Текст книги "Мертвый индеец (Игра в гестапо - 3)"

Автор книги: Лев Гурский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Чего-чего? – изумленно переспросил гоблин, едва не поперхнувшись недоеденным сервелатом. – ЧЕГО мне... бросить?

На пузырек он еще не среагировал. Однако быстрый переход нарушителя от робости к нахальству вызвал у охранника некую оторопь. Но не такую глубокую, чтобы послушаться.

– Дубинку, говорю, бросить, – повторил Дмитрий Олегович, а сам уже сдирал со склянки тонкую пластмассовую крышечку. Рыжий кот не спускал с него глаз: животное явно надеялось (все коты – идеалисты), что там, за притертой пробкой, скорчившись в три погибели, все-таки прячется вожделенная колбаса.

– Дубинку? – тупо переспросил озадаченный гоблин и сделал попытку замахнуться. Правда, замах вышел неуверенным – уже с оглядкой на таинственный пузырек в руке противника.

Дальше выжидать с контратакой было просто нельзя. "Вперед, таблеточки! – мысленно скомандовал Дмитрий Олегович. – Должны вы хоть на что-нибудь сгодиться! Не лечить, так калечить..."

Не раздумывая больше, Курочкин размахнулся и метнул под ноги гоблину сразу горсть агрессивных пилюлек.

– Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш!!!

На месте полудюжины патентованных таблеток от запора возникло столько же сердито шипящих смерчиков. Невероятно опасных на вид и сугубо мирных на самом деле – если кто знает.

Гоблин не знал. От неожиданности он выронил свою телескопическую дубинку и, как кролик, отпрыгнул обратно к кухонной двери. Смерчики производили полное впечатление неведомого химического оружия, особо опасного для гоблинской жизни. Наверняка в школе толстый охранник скверно успевал по биологии и по химии.

– Га-а-зы! – надсаживаясь, проорал Курочкин, желая усилить впечатление. – Наза-а-ад!! – Гоблин никак не должен был догадаться, что смертельные на вид смерчики могут доставить человеку неприятности лишь в одном случае: когда человек рискнет проглотить хотя бы парочку таких пилюлек. Причем главной из этих неприятностей будет громкое бурчание в желудке.

Всего за несколько секунд весь коридор сделался похож на передний край битвы с применением ОВ.

– Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш!! – шумно безобразничали быстрорастворимые таблетки, с гремучим шипением шныряя по коридору взад-вперед и побуждая толстого гоблина к поспешной ретираде на кухню.

– Рр-мя-а-а-у! – испуганно вопил напрочь деморализованный рыжий кот, уже забывший о колбасе. Похоже, он считал, будто все до единого смерчика устроили охоту именно за ним, – а потому метался, как новобранец во время первого обстрела.

Последний из прыжков рыжего новобранца оказался роковым для толстого охранника. Гоблин уже почти задвинулся на территорию кухни и теперь с трудом удерживал равновесие на рассыпанных по полу скрипучих шариках американского кошачьего корма (их по-прежнему никто не удосужился вымести). В тот момент, когда охранник начал балансировать на одной ноге, ища место, куда поставить вторую, неподалеку зашипела последняя слабительная пилюлька. Кот мявкнул и в отчаянном рывке попытался спастись у толстяка на плече...

Стены содрогнулись от грохота. Падение штанги и то бы сопровождалось куда меньшим шумом, чем низвержение толстого охранника. Электричество мигнуло, по коридору промчалась ударная волна, где-то далеко затренькали потревоженные оконные стекла, гулом отозвался задетый за живое кухонный холодильник. Опасаясь летального исхода, Дмитрий Олегович бросился к эпицентру ударной волны и обнаружил упавшего толстяка живым, но без сознания. Судя по глубокой круглой вмятине на металлической дверце холодильника, гоблин при падении стукнулся своим слабым местом – головой – и мог теперь прийти в себя очень не скоро.

Четвертый негритенок из четырех был надежно выведен из игры – лучше поздно, чем никогда. Вся охрана, таким образом, оказалась нейтрализована. Можно было удирать...

Но как раз удирать было нельзя.

