Текст книги "Опасность"

Автор книги: Лев Гурский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Тишина в ответ.

Я стукнул вторично: уже посильнее. Еще интеллигентно, но уже с некоторым раздражением. По-прежнему тишина.

Если передо мной действительно сказочная избушка, то положено стучать и в третий раз. Теперь я уже забарабанил кулаком, отгоняя предчувствия, что любой сильный удар может разнести в щепки весь этот прогнивший теремок. Дверь выдержала. Она, возможно, вынесла бы и удары ногой, но тут я сообразил: можно ради интереса попробовать потянуть дверную ручку на себя.

Просто, как все гениальное. И гениально, как все, что проще пареной репы. Дверь со скрипом отворилась. Из двери пахнуло сыростью.

– Николай Федорович! – проговорил я с порога.

Молчание. Только скрип потревоженной двери. Николай Федорович определенно не торопился подавать голос. Или не мог? Я с испугом подумал, что в такой избушке запросто можно обнаружить даже не труп хозяина, а уже его готовый скелет, обмотанный многолетней паутиной. Как в фильмах про Индиану Джонса. Я рискнул войти – и сразу погрузился из солнечного света в кладбищенский полумрак. Дверь за мною закрылась. Окна же здесь были не то занавешены на совесть (со времен немецкой бомбежки?), не то на совесть забиты фанерой. Непонятно, правда, для чего хозяину понадобилось использовать совесть таким образом. Но, в конце концов, дело вкуса. Я зашарил по стене в поисках выключателя, но только поцарапал палец; двинулся вперед наугад, растопыривая руки, словно неопытный слепец, пока не наткнулся на нечто. Нечто по габаритам походило на письменный стол и таковым оказалось. Я воспрянул духом: на столе могло быть что-то вроде светильника. Так и есть! Пальцы мои вскоре нащупали увесистое подножие какой-то конструкции с кнопкой у основания. Ну, была не была. Я нажал на кнопку и ощутил прилив радости. Ибо конструкция в самом деле оказалась лампой и даже работающей. Тусклый конус света выхватил из мрака несколько предметов. Я знал, что, как только мои глаза привыкнут, я смогу обозреть всю комнату. Терпение, Макс, подумал я. Скоро ты сам все увидишь. Либо небо в алмазах, либо скелет в шкафу.

Увы, радостью первооткрывателя в полной мере насладиться я не успел.

Потому что за спиной своей услышал весьма неприятный звук. Неприятный именно оттого, что слишком хорошо знакомый.

Звук взводимого курка. Точнее, курков – что было в тысячу раз хуже. Приятно работать с профессионалами. Всегда знаешь, что от них ждать, чего и когда бояться. Знаешь, когда следует поднимать лапки кверху, а когда стоит проявить чудеса героизма и сделать это, по возможности, побыстрее.

К великому сожалению, человек за моей спиной никаким профессионалом не был. Это я понял уже по звуку. Профессионалы не пользуются двустволками ижевского завода тысяча девятьсот двадцать затертого года выпуска. Так что, вероятнее всего, выпалить в меня из обоих стволов собрался сам хозяин избушки. Большая радость стать жертвой охотничьей картечи. Память издевательски преподнесла мне строчку из Михаила Юрьевича. Повсюду стали слышны речи: Пора добраться до картечи! Ну вот – один уже и добрался. Сейчас он мне устроит Бородино.

Осторожно-осторожно я стал поднимать руки, демонстрируя свои исключительно мирные намерения. Поворачиваться я покамест не спешил.

– Николай Федорович, – произнес я медленно. – Это какое-то недоразумение. У меня к вам разговор. Минут на пятнадцать, не больше. Потом я уйду и не буду вам мешать…

– Никаких разговоров, – услышал я в ответ. Голос был старческий, тягучий, надтреснутый. Таким голосом обожают разговаривать тени отцов Гамлетов и прочие выходцы с того света. Равно как и те, кто находится на полпути туда.

– Но почему? – спросил я. Вряд ли старик успел по моей спине догадаться, какое ведомство я представляю. Скорее, он всего лишь впал в маразм. Наверное, воображает, что он – опять на фронте, а я – какой-нибудь штурмбанфюрер СС. Если так, то разговаривать ему со мной точно не с руки. Сейчас как вдарит в спину оккупанта из обоих стволов!…

На мое счастье, маразм был не настолько крепок, как я опасался.

