Текст книги "По следам легенды"

Автор книги: Лев Корнешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Лайдак! – сплюнул в угол полковник. – Выметайся на перрон.

– Что там происходит? – неожиданно осипшим голосом спросил Бращак, выглянувший в окно.

Пражский поезд, выглянувший из-за поворота, споткнулся о красный свет семафора и замер, паровоз недовольно швырялся сизым паром.

– Что произошло? – заволновались и коммунисты-пражане, окружив в тамбуре вагона Юлиуса Фучика.

– Не знаю, – ответил Фучик, – но, наверное, что-то серьезное, раз задержали скорый. Не всем здесь по вкусу наш приезд...

– Когда в этой стране будет порядок? – ворчал солидный пассажир, обращаясь к своему соседу. – У меня встреча с самим губернатором назначена.

– Земелькой или лесом интересуетесь?

– Изучаю конъюнктуру, – уклонился от ответа толстосум.

– Богатый край... Лес, земля, уголь, рабочие руки – за копейки... Благодать!

А на вокзале обстановка накалилась до предела. Олексу и его товарищей провокаторы окружили плотным кольцом, теснили от перрона, размахивали короткими дубинками. Побледневшая Сирена прижалась к Олексе.

– Забьют? – спросила почему-то шепотом.

– Могут, – неопределенно проговорил Олекса. Он взглянул на часы задерживалась Мирослава с поддержкой.

– Олекса! – взволнованно сказала Сирена. – Если что случится, знай, я тебя очень люблю...

– Вот теперь ничего не случится, – улыбнулся Олекса. – Мирослава успеет, она должна успеть!

Кое-где уже вспыхнули потасовки.

На бирже труда в это время шел быстрый митинг...

– Товарищи безработные! – Мирославе изменила сдержанность, она страстно, горячо обращалась к толпе хмурых, потрепанных жизнью людей. Там, на вокзале, жандармы собрали всю городскую гниль, провокаторов и погромщиков, чтобы задушить правду о нашей жизни, о нашей с вами беде. Так неужели же допустим такое?

– Нам что до того? – сказали из толпы. – Ты нам работу дай! Какую угодно, но чтобы хоть на хлеб заработать!

– Товарищи! – уже тихо сказала Мирослава. – Неужели не понимаете? Эти люди из Праги ради вас сюда приехали, а их...

По толпе безработных прошел гул. Несколько человек – вожаки – вышли вперед.

– Двинулись, хлопцы, – скомандовал молодой парень и лихо бросил кептарь на плечо. – Такой случай, что надо помочь...

Из комнаты дежурного по станции хорошо было видно, как на вокзальную площадь вступают безработные. Увидела их из кабинета начальника станции полицейские, Бращак и другие.

– Это еще что такое? – побагровел начальник полиции.

– Кажется, нам здесь больше делать нечего! – Бращак вытирал пот с лица.

– ...Давай зеленый, – хлопнул по плечу дежурного железнодорожник-коммунист.

Поезд плавно подкатил к перрону. Олекса встретил Фучика объятиями.

– Вот мы и снова вместе! – радостно сказал другу. – Видишь, как нас встречают!

Безработные выметали с перрона погромщиков.

– Товарищи! Все на площадь! – крикнул Олекса, энергично вскочив на ступеньки вагона.

Из здания вынесли стол, на него встали Олекса, Фучик, их товарищи.

– Друзья! – говорил Фучик. – Рабочие Праги шлют вам свой братский пролетарский привет! Мы знаем, как вам тяжело живется в вашем прекрасном крае. Нет работы, нет хлеба, нет земли... В забастовщиков стреляют, в села посылают карательные отряды... Детей ваших в школах учат на чужом им языке, даже ростки украинской культуры пытаются уничтожить...

Внимательно слушали Фучика участники митинга, слушали его и полицейские в кабинете начальника станции – окна открыты. Начальник полиции бросился к телефону.

– Алло, управление? Отряд полиции к вокзалу! С оружием...

– Не делайте глупостей, – сказал Бращак. – Представляете, каким эхом по стране покатятся эти выстрелы?

