Текст книги "Иваны России"

Автор книги: Лев Маляков

СТИХИ

РОССИИ

 
От зари и до зари
Здесь и ширь, и высь!
И дорог – сполна бери,
Только не ленись.
 
 
А простор – шагай себе,
Верст не занимать!..
Насовсем в моей судьбе
Ты одна мне, мать.
 
 
И пускай мои пути
В далях пропадут,
Ненаглядная, цвети,
Как сады цветут!
 
 
За тебя готов идти,
Если что, – в беду.
И пускай круты пути —
Все равно иду.
 
 
Все, что выдано тобой,
В сердце на века:
Труд – так груд,
А бой – так бой,
Вот моя рука!
 

ЗЕРНА

Псковщина

 
От истоков до устья Великой.
Исходил я леса и поля.
До чего ж высока,
Многолика
Наша тихая матерь-земля!..
 
 
Полыхает заря,
Голубые
За рекою теплеют снега —
Все знакомо,
Но снова впервые
Я встречаю горюн-берега.
 
 
И от устья опять до начала
Разливанная лада-волна
Лютой вьюгой меня привечала,
Жар-цветами дарила сполна.
 
 
По утрам дергачиные всклики
Будоражат зеленую тишь.
И птенцами рассветные блики
Осыпаются в темный камыш.
 
 
Я дышал половодья кипеньем,
Слушал пульс потаенных ключей,
Замолкал,
Околдованный пеньем
Одуревших весной косачей.
 
 
И не раз у лосиного стада,
Замирая,
Стоял на виду…
Как мне мало,
Как много мне надо!
Я к тебе
Как на праздник иду!
 

ПАШНЯ

 
Гулкой подпоясанная речкой,
Зорькой подрумянена,
Как в печке
Испеченный сдобный каравай,
Пашня за околицей лежала,
Зерен полновесных ожидала,
Слушала грачиный грай.
 
 
Солнышко ночей не досыпало,
Поднималось,
Землю облучало,
К полдню раскаляясь добела.
Облака над нею набухали,
Проливались
И спешили в дали
Завершить весенние дела.
 
 
В поле выезжали трактористы,
Веселы,
Чумазы и плечисты:
Начиналась жаркая страда.
 
 
Гуд моторов повисал над краем,
И дышала новым урожаем
Свежая
Прямая борозда.
 

ОТЦОВСКАЯ ЗЕМЛЯ

 
Живешь,
Заботой городскою
Насквозь пронизан и прогрет.
И вдруг под ложечкой заноет,
Да так,
Что почернеет свет.
 
 
С чего бы,
Сам не понимаю,
Тоской захолонуло в мае,
Когда на влажных тротуарах
Асфальт теплынью разморен:
Его вздувает, что опару.
Да что гудрон,
Когда бетон
Зеленой молодью пропорот.
И вроде город мне не в город.
 
 
Так вот с чего под сердцем боль
Отозвалась набатным гулом:
Полями вешними пахнуло.
И ты хоть как себя неволь —
Уснуть не сможешь:
 
 
Ночь, другую
Все видишь землю дорогую
С крутым веселым половодьем,
Когда ручей под стать реке,
А в нем березы налегке
Бредут,
Смеясь над непогодьем.
 
 
А бани,
Словно пароходы,
В субботу густо задымят.
И до потемок огороды
Богато ведрами звенят…
Листа березового запах,
Мореного в жару сухом,
Ложится в лунные накрапы,
Как пух, туманно и легко…
 
 
Я до утра усну едва ли:
Ведь знаю:
Ждут меня поля,
Поют мои родные дали,—
Зовет отцовская земля!
 

ЛИПА

 
Закипая веселой,
Ядреной листвой,
Ты вовсю хорошела
Над тихой Псков ой.
 
 
Ох, и грузно же было
В июльскую звень
Из суглинка водицу тянуть
Долгий день!
 
 
А мальчишек
В зеленой охапке качать…
А влюбленных
С темна до светла привечать…
 
 
У Псковы я опять
Вечерами брожу
И на корни витые взглянуть
Захожу.
 
 
Им трудиться не тридцать,
А триста бы лет.
Да кому-то, наверно,
Ты застила свет.
 
 
Сникли,
Съежились листья:
Нож не дрогнул впотьмах…
И добро б человеку
Потребность в лаптях!
 