– Р-р-мяу... – донесся жалобный стон, непонятно из какого угла. Возможно, из хлебницы или цветочной вазы. Рыжий переживал стресс.

– Хороший котик, – пробормотал Дмитрий Олегович. – Только больно нервный. Не бойся, вылезай... Это ведь было слабительное, а не газ зарин.

17

Пока Курочкин устраивал эпилептический припадок и вел химическую войну, комментатор в телевизоре успел охрипнуть от переполнявших его чувств.

– ...Простые рядовые москвичи... – самозабвенно хрипел он, демонстрируют неразрывную связь... кино не знает границ...

Это была чистая правда: толпа поклонников давно оттеснила милиционеров и радостно слилась со своими голливудскими любимцами. Время от времени изображение на экране дергалось под чье-то невнятное чертыханье. Это означало, что какой-то очередной фанат пытается пролезть к американским звездам через голову телеоператора.

– ...Весь цвет американского кинематографа... – надрывался из последних сил комментатор, – прибыл сюда, к нам, чтобы сказать... вернее, чтобы доказать... точнее, чтобы показать все лучшее... виноват, я это уже говорил, но тем не менее...

Звезды, должно быть, и сами были ошеломлены своей популярностью в далекой северной стране. Высокая блондинка в черном брючном костюме с суеверным ужасом глядела на лес рук с листочками для автографов, выросший вокруг нее в считанные секунды. Если бы не помощь энергичного мулата, который с ожесточенным лицом отгонял от блондинки самых нетерпеливых поклонников и поклонниц, звезде пришлось бы туго. Мулат мастерски орудовал серебристой шумовкой, осаживая публику, и Дмитрий Олегович легко догадался, что блондинка в черном и есть знаменитая Таня Коллинз в сопровождении своего бойфренда. Он же повар.

Предположение Курочкина тотчас подтвердил хриплый комментатор, который, исчерпав запас общественно-политической болтовни, вновь сосредо

точился на чисто киношных пояснениях – тоже весьма сумбурных.

– ...Третий муж Тани Коллинз... известный модельер Фернандо Веспуччи... – сипел закадровый голос с пятого на десятое, – во время церемонии последнего "Оскара"... и еще трехмиллионная неустойка...

Голливудская звезда на телеэкране, прикрываясь поваром, одаривала ближайших счастливцев воздушными поцелуями. Фанаты из второго эшелона норовили вытеснить счастливцев и занять их места в первом ряду. Бойфренд с шумовкой отсекал слишком настойчивых, стараясь, однако, не допустить членовредительства.

– ...После развода с пятым мужем и громкого разрыва со своим жокеем Тимоти О'Нилом... – вскрывал подноготную сиплый комментатор, – и двух месяцев в косметической клинике... на два года было запрещено плакать, потому что...

"Правильно, Танечка, не плачь", – мысленно пожелал кинодиве Курочкин, а затем сосредоточил свое внимание на содержимом ящика с полуфабрикатами снайперского инструмента.

По распорядку дня у Сорок Восьмого на эти минуты была намечена сборка винтовки, и Дмитрий Олегович имел основание не отступать от плана. Хотя бы потому, что следующим пунктом в расписании значился напутственный визит Шефа. Дорогого гостя следовало встретить во всеоружии.

Только вот с чего бы начать? Никакой инструкции для террориста здесь, по всей видимости, не предусмотрено.

"Большое упущение", – задумчиво сказал про себя Дмитрий Олегович.

Наиболее длинной деталью в ящике определенно был ствол. Сам по себе он уже был похож на обглоданный скелет винтовки, и его теперь следовало

как-то дорастить до нужной полноты всеми остальными металлическими штуковинами.

Курок был на месте, рукоятка и приклад были заранее прикреплены к стволу. Есть печка, от которой можно танцевать.

Перво-наперво Курочкин решил разобраться с патронами, чтобы те не болтались где попало. Патроны хранятся в патроннике – это Дмитрий Олегович еще помнил. Пружина сопротивлялась, однако Курочкин был настойчив и пристроил оба патрона на место практически без потерь. Так, немножко прищемил указательный палец.

