Текст книги "Союз писателей Атлантиды"

Автор книги: Лев Гурский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Лев
ГУРСКИЙ
Союз писателей Атлантиды

Литературные фельетоны

Рисунок на обложке Аркадия Гурского

© Leo Gursky, 2010

© Оформление. «ПринТерра-Дизайн», 2010

Автор выражает благодарность Виктору Маркову, Борису Файфелю, Аркадию Гурскому, Андрею Минину, Юлии Арановской, Сергею Сергиевскому и Светлане Юдиной за помощь в издании этой книги.

Пожатье каменных десниц

…Темными безлунными ночами Николай Гаврилович Чернышевский слезает со своего пьедестала и, озираясь по сторонам, чтобы никого не напугать, спускается вниз по улице Волжской – до тех пор, пока не упирается в постамент-кресло, на котором сидит Константин Александрович Федин и смотрит на пивной павильон. «Ну что, брат Костя, проблемы?» – печально спрашивает Чернышевский. «Типа того, брат Коля, – соглашается Федин. – А что делать?..»

Стоп-стоп! Этот разговор двух каменных гостей, разумеется, есть чистый вымысел: у Чернышевского с Фединым сегодня проблем нет, поскольку оба писателя-земляка уже умерли. Другое дело – литературные бренды «Чернышевский» и «Федин», раскрученные в советскую эпоху. С ними и впрямь сегодня не все благополучно.

Во времена СССР Чернышевский и Федин вряд ли бы стали жаловаться. Оба они (первый раньше, второй позже) заслужили прописку в официальном Пантеоне времен развитого социализма и отвечали, соответственно, за XIX и XX века: Николай Гаврилович как «выдающийся революционер-практик, вдохновитель борьбы масс против царизма и крепостничества», а Константин Александрович как председатель правления СП СССР, Герой Соцтруда и лауреат Сталинской премии, запечатлевший «переход лучшей части интеллигенции на позиции пролетарской революции» (цитаты взяты из третьего тома «Энциклопедического словаря» 1955 года).

С мрамором, бронзой и мемориальными табличками перебоев в ту пору не было. Оба писателя стали для Саратова теми «священными коровами», без которых был уже невозможен список местных достопримечательностей, известных на всю страну. В честь Константина Александровича открывали музей, называли улицу, теплоход и пединститут. В честь Николая Гавриловича (помимо дома-музея) называли дюжину улиц, проспект, университет, станцию метро, несколько поселков во всех концах страны и др. Ну разве что не осуществилась заветная мечта внучки автора «Что делать?», Нины Михайловны, – переименовать Саратов в Чернышевскоград: согласно тогдашней иерархии партийных ценностей, революционер доленинского периода мог претендовать максимум на райцентр. (Впрочем, как рассказывают сотрудники музея, еще в начале 80-х годов по коридорам саратовской власти бродил некий отставной московский генерал с желтым портфелем и уговаривал чиновников вернуться к идее Чернышевскограда… Он, конечно, оказался сумасшедшим – но мания-то какова! Кто еще из писателей мог похвастаться персональным психом, да в таком высоком звании?)

Издательская судьба у обоих в советские годы складывалась тоже на редкость удачно: у первого – после смерти, у второго – еще при жизни. Оба были представлены в школьной программе (первый – пошире, второй – покомпактнее), что обеспечило регулярное тиражирование тех их произведений, которые были признаны главными. Помимо ПСС выходили тома избранного, трехтомники, шеститомники в разнообразных сериях. Про Чернышевского и по Чернышевскому ставились спектакли, по Федину – телевизионные сериалы. Хотя в биографиях обоих писателей наличествовали некоторые идейные шероховатости (первый был не в ладах с Карлом Марксом и ничего не писал о диктатуре пролетариата; второй, по молодости, принадлежал к идейно небезупречному литературному сообществу «Серапионовых братьев»), все сомнительное ретушировалось или аккуратно замалчивалось: прокрустово ложе господствующей идеологии обслуживали умелые специалисты…

Идиллия продолжалась до начала 90-х, а потом все кончилось. То есть памятники остались на пьедесталах, улицы – на картах, музеи – на своих местах, и даже книги выпускаются до сих пор (хотя без былого фанатизма и гомеопатическими тиражами: Чернышевский в «Дрофе», Федин в «Терре»). Однако исчезло главное – госзаказ. А без этой подпитки даже самые стойкие бренды не могли не скукожиться. Вчерашняя идеология, которая вознесла как Чернышевского, так и Федина на вершину писательских иерархий, превратив в символы, обоих же быстренько и угробила.

