Текст книги "Акведук на миллион"

Автор книги: Лев Портной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Поговорю с Михаилом Илларионовичем Кутузовым. Расспрошу, как это графу Каменскому удалось сместить его с должности военного губернатора. Чарторыйский, правда, назвал эту историю фарсом. Но что, если та история и нынешний заговор связаны?..

– Так не нужен вам Михаил Илларионович! Я эту историю знаю лучше, чем кто-либо! – воскликнул Репа, радостный оттого, что вновь оказался полезным.

Карета остановилась у дома штабс-капитана, и мы поднялись в квартиру.

– А давайте-ка для начала на брудершафт! – предложил Яков Иванович.

Я кивнул. Он отдал распоряжение Василию. Тот принес два стакана на подносе и был тут же отправлен с глаз долой. Мы чокнулись, переплели руки, выпили и расцеловались в обе щеки.

– Будем на «ты», – объявил Яков Иванович.

– Так что за история случилась? Какой-то заговор? Там, кажется, участвовал некто Шубин? – спросил я.

Яков Иванович вздохнул, но не тяжело, а как бы с легким разочарованием, словно предвосхищая своим вздохом мое разочарование.

– История-то пустяшная, – поведал он. – И Шубина я прекрасно знаю, никчемный человек. Собственно, он-то весь этот заговор и выдумал. Запутался в долгах и измыслил какого-то Иванова. А потом прострелил себе руку под окнами его величества, якобы пытался задержать этого Иванова, а тот якобы его ранил. Александр Павлович-то сгоряча изволили Кутузова в отставку отправить. Да потом-то уж разобрались, что никакого Иванова и в помине не было, а Шубин прострелил себе руку из своего же пистолета.

– А с Шубиным что же?

– Сперва в крепость посадили. А потом мы с графом Строгановым прощение ему выхлопотали. – Штабс-капитан застенчиво улыбнулся.

Мы разошлись по комнатам почивать. Но я для себя решил, что все-таки наведаюсь к Кутузову. Для начала принесу извинения за непочтительное поведение у Нарышкиных, а затем и о деле своем похлопочу. Михаил Илларионович в два счета наведет справки об офицере, находившемся при обер-полицеймейстере. И скрывать имя убийцы от меня не станет.

Глава 9

Ранним утром Яков Иванович уехал в Москву, предоставив, как обещал, и квартиру и слугу в полное мое распоряжение. Я выждал до середины дня, а после обеда приказал вызвать извозчика, загримировался и отправился в кадетский корпус в расчете застать генерала Кутузова. По пути поневоле я веселился, воображая, что в маскараде от мадам Шерамбо сразу Михаил Илларионович меня не узнает, – вот уж повод будет для изумления.

Эх, рано я радовался: был узнан, едва спрыгнул на землю из коляски, и не Кутузовым, а полицейскими.

– Вон он! Вон он! – услышал я возбужденный голос.

Поручик Сенцов галопом пустил свою лошадь. Глянул я вправо-влево – полицейские драгуны подступали со всех сторон. Сердце рванулось вон из груди. Я бросился в сад кадетского корпуса: отчаянное положение пробудило ярость, сдаваться я не собирался. Если не удастся скрыться – бить, бить и бить каждого, кто подступится ко мне, сражаться до смерти! В предстоящей бойне я жаждал мстить всему миру за несправедливость.

Временные постройки, вероятно сооруженные для проведения какого-то торжества, загромоздили сад. Я мчался через проход между деревянными стенами, и казалось мне, что бегу, как обложенный зверь по единственной свободной тропе, и знаю, что ведет она в загон, но бежать больше некуда.

Проход закончился, и я оказался на арене амфитеатра. Мелькнула мысль: как же это Господь Всемогущий оставил меня, бросил невиновного?! Я воздел очи горе – попенять ему!..И увидел огромный шар серо-голубого цвета. Золотой лев, украшавший полотнище, смотрел вдаль спокойным, величественным взором. По сторонам от царственного зверя располагались вензеля. Разобрать их я не успел.

– Heus-Deus! Да ты оригинал! – воскликнул я.

Махина около семи саженей[25]25
  Сажень – 2,134 метра.