«Изба избой, каких немало…»

 
Изба избой, каких немало
Стоит у пыльных большаков,
Какие Русь наоставляла
Ещё от дедовских веков.
 
 
И что мне,
Что в избенке этой
О старых четырех углах?
И все же незажившей метой
Вдруг припечет,
Как на углях!..
 
 
Мы поднялись в ином просторе:
Один – моряк,
Другой – пилот.
На радость той избе и горе,
Благословившей нас в полет.
 
 
Домой лишь изредка писали
И обещали каждый год
Родителям:
Нагрянем сами
На августовский огород.
 
 
Когда, случалось, приезжали:
С дороги – в баньку,
И – к столу…
И в рамках на стене дрожали
Ребячьи грамоты в углу.
 
 
Родня до полночи шумела.
О чем?
Не сразу разберешь…
А осень знай себе звенела,
Тихонько осыпая рожь.
 

ПОЛДЕНЬ

 
Полдень, полон солнечной дрожью,
Плещет зноем о кромку ржи.
Над приречной широкой пожней
Крутокрылый чибис кружит.
 
 
А комбайн все гудит,
И небо
Захлебнулось голубизной,
В нем стозвонная песня хлеба
Раскаляет июльский зной.
 
 
Перегретый мотор устало
Напоследок вздохнул и затих.
И такое вдруг заиграло,
Засвистало, защебетало:
Песен, песен-то,
Сколько их!
 
 
Работенка —
Гудят лопатки,
И пшеница – хоть напоказ!
Вот бы квасу теперь с устатку,
Полведерка бы —
В самый раз.
 
 
До деревни прогон не короткий,
А вода —
Тут подать рукой.
И хозяйской степенной походкой
К быстрине ты идешь над рекой.
 
 
Приняла раскаленное тело,
Холодком обожгла чуток,
Обжурчала,
Такого напела:
Набирайся силенок, браток!
 
 
А потом расплескалась в смехе,
Поумерила юный пыл:
Делу – время,
Часок – потехе,
Будет, парень, —
Мотор остыл.
 

«Проснувшейся земли улыбчивы глаза…»

 
Проснувшейся земли улыбчивы глаза
Таят былых веков заботы и тревоги.
Как дедам и отцам,
Зыбучая лоза
Мне кланяется низко у дороги.
 
 
Мы исходили тысячи дорог,
Но лишь единственной верны,
Верны до гроба.
Апрельская земля,
Я без тебя не мог.
Не мог забыть о доле хлебороба!
 
 
Она приходит полою водой,
Улыбками веселыми проталин,
Подснежника застенчивой звездой
И мурав ой оттаявших проталин.
 

В ДЕРЕВНЕ У ДЕДА

 
И не вёдро, и не хмуро.
Слышен трактор вдалеке.
Разговаривают куры
На курином языке.
 
 
Бродит по двору подсвинок,
Чешет боком тын-плетень.
Кот ленивый возле кринок
Ждет парного долгий день.
 
 
Словно дрема, нескончаем,
День улегся у ворот.
Бабка балуется чаем
После утренних хлопот.
 
 
Ранний час течет, как в сказке.
Все тут ясно,
Что к чему.
Мудрость дедовской закваски
С давних пор живет в дому.
 
 
Дед, он тоже старым не был:
И пахал, и воевал.
Принимал и быль, и небыль,
День наш сердцем принимал.
 
 
Всяко было:
Ел мякину,
Трактор вел, растил овес,
Пас колхозную скотину,
Вот —
До пенсии дорос.
 
 
И ему теперь не к спеху
Торопить остатки лет.
Всей деревне на утеху
Телевизор ставит дед.
 
 
Ладит мачту и антенну,
С радости – навеселе.
Надо видеть непременно,
Что творится на земле.
 
 
Бабка, больше для порядка,
Поворчит на старика…
Пригорюнилась трехрядка,
Задремав у верстака.
 

«Не успеет под капелью…»

 
Не успеет под капелью
Воробей перо омыть, —
Трактора гудят в апреле
Голосисто:
«Будем жить!»
 
 
Молодухи за деревней,
На разливе у реки,
По привычке стародревней
Звонко бьют половики.
 
 
И дедам столетним дела
Тоже хватит по весне:
Старым – вот как надоело
Греться солнышком во сне!
 