– Я уже вашим все сказал, – не без торжественности объявил мне этот охотничек-любитель. – Здесь я родился, здесь я и умру, и пошли вы все со своими долларами… Ну-ка, попробуйте меня отсюда выселить!

– Минутку-минутку! – воскликнул я обрадованно. Вот уже второй раз за день меня принимают за кого-то другого. – Вы, наверное, ошиблись. Моя фамилия Лаптев, я из МБР.

– Откуда? – строго переспросил хозяин квартиры и двустволки. Ну да, с чего бы ему помнить все наши новые названия?

– С Лубянки, – доходчиво объяснил я. – С площади бывшего Дзержинского. Знаете, там такой домик…

– Повернитесь, – разрешил, наконец, надтреснутый голос. – Но рук не опускайте, я еще вам не поверил.

Я повернулся. Глаза мои уже успели привыкнуть к скудному здешнему освещению, и я смог рассмотреть предполагаемого господина Бредихина. Для своих семидесяти шести он сохранился неплохо. Конечно, морщины. Конечно, залысины. Но руки, держащие двустволку, почти не дрожат. И есть шанс, что он не спустит курок рефлекторно – просто потому, что у него зачешется указательный палец.

– Так вы, выходит, не от Оливера заявились? – задумчиво осведомился человек с ружьем. – То-то я смотрю, лицо незнакомое. Оливеровскую команду я вроде знаю, да и зрение, слава богу, еще в порядке…

– Рэкет? – спросил я с чисто профессиональным интересом. Любопытно было узнать причину наезда. Старик, прямо скажем, не производил впечатления какого-то особенного богача. Как раз наоборот. – Местные бандиты, что ли?

– Сволочи местные, – кратко ответствовал хозяин, однако в подробности почел нужным не вдаваться, а я и не настаивал. – Итак, что же понадобилось от меня КГБ? Решили, наконец, привлечь за анекдот, рассказанный мною в одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году?…

У дедули было чувство юмора, хотя и мрачноватое. Под стать всей обстановке в избушке.

– Почти угадали, Николай Федорович. Решили, что пора, – произнес я протокольным голосом. – Ну, а если серьезно… – И я, не вдаваясь в детали, рассказал о событии на улице Алексея Толстого.

– А ну-ка покажите снимочек! – Бредихин сменил гнев на милость и даже отставил в сторону свою берданку. В голосе его я, однако, не уловил никакого особенного сочувствия к покойному.

Я опустил, наконец, руки, вытащил из кармана заветный обрывочек и дал его Бредихину. Тот подошел поближе к настольной лампе и принялся внимательно разглядывать фото.

– Вот они… – проговорил он с непонятной интонацией. – Киты… Зубры… У всех Сталинских премий, как грязи. Дачи… Звездочки… Жратвы навалом было, из распределителей. А нам бросали подачки, куски со стола. Хорошо пройдут испытания – гуляй, Ванька, от рубля и выше. Ошибочка выйдет – с кашей слопают и косточек не обглодают… Да и кто бы наши косточки там заметил…

– Значит, вас на этой фотографии не было? – уточнил я, вежливо прерывая мрачные стариковские излияния.

Бредихин злобненько захихикал:.

– Где уж нам уж выйти замуж… Так высоко я не летал. Это все им – премии, ордена, звездочки. Пайки всегда самые жирные…

Старик явно начал повторяться. Очевидно, несправедливость, допущенная по отношению лично к нему лет пятьдесят назад, глубоко его перепахала.

– А кто, по-вашему, мог быть еще на этой фотографии? – поинтересовался я у Бредихина. Была надежда, что он-то может знать. В слове злопамятность есть слово память. Чем черт не шутит…

– Да хрен их знает! – неприязненно пожал плечами Николай Федорович. Меня туда не приглашали. Это вот Борик Сокольский возле них одно время терся… Авторитет зарабатывал, сукин сын!

– Талантливый физик? – полюбопытствовал я.

– Редкостная дубина, – припечатал Бредихин. – Своих идей полчайной ложки, а все туда же: «Мы теоретики…» Тьфу! Что он, что его шеф…

– А вот покойный Фролов… – начал я, уже предполагая, каков будет ответ хозяина избушки.

– Просто тупица, – объяснил мне Бредихин. За каждым ерундовым советом не к Зельдовичу своему бегал, а ко мне…

– А вот профессор Куликов из Курчатовского института… – напоследок я решил назвать Бредихину еще одну фамилию, но он и от нее отмахнулся.