Теперь говорил Олекса:

– Спасибо рабочим Чехии и Словакии за поддержку. Мы знаем, – это чешская буржуазия набрасывает на нас ярмо, а рабочий класс Чехословакии протягивает нам руку помощи. Передай, товарищ Фучик, Центральному Комитету партии, товарищу Готвальду: мы боролись и будем бороться до конца вместе с нашими чешскими и словацкими братьями по классу! Да здравствует пролетарский интернационализм!

Олекса и Юлиус спрыгнули с "трибуны". К ним пробилась сквозь толпу девочка-подросток.

– Вот я и пришла к вам, – повзрослевшая Маричка сказала это решительно, но все-таки смущаясь. – Не прогоните?

– Да тебя не узнать, Маричка! – радостно удивился Олекса. – А как дедушка? Живой?

– Слава Йсу! – по-взрослому серьезно ответила Маричка. – Мой братик подрос, теперь он у деда поводырем будет. А мне дедушка сказал: "Иди к Олексе, брату Василя из Ясиней, он правильной дорогой тебя по жизни поведет".

– Миро! – позвал Олекса. И когда девушка подошла, сказал ей: – Вот тебе помощница. Позаботься о ней, хорошей комсомолкой будет наша Маричка! Помнишь ее, Юлек?

Фучик пожал приветливо руку смущенной девочке.

"Энергично стоять и дальше во главе угнетенных масс и

развивать борьбу".

Олекса и Фучик зашли в маленький ресторан. Клиентами здесь были люди скромные: рабочие, приезжие крестьяне. Их встретил официант, но без обычного в таких местах подобострастного поклона.

– Определи нас в уютный уголок, Иване, – попросил Олекса.

Иван бросил внимательный взгляд на его спутника, признал своего.

– Добре, товарищ Олекса, – ответил.

Юлиус Фучик улыбнулся.

– Популярная ты особа... товарищ Олекса.

Они заняли столик в углу.

– Иване, – сказал Олекса официанту после того, как сделал скромный заказ, – попроси хлопцев, – он кивнул на маленький оркестр на эстраде, пусть играют для гостя наши, закарпатские...

Оркестр заиграл народные мелодии, Олекса и Фучик заговорили вполголоса.

– Товарищ Готвальд передает тебе привет. Просил сказать, что ЦК окажет закарпатским коммунистам любую возможную помощь. А я... хочу своими глазами увидеть твое Закарпатье...

– Может, напишешь? Здесь есть о чем писать... Борьба разворачивается нешуточная, ожесточенная...

– По всей Чехословакии так... – задумчиво сказал Фучик. – Гитлер рвется к власти, и обстановка везде резко обострилась. Если фашизм победит – мы станем одной из его первых жертв.

– Да, это ясно каждому здравому человеку, – подтвердил Олекса.

– Плохо то, – говорил далее Фучик, – что в ЦК нет единства... Откровенные капитулянты, уклонисты, деятели с сектантскими замашками ослабляют наши силы. Трудно приходится товарищу Готвальду. Но скоро с разбродом будет покончено...

– Давно пора, – горячо поддержал Олекса. – Сейчас мы должны особенно заботиться о сплоченности, о единстве перед угрозой фашизма и войны... В нашей организации подавляющее большинство выступает именно за это! Нельзя во время боя болтаться на нейтральной полосе...

– Товарищ Готвальд поручил передать, – после паузы сказал Фучик, что ЦК намерен в скором времени рекомендовать тебя первым секретарем крайкома партии...

– Мне бы опыта побольше, – смутился Олекса.

– Мы свой опыт приобретаем в борьбе.

В зал вошла Сирена. Олекса увидел ее, поднял руку.

– Добрый вечер, товарищ Фучик, – сказала Сирена.

– Вечер добрый... Только зови меня просто Юлеком.

– С радостью, – Сирена просияла. – Как Густа?

– Шлет тебе привет. Приглашает в гости.

– Хорошо бы, – мечтательно протянула Сирена. – Олекса, вокруг ресторана полно шпиков. И наглые такие... Один мне говорит: "Передай своим, пусть заканчивают беседу, а то прохладно стоять..."

Юлиус расхохотался.

– Ну и ну! У вас тут по-домашнему...

– Город небольшой, все друг друга знаем... Я уже привык к сопровождению – наступают на пятки, но пока не наглеют... А померзнуть мы их заставим, уйдем черным ходом...