 
Окружили у правленья
Агрономшу брадачи:
Преподносят наставленья,
Словно в праздник калачи.
 
 
А над ними май,
Как мячик,
Кинул солнышко в зенит.
И, суля весне удачу,
Новосел-скворец звенит.
 

СТРАДА

Владиславу Шошину

 
Страда зачиналась в марте
В табачном дыму зыбучем,
Когда бригадир на карте
Гулял пятерней по кручам.
Да в кузне мой батька молотом
Набатил на всю округу, —
Звенелось и пелось молодо
Видавшему виды плугу.
 
 
Страда разгулялась в мае —
Вбирала,
Тянула соки.
Надеждой на урожаи
Ложилась в земные строки.
И не было ей покоя,
И не было ей остуды:
Гудит она над рекою
Бульдозером у запруды.
 
 
Пылит на сквозных проселках.
Машинами со стогами,
Гостюет у баб на полках
Румяными пирогами.
Страде до всего есть дело.
С лица она подобрела,
Невестой богатой скоро
Заявится к комбайнеру.
 

ЗИМНЕЕ

 
Наметелили метели
Горы снежные —
Встанешь утром,
Не узнать низины здешние.
 
 
Выхожу я спозаранку в стынь лиловую,
Месяц теплится потерянной подковою.
Ветер плачет:
«Не развеять хмару белую!»
К большаку тропу
Не скоро, видно, сделаю.
 
 
Надо мной провисло небо
Темной тучею.
Я швыряю снег лопатой загребучею…
На деревне говорят:
– Работа зряшняя,
В сн еги канула тропа твоя вчерашняя,
С каждым днем на ней сугробы нарастают…
 
 
Но не ждать же мне весны,
Когда растают!
 

«Среди безлюдья буйная река…»

 
Среди безлюдья буйная река
Гранила камни
Долгие века.
Никто не знает,
Сколько лет подряд
В горах ревел могучий водопад,
Кремнистые дрожали берега,
Гудела непролазная тайга.
 
 
И только летом
В солнечные дни
Играли ярко радуги над ним.
Над ним свечой
Взмывали птицы ввысь
И молодые ястребы дрались.
А у реки,
На гладком валуне,
Сидел медведь
Верхом, как на коне.
 
 
Застыл косматый бурый рыболов.
Здесь все его:
Леса, река, улов…
И вдруг он показал зубов оскал:
Зверь человека в чаще увидал.
 
 
А тот стоял:
За поясом топор…
Меж ними шел недолгий разговор, —
Пришельца зверь не смог переглядеть:
Ворча, в тайгу поковылял медведь.
 
 
А человек
Сурово глянул вслед —
В глазах ни страха,
Ни сомненья нет.
Он поплевал в ладони не спеша.
Тайга ждала.
Стояла не дыша.
Взметнулись щепки из-под топора —
В ответ протяжно охала гора,
Тайга медведем пятилась в тайгу…
И пятистенок
Встал на берегу.
 

«Вздыбилось море…»

 
Вздыбилось море,
Гривастое, злое,
Играет с баркасом
Опасной волною.
 
 
И нам не до шуток.
Но мы не заплачем,
Не молим пощады,
Не просим удачи.
 
 
Волне разъяренной
Врезаемся в гриву,
Взлетев,
Опускаемся в пропасть с обрыва.
 
 
И снова,
И снова паденья и взлеты:
Налево, направо
Руля повороты.
 
 
И вдруг захлебнулся
Мотор раскаленный,
Баркас, как живой,
Накренился со стоном.
 
 
Ну что ж,
Мы не дремлем:
За весла беремся,
К желанному берегу
Яростно рвемся.
 
 
В ладонях бугрятся,
Вскипают мозоли:
Мы насмерть схватились,
И нам не до боли.
 
 
Гребем,
Не сдаемся стихии суровой
И знаем:
За нами последнее слово!
 

«В душе моей Иваны…»

Ивану, сыну моему

 
В душе моей Иваны —
Сердцу любо,
Как звезд на небе,
Нету им числа:
Оратаи, шахтеры, лесорубы
И мастера иного ремесла.
 
 
Коль памятью не слаб —
Бери повыше:
Князей,
Царей Иванов знала Русь…
Иван мой спит,
Пожалуйста, потише!
Но зашумите —
Я лишь усмехнусь.
 