Удачное начало окрылило Дмитрия Олеговича. Если и дальше все пойдет в таком же темпе, то у него даже останется минут пять свободного времени: перевести дыхание и подумать о своем будущем...

– ...А вот и знаменитый Крис Твентино! – жизнерадостно захрипел с телеэкрана комментатор, продираясь сквозь однообразный шум толпы. Выдающийся мастер черного гротеска... скандальная популярность которого...

Курочкин невольно отвлекся от железок. У знаменитого Криса было узкое лисье лицо с невероятно хитрыми живыми глазами. Фанатов вокруг него было значительно меньше, чем вокруг блондинки Тани, зато суеты примерно столько же. Основную суету создавал сам Твентино, вертевшийся в разные стороны на манер флюгера. Поклонники вертелись вслед за ним, задевали друг друга орбитами и локтями, чертыхались, едва не падали, а очень довольный всей этой суматохой мистер Крис хлопал в ладоши и чтото быстро-быстро выкрикивал по-английски. Сиплый комментатор и не пытался угнаться за голливудским маэстро, переводя из каждой его фразы по одному-два слова. Из-за этого даже общий смысл речи американского режиссера угадать было мудрено.

– ...и джентльмены!., и господь бог!.. .– надса

живал горло закадровый переводчик. – Новая волна... укус бешеной собаки... сбор макулатуры... старина Ковригес... камень угробил сценарий... Господь бог...

Так ничего и не поняв в выступлении маэстро из Голливуда, Дмитрий Олегович пожал плечами и вернулся к своему снайперскому конструктору. Книжный опыт террориста Карлоса Кугеля в данном случае ничем не мог помочь Курочкину: в книжке "Мишень" писателя Черника все манипуляции главного героя с оружием ограничивались всего тремя словами "разобрал", "вычистил" и "собрал". Писателю Чернику, как видно, было лень вдаваться в детали. Проще говоря, создатель "Мишени" халтурил, где только мог.

Курочкин слабо представлял себе общий вид современного снайперского оружия и потому решил пользоваться надежным методом проб и ошибок. Круглое катать, плоское таскать, а то, что с резьбой, – навинчивать. Оптический прицел и глушитель Дмитрию Олеговичу довольно быстро удалось навернуть туда, куда нужно, но вот с более мелкими деталями вышла заминка. Кое-как ему удалось вложить металлическую загогулину в стальной кожух и даже сообразить, что одна из этих двух деталей затвор. Оставалось лишь поместить обе детали в соответствующее гнездо. Курочкин дважды облился потом, пока не нашел в винтовке более-менее подходящее место для двух оприходованных загогулин. Во время поисков пальцы стали черными и жирными от смазки, которая присутствовала здесь в самых неожиданных местах; главным образом в тех, что Дмитрий Олегович обследовал. При этом хотя бы вымыть руки от смазки Курочкину теперь было негде: в кухне был заперт бессознательный толстый гоблин, в ванной томился его долговязый собрат. Идею прополоскать пальцы в сливном бачке Дмитрий Олегович поспеш

но отверг как унижающую его достоинство снайпера-профессионала. Так что единственный носовой платок безвозвратно почернел и замаслился задолго до окончания сборки. Столь грязных платков у Димы Курочкина не было даже в далеком детстве...

– ...Детство – прекрасная пора, – как всегда, вовремя подал голос хрипатый телекомментатор. – В эти времена мальчишки и девчонки... и также их родители... точнее, будущие их родители... я хотел сказать: дети, которые в будущем будут их родителями...

На телеэкране кружился в толпе вертлявый оболтус в шортиках лет двадцати от роду – рыжий, зубастый, рот до ушей, каждая конопатина величиной с полтинник. Толпу вокруг него составляли оболтусы раза в два моложе, которые радостно визжали, кривлялись и подпрыгивали. Курочкину почудилось, будто детишки выкрикивают что-то вроде "Один!", "Совсем один!!"

– ...Дети, которые еще не знают, что в будущем... будут детскими родителями... – пытался выкрутиться из словесной ловушки заэкранный голос. – В общем, проблемы детской эмансипации... в образе Кита Маколея... вернее, Кит Маколей в образе проблемы... эй, мальчик, мальчик, осторожнее, черт тебя возьми!.. Есть здесь его родители?..

