Текст книги "Форварды"

Автор книги: Лев Филатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

ВЛАДИМИР ДЁМИН

Со старым футболом уходят и слова. «Бек», «центр-хав», «инсайд» – анахронизмы. Возникают новые – «стоппер», «либеро», «игрок середины поля». «Крайний нападающий» сейчас еще говорят, они пока существуют, но трудно поручиться, что сохранятся. Большинство играющих в линии атаки теперь просто «нападающие», перемещаются по полю как им удобно. А вот слово «краек» не услышишь. Этого нежного наименования прежде удостаивались крайние нападающие невысокого роста, неуловимые как ртутные шарики, крепенькие как боровички, мастера скоростного ведения мяча, которым поручалось завязывать атаку. Сейчас, сидя у телевизоров, мы то и дело слышим попреки комментаторов: «А фланги-то пустуют». Замечания резонные. Без игры на флангах у ворот образуется что-то вроде дорожной пробки – движение закупоривается, атаки становятся монотонными. У хорошо организованной команды на края поля врываются поочередно полузащитники и защитники, становясь на какое-то время крайними форвардами. В старом же футболе, когда в штате– состояли пять, а потом четыре нападающих, фланги не пустовали, там постоянно находились мастера своего дела, и в том числе особо заметные, пользовавшиеся неизменной симпатией зрителей «крайки». Симпатия возникала из парадоксальности противостояния: на мощного, рослого защитника набегал с мячом малыш и как бы на смех его обыгрывал и обгонял. Такими «крайками» были тбилисец Г. Джеджелава, киевлянин М. Гончаренко, московские динамовцы С. Ильин и В. Трофимов, спартаковец Б. Татушин. «Крайком», левым, был и армеец Владимир Дёмин.

Когда Дёмин (футбольный народ звал его Дёмой) вел мяч вперед, то не кошка играла с мышью, а мышь с кошкой. И люди ждали с нетерпением, когда мяч попадет к Дёме, чтобы полюбоваться поединком, серьезность и острота которого сдобрена юмором, Дёмины удачи, его выкатывания, шли под добрые аплодисменты. Без мяча он в сравнении с остальными, находившимися на поле, впечатления произвести не мог. Выбегал последним в цепочке, забавный толстячок. С мячом же он сливался. Они, две неразлучные бусины, вместе развивали вдруг такую скорость, что непонятно было, Дёма ли гонит мяч или тот, тоже круглый, катится, увлекая за собой форварда.

При пяти нападающих подразумевалось, что крайние при первой возможности отсылают мяч в середину, низом или верхом, а там вступают в действие инсайды и центрфорвард. А между тем левый «краек» ЦДКА – в Клубе: забил сотню голов.

Нападающие ЦДКА по замыслу тренера Б. Аркадьева не делились на забивающих и обеспечивающих, их игра заметно отходила от господствовавших тогда стандартов. Тактическими принципами армейцев в атаке были «смена мест в линии нападения» и «игра в одно касание». Эти принципы позволяли команде вести игру всегда только быстро, не тратя времени попусту, и с постоянными геометрическими сюрпризами, застававшими противников врасплох. Секрет долгих достижений ЦДКА состоял не в том только, что красные рубашки носили отличные мастера, аив том, что командная игра была сконструирована тренером с опережением времени, была в те годы новаторской, предвосхищала и будущие скорости и будущие свободные перемещения игроков. Тогда можно было услышать: «Повезло Аркадьеву. С такими игроками как не побеждать?». Я же думаю, особенно теперь, когда перед глазами множество примеров, как иные тренеры ничего ровным счетом не добивались, имея в своем распоряжении сильных игроков, а другие, получив нисколько не лучших, благодаря своему режиссерскому умению создавали интереснейшие команды, что «повезло» тогда не одному Аркадьеву, а и футболистам, оказавшимся под его началом.

Позже руководители армейского клуба, видимо ориентируясь на версию «везения с игроками», пытались призывать под свои знамена многих, уже хорошо себя зарекомендовавших. Но команда так и не сумела больше подняться на высоту, завоеванную при тренере Аркадьеве.

Дёмин был типичным «крайком» тех времен. Но, я уверен, не состоял бы в Клубе, если бы не испытал на себе благотворного тренерского влияния. Он неподражаем был в обыгрыше на левом фланге, мягко пасовал партнерам/ но он и бил по воротам слева, менялся местом и оказывался то в центре, а то и справа, бил и оттуда. Так что «краек» он был не простой, умел срываться со своего постоянного места, куролесил, задавал загадки прикрепленным к нему сторожам, в каких-то эпизодах выглядел форвардом привычным для нас сегодня.