– Не помню такого, – пробормотал он. – Надо еще разобраться, с какого такого рожна все эти стали академиками, докторами, профессорами. Конечно, они все получали с самого верха. Премии, ордена, пайки опять же…

Бредихин завел ту же пайково-звездочную песенку уже в третий раз, и я понял, что пора сматываться. Память Николая Федоровича, как выяснилось, ничем не лучше куликовского склероза. Тот просто мог чего-то не помнить, а Бредихин отчетливо помнил – но лишь то, что все кругом были ловкачами, дубинами и только зря обжирали наше богатое государство. Прямо скажем, информация небогатая и не приближающая меня к разгадке. Покойный Фролов мог быть, конечно, и тупицей, но вот убили его уж точно не за это.

– До свидания, Николай Федорович, – проговорил я, двигаясь к выходу. – Желаю вам удачи.

– Академиками они стали, – вместо до свидания объявил мне Бредихин. – Спрашивается, за какие-такие заслуги? Какой-то несчастный Борик Сокольский…

Конца фразы я не услышал, поскольку скатился вниз по лестнице, пренебрегая всякой техникой безопасности. Вот вам и минус два, подумал я. Возможно, и третий куликовский фигурант окажется ни при чем. Как, интересно, при таком склерозе Куликов ухитряется управляться со своим циклотроном?

Последнюю мысль я додумывал уже в машине, хотя и не очень долго. Примерно до первой серьезной пробки на Стромынке, после которой уже ни о чем, кроме как о состоянии московских магистралей, думать уже не хотелось.

К особняку на Новой Басманной, где проживал последний из кандидатов Куликова – доктор наук Григоренко Владимир Михайлович, – я подъехал на полчаса позже, чем рассчитывал, и в весьма расстроенных чувствах. Какая-то сволочь на «татре» легонько приложилась к моему заднему бамперу и наверняка оставила на нем царапину или вмятину. Нагло запарковав «жигуль» в непосредственной близости от кривых детских грибочков (все равно ни одно чадо не стало бы играть в такой грязи), я вышел из машины и осмотрел травму. Так и есть – вмятина размером с кулак. Ну, по крайней мере, с кулачок. Новая брешь в моем бюджете. Хорошо еще, что не надо мотаться в Автосервис: с тех пор как мой сосед по дому получил лицензию, я хотя бы избавлен от траты времени. Но не от траты денег. Не начать ли мне брать взятки у своих подопечных? Только вот кто бы дал…

Дом, где квартировал господин Григоренко, выгодно отличался и от типовой многоэтажки Сокольского, и уж тем более от рассыпающейся избушки злобного Бредихина. Всего лишь в двух десятках метров от нищих грибочков и поломанных качелей располагался такой четырехэтажный оазис дореволюционной, но вполне крепкой и элегантной постройки. Этот дом, очевидно, холили, лелеяли, вовремя ремонтировали и даже разбили под окнами приятного вида клумбу. От набегов варваров клумба была надежно защищена довольно высокой оградой, состоящей из заостренных металлических кольев. Какой-нибудь безденежный влюбленный, задумавший нарвать здесь букетик роз для своей Лауры, как минимум, рисковал последними брюками. Очень предусмотрительно, ничего не скажешь.

Стараясь не шуметь, я поднялся на второй этаж и притормозил у дверей четвертой квартиры. Рука моя потянулась уже к кнопке заграничного музыкального звонка (настраивался на четыре мелодии, по выбору хозяина, производство Финляндии; я сам бы купил такой, будь у меня лишних полсотни долларов). Однако я вовремя заметил, что дверь прилегает к косяку неплотно. Стало быть, не заперто. Следовательно… Мной овладели нехорошие предчувствия. Может, бредихинская халупа и не нуждалась в дверном замке, но здесь-то незапертая дверь выглядела более чем странно. Как сигнал бедствия или как неуклюжая ловушка. Примем за основу версию номер один, решил я, вынимая свой «Макаров» и радуясь оттого, что после встречи с очкастым и толстяком я успел-таки пополнить свой боекомплект. И раз, и два, и… Если я не прав, хозяин меня, надеюсь, простит.

И три! Вперед, Макс!

Я распахнул дверь, в прыжке преодолел коротенький коридорчик и очутился в комнате, которая мне немедленно что-то напомнила. Вот именно: жилище убиенного физика Фролова на улице Алексея Толстого. Здесь, как и там, следы былой роскоши разбросаны были по комнате в невероятном и оскорбительном для вещей беспорядке. Сам хозяин, разумеется, извинил бы меня за неожиданное вторжение, если был бы жив. Но что-то мне подсказывало: пожилой человек, надежно привязанный к своему креслу, едва ли просто заснул. В такой позе, увы, не спят.