"Время не ждет. Положение чем дальше, тем

напряженнее".

По улицам и площадям Берлина шагали отряды штурмовиков. Коричневые истово чеканили шаг, дружно вскидывали руки в фашистском приветствии. У рейхстага бесновалась огромная толпа – ждали появления Гитлера. Перед Берлинским университетом пылали костры из книг. С заводских конвейеров сходили снаряды, танки, пушки...

Но волны беснующейся толпы не докатывались до мрачных серых стен массивного здания, в котором размещалось гестапо. Здесь в одном из тихих кабинетов за массивным столом просматривал документы молодой штандартенфюрер.

Адъютант доложил ему:

– По вашему вызову... Софья Бой-ко, – славянскую фамилию адъютант произнес по складам.

– Пусть войдет, – ответил штандартенфюрер.

Вошла миловидная девушка, одетая, как все берлинские женщины того времени, безвкусно, но с претензией на переменчивую моду.

– Здравствуйте, господин штандартенфюрер. Мне приказали...

– Знаю, – полковник говорил отрывисто, чеканными фразами. – Вы поступаете в наше распоряжение. Формальности выполнены?

– Да, – кивнула София, – я все подписала.

– Аванс?

– Получила...

– Это вам за прежние заслуги. В принципе мы довольны и вашей преданностью идеям фюрера, и вашей информацией о настроениях среди курсантов спецшколы. Есть изменения в семейном положении?

– Нет.

– И быть без нашего согласия не может, – резко сказал полковник. Вашего... любовника... мы отправили... знаете куда?

– Да, – опустила голову София, чтобы скрыть слезы.

– Оттуда он не выберется. Не помешает вам выполнить особо важное задание. Для таких, как вы, это недозволенная роскошь – спать по любви.

– Как прикажете, господин штандартенфюрер, – оправилась от удара София.

– Вашим местом службы снова будет Закарпатье. Вы приедете туда с дипломом Венского университета. Наши люди позаботятся о том, чтобы вы заняли достойное место в обществе. Вы станете личным секретарем-стенографисткой хорошо знакомого вам пана Волошина... Он не станет вам мешать, – продолжал штандартенфюрер. – В этом крае есть единственная реально опасная для нас сила – коммунисты. Вы должны знать о них все...

– Позвольте... – осмелилась перебить гестаповца София.

– Нет! Я еще не закончил – вопросы потом. Вас наверняка попытается завербовать местная полиция – поторгуйтесь, но не особенно сопротивляйтесь. Начальник полиции – наш давний друг, но о вашей миссии он не знает... Вопросы?

– У меня нет вопросов, – встала и вытянулась София.

– Уже лучше, – проворчал гестаповец. – После инструктажа в наших отделах собирайтесь в путь.

Он протянул ей фотографию Угрюмого.

– Запомните этого человека. Его приказы для вас – закон.

...Родное село Софии лежало у самых гор.

Посреди села, на возвышенности, красовалась ухоженная церковь. К ней примыкал дом священника с большим садом.

София соскочила с брички, легко побежала к дому:

– Мамо! Тато! – крикнула у порога.

Выплыла мать, грузная, с ключами у пояса.

– Доченька! Слава Йсу! – София утонула в ее объятиях.

– А где отец?

– На службе, – указала попадья на церковь, где на паперти толпились люди.

– Боже! – умиленно шептала София. – Будто в детство возвратилась...

Она еще раз поцеловала мать и пошла по дорожке к церкви, пробралась через молящихся поближе к алтарю.

Священник вел службу:

– Фюреру германского народа... Адольфу Гитлеру... многие лета...

– Многие лета... – взревел полупьяный дьякон.

Верующие удивленно смотрели на своего священника, несколько старух умиленно закрестились

София тихо пошла к выходу.

Она была в саду, когда к хате подкатил тарантас. В нем важно восседал Будяк.

– Ой, кто к нам приехал! – помчалась навстречу ему София.

Стол попадья накрыла им под старой яблоней. Отец-священник осуждающе посмотрел, как София и Будяк лихо опрокинули граненые рюмки, и скрылся в доме.

Попадья ласково улыбалась Будяку.

– Файный хлопец, – улучила она минутку, чтобы сказать это дочке. Будяк вырядился как для вечернего променада. Он и София выпили еще.