Такие разные «птенцы гнезда» Аркадьева, они были нерасторжимы, все-то им было ясно, давалось легко. С виду, конечно, легко. Ясность и легкость, верные внешние приметы истинного мастерства, и сделали этих пятерых нападающих красой и гордостью футбола тех лет.

НИКОЛАЙ ДЕМЕНТЬЕВ

В чемпионате 1954 года левый инсайд «Спартака» Николай Дементьев провел 17 матчей и забил 7 мячей. Было ему тогда 39 лет. Это не могло не привлечь внимания: нравоучительно указывали, насколько безукоризненно Дементьев соблюдал спортивный режим, с какой тщательностью готовился к каждому выходу на поле. Нисколько не сомневаюсь в могущественном влиянии этих добропорядочных условий. И все-таки, думаю, не выручили бы они, не будь худенький, стройный, поджарый Дементьев награжден природой сначала долгой молодостью, а позже, уже пожилым, поразительной моложавостью. Когда отмечался его юбилей, свои поздравления в еженедельнике «Футбол – Хоккей» Н. Симонян озаглавил возгласом удивления: «Дементьеву пятьдесят? Не верю». Не верилось Симоняну, бок о бок с ним игравшему, не верилось и всем нам, кто имел удовольствие видеть его на поле.

Его старший брат Петр, легендарный Пека, сподвижник столь же легендарного ленинградского центрфорварда Михаила Бутусова, какое-то время пользовался более громкой известностью, чем Николай, как виртуоз, фокусник, оставлявший защитников с носом, к восторгу трибун. Позже, когда вошел в силу Николай, знатоки, правда втихомолку, не желая идти наперекор сложившемуся мнению, стали поговаривать, что «Коля пошел дальше брата, играет построже и полезнее для команды». Не собираюсь развивать это сравнение, даже братьям не дано повторить друг друга, и хорошо, что они были разными, несмотря на родственное сходство. Упомянул я о нем ради того, чтобы оттенить преданность Николая командному футболу. Он был умным и аккуратным тактиком, умел и забыть о себе, остаться невидимым, когда это требовалось, умел и вспомнить о своей обводке, мягкой и решительной, о своем прямом ударе издали, который так и называли – «дементьев-ским». Все, что он делал (а иногда и вытворял), отличалось пониманием обстановки, для него разбираться в перипетиях футбола было радостью, он с нетерпением ждал мяча, заранее зная следующий ход.

И этот-то футбольный мудрец выглядел мальчишкой! Невысокий, легкий, с белесым хохолком, хитро петлявший среди мощных противников, он, как казалось нам с трибун, играл с прищуром, с улыбочкой и не дерзкой, а доброй, непременно доброй, потому что злость темнит глаза, а ему надо было все светло и подлинно видеть, чтобы придумывать и затевать. Мальчишество ему шло, зрители ему симпатизировали, чувствуя, что перед ними человек, играющий в футбол мастерски, но с той очарованностью мячом, которая родом из нашего детства.

Николай Дементьев принадлежит к поколению, не сумевшему провести все свои сезоны – его молодые, лучшие для футбола годы отрезала война. Кроме Дементьева назовем Пономарева, Соловьева, Федотова, Бескова, Пайчадзе, Гринина, Николаева, Дёмина. Справедливость требует этого не забывать, когда мы о них вспоминаем и ведём счет забитых ими мячей.

Будучи заодно с С. Соловьевым в 1940 году переведен из Ленинграда в московское «Динамо», тогда еще молодой Дементьев под началом тренера Б. Аркадьева влил живую струю в игру начавшего было хиреть знаменитого клуба, и тот круто взмыл в чемпионы. Потом – война. В 1945 году Дементьеву уже тридцать (по привычным меркам – критический возраст), всего-то в «Динамо» он успел сыграть 26 матчей, и тут он был отпущен.

Он пришел в бедствовавший после войны «Спартак» вроде бы «немного помочь», а состоялось прямо-таки второе рождение. Девять сезонов в основном составе, 187 матчей чемпионата, 55 голов, участник трех победных финалов Кубка СССР, дважды чемпион страны! Кто мог предположить, что расцвет Дементьева наступит после тридцати и продлится почти до сорока, что в 1950 году 35-летний Дементьев в «33 лучших» получит первый номер?.. Судьба прекрасная сама по себе и вдвойне прекрасная тем, что опровергла общепринятые представления. Если долог век свободного защитника или вратаря, это удивляет меньше – они могут что-то сэкономить в движениях. Дементьев был инсайдом, а значит, и форвардом и игроком середины поля одновременно, был диспетчером, от которого ждали голевых передач резвые Симонян и А. Ильин, он поддерживал темп наравне с молодым Нетто да еще обязан был сопровождать правого полузащитника противника, когда тот шел в свою атаку. Тут ни поблажек, ни пощады – игра со всех ног. Если и звали его партнеры почтительно Тимофеичем, то мы на трибунах знали одно: Коля или даже Кока.