[Закрыть] в диаметре возвышалась над деревянным помостом в центре арены. Шар висел в воздухе, опоясанный стропами, те, в свою очередь, крепились к железному обручу, а снизу к тому же обручу была привязана плетеная корзина. Еще четыре каната тянулись от корзины к швартовым тумбам, в роли которых выступали каменные львы. Тугие мешки висели по бокам, а подле крутились бездомные псы, словно несли караульную службу.

Монгольфьер! Монгольфьер посреди Санкт-Петербурга!

Особое изумление вызывали корабельные якоря, притороченные по бокам: я не предполагал, чтобы воздушные шары еще и плавали по морям!

Цокот копыт вывел меня из оцепенения. Обернувшись, я увидел поручика Сенцова верхом на лошади. Глаза его пылали яростью. Он взмахнул палашом, рассчитывая оглушить меня ударом плашмя.

Я поднырнул под летевший сверху клинок и ткнулся во влажный от пота лошадиный бок. Кобыла двинулась, я потерял равновесие, но успел ухватиться за ляжку Сенцова, и поручик повалился на мостовую вместе со мной. Я первым вскочил на ноги, выбил палаш из рук поручика, наградил вояку ударом по кожаной накладке на рейтузах, подобрал оружие и кинулся к монгольфьеру.

Беспризорные собаки залились хриплым лаем, но отступили на безопасное расстояние. А я, взлетев по ступеням на помост, с разбегу перевалился через плетеный бортик и плюхнулся на дно, щедро устланное соломой. В центре корзины обнаружилась жаровня, черная труба устремлялась вверх и исчезала в устье воздушного шара. В жаровне потрескивал огонь.

Поднявшись, я перегнулся через борт и рубанул по канату. Монгольфьер дернулся, словно пробуя: нельзя ль улететь?

– Сейчас-сейчас! – как живого ободрил я воздушный шар.

Оставалось перерезать еще три швартовых конца.

– Стой! Не уйдешь! – послышались окрики.

Серые овчинные полушубки приближались к монгольфьеру. Трое драгунов взбежали на помост и вскочили на борт. Они возвышались надо мною, ухватившись для равновесия за железный обруч. Я сделал ложный выпад, угрожая рубануть по ногам. Драгуны, расступаясь, засеменили по узкому бортику словно канатоходцы, а я вновь перегнулся и перерубил еще один конец. Монгольфьер рванул вверх, корзина накренилась, меня подбросило, и я свалился на дно.

Один солдат опрокинулся назад, только грязные сапоги мелькнули за кормой. Бедолага провалился между корзиной и помостом. Двое других, перекликаясь матерно, повисли на железном обруче и болтали ногами в поисках опоры.

Я вскочил и треснул ближайшему драгуну кулаком в причинное место. Он взвыл, разжал руки и рухнул вниз. Движением плеча я направил его полет, и тот приземлился за бортом.

Последний солдат, умудрившийся устоять, взмахнул палашом и перерубил веревку, тянувшуюся откуда-то сверху. Я испугался, что он перережет стропы и шар улетит, а корзина останется.

Я атаковал его снизу, но он парировал. Свое оружие противник держал в левой руке. Мы мерили друг друга жесткими взглядами, я смотрел снизу вверх, он сверху вниз. Правой рукой придерживаясь за обруч, он шагнул влево. Я переступил в ту же сторону, спиною касаясь жаровни. Он попытался выбить мой палаш, я же притворился, будто ослаб. Драгун с воодушевлением ударил еще раз, я уронил палаш, а сам быстро обогнул жаровню, подпрыгнул и, подтянувшись на железном обруче, обеими ногами врезал солдату в грудь.

Он потерял опору, однако удержался и повис на одной руке. Я ударил еще раз ногами, но теперь по его пальцам, сжимавшим обруч. Драгун с воплем разжал руку и скользнул вниз, но приземлился на ноги.

К противникам спешило подкрепление – отряд человек из шести, а драгоценные мгновения терялись из-за ретивого служаки.

Солдат пошел по кругу с палашом на изготовку, намереваясь тянуть время, пока не подойдут товарищи.

И тут подоспела подмога в виде поручика Сенцова, выросшего на помосте с пылавшими от злобы глазами. Увидев меня, он без промедления прыгнул в корзину, отчего та колыхнулась, и наступавший на меня драгун налетел на жаровню, припав лицом к раскаленной части. Солдат вскрикнул, я бросился вперед и столкнул его за борт. Повернулся к Сенцову, но тот жалостно всхлипнул и сам с завидной прытью вылетел вон.