Чернышевского, например, раньше массово насаждали, как картошку при Екатерине или Маяковского при Сталине и Брежневе – то есть без чувства меры. В советские годы этот бренд продавливали (в стране и особенно в Саратове) с таким нажимом и пренебрежением к специфике художественного творчества, что когда маятник качнулся назад, Николаю Гавриловичу пришлось расплачиваться не только за публицистичность своей прозы и сюжетные натяжки, но, главным образом, за ретивость чиновников от минпроса и минкульта.

И беда была не только в этом. Ушло в прошлое четкое советское деление исторических фигурантов на «положительных» и «отрицательных» (царизм – плохой, борцы с ним – хорошие), ему на смену пришел релятивизм сродни шизофрении. В новом Пантеоне, где роли мучеников отведены Столыпину или Николаю II, Чернышевский выглядит странно и двусмысленно. Герой? Не герой? Атеист, не любил царя-батюшку, сочинял в тюрьме непонятно что, «глубоко перепахавшее» Ленина, – разве не подозрительно? Был очень нелюбим Первым Лицом государства, угодил в Сибирь по явно надуманному обвинению – совсем нехорошо, здесь уж налицо явная аллюзия чуть ли не с Ходорковским. А тут еще Лимонов так и норовит записать Николая Гавриловича то ли в предтечи, то ли в союзники, то ли в соавторы (в книгу «Другая Россия», написанную в Лефортовской тюрьме, Эдуард Вениаминович нарочно включил фрагмент из «Что делать?» – как послесловие к себе, любимому).

С Фединым все не так ужасно, но тоже неприятно. В былые годы в ранг классики были возведены худшие в литературном отношении, вымученные, зато «правильные» фединские вещи («Необыкновенное лето», «Первые радости», «Костер»), а наиболее совершенные его тексты 20-х и 30-х годов («Города и годы», «Санаторий Арктур», «Трансвааль») были задвинуты на периферию и отданы филологам.

Как только времена изменились, о Федине предпочли судить по самым тиражируемым, то есть самым неудачным его книгам. Из писателя, чей талант ценили Цветаева, Замятин, Зощенко, Ремизов, он без особого труда был превращен лишь в литературного функционера. Припомнили ему (чаще всего вполне справедливо) «чистки» в Совписе, судилище над Пастернаком, исключение Солженицына и др., и др. Репутация перевесила талант, чиновник загрыз стилиста, но в трагедии большого художника, наступившего на горло собственной Музе, разбираться уже недосуг ни истеблишменту (других забот хватает), ни массовому читателю (от других кумиров отбоя нету).

Сегодня Константин Федин состоит на балансе у области, а Николай Чернышевский – у города: музейщики творят чудеса за копейки, которые во времена кризиса даже неловко называть зарплатой. Им вдвойне трудно. На исходе первой декады XXI века в посмертной судьбе двух упомянутых писателей прослеживается нечто общее. Местные власти, похоже, сегодня в упор не знают, как этими старыми брендами распорядиться. Бросить их – расточительство, да и нет вроде других писателей-земляков с таким же увесистым бэкграундом. Но и всерьез поддерживать – удобно ли? как бы чего не вышло? Ведь не вполне ясно, то ли они еще (уже) гордость губернии, то ли нет уже (еще). Эх, думает, вероятно, начальство, если бы в связи с юбилеем Гоголя явился бы в Саратов какой-нибудь скупщик мертвых душ… Может, и Чернышевского с Фединым удалось бы ему сбагрить?

Стихи на случай сохранились

Любите ли вы Саратов так, как любит его управление по культуре администрации муниципального образования «Город Саратов»? Если да и если вы начинающий (вне зависимости от возраста) поэт, вам прямая дорога на конкурс «Мои стихи – тебе мой город». Именно так, без намека на запятую – корректоров прошу не править.

Недавно пресс-служба мэрии сообщила о целях этого конкурса, приуроченного к будущему Дню города: «Воспитание любви к родному городу и его славной истории», «развитие нравственных, патриотических и культурных традиций жителей г. Саратова» и «выявление начинающих талантливых поэтов». Состав жюри будет сформирован «из числа экспертов и специалистов в области литературы» (что, судя по аккуратному союзу «и», не одно и то же), а непосредственным выявлением талантов займется организатор состязания – МУК «Культурный центр им. П. А. Столыпина».