Кадр подпрыгнул. Прямо в экран впечатались сначала маленькая пятерня, а следом за ней – наи-довольнейшая детская физиономия.

– Один! Один!! – в полном восторге пропела физиономия. – Все улетели, а он один!..

Кадр снова тряхнуло, и на экране опять возник двадцатилетний конопатый оболтус. Курочкин догадался, что это и есть тот самый Маколей, однажды сыгравший роль донельзя самостоятельного пацана. Теперь он уже и сам мог стать счастливым отцом, но

по-прежнему не расставался с ролью младшего школьника. Только очень рослого.

– ...Юные зрители всего мира, как и прежде... – хрипло донеслось с экрана. – Верность полюбившемуся образу...

Сверкая конопатинами, Кит Маколей что-то засюсюкал по-английски. Хочешь не хочешь, а надо было отрабатывать свою позавчерашнюю роль, раз за это еще платят деньги.

"И не мал золотник, но дорог", – вздохнув, подумал Курочкин и заставил себя вернуться к недособранной винтовке. Время уже поджимало.

Самыми загадочными элементами будущего оружия оставались две пружины: одна большая, надетая на металлический штырь, а другая тоненькая, лежащая в гнезде отдельно. Поразмышляв, Дмитрий Олегович нацепил последнюю из пружинок на особый тоненький стерженек, уже заранее приделанный к винтовочному скелету. Непонятно для чего, но как будто при деле. Под рукой даже оказалось странное приспособление, похожее на удлиненную гайку, которое неплохо наворачивалось на все тот же стерженек. Теперь означенная пружинка, при всем ее желании, не смогла бы соскочить с места. Или, быть может, она как раз и должна соскакивать? "Тут не только черт, тут сам знаменитый Калашников ногу сломит, – досадливо пробурчал про себя Курочкин. – Или кто там вообще изобрел винтовку?" На языке вертелось почему-то только слово "манлихер" – не то фамилия, не то русско-немецкое ругательство.

– Ладно, – сказал Курочкин вслух, обращаясь скорее в пустоту, чем к телевизору. – Сойдет и так. Не стрелять же мне, в конце концов! А снаружи не видно...

Этими словами Дмитрий Олегович просто успокаивал сам себя. Вообщето он все привык делать добросовестно. Даже то, что делать вовсе не умел.

Телевизор отозвался на последнюю реплику Курочкина взрывом громких аплодисментов. Дмитрий Олегович поднял глаза на экран и оторопел. Первым его желанием было перевернуть телеприемник, чтобы тот показывал правильно. Лишь через мгновение он догадался: техника не виновата. А еще через мгновение до Курочкина дошло, КТО этот шутник, стоящий на голове. Ну, разумеется, кинокомик Стив... как там его? Стив Махони. О его привычке разгуливать на руках, помнится, говорили наодеколоненный с серебристым хеком. Этот Махони еще обожает кушать вниз головой, словно космонавт.

Подтверждая свою репутацию, перевернутый Стив под новые аплодисменты толпы фанатов на руках подобрался к ближайшему уличному прилавку с огромной надписью "Горячие сосиски". Из кармана комика едва ли не сам собой выпорхнул зеленый бумажный прямоугольничек и лег на прилавок.

– Гамбургер, пли-из, – проговорил Махони и дружелюбно задрыгал ногой.

Это был воистину смертельный номер. Возможно, здешние сосиски и не уступали американским или даже просто были американскими, зато уж ядовито-оранжевый кетчуп был почти наверняка наш местный и просроченный. Сравнительно недавно Курочкин – как консультант от НИИЭФ – участвовал в экспертизах Института питания и с тех пор знал правду, горькую и несъедобную. Если бы ему пришлось по-настоящему готовить теракт против иностранца, то оружия лучше этого кетчупа трудно было бы найти.

Оказавшись в самом центре весело гомонящей уличной толпы, заполошная торговая тетка в бело-сером халате машинально сгребла доллар, сляпала из подручных средств гамбургер по-русски, после чего стала искать протянутую руку покупателя – дабы вручить образец уличной московской еды.