Картина, увиденная мной в доме на Новой Басманной, отличалась от того, что я вчера лишь наблюдал в доме на улице Алексея Толстого, только одним, зато крайне существенным обстоятельством – количеством посетителей. Вчера на месте происшествия нас было полным-полно: я, майор Окунь, эксперты Сережи Некрасова, сам Сережа и плюс невидимые милиционеры, долдонившие на кухне насчет пуговиц желтого металла или чего-то наподобие.

Сейчас же нас было только двое. А если считать покойника – то трое.

Крепкий блондинчик, обернувшийся на шум, увидел сначала дуло моего пистолета и только потом – меня самого. И пистолет блондинчику не понравился гораздо больше, чем я. По крайней мере, смотрел он именно на дуло, когда сам, не дожидаясь моей команды, стал медленно поднимать руки.

– За что же ты его так? – укоризненно спросил я. – Старших надо уважать, а не наоборот…

Когда застаешь человека на месте преступления и это преступление – убийство при отягчающих обстоятельствах, самое лучшее, что можно делать, – это болтать какие-нибудь угрожающие киношные глупости. То есть выпускать пар и давить в себе мерзкое желание устроить немедленный самосуд. В духе СМЕРШа первых лет войны. Шпион? Получи пулю между глаз. По такому идиотскому правилу и работали в ту пору эти бравые ребята. Сколько народу покрошили тогда – никто и не считал. Сколько же из них было настоящих шпионов? Спросите что полегче.

– Я не виноват… – проговорил блондинчик. – Я тут… случайно зашел, честное слово! Вижу, дверь открыта…

Произнося эти слова, он одновременно двигался в сторону спинки кресла с покойником. Довольно-таки технично двигался, почти незаметно. Слишком технично для случайного прохожего.

– Замри! – сказал я, когда блондинчику уже показалось, будто он вот-вот спрячется от моего «Макарова». – Одно движение – и я стреляю.

Блондинчик послушно замер. И правильно. Это был один из тех случаев, когда лучше не спорить.

– Стреляю я неважно, – развил я блондинчику свою мысль. – Хочу, например, попасть в плечо, а попадаю в живот. Хочу попасть в руку – попадаю почему-то в сердце…

Дурацкая эта присказка обычно работала вполне эффективно. Но сегодня, вероятно, был какой-то особо невезучий день. Потому что за моей спиной веселый голос сообщил:

– Зато я стреляю отлично. И если уж хочу попасть в затылок – непременно попадаю почему-то в затылок… Ну, бросай свою пушку. Медленно, медленно… Вот так. А ты подними… Раззява, куда же твои глаза глядели?

– Он так неожиданно заскочил, – разнылся блондинчик, нагибаясь, чтобы подобрать мой пистолет. Я с трудом удержался, чтобы не дать ему пинка. Но удержался. Потому что при наличии второго пистолета за спиной этот акробатический этюд мог бы стать для меня последним. Проклятье! Если бы сейчас проводились отборочные соревнования по кретинизму, то я первым вышел бы в финал. Ну почему, интересно, я не сообразил, что киллеров может быть двое? Отчего не догадался, что один, вероятно, после удачного убийства преспокойно удалился в туалет. А когда я начал бузить, преспокойно вернулся… Поэтому раззява – это именно я, а никакой не блондинчик.

Чья-то рука сзади деловито обхлопала мои карманы и, пренебрегая бумажником, извлекла мое многострадальное удостоверение. Затем в поле моего зрения появился, наконец, и сам киллер номер 2. Был он тоже блондином, хотя и не таким ярким. Самое запоминающееся в нем было – длинные руки. Как у питекантропа или примата. В одной длинной руке номер второй держал «беретту», а в другой – мою эмбээровскую книжицу.

– Министерство безопасности Российской Федерации, – прочитал он вслух, продолжая удерживать меня под прицелом. – Что это за министерство такое? Никогда не слышал. Техникой безопасности, что ли, занимаетесь?

Отмщенный блондинчик радостно захихикал над шуткой своего напарника.

