшная тяжесть внезапно легла на плечи Гарри. Она сгибала его, и, лишь напрягая свои стальные мускулы, он стоял прямо. Только сейчас почувствовал Гарри железную проекцию своего тела в живом человеческом мозгу. Это ненавистное тело давило его. Его живое, человеческое, было втиснуто в стальную тюрьму, втиснуто навечно. А изнутри, из самой глубины рвалось наружу что-то далекое и в то же время близкое. Это была почти физическая боль.

Нора заметила смятение Гарри. Она молчала, не решаясь продолжить разговор. Из-за поворота ярко блеснул фонарь. Большие тени скользнули от их ног в глубину аллеи. Взглянув на землю, девушка не могла скрыть удивления.

– Какой у вас глубокий след, мистер Гарри, – она указала на песок.

Молча смотрел железный человек на следы своих ног.

– Тяжело ходить мне по земле, – ответил он наконец.

– Боже мой, вам уже пора! Вас потеряет профессор! – воскликнула Нора, взглянув на часы. Она протянула руку, но Гарри не принял рукопожатия. Поклонившись, он круто повернулся и пошел домой.

– Гарри! – услышал он, подходя к подъезду отеля, взволнованный голос профессора. – Где вы были? Где ваше обещание?

Железный человек молча направился к лифту.

Столкновение

Это было на другой день после описываемых нами событий. Слух о свидании Норы с Гарри Траубе достиг ушей Мака Сандерсона. Целый день гонял Мак свою машину по шумным улицам города. Глухая злоба душила его. Налегая на руль, он мчался по асфальту, обгонял попутные машины, вихрем проносился между стоп-сигналами. Мелькали фонарные столбы, окна, витрины. Вырываясь из общего потока машин на перекрестках, он видел испуганные лица отбегающих в сторону людей. Ему хотелось давить их колесами, хотелось на полной скорости врезаться в густую, пеструю. многоликую толпу, услышать стоны, вопли, крики.

Вечером, усталый и злой, он подкатил к дому. Пройдя в свою комнату, он с силой захлопнул дверь и опустился в кресло. Мак не привык думать, не привык делать выводов, в жизни им руководил лишь звериный инстинкт, неосмысленная воля. Как бык, которого дразнят, наклоняет огромную рогатую голову и роет копытом землю, так и Мак Сандерсон, встретив препятствие, предался бессмысленной, животной ярости.

– Убью! – бормотал он, сжимая свои огромные кулаки. Убью!.. Сегодня вечером. Точка.

В этот день профессор Траубе и Гарри безвыходно сидели дома. Вчерашний случай окончательно расстроил профессора. НУЖНО было срочно принять какое-то решение. Какое? Неужели бросить все и уехать? А доклад? Траубе возлагал на него большие надежды. Этот доклад должен быть началом генерального наступления на широком фронте науки. Нет, уезжать было нельзя. Нужно поговорить с Гарри. Сейчас, как никогда, нужно усилить свое влияние на него, подчинить эту необычайную биоэлектронную систему могучей человеческой воле.

Итак, необходимо начать. Но как? Весь день собирался профессор приступить к этому трудному разговору и каждый раз откладывал его, испытывая острый приступ нерешительности. А Гарри словно ни о чем не догадывался. Он вел себя, как обычно.

Пришел вечер. Траубе сознавал, что больше оттягивать нельзя. «Я рискую потерять его, – говорил себе профессор, – а в нем итог моей жизни. Я сделал больше, чем мог. Так неужели дать погибнуть этому делу?» В глубине души профессор лелеял идею… Когда-нибудь… не сейчас, не скоро он выведет Гарри в широкий научный мир, поставит его за кафедру, продемонстрирует всем его блестящие умственные способности. А потом… он покажет всем (и в первую очередь своим противникам) выключенного железного человека, откроет его стальную грудь, и все увидят необычайный электронный организм, снабженный человеческим мозгом. То будет великий триумф, и от предвкушения его у профессора захватывало дух.

В окно струились сумерки. Траубе зажег свет.