Голливудский комик вновь дрыгнул свободной ногой, уже далеко не так уверенно, как прежде.

Телевизор не мог передать запаха и вкуса, но американцу, по счастью, хватило одного только цвета. Оператор крупным планом показал страшную оранжевую начинку булочки с сосиской, затем – вытаращенные глаза перевернутого Стива Махони.

– Ноу! – с ужасом произнесла голова комика и приняла нормальное положение: перекошенный рот – внизу, вставшие дыбом волосы – наверху. – Ноу! Сорри! Итс импоссибл!..

– Мистер Махони сказал, что он... это... в полном восторге от Москвы и москвичей, – меланхолично перевел хриплый закадровый комментатор. – Но он очень торопится...

Дмитрий Олегович подивился экспрессивности английского языка, но порадовался за комика Стива. Шутки шутками, но тому все-таки хватило мудрости под благовидным предлогом отказаться от пищевого эксперимента на себе.

Увы, самому Курочкину в эти минуты приходилось экспериментировать. В несколько иной области, хотя и в близкой. По последствиям. Толстому штырю с пружиной в конечном счете нашлось свое место. Немного посопротивлявшись нажиму, обе детали дали себя уговорить и встали в подходящий по размеру паз, а матово блестящая крышка даже согласилась прикрыть их сверху.

Теперь оставались мелочи.

Два похожих друг на друга рифленых чехла с продолговатыми прорезями были просто созданы для того, чтобы обнимать одинокий ствол справа и слева. Дмитрий Олегович скоро разобрался, где у винтовки право, где лево, и, прилаживая чехлы, ошибся всего пару раз. "Прекрасный результат для неофита! – с гордостью подумал он. – Интересно, сколько времени затратил бы ваш хваленый Карлос

Кугель для приготовления простенького физиологического раствора? Вот так, без тренировки, а? Молчите, господа? Нечего сказать, да?.."

Неизвестно, каких господ имел в виду Куроч-кин. Но если американских, то им было что сказать. По крайней мере, одному.

Под возбужденный шум толпы поклонников на телеэкране возник герой дня – любимец публики в лихо заломленной ковбойской шляпе. Это был абсолютный рекорд по популярности: сериал "Трудная смерть" смотрел каждый второй, причем каждый первый хотя бы знал о его существовании.

– Ше-риф! Ше-риф!! – скандировала толпа.

Госсекретарь мистер Ламберт и премьер-министр Миронов умно сгруппировались в тени Брюса Боура и теперь тоже чувствовали себя немножко голливудцами. Претендентами на "Оскара" за роли второго плана.

Что касается самого героя, то он с профессиональной сноровкой купался в лучах славы. Собственно, Брюса как такового здесь не было. Улыбался, кланялся толпе и размахивал ковбойской шляпой шериф из фильма про трудную смерть. Актеру не было особой надобности становиться самим собой.

Насладившись овацией, Боур-шериф приветственно поднял руку – и толпа поклонников вмиг затихла. Курочкин у телеэкрана рассеянно вертел в руках винтовочный магазин с двумя патронами, догадываясь, что сейчас московскую публику ожидает экспромт. Заготовленный, понятно, еще в Лос-Анджелесе.

На лице актера возникла гримаса, знакомая миллионам. Рука актера плавно двинулась вверх, сжимая невидимый "кольт".

Если госсекретарь мистер Ламберт заучивал по-русски целую фразу, то Брюсу Боуру оказалось достаточно знать всего лишь два слова.

– Харотший уиндеец... – мягко выговорила кинозвезда и сделала паузу.

– ...мертвый! индеец!! – в восторге прокричала толпа, завершая любимую фразу киношерифа.

С неожиданным щелчком магазин в руках Курочкина сам нашел свое родное место позади рукоятки с курком и стал там, как влитой. Ящик с деталями опустел, сборка закончилась.

Теперь следовало сделать еще одно малоприятное дело – и можно ждать гостей. Согласно распорядку.

18

– Входите, входите!..

Открывая дверь гостям, Курочкин более всего боялся случайно выпустить из рук тяжелую и холодную, как уснувшая рыба, винтовку. Держать ее на вытянутых руках было не очень-то легко.