– Обычное такое министерство, – объяснил я, разглядывая останки григоренковской утвари. Книги… Гора посуды… Разбросанные газеты… Груда одежды… Ага, вот они, ножницы. Маникюрные, правда, но и до них не допрыгнуть. Хотя… – Занимаемся безопасными бритвами и безопасным сексом. Ну и мелкие услуги населению. Интимные…

– Это какие же? – полюбопытствовал рукастый с «береттой». Как видно, и он расположен был немного поболтать. Сразу ведь не шлепнул, хотя и мог. Гуманист, наверное.

– Да простые, – растолковал я. – Заиграет очко у какого-нибудь длиннорукого педика, а мы – тут как тут. С металлическим болтом и вазелином.

Я нарывался на оплеуху и немедленно ее получил. Рукастый, оскорбившись, тут же съездил мне по физиономии кулаком, в который была зажата «береттина» рукоятка. Удар был более чем чувствительным. Тычок, который я сегодня уже успел получить на шоссе от очкастого пирата, был слабее раза в два.

– О-ох! – простонал я и отлетел в угол комнаты, а отлетев, немедленно распластался лицом вниз между двух поверженных книжных полок. Такая уж моя незавидная планида: просто так мне ничего в руки не дается. Чтобы добыть с пола самую пустяшную вещь, вроде обрывка фотографии или – как сейчас – ножничек, приходится непрерывно падать. Рисковать здоровьем, костюмом и репутацией. Хорошо, что генерал Голубев не догадывается о степени моего падения. Ножнички, между тем, сами заползли уже в правый мой рукав и поместились в том месте, где у всякого уважающего себя шулера хранится пятый туз.

– Замочить его надо, – подал голос блондинчик.

– Ладно, – согласился, чуть помешкав, рукастый. – Считай, уговорил. Хороший гэбэшник – мертвый гэбэшник. А этот еще и хамло в придачу.

– Совсем оборзели, – вздохнул блондинчик, и я ему почти посочувствовал. Вот незадача: подрядились, наверное, пришить одинокого старца, а тут еще нарисовался какой-то чекистский нахал. Лишняя работа, за которую наверняка ведь не уплатят.

– Только тихо теперь, – приказал голос рукастого. – Это в прошлый раз ты мог побренчать стеклом, благо стены толстые… А тут стены обычные. Приколи его, пока не очухался.

– Это мы мигом, – бодро пообещал блондинчик, и я услышал, как щелкнуло выкидное лезвие ножа. Звук неприятный, но щелчок курка гораздо хуже. Потому что ножи у нас не любят пускать в ход на расстоянии. Надо подойти поближе, да замахнуться… Сейчас он подойдет. Сейчас он замахнется… Не дожидаясь, пока блондинчик опустит руку, я вскочил и перехватил ее сам. Левой рукой, что интересно. Рука парня рефлекторно разжалась, и отличный нож, освобожденный из пальцев, по сложной траектории пропутешествовал куда-то вбок и со свистом вонзился во что-то деревянное. Возможно, в шкаф. Самому мне некогда было следить за полетом ножа, потому что в эти же самые секунды маникюрные ножницы пропороли блондинчику щеку. Тот дико заверещал, щека окрасилась кровью, которая брызнула фонтаном во все стороны. Визг напарника и кровяной фонтан плохо подействовали на рукастого: он совершил первую глупость. Ему следовало бы приблизиться и уж если все-таки стрелять, то в упор, без промаха. Он же занервничал и выстрелил в меня с четырех шагов, откуда и у меня, и у блондинчика шансы получить его пулю были примерно равны. Мое положение было даже предпочтительнее, ибо окровавленный блондинчик совсем одурел от боли и почти не соображал, куда ему двигаться.

Поэтому жертвой стал он, а не я. Выстрел швырнул уже мертвого киллера прямо в мои объятья, и я, весь измазанный чужой кровью, на несколько мгновений получил прикрытие. Если бы мне еще вернуть свой «Макаров»… Куда он его подевал?

Рукастый, похоже, понял свою ошибку. Крепенько выругавшись, он стал приближаться ко мне, надеясь попасть в меня наверняка. Теперь он уже забыл, что шуметь здесь не стоит, зато мне оставалось надеяться, что сейчас на выстрел сбегутся соседи. И кто-нибудь случайно окажется сержантом милиции при исполнении, частным охранником при оружии… или, на худой конец, служебным собаководом при овчарке.