 
Ведь нам не привыкать,
Нам,
Внукам дедов,
Праправнукам и Невских, и Донских
Падения и взлеты —
Все изведав,
Мы свято верим
В сыновей своих.
 
 
В сараи,
Как в музеи, спрятав сохи,
Мы честью пахаря,
Как прежде, дорожим.
И на заре космической эпохи
Земная суть —
Зерно обычной ржи.
 
 
И пусть наш век,
Как паруса тугие,
Орбиты рвет,
Огнистый взвихрив стяг!
Хоть Русь теперь не та
И мы другие,
Все ж без Иванов
Нам —
Нельзя никак.
 

ПОД ОГНЕМ

КУПАВЫ

 
Открыли купавы лица
Навстречу восходу,
До света:
И ноченькою не спится —
В разгаре недолгое лето.
 
 
Июнь —
В полях расцветанье,
А это ведь что-то значит.
Они сошлись на свиданье:
Тихонько смеются и плачут.
 
 
На грешной земле,
Не в сказке,
На глине, что бомбы рвали
На ржавой двурогой каске
Цветы молодые встали.
 

ЖУРАВЛИНЫЕ ПЕСНИ

 
Опять меня тревожат журавли.
И, чуя непогодье,
Ноют раны.
Опять не спится:
Вижу, как мы шли
Сквозь полымя и стужу,
Партизаны.
 
 
Молчал сторожко,
Уводил простор,
И гибель, и спасение сулящий.
Октябрь костры червонные простер.
А жизнь, что день, милей,
И клюква слаще…
 
 
Измаянных,
Израненных в бою —
Чуть сплоховал —
Болото хоронило…
Над нами журавли в косом строю,
Срезая ветры,
Торопились к Нилу.
 
 
Внимал их крику неоглядный мох
И набухал туманом и тоскою.
Я слушал их
И, к лютой боли глох.
Сжимал винтовку слабнущей рукою.
 
 
Который день тянулись прямиком,
Под стать тревожным и печальным птицам.
Тебя, болото,
Словно отчий дом,
Мы покидали с клятвой
Возвратиться.
 
 
Не только мох осилили, —
Прошли
Пути иные – этих не короче.
Знать, потому о прошлом журавли
Опять трубят —
И сердцу нету м очи.
 

«Гулко падали листья в ночь…»

 
Гулко падали листья в ночь,
Звонко сыпались в август звезды.
Нам никто не может помочь:
День и ночь Фронт уходит прочь…
Ох, как душен холодный воздух!
 
 
Обложили село кольцом,
Топчут травы
Чужие солдаты.
И над школьным резным крыльцом
Хлещет свастикой флаг в лицо,
Глуше,
Глуше боев раскаты.
 
 
Кто нам скажет теперь —
Когда
Возвратятся с победой наши?
На селе —
Не в страду страда:
Придавила людей беда.
Где он,
Солнечный день вчерашний?
 
 
За село однажды тайком
Собрались сыновья солдаток:
И на цыпочках,
Босиком,
Где бегом, а больше ползком —
Прочь от вражьих колючих рогаток.
 
 
Мы ложились земле на грудь,
Забывали про все невзгоды,
Замирали,
Страшась дыхнуть,
Слово другу боясь шепнуть,
Землю слушали возле брода…
 
 
Мне запомнилась эта ночь:
Над рекою созвездий гроздья,
И присяга —
Отцам помочь…
Гулко падали листья в ночь,
Звонко сыпались в август звезды.
 

МАТЬ

 
Был вечер холодный.
В тот вечер
Ты долго за ротою шла.
Как ворон, на скорбные плечи
Садилась туманная мгла.
 
 
С бойцами усталыми рядом
Пройдя за родное село,
Вослед всепрощающим взглядом
Глядела горюче-светло.
 
 
Бросались мы в ливни стальные
И знали,
Что рядом ты шла
По гневной великой России,
Принявшая беды лихие,
Ты – совестью нашей была.
 

РУССКИЙ СОЛДАТ

 
Воевал четвертый год,
Свыкся,
Битва – как работа,
Только сердце жгла забота
Неуемней всех невзгод.
Сквозь огонь вела солдата
День и ночь —
Вперед, вперед,
В ту страну, что виновата
В бедах русского отца
До кровинки,
До конца!
 