– Что нового? – спросила раскрасневшаяся София.

– А ничего! – беспечно ответил Будяк. – Твой Августин ждет, когда ему Гитлер власть подарит... Бращак все такой же желтый и злой. Грызутся с Бродием и другими, будто и не из одной своры... Выпьем?

– Выпьем... А как узнал, что я здесь?

– Угрюмый послал... Чтоб, значит, не задерживалась.

– Перейдем в хату, – предложила София. – Прохладный вечер сегодня...

Они взяли со стола бутылки, хлеб, сало, другую закуску.

– Не туда, – прошептала София, когда Будяк ткнулся в одну из дверей.

Через несколько дней София увиделась с Угрюмым. Они шли по аллеям городского парка. Здесь их разговор никто не слышал.

– Как Волошин встретил? – спросил Угрюмый.

– Радостно, – улыбнулась София.

– Поддерживайте с ним хорошие отношения, – сказал Угрюмый. – Если надо будет... Словом, соображайте сами, наш Августин далеко не святой...

София смотрела на Угрюмого преданно и понимающе.

– Вы знакомы с новым коммунистическим лидером, Олексой?

– Да, – удивилась София, – я недолго учила его...

– Вот Олексой займитесь всерьез... Это приказ.

– Бесполезно, – твердо сказала София. – Ни завербовать, ни переубедить его невозможно. Это я знаю точно.

Она вдруг ясно увидела себя и Олексу в Ясинях, много лет назад. Он шел по селу с фанерным чемоданчиком в руках. Был воскресный день, в церкви только что закончилась служба. София вышла на паперть вместе с отцом, заметила Олексу, сказала:

– Я скоро приду.

– Не надо бы тебе знаться с тем коммунистом, – недовольно проворчал священник.

– Пустое говорите, – передернула плечами София.

– И отец у него был бунтарского рода, а старшие братья – так те среди коммунистов в селе главными стали, – настаивал священник.

София уже подходила к Олексе.

– Куда собрались?

– В Мукачево...

– В науку?

– Как получится, – ответил неопределенно Олекса. Под взглядом односельчан, с любопытством рассматривавших его и дочь священника, он чувствовал себя неловко.

– Я вас провожу, – предложила София.

Они пошли к околице Ясиней, к широкой поляне. На ней обучалась верховой езде группа хлопцев. Они прыгали на бегу в седла, брали барьеры.

– Вот с кем вам надо быть, Олекса, – сказала София.

– С кулацками сынками из "Сельской конницы"? – Олекса пожал плечами.

– Зачем вы так? – примирительно сказала София. – "Сельская конница" это сугубо спортивная организация. Посмотрите, как прекрасны всадники на фоне наших гор!

– Оно конечно... – иронически протянул Олекса. – На коне сподручнее... топтать лесорубов... Нет уж, в помощники жандармов меня не затащат!

– Не пойму я вас, – сказала София. – Вы – русин, гуцул с дедов-прадедов...

– Я украинец! – Олекса ответил ей с вызовом. – Нас могут называть как угодно – русинами, карпатороссами, но мы – украинцы!

– Не надо горячиться, – София ласково тронула его за плечо. – У нас с вами... и с теми, кто на конях, – она указала на всадников, – одна земля, одна отчизна – Карпаты!

Она вдруг вспыхнула ярким румянцем, и голос ее зазвенел, как натянутая струна:

– Грядет время, и мы погоним отсюда всех, у кого другая кровь! И тогда наши трембиты пропоют славу самостийной державе на земле наших предков.

– Вот вы какая! – удивился Олекса.

– Да, я такая! – с вызовом ответила София. – И я клянусь вам, – она истово перекрестилась, – что такое время наступит!

Всадники перестроились для конной атаки. И вот уже бешено мчится лава, вскинуты руки, как для сабельного удара. Но сабель пока еще у них нет. Пока...

– Так что вы все-таки будете делать в Мукачеве? – спросила София.

– Наверное, поступлю в торговую школу.

– Чтобы торговать дегтем и гвоздями? – с иронией заметила девушка.

– Университет в Праге для таких, как я, закрыт! – ответил с вызовом Олекса.

– Нравитесь вы мне, Олекса, настойчивостью. Жалко, не поняли мы друг друга...