Входная дверь распахнулась, но вошедший не был ни первым, ни вторым, ни третьим. Правда, пистолет у него в руках был. И первая же пуля свистнула над самой макушкой рукастого. Вторая по всем законам баллистики обязана была уже попасть непосредственно в голову. Рукастый киллер в баллистике разбирался. Поэтому он совершил весьма разумный поступок: забыв обо мне, он одним прыжком вскочил на подоконник, локтем выбил стекло и сиганул вниз. Для тренированного человека второй этаж – пустяк. Отшвырнув покойного блондинчика, я сам бросился к окну, намереваясь, если нужно, повторить прыжок. Но выяснилось, что прыгать уже не нужно.

Потому что рукастый забыл про клумбу внизу. Точнее, про хищные острия вокруг этой злополучной клумбы. В прыжке он не успел перегруппироваться, и его с размаху насадило на колья, как сардельку на вилку.

– Бедняга, – сказал я, передернувшись.

Мой спаситель подошел к окну, мельком глянул и сказал сурово:

– Сам виноват. Мог бы выйти в дверь, как все нормальные люди… Ты, кстати, не ранен? – тревожно поинтересовался он, глядя на мой пиджачок, безнадежно перепачканный кровью.

– Цел и невредим, – ответил я, ощупывая свои конечности. – Если, конечно, не считать ушибленной скулы, то в полном порядке… Но ты-то как здесь оказался? Я же тебя предупредил, что справлюсь без твоей помощи…

– Сердце подсказало, – торжественно сказал Филиков. – Сижу я, значит, в своем кабинете, а внутренний голос так и свербит: иди и помоги Лаптеву… иди и помоги Лаптеву… Вот я собрался, взял один адресок и решил съездить. Как видишь, успел.

– Так сердце подсказало или внутренний голос? – уточнил я. – Что-то, Дядя Саша, ты путаешь показания. Врешь, наверное?

– Почти не вру, – серьезно сообщил Филиков. – Ну, самую малость. Ты, когда мне звонил насчет этих трех дедов, кроме адресов, ничего и не спрашивал. И то, что этот Григоренко работал, оказывается, в той же самой группе, что и твой первый покойник, компьютер мне выдал уже позже. Вот я и решил заехать сюда. Так, для подстраховки.

– А что за группа? – жадно спросил я Дядю Сашу. – Какие-нибудь фамилии?… – Надежда извлечь из компьютера хотя бы этого Валю с лошадиной фамилией, жертву куликовского склероза, возникла и через секунду погасла. Дядя Саша развел руками.

– Ноль информации, – ответил он. – Тайны Средмаша нам не подотчетны.

– Ладно, – кивнул я… – Спасибо, что приехал.

Филиков довольно улыбнулся:

– Ну, вот видишь! А Паташончик наш, Кругом Тринадцать, отсоветовать мне все пытался. Нечего, мол, лезть в Максовы дела. Максу, дескать, это не понравится. И все такое. Защищал твой суверенитет от моих грязных лап…

Я тоже улыбнулся. Напряжение, вызванное потасовкой и перестрелкой, постепенно проходило, и я уже прикидывал, какой из пиджаков мне теперь придется носить. Ввиду того что этот пришел в негодность.

– Забавный он, наш Потанин, – кивнул я. – Говорят, его жена поколачивает?

– Вроде того, – согласился Дядя Саша. – Ладно, пойду вызову дежурную бригаду. А то еще МУР набежит и станет одеяло на себя тянуть.

Пока Филиков рыскал по соседям в поисках работающего телефона, я осмотрел труп Григоренко, привязанного к креслу. Любой судмедэксперт даст мне сто очков вперед, но, похоже, тут и спорить было не о чем: рукастый и блондинчик так и не приступили к пыткам с полиэтиленовым пакетом. По-моему, плененный физик неожиданно умер сам, безо всякого вмешательства извне. Много ли старику надо? Испуг, тромбик в сосуде – и нет человека.

Теперь оставалось только найти фотографию. Ее мне удалось отыскать на кухне, в пепельнице. То, что от нее осталось: обгорелый уголок. Я был почти уверен, что и в карманах рукастого и блондинчика оторванной половинки тоже не найдут. Таким образом, в деле возникло еще трое мертвецов – и по-прежнему никакой ясности. Кто искал? Что искали? Зачем пытали? При чем тут – если вообще при чем – статья Маши в «Московском листке»? К тому же Машина фраза, сказанная редактору Боровицкому, как и прежде, не давала мне покоя. Может, на их журналистском языке это и выглядело вполне невинно, но мне почему-то чудилась в этих словах какая-то опасность.

«Это будет бомба!» – вот что пообещала Маша Бурмистрова.