– Гарри, – заговорил наконец профессор, и голос его был глух и взволнован, – бесполезно откладывать разговор. Я должен сказать вам все. Нельзя носить в себе тяжелый камень сомнения. Нужна ясность. Наблюдая последние дни за вами, я вижу, что вы изменились и притом к худшему. Вы словно отошли от меня. Вы тяготитесь моими действиями и моими советами. Но поймите, они продиктованы сознанием острой необходимости. Если бы вы знали, как я беспокоюсь за вас, как хочу оградить вас от нежелательных случайностей (а их в жизни много, очень много!), вы бы, конечно, не поступили так, как вчера. Я не раскрывал вам всего и не все могу пока раскрыть. Будет время… Я могу лишь сказать, что каждый день, каждый час и минуту вы подвергаетесь очень большой опасности. Эта опасность особого рода. Она грозит только вам. И никто, кроме меня, не может оградить вас от нее. Я слишком хорошо сознаю ваше значение в жизни, чтобы рисковать вами. Придет время, и вы займете исключительное место в жизни.

– Все это я уже слышал, профессор, – равнодушно ответил Гарри. – Слова и только слова. Вы говорите «исключительное место в жизни». А для чего мне это?

– Хорошо. Оставим разговор. Скажите, зачем вы вчера, вопреки своему обещанию, отлучились из дома?

– Я получил письмо.

– Письмо? – профессор застыл от удивления.

– Вот, – протянул ему конверт Гарри.

Профессор вынул письмо и быстро пробежал глазами по строкам.

– Ничего не понимаю! – сказал он, вопросительно взглянув на Гарри. – От кого оно? Тут какие-то инициалы: «Э. С.»

– Элеонора Стэкл, – пояснил Гарри.

– Элеонора Стэкл? – переспросил Траубе, бледнея. – Понимаю. – произнес он одними губами. – Все ясно… Происки Сандерсона. Неужели ему известно?

– Что известно, профессор?

– Как? Вы меня спрашиваете? Нет-нет… это я просто так. Ну и что же, вы были?

– Да, был.

– И виделись с ней?

– Да, виделся.

– Говорите же. Ну, говорите! – почти закричал профессор. – Что произошло между вами, о чем вы разговаривали? Я должен знать. Немедленно, сейчас же. Как она смотрела на вас? Не заметили? Не было ничего особенного в ее взгляде? О чем спрашивала она вас? О чем договаривалась с вами? Я все должен знать!

Гарри кратко передал содержание вчерашнего разговора Профессор слушал внимательно. Он буквально влился глазами в спокойное лицо Гарри, стараясь угадать по самому ничтожному движению этого лица скрытые мотивы свидания.

– Дальше! – сказал профессор.

– Все!

– Нет, еще не все! Это лишь начало!

– Профессор, я должен повторить просьбу Элеоноры, – заговорил после некоторого молчания Гарри, – вы, видимо, не обратили на нее особенного внимания.

– Какую просьбу?

– Я обещал Элеоноре ходатайствовать перед вами о том, чтобы вы взяли ее к себе на работу. Работать с Сандерсоном ей невозможно.

– Взять Элеонору Стэкл? Никогда! Вы не понимаете, о чем говорите! Нельзя придумать ничего хуже. Взять ее к себе? Какая нелепость! Никогда и ни за что!

Профессор был возбужден до предела.

– Только подумать! Что я – мальчишка? Или я не способен понимать элементарные вещи? Это все Сандерсон! Хорошо. Теперь буду действовать я. Завтра же буду в академии… И если встречу эту самую Стэкл, не миновать ей разговора.

– О чем вы говорите, профессор?

– О том, что если мне попадется на глаза эта особа, я отчитаю ее как девчонку!

– Вы этого не сделаете, – возразил Гарри.

– А я вам говорю, что сделаю именно это! – закричал Траубе, теряя всякое самообладание.

– Вы не сделаете этого, – жестко прозвучал голос железного человека.

Профессор вздрогнул. Впервые слышал он такой голос. Гарри смотрел на него в упор. И был его взгляд как беспощадно наведенное дуло револьвера.

В душе Траубе что-то упало. Внезапная слабость разлилась по всему телу. Дрожащими руками снял он очки и стал тщательно их протирать.

А в это время черная легковая машина мчалась по широкому проспекту. Она обгоняла попутные машины, она проносилась мимо ярко освещенных витрин, и за рулем ее сидел, наклонившись вперед, Мак Сандерсон.