– Почему же? Даже очень хорошо поняли...

...Она вспомнила все это и вновь сказала Угрюмому:

– Бесполезно тратить время. В этом случае возможен только один вариант...

Угрюмый чуть приметно кивнул, и София поняла, что он согласен с нею. Но осуществление "варианта" пришлось отложить – Олекса внезапно исчез из края...

"С большевистской решительностью поднимайтесь все в

бой под руководством коммунистов против всякого

национализма, против фашизма, против

империалистической войны".

Даже самые опытные агенты охранки не смогли установить, когда и как уехал товарищ Олекса через границы – в Москву, на VII конгресс Коминтерна.

Ранним московским утром Олекса шел по набережной Москвы-реки. Всходило солнце и золотило звезды Кремля. Был июнь.

В Новомосковской гостинице он поднялся лифтом на один из этажей, отыскал нужный номер, постучал.

– Одну минутку! Кто там в такую рань? – откликнулись из номера.

– Здесь проживает постоянный корреспондент газеты "Руде право" в Москве товарищ Фучик? – чуть иронично спросил Олекса.

Дверь распахнулась, и друзья обнялись.

– Входи, гуцул, – пригласил Юлиус. – Ишь ты, и не узнать!

Олекса был одет в строгий костюм, галстук со вкусом подобран к рубашке.

– А что? – заулыбался Олекса. – И мы, как говорится, из Европы! Помнишь?

– Как же! Проходи, – вновь пригласил Фучик. – Кофе на столе, обслуживай себя самостоятельно. А мне надо две-три минуты.

Он ушел в соседнюю комнату и, пока Олекса разливал кофе, появился тоже в праздничном костюме, на ходу причесывая влажные волосы.

– Ты чего такой торжественный? – с любопытством спросил Олексу.

– Сегодня на конгрессе Коминтерна выступает товарищ Сыровы, – ответил Олекса.

– Пожелаем успеха товарищу Сыровы, – серьезно сказал Фучик. – Не каждому дано право подняться на такую высокую трибуну, с которой тебя видят лучшие люди земли и ты их видишь... Вырос, гуцул! Рад за тебя!

Фучик знал, что под псевдонимом Сыровы Олекса нелегально прибыл в Москву, чтобы участвовать в работе VII конгресса Коминтерна.

– Наверное, тебя сейчас жандармы по всему Закарпатью ищут, – вдруг рассмеялся он. – Им и в голову не придет, что ты... в Москве!

– А пусть себе ищут, – отмахнулся Олекса.

Они вместе пришли в Колонный зал Дома союзов. И когда председательствующий объявил: "Слово предоставляется товарищу Сыровы, Закарпатская Украина", на трибуну поднялся Олекса. Он явно волновался, но вскоре заговорил уверенно, твердо: ведь все, что он намеревался сказать, продумано, проверено борьбой.

– Каким было положение на Карпатской Украине во время VI Всемирного конгресса Коминтерна? Организация компартии была изолирована от трудящихся масс... Революционное движение на Карпатской Украине регрессировало, компартия утратила свое массовое влияние. Успехами компартии в целом и, в частности, карпато-украинской организации мы обязаны прежде всего VI конгрессу Коминтерна и исполкому Коминтерна, с помощью которых мы смогли вскоре после VI конгресса очистить Компартию Чехословакии от правых оппортунистов и ликвидаторов. Оппортунистическая политическая линия партии была заменена революционной, и был избран новый Центральный Комитет во главе с товарищем Готвальдом...

Завершил свое выступление Олекса словами, которые прозвучали как клятва:

– Мы, украинские коммунисты, заявляем, что наша борьба главным образом направлена против фашистских агентов Гитлера, Пилсудского и Хорти, которые стремятся использовать украинские районы в Чехословакии как плацдарм для антисоветской борьбы в Центральной Европе. Мы заявляем, что приложим все силы для того, чтобы превратить Карпатскую Украину в мощную цитатель для защиты Советского Союза...

После конгресса товарищ Олекса срочно возвратился в Закарпатье. Когда о появлении Олексы в крае стало известно Угрюмому, он через Софию отдал приказ осуществить "вариант" устранения партийного вожака трудящихся Закарпатья.