 
Но пришел далекий срок —
Долгожданная расплата:
На чужой шагнул порог
С наведенным автоматом.
Ребятишки у стены
Жмутся в кучу от солдата —
Дети горя и войны…
 
 
В окна ластится закат,
Догорает день на склонах….
А в груди —
Набат, набат!
А в глазах – огней зеленых…
– Дочка,
Доченька Алена!..
 
 
Вот он,
Вот отмщенья час —
Полоснуть из автомата!.. —
И солдат сощурил глаз:
– Что, спужалися, ребята? —
И, скривив в усмешке рот,
Из мешка достал краюху:
– Ничего, бери, народ.
Ни пера вам и ни пуха!
Эх!.. —
И вышел из ворот.
 

ДОБРОТА

 
Ты, земля, не баловала лаской
Хлеборобов,
Родичей моих:
Загибала мужикам салазки,
Норовила – кулаком под дых.
 
 
А потом сама и вызволяла
Из беды мой деревенский род:
Ягодою свежею и вялой,
Хворостом сухим в холодный год.
 
 
Выдавала клена на ободья,
Шелковой бересты и мочал…
Дед пахал хозяйские угодья,
В бороду до времени молчал…
 
 
По себе,
Не по рассказам знаю,
Как берет костлявая беда.
Что от нас осталось бы тогда,
Если бы не доброта земная?
Враг с огнем прошелся по хлебам, —
Как деревни,
Пажити порушил.
Добрая земля в чащобах
Нам
Почерневшие выхаживала души.
 
 
Мы кормились молотой корой
И хмелели от малинового чая.
Вот тогда и понял я впервой:
Безгранична доброта земная.
 
 
Доводилось мне потом встречать
Посуровее края и посердечней,
И везде и всем
Земля – как мать
В доброте и щедрости извечной.
 

ПРОСЕЛОК

 
На виду у задумчивых елок
Уходил за деревню проселок.
Опоясав низину подковой,
Заворачивал в клевер медовый.
 
 
Вдоль ракитника вел над рекою,
Прятал в спелую рожь с головою
И волнистым шуршащим навесом
Убегал к синеватому лесу.
 
 
Утоптали за долгие годы
Тот проселок друзья-пешеходы.
По нему шли туда,
Где раскаты,
Шли на смерть
В сорок первом солдаты…
 
 
Укатали проселок обозы
И листвой застелили березы,
Сапогом да узорчатой шиной
Пропечатана вязкая глина…
 
 
И выводят проселки такие
На большие дороги России.
 

ДУША ГОРИТ…

 
О время, время!
Плачут соловьи,
А вороны восторженно кричат…
Мне до сих пор
Грозят дымы твои
И душит по ночам
Тот страшный чад.
 
 
Он все растет.
В обугленных руках
Вздымает зов —
Проклятье палачам.
Ему греметь —
Не отгреметь в веках,
Сожженных воскрешая по ночам.
 
 
Я видел сам:
Каратели в гумно
Людей швыряли,
Как поленья в печь…
Я не сожжен,
Но душу все равно
Мне от того сожженья
Не сберечь.
 
 
Душа горит!
И через тридцать лет
Тревожат рощу плачем соловьи.
О время, время,
Мне дымы твои
И ныне заволакивают свет…
 

«С годами тяжелее ноша…»

 
С годами тяжелее ноша
И осторожнее шаги.
Не скроет ямину пороша,
В тени не спрячутся враги.
 
 
Смотрю я ближе,
Вижу дальше,
Не ослепит и яркий свет.
Я не лечу, как глупый вальдшнеп,
С открытым сердцем под дуплет.
 
 
Я, зная все свои потери,
Останусь щедрым,
Словно Русь.
И, время на минуты меря,
Скупей ничуть не становлюсь.
 
 
Иные у страны орбиты,
Но взлет ее у той межи,
Где у печальницы-ракиты,
Навылет пулями пробиты,
Солдаты держат рубежи.
 

ГОСТИ ИЗ ФРГ

 
Из чужой страны гостей
Экскурсовод
Провожал глазеть на стены-кручи.
Надо мною из былого тучи
Поднимались,
Застя небосвод.
 