– Позвольте, – в замешательстве проговорил серебристый хек, опасливо глядя на дуло, – что все это значит?

Дуло – первое, что увидела троица гостей, переступив порог квартиры на восьмом этаже. По плану, минута в минуту. Курочкин оценил точность.

– Ровным счетом ничего не значит, – успокоил он вошедших.

Оказывается, целить в людей, из заряженного оружия – не такое уж кошмарное занятие, как представлялось Дмитрию Олеговичу раньше. Особенно когда твердо знаешь, что все равно не выстрелишь. Впрочем, о последнем никому, кроме Курочкина, знать было необязательно. И даже нежелательно.

– Как понять ваше "ничего"? – подозрительно спросил наодеколоненный, в свою очередь косясь на ствол. – По расписанию вы должны быть сейчас в

Главной комнате... И потом, куда подевались наши ребята?..

Третий из вошедших пока не произнес ни слова. Единственный из всех троих, он был в изящной черной полумаске. Как будто бы он заехал сюда ненароком, по пути на карнавал.

– Расписание не догма, – любезно объяснил Курочкин. – А руководство к моим действиям. Я внес в него коррективы... Довольны?

Пахнущий одеколоном господин был вовсе не доволен.

– Но где мальчики? – не отставал он. – И почему вы нас...

Работодатели Сорок Восьмого все же были интеллигентными господами. Даже у Дмитрия Олеговича язык бы не повернулся обозвать четырех бугаев "мальчиками". Разве что в шутку. Однако гости едва ли сейчас расположены были к юмору. Они были еще не напуганы, но уже озадачены.

– Объясняю вам по пунктам, – терпеливо проговорил Курочкин. Сейчас время работало на него, а не против. – Сначала об охранниках. Видите ли, караул устал, и я отправил его отдохнуть. Временно. Теперь о том, почему я вынужден... ограничить вашу свободу. Боюсь, моя корректировка плана вам может не слишком понравиться...

Курочкин и сам не понимал, откуда взялась у него такая хамоватая небрежность тона. Ничего подобного раньше он за собой не замечал. Неужели причиной всему – оружие в руках? "Винтовка рождает власть", почему-то вспомнил он, хотя ни на какую власть Курочкин в данный момент не претендовал. Правда, аппетит приходит во время победы.

– Какая еще корректировка плана? – с раздражением переспросил серебристый хек. – Мы ведь договорились, вы получили аванс и через посредников дали слово... Вы же хозяин своему слову?

– Хозяин! – по-разбойничьи ухмыльнулся Дмитрий Олегович. – Хочу даю, хочу – забираю обратно. Шестью восемь – сорок восемь.

Наконец-то Курочкин сообразил, кому он сейчас неосознанно подражает. Брюсу Боуру в "Трудной смерти" – вот кому! Нашел, называется, с кого делать жизнь. Дмитрия Олеговича уже почти настиг приступ раскаяния, однако он вовремя сообразил, что каяться, не выпуская из рук снайперской винтовки, – лицемерие, а откладывать оружие в нынешней ситуации – глупость.

"Ну, вот я и киллер", – мысленно поздравил себя Курочкин.

А вслух осведомился:

– Еще вопросы есть?

Подал голос доселе молчавший человек в полумаске. Вероятно, это и был таинственный Шеф. По крайней мере, именно он по распорядку собирался проводить с Сорок Восьмым напутственную беседу. Дескать, целься лучше, сынок, не подводи маму с папой, дедку и – в особенности – вложенные бабки. Что-нибудь в этом роде.

– Есть один вопрос, – очень недовольным голосом сказал Шеф. – Что вы собираетесь делать дальше?

– У нас в плане так и так намечена беседа, – сообщил Курочкин Шефу. – Этот пункт мне нравится. Давно, знаете ли, хотел>с вами побеседовать.

– И как же вы собираетесь со мной беседовать? – поинтересовался Шеф.

– Один на один, – объяснил Дмитрий Олегович. – Ружье не в счет, оно неодушевленное.

Серебристый хек в волнении заерзал на месте. Последние слова Курочкина ему не слишком понравились.

– А как же я? – тревожно спросил он. Ему, как видно, не улыбалось оставаться третьим лишним в компании с вооруженным киллером.