"У всех у нас беда одна, поэтому надо объединяться и

защищаться против войны и фашизма".

Губернатор Закарпатья вызвал начальника полиции.

– Хочу вам сказать то, что вы знаете не хуже меня, – беспорядки в крае достигли предела.

Полицейский развел руками:

– Всему виною коммунисты. Они мутят воду.

– Сколько их? Горстка!

– Вы ошибаетесь, с тех пор как первым секретарем у них стал Олекса, они выросли в несколько раз.

– Наша аграрная партия в десятки, сотни раз превышает по численности коммунистическую. Но рабочие идут за ними, за коммунистами! В наших руках полиция, юстиция, в наших руках все! И в то же время мы бессильны? Неужели ничего нельзя сделать?

– Коммунистическая партия находится на легальном положении, господин губернатор. У полиции связаны руки... Главарь коммунистов Олекса – депутат парламента. Особа неприкосновенная...

– Заладили! Неприкосновенен только бог. Все остальные – смертные... Случаи... несчастные... подстерегают нас неожиданно...

– Вас понял, господин губернатор.

Судя по выражению лица, полицейский действительно правильно понял губернатора. Он срочно встретился с Угрюмым, а тот уже вызвал к себе Будяка.

В здании, принадлежащем националистической спортивной организации "Пласт", были не только спортивный зал, комнаты для тренировок, душевые. Длинный, глухой коридор вел к двери, обитой листовым железом. Угрюмый работал в "Пласте" "тренером". Он и Будяк подошли к этой двери. Угрюмый достал связку ключей, открыл тяжелые замки.

– Заходи, – пригласил он Будяка.

Здесь был небольшой, но вполне современный арсенал – винтовки и автоматы нескольких систем, ручные пулеметы, револьверы, гранаты.

– Выбирай, – лаконично предложил Угрюмый.

Будяк взял из пирамиды короткий австрийский карабин, легко и привычно вскинул его к плечу.

Угрюмый поморщился.

– Не то... Ведь это будет несчастный случай в горах? И о нем обязательно пронюхают газетчики, а эксперты извлекут пулю?

– Вероятно, – подтвердил Будяк, удивившись про себя, откуда тренеру "Пласта" известны подробности.

– Тогда советую вон тот охотничий "зауэр". Нарезные стволы. Калибр 7,8. Цейсовская оптика, еще старая, не та, которую сейчас потоком гонят.

Будяк взял ружье-двустволку.

– В горы ходят с охотничьим ружьем, – рассуждал Угрюмый. – А из этой штуки, – он любовно похлопал приклад ружья, – на пятьсот метров... сам пробовал...

– Беру, – согласился Будяк. – Во что положить? – спросил он, умело разбирая ружье.

– В футляр из-под скрипки. Удобно нести по городу.

Будяк деловито вышел из здания "Пласта" со "скрипкой". Он почти лицом к лицу столкнулся с компанией молодых людей: два парня заигрывали с девушкой.

– Извините, – вежливо попросил Будяк пропустить его, на узком тротуаре было сложно разминуться.

– Шагай... скрипач, – грубо ответили ему, толкнули так, что он прилип к стене. "Скрипка" упала на мостовую, футляр раскрылся, Будяк поспешно схватил его и почти побежал по улице – хулиганы явно затевали скандал. Когда Будяк скрылся за углом, девушка приказала "поклонникам":

– Вы – за ним, а я к Мирославе.

Мирославу она разыскала в редакции.

– Выйдем, Миро, срочное дело.

Мирослава накинула платок, вышла с девушкой на улицу.

– В "Пласте" побывал Будяк, – взволнованно сказала девушка, – получил оружие. Готовится покушение. На кого – то ясно! Олекса никуда не собирается?

– В горы, к гуцулам.

– Значит, прознали...

Олекса уехал в горы на следующий день. Вез его тот же пожилой гуцул, с которым он вместе с Юлиусом ездил "к центру Европы". Олекса с тех пор подружился с ним, полностью доверял.

– Красота здесь такая, что жить и жить хочется, – сказал Олекса, окидывая взглядом близкие горы.

– Не дают жить, – мрачно ответил гуцул. – И собственные живоглоты, и эти... фашисты.

Встретились им старый музыкант с мальчиком-поводырем. Брели они дорогой, остановились.