Я поднял палаш, перерубил швартовы, и монгольфьер рванул вверх. В последний момент кто-то подпрыгнул с земли, и я увидел руки, вцепившиеся в бортик. Я ринулся к ним, намереваясь скинуть недруга, пока воздушный шар не поднялся слишком высоко.

Но противник оказался на удивление ловким. Черная тень взметнулась вверх и выросла передо мною. Я отметил партикулярное платье, весьма странное на вид, – хрупкую фигурку облегали короткая черная курточка и черные лосины, – но подробно изучать диковинную одежду было некогда. Я бросился на противника, но он изогнулся и перехватил меня поперек пояса. Я успел удивиться силе тонких рук и, подброшенный бедром, грохнулся на спину. Незнакомец прыгнул на меня сверху, сверкнул кинжал, острие уперлось в мое горло, и мелодичный, но жесткий голос по-французски скомандовал:

– Не двигайтесь!

Маленькая сильная рука высвободила палаш из моей кисти и оттолкнула клинок в сторону.

– Алессандра! – воскликнул я в изумлении.

Верхом на мне восседала графиня де ла Тровайола!

– Вы?! – пораженно воскликнула она, вглядевшись в мое лицо. – Но что это значит?! Зачем вы это сделали?!

– Это был единственный шанс уйти от преследователей.

– О господи! – выдохнула графиня. Привстав, она взглянула через борт на землю и сказала: – Стоят внизу и крестятся! Видели бы вы их изумленные физиономии!

Я лежал на дне и слышал только собачий лай, временами переходивший в тоскливые завывания. Попытался подняться, но графиня, почувствовав движение, вновь опустилась на меня и надавила на плечи, а когда я оказался распростерт на спине, прижалась ко мне, и ее губы прильнули к моим губам. Я обнял Алессандру за плечи, а в голове каруселью закружились мысли. Сначала – что с Нарышкиной как-то нехорошо получилось. Затем – что с Марией Антоновной не стоило вообще ничего затевать. А потом я прихватил графиню де ла Тровайолу за ягодицы.

Нетерпеливые руки расправились с одеждой. Воздушный шар поднимался выше и выше…

Лев, исполненный очей, смотрел вдаль, благородно не замечая прелюбодеяния под своим носом.

Глава 10

Разгоряченные, мы вытянулись на дне корзины.

– Как-то это все неожиданно, – выговорил я.

– Ты последний мужчина в моей жизни, – ответила Алессандра.

– Вот как, – пробормотал я, обескураженный ее словами еще больше, нежели вспышкой страсти.

– А я последняя женщина в твоей жизни, – добавила графиня де ла Тровайола.

Она нравилась мне, но к такому развитию отношений я не был готов.

– Вот это уж совсем неожиданно, – без обиняков заявил я.

– Мы скоро умрем. Через час, максимум – два шар поднимется на такую высоту, где мы умрем.

– Умрем?! Отчего? – воскликнул я, напуганный ледяным спокойствием Алессандры.

– От недостатка кислорода или от переохлаждения – не знаю, что наступит раньше, – объяснила графиня.

– Это… шутка? – с надеждой спросил я.

В глазах Алессандры не было ни намека на розыгрыш. Я поежился. Не знаю, что больше вызывало озноб – слова спутницы или воздух, ставший заметно холоднее.

– Это не шутка, а законы физики, – промолвила Алессандра.

Она коснулась губами моей щеки и поднялась на ноги. Я последовал ее примеру. Едва я возвысился над плетеным бортом, как холодный воздух обжег щеки, шею и с противной настырностью хлынул под одежду. Я натянул скорее шинель, но теперь она казалась хлипкой, нисколько не приспособленной для защиты от холода. Более всего хотелось заключить в объятия жаровню и – уж так и быть – умереть от недостатка кислорода!

Земля сверху выглядела огромным круглым блином, таким плоским, что невольно приходило на ум: может, и впрямь покоится на слонах, а те – на черепахе.

Странное впечатление произвел на меня вид Санкт-Петербурга с высоты. Сады и парки с осенними облетевшими деревьями казались большим мрачным лесом, разреженным пустырями и изрезанным руслами рек. А дворцы, храмы и дома выглядели игрушками, выстроенными неведомыми великанами в прошпекты и линии.