«Что я наделал, – лихорадочно размышлял Траубе, – потерял над собой контроль, наговорил много лишнего, ненужного! Нервы стали ни к черту! Эх!.. Вместо того, чтобы дисциплинировать его нервную систему, затормозить случайные очаги возбуждения, я сам раскричался на него. Как исправить ошибку?»

А черная легковая машина, не сбавляя скорости, круто повернула на улицу, ведущую к парку. Яркий свет фар скользнул по стене дома и растворился в уличном освещении За темной стеной парка, сверкая тысячью окон, подымалась многоэтажная громада отеля.

– Гарри, – профессор Траубе старался говорить спокойно, мы отклонились в сторону… Я погорячился… Я исполню вашу просьбу. Но только не сейчас. Позднее. Сейчас нельзя. Это может нарушить наши планы, большие, великие планы. Давайте договоримся: не будем в ближайшее время думать об этом. Неделя-другая ничего не изменит. Я сочувствую этой девушке, но поверьте, есть нечто большее, чем ее судьба.

Черная машина, взвизгнув, остановилась у подъезда отеля. Хлопнув дверкой. Мак Сандерсон взбежал по широким ступеням подъезда.

– Ну что же вы молчите? – силясь улыбнуться, спросил Траубе. Железный человек молчал. Его лицо вновь приняло обычное безучастное выражение.

А в это время лифт стремительно нес Мака Сандерсона на пятнадцатый этаж.

– Хорошо, Гарри, оставим разговор до завтра. Так лучше. Откровенно говоря, я сегодня устал.

Звонок.

– Кто еще там? – раздраженно обернулся профессор.

Огромная фигура Мака Сандерсона появилась в открытой двери. Не дожидаясь приглашения, Мак шагнул в комнату.

– Позвольте, вы ко мне? – заговорил Траубе. – Но сейчас я не могу…

Не слушая. Мак молча отстранил профессора своей огромной рукой.

– Молодой человек! – вспыхнул профессор. – Вы забываетесь! Я вам сказал…

Но Мак был уже в другом конце комнаты. Гарри медленно поднялся со стула.

– Так вот он какой! – сказал Мак, подходя к Гарри почти вплотную и бесцеремонно разглядывая его, – Так вот ты какой? Жалкий выродок, посмевший встать поперек дороги Маку Сандерсону!

Они стояли друг против друга. Один – огромный, уродливо мощный, другой – худенький, стройный, изящный. Под тонкой шелковой рубашкой Мака вздымалась могучая грудь. Каменные бицепсы напряглись на его руках. Широкая спина загородила Гарри от взора профессора.

– Постойте! Погодите! – Траубе подскочил к Маку.

– Не лезь. – Мак легко отбросил профессора в сторону.

– Что вы делаете! – закричал Траубе, но было уже поздно. Ничто не могло остановить неумолимо развертывающихся событий.

Он, физиолог, ясно видел стремительный поток импульсов, бегущих к мозгу. Он видел, как, достигнув нервных центров, импульсы с огромной скоростью, не задерживаясь, переключаются на исполнительный аппарат. Страх охватил профессора. Но было страшно не за Гарри, не за своего любимца, своего питомца, а за этого чужого, злого человека, грубо вторгшегося в дом.

Ярость закипала в груди Мака. Она подступила к горлу, ударила в виски. Все мускулы его огромного тела напряглись до боли. Пленка подернула глаза.

– Гад! На же! – выдохнул он, размахиваясь изо всей силы.

И в этот миг что-то быстрое, как молния, и тяжелое, как механический молот, обрушилось на него.

Траубе не уследил за движением рук железного человека. Он лишь услышал, как что-то хрястнуло, хлюпнуло, и Мак Сандерсон, как большой мягкий ком, осел, качнулся и распростерся на пушистом ковре, покрывавшем весь пол комнаты.

Удар был страшен. Лужа, липкая красная лужа медленно увеличивалась, задерживаясь в крупном ворсе ковра.

Траубе стоял в углу комнаты. Мелкая дрожь сотрясала его. Пришло! Пришло! Пришло! Пришло!

А посреди комнаты неподвижный, как изваяние, стоял железный человек. С его опущенных по швам рук медленно падали на ковер последние густые капли крови.