– Рад тебя видеть, дедушка, – сердечно сказал слепцу Олекса. – У Марички все хорошо, учиться ее устроили.

– Бог тебе воздаст за добро, – ответил благодарно дедусь. Он предупредил: – Будь осторожен, Олекса, чужие люди в горах бродят, из города, не наши...

– Кто такие? – встревожился возница.

– Не знаю этого. Но вроде прячутся, кого-то ждут...

Будяк с рюкзаком и охотничьим ружьем карабкался по крутым склонам вдоль дороги. Он выбрал место под отвесной скалой, залег, зарядил ружье.

Наверху, прямо над ним, появились трое хлопцев. Будяк у них – как на ладони.

– Лежит, будто муха на стекле, – сказал один из них.

– Сейчас станет эта муха дохлой, – ответил его товарищ, доставая из-под кептаря наган.

Они видели, что бричка с Олексой приближается к засаде.

– Стрелять нельзя...

– Тогда как?

– Есть способ... Помогайте, – один из хлопцев выбрал большой камень, подсунул под него жердь. Камень медленно сдвинулся к обрыву, и хлопцы обрадовались – получалось неплохо...

Будяк поймал в оптический прицел Олексу, увидел, что тот весело смеется, и злорадно подумал: "Отвеселился, коммунист"...

Но камень уже катился вниз, увлекая за собой другие, помельче. Это была все сметающая на своем пути лавина, и Будяк услышал ее грохот, бросил ружье, прыгнул под укрытие скалы.

Гуцул резко остановил лошадей, тревожно огляделся:

– Слава Йсу, мимо... Чудно только, сколько здесь ездим – никогда камнепада не было... Чья-то чистая душа за тебя молится, товарищ Олекса.

– Спасибо ей, – серьезно ответил Олекса. Он и сам понимал, что был на волосок от гибели.

Они молча доехали до развилки, в сторону близких гор ответвлялась еле заметная тропинка.

– Дальше я пешком, – сказал Олекса, – места знакомые.

Он шел уверенно, привычный к горным тропам, и вскоре увидел землянки лесорубов. Его встретили неприязненно. Старший при виде чужака сказал, не ответив на приветствие:

– Уходи, горы не любят чужих.

– Я здесь свой, – ответил спокойно Олекса. Он знал, что лесорубы привыкли видеть в горожанах сборщиков податей и других вестников всяческих бед.

– А свой, тогда бери крису.

Олекса работал весь день, валил сосны. Вечером лесорубы собрались у костра, плеснули и ему в миску похлебки.

– Из Ясиней, говоришь?

– Из них.

– А Василя, который за Советы воевал, знаешь?

– Брат мой старший.

– Так бы сразу и сказал. – Старший отставил в сторону крису, грозное в его руках оружие – топор на длинном топорище, доброжелательно предложил:

– Теперь рассказывай, с чем к людям пришел.

– Скоро Первое мая, – проговорил Олекса. – В этот день пролетарии всего мира показывают буржуям и эксплуататорам свою силу и сплоченность. Рабочие наших городов тоже выйдут на демонстрации. И они хотели бы знать, поддержите ли вы своих братьев по труду.

– Ты где будешь в это время, Олекса, брат Василя? – спросил задумчиво старший.

– В первом ряду.

– А если пуля жандармская?

– Что же, видно, такая судьба...

...Древнее Мукачево праздновало Первое мая. По узким улочкам мимо старинных приземистых зданий, соборов, учреждений со львами на вывесках шли колонны рабочих, крестьян, лесорубов. По призыву Коммунистической партии рабочий народ под красными знаменами вышел на улицы. Колонны вели пять духовых оркестров. На главной улице они соединились, и революционные мелодии слились в одну, мощную – "Интернационал". За оркестрами медленно ехали триста велосипедистов в спортивной форме членов пролетарских физкультурных организаций. Во главе рабочих колонн шли товарищ Олекса, члены крайкома КПЧ. Сирена и Мирослава были неподалеку, как и у других участников манифестации, у них в руках были первые распустившиеся ветки сирени.

По бокам первомайских колонн, охраняя их, шли крепкие парни с гуцульскими топориками в руках. Они опирались на них, как на посохи, но не следовало никому испытывать их терпение...