Но после сказанного графиней де ла Тровайолой стало не до ландшафтов. Я хотел убедиться, что слова ее – все ж таки ловкая шутка.

– А ты? – спросил я. – Как же ты, зная о смертельной угрозе, забралась сюда? И вообще – зачем?

Я окинул взглядом дрожавшую от холода Алессандру. Необычные черные курточка и лосины наводили на мысль, что графиня имеет непосредственное отношение к воздушному шару, что она и подтвердила:

– Этот шар построил профессор Черни, а я его помощница.

– Да! – вспомнил я. – В «Санкт-Петербургских ведомостях» было объявление о полете монгольфьера.

– Это не монгольфьер, а розьер, – поправила меня Алессандра.

Раздалось утробное мяукание, из-за жаровни выскочил черный комочек и потерся о ногу Алессандры. Она взяла его на руки.

– Твой подарок, – улыбнулась Алессандра и потрепала за ушами дрожавшего котенка, приговаривая: – Розьер, Розьер.

– Он тоже умрет? – спросил я.

Графиня протянула котенка мне:

– Держи!

– Вот еще! Мало мне дома такого же обормота! – фыркнул я.

И тут же устыдился, вспомнив, что котенок принадлежал убитому незнакомцу. Я почесал Розьера за ушами, он замурлыкал. Котенок был черным от ушей до кончика хвоста, только грудь белая, словно манишка. Он дрожал от холода, и я спрятал его за пазухой.

Изнутри корзина напоминала кабинет алхимика. К стенкам из ивовых прутьев ремешками были пристегнуты круглые приборы с цифрами и стрелками под стеклом, латунный раструб, напоминавший гигантский охотничий рожок, и несколько кожаных сумок, буквально готовых лопнуть, – так туго они были чем-то набиты. Пара ремешков оставались свободными. На один из них Алессандра повесила палаш, продев через свободную петельку. Затем раскрыла самую пузатую сумку, извлекла два туго скатанных свертка, развернула, и они оказались шубами.

– Надень.

– Значит, от холода не умрем, – с удовлетворением промолвил я.

– Не обольщайся, через пару часов поднимемся на такую высоту, что шубы не спасут, – обнадежила графиня.

– Я не понимаю, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно, – сердитым голосом промолвил я.

Из второй сумки она вытащила шерстяной платок и замотала им голову.

– Там есть еще один, – сказала она.

– Обойдусь, – буркнул я.

Далее графиня де ла Тровайола достала тетрадь и карандаш. Я вытащил из-за пазухи сопротивляющегося котенка, надел шубу и спрятал его обратно. Алессандра обошла вокруг жаровни. На плетеной стенке располагались приборы – термометр и барометр. Она взглянула на них и накорябала в тетради какие-то числа.

– Что ты делаешь? – спросил я, уязвленный тем, что на меня Алессандра не обращала внимания.

– Веду наблюдения, – ответила она.

– Вот как, – хмыкнул я. – Но если путешествие так опасно, может, стоит подумать о том, как вернуться?

– Если суждено погибнуть, погибнем во имя науки!

– Гхм, а я надеялся погибнуть во имя Отечества.

– Наука послужит и твоему Отечеству, – заверила она.

– А это что такое? – Я показал на латунный раструб.

– Сам не видишь?

– Труба какая-то, – пожал я плечами. – Но для чего?

– Это труба для оркестра роговой музыки, – промолвила Алессандра, корябая в тетради. – Ну как же без нее? Чем ангелов разгонять, если мешаться будут?

Я рассердился и отошел за жаровню – так, чтобы графиня меня не видела. Характер у нее оказался тот еще. Слова не скажет без подковырки. Немудрено, что страсть к науке заменила ей приватную жизнь.

Золотой лев с торжественным спокойствием смотрел вдаль, куда-то за горизонт. «И вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади. И первое животное было подобно льву»[26]26
  «И вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади. И первое животное было подобно льву». – Откровение святого Иоанна Богослова, глава 4, стихи 6 и 7.


[Закрыть], – вспомнил я и осенил себя крестом.

– Смотри, – окликнула меня графиня де ла Тровайола, она показала мне карандаш. – Это придумал Никола Жак Конте. Между прочим, тоже воздухоплаватель.