 
Я стоял и в прошлое глядел:
Над Исковой молчали грозно башни,
Давний день,
Как будто день вчерашний,
Болью незабытою гудел.
 
 
«Юнкерсов» кресты опять в глазах.
Кажется, земля насквозь пробита
Бомбами.
Земля моя в слезах,
Кровью нашей русскою залита.
 
 
И совсем не кто-нибудь —
Отец,
Мой отец под дулом автомата!
Без промашки
Бьет в упор свинец,
Смерть-свинец немецкого солдата…
 
 
Я ни в чем туристов не виню,
Их тогда и не было на свете.
За отцов не отвечают дети.
Но и память не предашь огню.
 

ПАМЯТИ ДРУЗЕЙ

 
Моих друзей негромкие дела —
Следы давнишние
На партизанских тропах
И всполохи березок на окопах,
Повыжженных снарядами дотла.
 
 
На месте боя
В реденьком лесу
Кипрея запоздалое цветенье,
Как будто их последнее мгновенье
Шагнувших
В огневую полосу.
 
 
Моих друзей негромкие дела —
Потухшего костра живые угли,
Они по виду только смуглы —
Хранят частицу горького тепла.
 
 
Озябший,
Угли приюти в ладонь,
Не только пальцам —
Сердцу полегчает.
Признаться, я и сам не чаял,
Что до сих пор
Хранят они огонь.
 
 
Моих друзей негромкие дела,
Как борозды,
Молчат в зеленом жите.
О, борозды!
О шуме не тужите,
Нам тихость ваша мудрая
Мила.
 

ЗВОНКИЕ КУПОЛА

КАЛИКИ ПЕРЕХОЖИЕ

 
Небо – куполом,
Иль вовсе непогожее, —
В пути-дороженьке кал ики перехожие.
 
 
Потешали молодецкую братч ину,
В граде Киеве оплакали дружину
Князя Игоря.
И снова Русь былинная…
 
 
То не песня в поднебесье лебединая,
Перед бурей не птенцов скликают гуси – Взрокотали звончатые гусли.
 
 
Шли калики с песнями да плачами
По векам, как по ступенькам,
В стольный град
Заявились горемычные удачники.
Слушай гусельки
Кто рад и кто не рад!
 
 
Смерды слушали —
Душою приосанились.
А монахи да ярыжки прячут нос:
Чуть стемнело – к володыке,
Земно кланялись,
Спешно стряпали на вольницу донос.
 
 
И затеялось гонение на звончатые…
Только видано ль,
Чтоб песню на Руси,
Недопетую и вольную, прикончили?
Наши деды песню пронесли
Через все кресты
И все запреты,
Деды – безымянные поэты.
 

БЕЗЫМЯННЫЕ МАСТЕРА

 
То не лебедь выходила из реки
И вставала,
Белокрыла и легка, —
Возводили на Великой мужики
Церковь-крепость,
Словно песню, на века.
 
 
Поприладилась плечом к плечу артель.
На стене – сам бог и князь —
Мастеровой.
По земле идет играючи апрель,
Обжигает прибауткой ветровой:
 
 
«Ох ты, каменщиков псковская артель, Плитняков многопудовых карусель,
Б алуй,
Б алуй каруселькой даровой,
Словно не было годины моровой».
 
 
Не в угоду
Злым и добреньким богам,
Не заради, чтобы слава вознесла:
По горбатым,
По отлогим берегам,
Будто шлемы,
Подголоски-купола.
 
 
Их оглаживали дальние ветра —
От восточных гор
И западных морей.
Поосыпано вороньего пера
У крещеных не крестом монастырей!
 
 
И с мечом,
И с бомбой жаловал гостек
Не молиться на резные купола…
Только срок начальной силы не истек
Та лебедушка стоит белым-бела.
 

КОВАЛИ

 
В глуши
У ржавого болота
Селились предки-ковали.
Не густо было намолота;
От той железистой земли.
 
 
Валили жаркую березу,
В землянках-домнах уголь жгли.
В сердца их,
Светлые как слезы,
Роняли песни журавли.
 
 
Случалось,
Филин рядом ухал —
Пророчил жуткую беду.
И та беда,
Ходили слухи,
Уже играла во дуду.
 
 
Она нежданною являлась,
Врывалась ворогами в дом.
И ковалей святая ярость
Катилась лесом, словно гром.
 