– Да здравствует единый фронт! Все в бой за лучшую жизнь в Закарпатье!

Эти лозунги были на всех транспарантах: на украинском, чешском, венгерском языках.

Рабочий класс Мукачева праздновал гневно и мощно свой пролетарский праздник – 1 Мая...

"Не отдадим Подкарпатье ни внутренним, ни чужеземным

фашистам!"

Клемент Готвальд встретился с группой депутатов-коммунистов чехословацкого парламента. Среди них был и Олекса.

– Приближается, – сказал Готвальд, – особый день. Помните?

– Конечно! – ответили ему. – 7 ноября!

– По недомыслию или чтобы бросить вызов, буржуазное правительство решило, что Национальное собрание будет заседать как обычно. Понимаете?

– Редкая возможность.

Его поняли сразу.

– Вот именно! Кому поручим выступать в палате депутатов?

– Товарищу Олексе!

– Пусть говорит от имени всех нас.

Олекса с трудом, но добился слова на заседании палаты депутатов Национального собрания Чехословакии. В этот день председательствовал Бенеш. Он делал вид, что выступление депутата-коммуниста его не интересует. Олекса говорил вот о чем:

– Свои первые слова с этой трибуны посвящу вопросам внешней политики, которые касаются восточной части республики. Но перед тем, как перейти к этим вопросам, позволю себе от имени трудящихся Подкарпатья передать братский привет трудящимся Советского Союза, особенно трудящимся Советской Украины, которые сегодня отмечают 18-ю годовщину своего победоносного Октября.

Сегодня на улицах Киева, Харькова участвуют в демонстрациях сотни, тысячи, миллионы трудящихся, с радостью подводят они итоги успехам, которых достигли на пути социалистического строительства. А эти успехи немалые...

Среди реакционных депутатов, – а их большинство – поднялся шквал возмущения, свист, выкрики: "Долой!", "Агент Москвы!"

В ложе прессы улыбался Фучик. Он приподнялся, крикнул:

– Молодец, Олекса!

– ...Трудящиеся массы Подкарпатья радостно приветствовали тот факт, что чехословацкое правительство изменило свою предыдущую политику по отношению к Советскому Союзу, установило с ним отношения и заключило пакт о взаимопомощи...

Доктор Бенеш опустил голову и отвел глаза – напоминание было ему неприятно.

– ...Трудовой народ Подкарпатья не хочет войны, не хочет фашизма, он хочет свободы! Поэтому обращаюсь в адрес правительства: в интересах укрепления позиций мира в таком важном районе, как Подкарпатье, требую, чтобы правительство установило равноправие народа Подкарпатья...

Шум и крики в зале усилились.

– ...Все трудящиеся Подкарпатья, все организации, которые действительно хотят бороться против фашизма, за улучшение жизни трудового народа Подкарпатья, должны еще теснее объединяться в один могучий народный фронт. Потому что только могучим фронтом могут они отразить опасность фашизма, опасность войны.

Завершение речи товарища Олексы горстка депутатов-коммунистов встретила аплодисментами, реакционеры – злобными выкриками.

В перерыве между заседаниями Юлиус отыскал Олексу, хлопнул его по плечу.

– Ты прекрасно выступал, Олекса!

– Спасибо, Юлек!

– Слушай, ты ведь приехал в Прагу с Сиреной? Так?

– Да, упросила-таки взять с собой.

– Вечером мы с Густой ждем вас.

...Юлиус, Сирена, Олекса сидели за празднично накрытым столом. Густа разливала чай.

– Честное слово, Олекса, ты здорово сказал! – вернулся к событиям дня Юлиус. – Попомни мои слова – эта банда политических двурушников в решающие дни предаст и продаст народ, родину...

– Ты прав, Юлек. Положение с каждым часом становится все напряженнее. Республика и жизнь народа в опасности – это должен понять каждый честный человек... И помощь к нам может прийти только с Востока!

– Знают ли там, в СССР, о грозящей опасности? – спросила Сирена.

– Знают, – уверенно ответил Юлиус. – Мне не раз приходилось там слышать песню... – Он тихо напел мотив:

Если завтра война,

Если завтра в поход...

– Если завтра война... – с грустью спросила Густа, – что нам предстоит?