– Господи, Алессандра! – не выдержал я. – Ты говоришь, что нам жить осталось пару часов, и развлекаешь меня глупыми штучками!

– Ты сердишься? – Черные брови графини изогнулись от удивления.

– Да, сержусь, – заявил я.

– Как мило! – засмеялась она. – Ты похитил наш воздушный шар, а я… я… когда увидела, что розьер улетает, не знала, что делать, просто по глупости бросилась в гондолу в последнее мгновение! А теперь ты ведешь себя так, словно я в чем-то виновата!

– Ты наверняка знаешь, как управлять этим монголь… розьером, – раздраженно промолвил я. – Так могла бы не дразнить меня попусту.

– Профессор Черни знает, – вздохнула графиня. – А я не уверена, что у меня получится.

– Но куда мы летим, ты хотя бы знаешь? – спросил я.

– Ветер дует с залива. Шар несет на восток.

– На восток?! – ужаснулся я.

– Что ты кричишь? – удивилась Алессандрина.

– На востоке – Ладога! – объяснил я. – Этот твой монгольфьер… или тьфу ты… розьер! У него хватит сил перелететь через озеро? Будь уверена, в России середина октября не сезон для купания!

– Что ты раскричался? – возмутилась графиня. – Я предупреждала, что мы погибнем.

– Но ты не говорила, что мы утонем!

– Ты скоро отморозишь себе уши, – только и ответила Алессандрина.

Она была права. Я едва терпел холод и, решив не упрямиться понапрасну, достал второй шерстяной платок и укутал им голову. Заодно глянул в отворот шубы, оттуда сердито зыркнул котенок, недовольный тем, что я распахнул воротник.

– Ну, что, Розьер? Как думаешь, долго еще нам терпеть издевательства?

Котенок утробно зарычал, я запахнул шубу и вздохнул: даже звереныш оказался не на моей стороне.

Графиня извлекла откуда-то шерстяные рукавицы и протянула мне пару. В больших отделениях оказались по четыре дырочки для пальцев. Пока я натягивал их на руки, Алессандра смотрела на меня с каким-то странным сочувствием и, казалось, забыла и о приборах, и о записях. Я ответил вопросительным взглядом. Графиня обняла меня и прижалась жесткими, замерзшими губами к моим губам.

– Если мы не найдем способа спуститься на землю, наша участь окажется незавидной, – напомнил я.

– Зато на этой высоте изменился ветер. – Алессандра поднесла компас к самому моему лицу.

Стрелка подрагивала, указывая на юго-восток.

– Кажется, в той стороне Москва…

– Удачное направление, – согласился я, подумав, что если останусь жив, то найду, чем заняться в Первопрестольной.

– Ты замерз? – спросила Алессандра.

– Как видишь, не до смерти.

Я попытался улыбнуться, но губы едва слушались. Графиня тут же вспомнила про научные наблюдения – у нее хватало терпения греть руки близ жаровни и что-то корябать в своем журнале.

– Алессандра…

– Просто Алессандрина, – напомнила она.

– Алессандрина, неужели для тебя так важны наблюдения?

– Не прощу себе, если не сделаю записей, – ответила она. – Мужчины отчего-то решили, что наукой могут заниматься только они.

– Вот как! Ты, значит, готова пожертвовать жизнью, чтобы доказать обратное. А заодно и жизнью случайно подвернувшегося мужчины. Сдается мне, что ты все-таки знаешь способ, как вернуть монгольфьер на землю. Ты могла бы прекратить полет в самом начале.

– Могла. – Графиня де ла Тровайола смерила меня насмешливым взглядом. – И ты попался бы в руки полиции! И еще позволь напомнить: это розьер, а не монгольфьер.

– Прости, не вижу разницы, – признался я.

– Воздушный шар братьев Монгольфье наполнялся горячим дымом на земле, поднимался в воздух, а когда дым остывал, опускался вниз. Пилатр де Розье усовершенствовал изобретение, – с чувством превосходства поведала графиня. – Розьер поднимается вверх с жаровней в гондоле, сам видишь. Мы можем набирать высоту до тех пор, пока не кончится топливо.

– Топливо? – переспросил я.

– Да, – кивнула Алессандра. – А ты думал, это подстилка для любовных экзерциций?

Она отворила заслонку и сунула в жаровню охапку соломы. Я было расхохотался, но, хватив морозного воздуху, умолк. Не для того я бежал от убийц, чтобы умереть от чахотки.