– А как же мы? – тревожно поддакнул наодеколоненный. Он тоже знал арифметику, представьте себе.

Дмитрий Олегович предполагал, что Шеф явится на инструктаж не в одиночку, и потому заранее подготовился к такому повороту дел.

– Вы двое пока отдохнете, – распорядился он. – Есть тут удобное помещение. Сидячее место там, к сожалению, только одно, зато свободной площади – навалом... Ну-ка, марш в туалет!

Туалет в этой квартире оставался последним незанятым помещением с наружной задвижкой на двери. Кухня и ванная были уже заселены.

– – В туалет? – не понял серебристый. В его голове особенно не укладывалась простая мысль о плене. – Но я не хочу...

– Зато я хочу! – дерзко ответил Дмитрий Олегович и указующе повел стволом в нужном направлении. Тяжелая нашлепка глушителя клонила дуло вниз, к полу. И как только террорист Карлос Кугель ухитрялся еще и стрелять из такой неудобной штуковины? Впрочем, этот Кугель был писательской выдумкой, а вот он, Курочкин, – наоборот. Такого, как он, выдумать трудно. Ни один писатель не захочет связываться.

– Вам это дорого обойдется... – посулил наодеколоненный, вступая в узилище с единственным сидячим местом.

– Вас никто больше не наймет... – уточнил серебристый хек, входя следом. – Ваша репутация теперь...

– О своей репутации я как-нибудь позабочусь сам, – перебил серебристого вконец обнаглевший Курочкин. Он читал, будто у каких-то африканских племен есть поверье: качества укокошенного тобой врага переходят к тебе по праву наследования. Дмитрий Олегович отнюдь не собирался пристреливать Брюса Боура, однако шерифские повадки уже поспешили слететься к предполагаемому убийце.

– Ваше возмутительное поведение будет иметь печальные... пробурчали уже из-за притворенной двери карцера-сортира.

С металлическим клацаньем Курочкин вогнал задвижку в гнездо. Одновременно он постарался не выпустить из поля зрения Шефа. Но тот, кажется, не любил экспромтов и бросков на амбразуру. Сейчас Шеф изучал циферблат своих наручных часов.

– Осталось двадцать восемь минут, – озабоченно сказал он. – Чего вы от меня хотите? Увеличить гонорар?

По правде говоря, Курочкин надеялся, что у них осталось уже не более четверти часа до времени "Ч". Оставалось одно средство: всеми силами тянуть резину.

– Может, и увеличить, – лениво обронил Дмитрий Олегович. – Но пока мы кое-что выясним... Пройдемте в комнату, – с этими словами он поманил Шефа стволом своей винтовки.

Телевизор в Главной комнате встретил вошедших гулом автомобильных моторов и приглушенным шумом московских улиц. Кавалькада машин с дорогими гостями уже закончила свою плановую остановку и теперь двигалась к центру столицы.

– Они уже в районе "Динамо", – предупредил Шеф. В этой своей масочке он был похож на потолстевшего Мистера Икса из фильма. Только без скрипки и вокальных данных.

– Успеем, – хладнокровно сказал Дмитрий Олегович. Не выпуская винтовки, он нашарил пульт и выключил телеящик. Перво-наперво следовало покончить с иксами и игреками. Начальство надо знать в лицо.

– Ну, говорите! – Шеф, похоже, занервничал. – Ваши новые условия.

– Снимите маску, – вежливо попросил Курочкин. – Для начала.

Шеф возмущенно всплеснул руками.

– Мы так не договаривались! – сердито воскликнул он. – Контракт гарантирует мою анонимность! Вам перечислили такой аванс, что...

– Я передумал, – объяснил Дмитрий Олегович. – В интересах своей безопасности. Будем играть в открытую или не играть вовсе... Выбирайте.

– Но это же непрофессионально! – застонал Шеф. – Зачем вам знать заказчика? Ваше дело – нажимать на курок, а не задавать вопросы...

– Я стал ужасно любопытным, – задумчиво произнес Курочкин. – Сразу после Афганистана.