Полузащитник «Спартака» и сборной Федор Черенков появился на белый свет спустя пять лет после ухода Дементьева из большого футбола. Когда я наблюдал за ним, постоянно на память приходил Дементьев: та же мальчишеская стать, та же видимая радость от игры, та же легкость движений и тот же светлый ум. Так что представить себе Дементьева на поле легко-тем, кто видел Черенкова. Пожалуй, движения Дементьева были более классическими, что ли. Впрочем, и футбол был другой, сейчас поворачиваться приходится чаще, быстрее и резче. Да и речь идет не о копии – она невозможна, – а о силуэтном сходстве.

БОРИС ПАЙЧАДЗЕ

В ту пору, когда я заделался болельщиком, не было, как мы теперь говорим, мира футбола, был мирок, тесный и простенький. Дома, под боком, находились «Динамо» и «Спартак» – главные, вокруг которых все вертелось, а так как им надо же было с кем-то играть, то существовали еще «Локомотив» с ЦДКА да ленинградцы с киевлянами. Допускаю, что взрослые люди судили не столь элементарно, я же смотрел глазами подростка. И вот объявлен матч за Кубок СССР «Спартака» с динамовцами Тифлиса (в 1936 году так назывался Тбилиси). Тифлисские футболисты? Кто такие? Забавно будет взглянуть, как их разделает под орех «Спартак»! И я покатил в трамвае на стадион «Динамо». Началось, как я и предполагал: спартаковцы один за другим деловито забили два мяча. Стало даже скучновато. А потом что-то переменилось. Что именно, я тогда понять был не в силах. Но матч закончился со счетом 3:3. Какая-то нелепица, чепуха… Как мог «Спартак» позволить себе опростоволоситься? Пришлось спустя три дня поехать на продолжение встречи – уже не из любопытства, а с азартным предвкушением, как будут поставлены на место заупрямившиеся, неведомо откуда возникшие тифлисцы. Не стану пересказывать то, что произошло, матч этот вошел во многие книги как пример громкой кубковой сенсации и, больше того, как матч, положивший начало широкой известности тбилисского «Динамо». Основное время снова дало счет 3:3, а в дополнительное грузинская команда забила еще три мяча.

Ясно, что тогда я не подозревал, что присутствую на матче, которому суждено войти в историю. Не скрою и того, что увидеть девять мячей в воротах «Спартака» было сильным потрясением. Но хорошо помню, что мое мальчишеское огорчение каким-то странным образом (тогда это случилось впервые, а потом не раз повторялось) сглаживалось приятным удивлением от знакомства с «обидчиками».

Если выразиться совсем просто, вровень с восприятием, на которое я тогда был способен, то я открыл для себя, что в футбол можно играть красиво. Если прежде я восхищался мужеством, быстрым, бегом, пушечными ударами, то в тот раз неизвестная мне приезжая команда привнесла в игру очарование скользящих, неочевидных движений, мягкой перепасовки, изящного обмана. И был в той команде игрок, являвший собой средоточие всех ее достоинств, центрфорвард Борис Пайчадзе. С того далекого августовского дня и по сей день, всю жизнь, я стараюсь не пропускать матчей тбилисского «Динамо», а Пайчадзе до конца его карьеры, до 1950 года, стал для меня форвардом, на которого невозможно наглядеться. Мне не доводилось передавать сообщений с футбольных полей, когда он играл, писать в газеты я начал чуть позже. Но знаю, что этому человеку обязан многим, такие, как он, формируют понимание игры и вкус.

Наверное, потому не истощается наш интерес к футболу, что мы постоянно что-то в нем открываем: молодых игроков, новые и обновленные старые команды, зарубежные клубы, а иногда и целые страны, – разумеется, в футбольном смысле. С годами это входит в обиход, делается нормой, к этому привыкаешь, ждешь. У меня же получилось, что первым таким открытием стали команда «Динамо» (Тифлис) и ее центрфорвард. И как это забыть!

Пайчадзе на поле выглядел приземистым, крепко стоящим на земле. Столкнуть, сбить, оттереть его было нелегко. Про всадников говорят: «В седле как влитой». И Пайчадзе был как влитой. Встречаются искусники-недотроги – чуть тронут такого плечом, а он уже растянулся на траве. Пайчадзе был устойчив, умел отстоять мяч от нажимов и наскоков. И оставался искусником.