– Ага! Я так и знал, что ты шутишь. Разыгрываешь меня! Если не подбрасывать солому, розьер благополучно спустится на землю!

– По расчетам профессора Черни, после прекращения подачи топлива шар поднимется вверх еще на целую милю. Мы запросто окажемся в слоях атмосферы с недостатком кислорода.

– Ну, так не поддавай больше топлива, – весело сказал я. – Оставь хоть сколько-то для любовных утех!

Я обнял Алессандру и через толстую шубу почувствовал ее упругое тело. Придавленный кот взвыл и вцепился когтями в мою грудь.

– А еще можно избавиться от балласта, – сообщила графиня.

Она развязала один из мешков, висевших за бортом, и вытряхнула из него песок. Розьер устремился вверх с большей скоростью.

– Ты меня не напугаешь, – усмехнулся я.

Во рту появился терпкий привкус крови. Это треснули обветрившиеся губы, когда я выдал снисходительную улыбку. Я хотел вернуться на землю, но Алессандра продолжала следить за приборами и, просунув пальчики в дырочки в рукавице, что-то строчила в тетради. «Ладно уж, потерплю», – подумал я, уверенный, что графиня де ла Тровайола превосходно справится с обязанностями воздушного лоцмана. А мне будет, о чем писать мемуары.

Некоторое время я смотрел вниз. Во все стороны расстилался лес, плавно изгибались реки, повсюду блестели озера. Иногда попадались деревушки. Избы казались игрушечными, а люди и домашняя скотина – черными муравьишками.

Когда же я смотрел вдаль, дух захватывало от величия открывавшейся панорамы. С гордостью думал я о том, что вижу лишь малую часть российской земли, но даже эта малая часть совершенно необъятна. Случись подняться на воздушном шаре где-нибудь в Париже, так наверняка в одну сторону мог бы англичанам помахать, а в другую – немцам или швейцарцам.

Неожиданно вспомнил о друзьях. Поло и Новосильцев, граф Кочубей и князь Чарторыйский правят этой землей. Великое дело делают и по праву войдут в историю! А я со своими нападками только под ногами путаюсь… Конечно, либеральные идеи, прогресс, конституция – все это нужно, однако попробуй-ка такую громадину в одночасье развернуть! Пшик один и выйдет!

Но и друзья хороши! Взяли бы и позвали б на службу! А то они великими стали, а меня только за былые заслуги и чествуют! Да и те скоро забудут…

От досады хотел плюнуть вниз, да и то не вышло, в горле-то пересохло давно.

Размышления довели до того, что разболелась голова. Порывами налетал обжигающе холодный ветер, в котором, казалось, не было воздуха. Дыхание участилось, щеки и нос горели от холода, ноги закоченели. Я приплясывал на месте, прикрывая лицо рукавицами.

Алессандра же работала, время от времени бросая на меня одобряющие взгляды. Каждый раз я рассчитывал, что она закончит и направит воздушный шар к земле. Но графиня мало того, что продолжала следить за приборами и корябать бумагу, так еще дважды подбросила соломы в топку.

– У тебя голова не болит? – вдруг спросила она.

– Болит, – кивнул я.

– И у меня, – задумчиво сказала она. – Так и запишем.

– Что ты делаешь? – спросил я, заглянув в ее тетрадь.

– Замеряю атмосферное давление и температуру, – ответила графиня, – и делаю пометки о нашем самочувствии.

– Не пора ли что-нибудь предпринять для его улучшения?

– Тебе уже невмоготу? – разочарованно спросила Алессандра.

– Да нет, все в порядке, – соврал я, пораженный стойкостью женщины.

Ее щеки сделались мертвенно-бледными, губы посинели. Я почувствовал, что, если мы не начнем немедленно спуск, все закончится печальным образом. Но заявить об этом гордость не позволяла. И я решил пойти на хитрость – дунуть в трубу. Алессандрина удивится, а я скажу, что заметил ангелов в огромном количестве. Надеюсь, моя шутка послужит красноречивым намеком на то, что пора закругляться, если и впрямь не хотим встретиться с херувимами.

Пальцы слушались плохо, но я справился: снял трубу, притороченную ремешками к бортику, и, чтобы губы не примерзли к латунному мундштуку, обложил его шейным платком.