 
Гудели горны.
Звон металла
Как будто поддавал жары.
Ковали деды не орала,
Ковали деды топоры,
 
 
Мечи точили боевые,
Ночами не смыкали глаз…
И это было не впервые,
И не в последний было раз.
 

КОНИ

 
Отвыкли мы от цокота копыт,
Но с давних пор
Звенит он в наших душах,
Как в позаброшенных церквушках
Под куполами давний звон гудит.
 
 
На все лады
Не только в городах
Поют заливисто добротные моторы.
Нам по плечу подлунные просторы,
Мы с веком
Вроде бы в ладах.
 
 
Так почему ж,
Завидев иногда
В строю машин обычную повозку,
Мы замираем возле перекрестка,
Как будто с ней простились навсегда?
 
 
И раз в году,
На празднике Зимы,
Коней впрягаем в сани с бубенцами,
И норовим гнедых потешить сами,
И, словно дети,
Радуемся мы.
 

В МИХАЙЛОВСКОМ

 
Здесь каждый лист
Хранит со дня рожденья
Твои слова в приподнятой горсти
И твоего частицу вдохновенья
Пришедшему готов приподнести.
 
 
Тенистые Михайловские рощи
Мы слушаем,
Дыханье затая,
Становимся отзывчивей и проще,
Как эти древнерусские края,
Как песня незабвенная твоя.
 

ПЕСНЯ

 
Из деревни,
Спрятанной когда-то
В темь лесов потомком кривичей,
Вдоль домов, заулочком горбатым
Вымахнула силою крылатой
В царство звезд
И солнечных лучей.
 
 
Над полями песня вешней птицей
Крыльями взмахнула, поднялась.
Закружила,
На душу ложится,
Полоняет песенная власть.
 
 
И забылись надолго невзгоды:
Будто бы не жгли мороз и зной,
Будто нашу крепкую породу
Тяжкие не испытали годы…
Песня,
Что ты делаешь со мной!
 

ПОЛУЗАБЫТАЯ СТРАНА

В. и Н. Буйловым

 
В полузабытой той стране
Идет мальчишка по стерне,
По колким травам босиком.
К отцу бежит он с узелком.
 
 
И вот встречает сорванца
Улыбка добрая отца,
На пашне шумные скворцы
И рядом – скирды-близнецы.
 
 
Как в годы давние,
Меня
Отец посадит на коня:
И в миг придвинутся леса!
И что мне колкая стерня
И августовская роса!
 
 
Внизу отец смеется мне.
Придержит, если что не так.
Смеется солнце в вышине,
Не отставая ни на шаг.
 
 
Горят в отавах клеверов
Огни цветов, как светляки.
Деревня в двадцать шесть дворов
Полощет вербы у реки.
 
 
Навстречу нам выходит мать,
Ласкает доброго коня…
Вот так же
Будут ли встречать
Еще когда-нибудь меня?..
 

МАТЕРИ МОЕЙ

Светлой памяти Екатерины Осиповны

 
В проводах голосит февраль.
За Псков ою —
Снега, снега.
Перепутались близь и даль,
И могилы стоят, как стога.
 
 
Но одной на снегу темнеть,
Горькой ласкою греть меня.
Отрыдала,
Застыла медь,
Как последняя искра дня.
 
 
Отзвенела,
Чтоб в сердце моем
Лютовать ледяной тоской.
Расцветай,
Расцветай, окоем,
Над плескучей Псковой-рекой.
 
 
Ты прости, родная, меня,
Что я редко бываю тут:
Укатали горки коня —
Больно век на заботы крут.
 
 
А без них —
Уж таков наш род —
Я прожить не смогу и дня:
И чем больше мирских забот,
Тем тревожней в душе у меня.
 

«Деревья совсем одичали…»

 
Деревья совсем одичали,
Последние сбросив листы.
И негде приткнуться печали
Среди городской суеты.
 
 
Уеду я праздновать осень
Туда,
Где и в отпуск не ждут…
Вечерние тени, как лоси,
Тихонько к костру подойдут.
 
 
В лесу у озерного плеса
Всю ночь промолчу под сосной.
Прогрохают гулко колеса
По тряской дороге лесной.
 
 
Ничем тишины не нарушу —
Один на один у огня.
Лишь сосны в открытую душу
Глядят
И врачуют меня…