Он, по-моему, еще и не любил падать, считал это ниже своего достоинства. Запомнилась его перемежающаяся скорость: то рванется, то помедлит, и глядишь, всех обманул, выбрался с мячом из окружения.

С его именем связано появление амплуа «блуждающего форварда». Во времена классического «дубль-ве» было смелым новшеством, что центрфорвард перемещался, как ему заблагорассудится, по всей ширине поля. Для Пайчадзе в этом не было ничего мудреного, он знал всю футбольную работу, умел сделать лучшим образом то, что полагается крайнему нападающему, и инсайду, и, само собой, центрфорварду, выдвинутому ли вперед или оттянувшемуся в глубь поля. Он играл не столько по. заданию, сколько по ситуации, что позволительно, когда игрок наделен безошибочной интуицией. В термине «блуждающий» есть что-то вольное, анархическое. Не всякому эта роль по плечу. Дело даже не в игровом умении. «Блуждать» полагается, не теряя ни на мгновение связи с товарищами, не считая свои права особыми, исключительными, тебе принадлежащими, тебя украшающими. Тут держит проверку личность. Пайчадзе неспроста целых десять лет был капитаном своей команды, ему доверяли, он был надежен. К, сколько я помню, никогда он не позволял себе выкинуть фортель, чтобы развлечь публику, хотя и мог, конечно, хотя этим иногда пробавлялись некоторые его партнеры. Все, что он делал, было разумно, экономно, вело к цели. Его дриблинг, ловкий по исполнению, более всего славился тем, что был «дриблингом вперед», иначе говоря, служил атаке, а не личному удовольствию. В этом отношении он опережал свое время. Знаю, что это не больше чем совпадение, но то, что Борис Соломонович долго был директором спорткомбината «Динамо» в Тбилиси, меня не удивляет – он и в молодые свои, годы директорствовал в команде.

Трижды Пайчадзе выступал в финале Кубка СССР и команда его проигрывала. Шесть раз тбилисское «Динамо» при нем становилось призером, но ни разу не было чемпионом – какой-то малости ей вечно недоставало. Что же в таком случае оставил после себя Борис Пайчадзе? Только имя да воспоминания пожилых болельщиков?

На его, да и на наше, счастье есть другой ответ. К тбилисскому «Динамо» пришли победы и в чемпионате страны и в розыгрыше Кубка СССР и в Кубке кубков.

Не могли не прийти. Это было делом времени: верность собственному истолкованию футбола как состязанию в тонкой игре рано или поздно вознаграждается. Началось же все от времен центрфорварда Пайчадзе и его команды, которая и тогда твердо настаивала на своем и тогда играла красиво и сильно. Решающие аргументы в пользу своей правоты она еще не умела привести. Новые поколения грузинских мастеров их привели. Я не вижу у нас другой команды, история которой была бы столь последовательной и непрерывной. Не нужны изыскания. Простой взгляд дает нам отчетливое и достоверное свидетельство о связи времен, о том, что команда Пайчадзе не канула в Лету, реку забвения, она прошла обязательную трудную часть дороги, ее сменили другие команды того же названия и довершили начатое. Так что ответ таков: Борис Пайчадзе оставил после себя тбилисское «Динамо».

СЕРГЕЙ СОЛОВЬЕВ

Бревно на цепях, которым, раскачав, ударяли в стену крепости, чтобы пробить, – таран, древнее орудие. Его назначение проще простого, открытое и прямолинейное – увесистая, упорная сила. «Таранами» с давних времен и до сей поры именуют центрфорвардов мощного сложения, выставленных прямо против ворот, от которых ждут, что они продерутся сквозь стену обороняющихся, вколотят мяч в сетку. Тех, кто повыше ростом, называют еще и «столбами», на них накидывают мяч, и они должны выпрыгнуть и переправить его в ворота. Считается, что «тараны» и «столбы» уходят в прошлое, сдав полномочия форвардам маневренным и быстрым. Да и от самих названий отдает чем-то старинным, примитивным…

Все это так. И тем не менее едва ли, не каждый английский клуб и в наши дни имеет центрфорварда, в котором мы без труда можем узнать «тарана» – высокого, твердо стоящего на ногах, уверенно играющего головой. Правда, эту примету британского футбола принято рассматривать как дань стародавним традициям, как упрямый консерватизм, о ней обычно говорят с усмешкой. Но ирония, как видно, англичан не смущает, их клубы, заметим, славятся, они частенько побеждают в розыгрышах европейских кубков. Само собой, современный английский «таран» учел новые веяния – он подвижен, отходит назад, играет с партнерами, однако едва в чужой штрафной площади запахнет жареным, он тут как тут и ловит момент. Тип такого игрока в английском футболе сложился, надо думать, еще при изобретении игры. «Таранов» там ищут, учат, культивируют, поощряют и отказываться от них не думают. Да и незачем, коль скоро они забивают. Их существование оправдано и тем, что в Англии исстари высоко ценится игра головой, а центрфорварды – «тараны» в ней большие мастаки. В свою очередь, чтобы им противостоять, и защитники обязаны знать толк в этой игре.