К чему он приплел Афганистан, Дмитрий Олегович и понятия не имел. Слово вырвалось невольно, явившись из какого-то фильма. Снайперская винтовка в руках исправно притягивала к своему новому хозяину полузабытую детективно-киношную ерунду, словно наэлектризованная расческа – мелкий бессмысленный мусор. Курочкин плыл в этом мусоре и не рыпался.

Ультиматум человека с ружьем, очевидно, подействовал на Шефа. Либо он просто смирился с неизбежностью.

Глубоко вздохнув, он снял полумаску и потер лицо.

У Шефа оказалось обычное рядовое лицо, без сенсаций. Хотя... Ну да, Курочкин сегодня уже видел его один раз! Точно-точно! На телеэкране, во время репортажа из аэропорта.

– Ничего не понимаю, – искренне признал Дмитрий Олегович, разглядывая Шефа. – Вы же их сами приветствовали, в "Шереметьево-2"! Всех, и Брюса в том числе... Говорили, что так счастливы... Что ленты замечательные...

Господин Птахин, президент Ассоциации "Кинорынок России", недоуменно пожал плечами. Он явно не понимал, ЧТО так удивило киллера.

– Правильно, приветствовал, – согласился он. – И ленты прекрасные, я разве спорю? Не сомневайтесь, мы их купим. Наш зритель будет смотреть и радоваться...

– И для этого необходимо убивать Брюса Боура? – поразился Курочкин.

– Именно для этого, – без раздумий подтвердил господин Птахин, как будто речь шла о вещах, само собой разумеющихся. – Хороший индеец это, извините... Ну, вы меня поняли.

19

Уже минут через пять у Курочкина голова пошла кругом. Под дулом винтовки господин Птахин едва ли бы имел основания так масштабно врать. Скучным голосом он излагал то, что плохо укладывалось в мозгу. Во всяком случае, с первого раза.

– ...Выходит, Кеннеди убили по ошибке? – недоверчиво переспросил рассказчика Дмитрий Олегович.

В который уж раз за сегодня Птахин посмотрел на часы. Время "Ч" ежесекундно приближалось.

– По ошибке, по ошибке, говорю же вам, – пробормотал он нетерпеливо. – Тоже мне, новость. Каждый порядочный продюсер об этом давным-давно знает. Пит Ньюмен, друг президента, сидел на переднем сиденье, прямо перед Жаклин. В Ньюмена этот Освальд и целился. Не то у него рука дрогнула, не то машина на ухабе подпрыгнула... В общем, пострадал президент совершенно зазря.

– Но почему? – Курочкин все никак не мог связать концы с концами.

– Что "почему"? – не тая раздражения, Шеф ответил вопросом на вопрос. – Почему ухаб? Почему рука дрогнула? Ваш коллега, вам виднее...

– Я про Ньюмена, – уточнил Дмитрий Олегович.

– О, господи! – со вздохом проговорил Птахин. – Может, вам всю историю мирового кино пересказывать? Хорошо, пожалуйста. В шестьдесят втором "Парамаунт" наложил лапу на прокат девяти лент с его участием, включая "Кошку на крыше", "Птицу юности", "Горячее лето" и прочую теперь уже классику. Зритель шел слабо, нужен был хороший толчок. Из Пита бы получился грандиозный покойник, на полсотни миллионов долларов... А тогда это были ого-го какие деньги! Освальда наняли всего за полмиллиона, Руби – вообще за бесценок, по нынешним деньгам... Ну, мы закончили с лекцией?

– Мы только начали, – твердо сказал Курочкин.

Шеф "Кинорынка России" вновь глянул на циферблат своего хронометра.

– Вы меня разорите, – тоскливо выговорил он. – Двадцать две минуты... Зачем вам этот ликбез, и притом сейчас? Умоляю вас. Убейте Брюса подобру-поздорову, и я вам плачу по контракту... И забуду наши с вами недоразумения. Идет?

Дмитрий Олегович помотал головой и сурово повел стволом из стороны в сторону. Винтовка здорово оттягивала ему руки, однако выпустить ее было бы крайне неразумно. Правда, господин Птахин сейчас больше боялся секундной стрелки, чем пули. Инстинкт самосохранения у него располагался где-то в районе бумажника.