Набрал полную грудь воздуха и дунул. Раздался низкий звук, словно трубили из преисподней. А на меня навалились слабость и головокружение, перед глазами поплыли черные точки и зеленые огоньки. Они двигались в воздухе не спеша, и я невольно залюбовался их хороводом. Хотелось пристальнее разглядеть их, но капризные точки разбегались, едва я начинал внимательнее приглядываться.

Неожиданно все эти огонечки устремились в темный омут, словно невидимая воронка поглотила их. Последняя точка исчезла в черноте, но вдруг вылетела обратно и обернулась испуганными глазами Сандры. Я обнаружил, что сижу на дне гондолы. Труба для оркестра роговой музыки валялась в соломе. Сонливость столь сильная охватила меня, что даже холода больше не чувствовал. Я должен был сомкнуть глаза хотя бы на несколько минут, чтобы вернуть толику бодрости.

– Андрэ, тебе плохо?! Вставай, немедленно вставай! Мы начинаем спуск!

– Сейчас, – прошептал я. – Дай мне пару минут!

– Держись! Держись! – приказала она. – Угораздило же тебя дуть в трубу! Не закрывай глаза!

Она задрала голову, высматривая что-то среди канатов и тросов. Черные пряди выбивались и мешали ей. Алессандра сбросила шерстяной платок с головы и откинула назад волосы. Я смотрел на нее и будто бы видел сон, красивый сон, но красивый мрачною красотой. Точеное личико казалось мертвенно-бледным на фоне свинцового неба. Ветер вступил в непримиримую схватку за власть над иссиня-черными волосами. А золотой лев смотрел вдаль аскетическим взором.

– О господи! – вскрикнула Алессандра.

Переполненный страхом голос пробудил меня. Преодолев слабость и головокружение, я приподнялся на локте и спросил:

– Что? Что случилось?

– Где клапанная веревка?! – закричала графиня. – Здесь была клапанная веревка!!! О господи! Один огрызок…

– Солдат случайно перерубил какую-то веревку, – вспомнил я.

– Перерубил! – с ужасом повторила Алессандрина. – Перерубил!..

– Ну и что? – Язык у меня заплетался.

Разговор отнял последние силы, вновь накатило равнодушие, хотелось одного – хоть сколько-нибудь выспаться.

– Вставай! Вставай! – Алессандрина тянула меня за руку. – Тебе недостает кислорода, и ты засыпаешь. Если заснешь, больше не проснешься! Умрешь во сне! Мы оба погибнем, если не откроем клапан.

Ее слова не испугали меня. В душе не осталось места ни страху, ни другим чувствам, да и саму душу будто вынули. Нет, словно сам ее выдохнул через трубу для оркестра роговой музыки. Кот и тот притих за пазухой. Я засыпал, я хотел уснуть хотя бы на несколько минут.

Алессандра схватила меня за плечи, поднатужилась и подняла в сидячее положение. Кот, пригретый на груди, безжизненным кулем провалился под шубой на колени, не издав ни звука. Я понял, что и сам превращусь в огромный ком мертвой плоти, вполне пригодный для выброса в качестве балласта, чтобы воздушный шар летел еще выше. Но и тогда близость смерти не устрашила меня.

– Андрэ! Андрэ! – причитала Алессандрина. – Вставай! Ты должен помочь мне! Ты должен подсадить меня, чтобы я дотянулась до клапанной веревки! Нужно стравить горячий дым! Тогда розьер начнет опускаться!

Я попытался подняться, но с удивлением обнаружил, что не могу пошевелить ни руками, ни ногами. Мгновение я сидел, глядя снизу вверх на Алессандру. А потом голова моя упала на грудь, и я завалился на бок. На грани сознания мелькнула саркастическая мысль: рай находится на небесах, и мы отдадим душу у самого входа. Я надеялся, что роговая музыка разбудила Петра, и он уже подбирал ключи к воротам. Склеенный из бумаги и льна золотой лев, исполненный очей, с величественной невозмутимостью глядел вдаль.

Алессандрина, опустившись на колени, в отчаянии смотрела на меня. Казалось, она вот-вот заплачет, но слезы замерзнут, не успев выкатиться из глаз. И прежде, чем все опрокинулось в черноту, с сожалением успел я подумать о том, что не в силах помочь ей.