Так что, мне кажется, лучше бы не иронизировать по этому поводу. В конце концов, дело не в том, как называется должность, а в том, как человек, ее занимающий, с ней справляется. Можно называться модно – «либеро», «оттянутым форвардом», выучить назубок новейшие тактические заповеди, а играть так себе, впустую. А старинный «таран», все намерения которого, кажется, известны наперед, если он знает, что от него требуется, своего добьется.

Для нашего футбола «тараны» и «столбы» не характерны. Из членов Клуба, да и то с оговорками, можно к ним причислить А. Пономарева, 3. Калоева, Г. Красницкого, В. Старухина. Может быть, потому их и немного, что игра в воздухе у нас вообще в меньшем почете, чем игра внизу, на земле, что комбинационный розыгрыш мяча считается главным признаком хорошего тона. Если же мы видим, что мяч набрасывают издали на штрафную площадь, где скопление игроков, то пренебрежительно отзываемся: «Навал!». Если кто-то вознамерится напрямик рассечь оборону, о нем тут же скажут: «Не видит поля!» Так из года в год, от поколения к поколению создаются представления о «хороших, верных» и «плохих, неверных» способах борьбы. Ну а если в команде есть форвард, классно играющий головой либо имеющий мужество, силу и скорость для прямого прорыва? Как тогда быть? Не отказываться же от его услуг?

Московский динамовец Сергей Соловьев самый что ни на есть «таран». Был он центрфорвардом, потом левым крайним, но смена позиции не отразилась на нем, ему все равно было, на каком участке рассекать оборону. Нельзя сказать, что это умение, – такому не научишься. Его близкий товарищ, одноклубник, вратарь Алексей Хомич рассказывал мне, что Соловьев был человеком молчаливым и застенчивым, мягким и покладистым. А на поле, преображался в Соловья-разбойника, безжалостного, неукротимого. Однажды он в течение трех минут забил три мяча в ворота московского «Торпедо», что считается до сих пор рекордом. Удача не случайная, в ней выразился его нрав форварда. Кряжистый, ноги кавалериста, широкогрудый, черноволосый – взгляд с трибуны сразу его выхватывал. А когда он срывался с места, то тут уж глаз от него не оторвешь – что-то должно было произойти. Позже Константин Бесков вспоминал: «Бросать Соловьева в прорыв было одно удовольствие».

Соловьев не оставил о себе памяти как об игроке техничном, дриблере, решавшем запутанные тактические задачки. Он прорывался и забивал. Простота его действий покоряла зрителей, и в тот день, когда гол ему удавался, он в их глазах выглядел триумфатором. Если же не забивал, то, согласно обычаям болельщического скорого суда, начинали поговаривать, что Соловьев простоват, кроме скорости и напора ничего у него нет, что он не чета своим партнерам – Бескову, Карцеву, Трофимову. Цифры на табло (в то время на башнях) властвуют над общественным футбольным мнением, давая повод то для перехваливания, то для развенчивания. Сейчас, по прошествии многих лет, я убежден, что ни за что не забил бы все свои голы Соловьев (он четвертый в чемпионатах страны, несмотря на пропущенные военные годы), если бы только и умел обгонять защитников, укрывать мяч сильными плечами и жестко бить. Скоростные прорывы не могут в таком большом количестве на протяжении многих сезонов удаваться без чувства локтя с партнерами, без непринужденности в укрощении мяча. Просто мы этого не замечали, нас устраивал сам его неудержимый рывок. К этому он нас, зрителей, приучил, этим нас избаловал, и мы, избалованные, как водится, далеко не всегда были объективными.

Простоватый «таран». А неизвестно, как выглядела бы слава послевоенного «Динамо» без забитых Соловьевым мячей. Он исполнил на поле все завещанное ему природой. С честью, сполна. И никакой он не, старинный. С его скоростью и широким маневром он и сейчас украсил бы любой ведущий клуб. Он забивал, не ведая страха и сомнений. Такие люди футболу нужны всегда.