Согласно обнародованному Положению о конкурсе, представлять можно как и свеженаписанные, так и уже опубликованные стихи – но это единственное послабление конкурсантам. В остальном условия предельно жесткие.

Во-первых, авторами должны быть «соблюдены правила орфографии и грамматики» (что дозволено организаторам мероприятия, на участников не распространяется!). Во-вторых, поэтических текстов должно быть не больше пяти (кто подаст шесть или семь, автоматически вылетает). В-третьих, стихи надлежит отпечатать на белой бумаге (упаси Боже, не на цветной и не наждачной!) формата А-4. В-четвертых, произведения ни в коем случае «не должны нарушать требований Закона РФ «О средствах массовой информации» (то есть, ни клеветы, ни хулиганства, ни терроризма, ни-ни!). В-пятых, в стихах обязано быть «воплощено авторское личностное уважение, любовь к своему родному городу» (ненавистникам-неуважайкам заранее лучше не соваться). И, наконец, важно, чтобы каждое стихотворение имело «название, набранное прописными буквами, шрифт 14–15».

Всех, чья любовь к городу способна преодолеть эти препоны, ждет награда: «дипломы Лауреата, дипломы I и II степени». Так и представляешь себе, как саратовские стихотворцы, одухотворенные призывом мэрии и взволнованные обещанной наградой, лихорадочно бросятся сочинять (вариант – выкапывать из шкафов) нетленные шедевры на местную тематику. А вдруг авторитетное жюри оценит старания и торжественно введет победителей в Пантеон? Правда, большинство пьедесталов там уже занято (Николай Палькин, Иван Малохаткин, Александр Амусин), но несколько еще вакантно…

А теперь – серьезно. Хотя итоги будут подведены через несколько месяцев, спрогнозировать их качество можно уже сейчас. История отечественной литературы многократно доказала, что «датские» конкурсы необходимы лишь двум категориям граждан.

Одна категория – чиновники, которым требуется поставить в очередном отчете очередную «галочку» об еще одном проведенном мертворожденном мероприятии «в ознаменование» чего бы то ни было. Вторая категория – сонм «патриотических» графоманов, готовых выдавать километры строк «на случай» любого события, от юбилея до пожара. О подобных чиновниках, равно как и о подобных стихотворцах (умевших вплетать, куда ни попадя, «взвейтесь – развейтесь» и твердо знавших, что «рифма «заря – Октября» идет по полтора рубля»), еще в советские времена писали Ильф с Петровым и Булгаков. И что же? С тех пор красных сменяли на белых, серп-молот – на орла, стягина хоругви, Ленина – на Столыпина, но привычка к малоосмысленным телодвижениям, имитирующим «культурно-просветительную работу», жива и поныне.

За последний год городской комитет по культуре поучаствовал в доброй сотне мероприятий, «проводимых в рамках празднования Дня космонавтики, Масленицы, Дня России, Дня города, Нового года, Рождества Христова» и т. д., но какие из них проводилось не «для галочки»? Может быть, провальные Дельфийские Игры-2008? Или помпезные Дни Славянской письменности, когда, в итоге, самим горожанам пришлось частично оплачивать и Кирилла, и Мефодия?

Отдельно следует сказать о будущем исполнителе чиновничьего заказа. Придуманный еще Дмитрием Аяцковым МУП «Культурный центр имени П. А. Столыпина» ныне превратился в МУК (Муниципальное учреждение культуры), но так и не нашел своей экологической ниши. То есть маленький МУК, конечно, оказывает платные услуги, согласно тарифу (часовая «пешая экскурсия по городу с участием лектора, по Столыпинским местам», – 15 рублей с человека, сорокапятиминутная «лекция по краеведческим темам о деятельности Столыпина и других губернаторов области» – 100 рублей с группы, и т. п.), однако все это как-то не очень солидно для нынешних наследников Петра Аркадьевича. Поэтический конкурс – оно все-таки и поувесистей, попрестижнее будет, да и подходящими расценками за услугу МУК, надеемся, теперь не обделят…

Кстати, автор этих строк, не обладая провидческим даром Ванги, Глобы или Мишеля Нострадамуса, может даже предугадать, как будет выглядеть стихотворение-победитель. Примерно вот так:

САРАТОВ

 
Саратов – город мой родной.
Стоит на берегу большой реки.
Прекрасен он и телом и душой.
Его черты красивы и легки.
О Саратове немало песен, много и стихов
Тут рождаются таланты, это город мастеров
Приезжайте к нам в Саратов, рады мы гостям
Наши добрые улыбки мы подарим вам.
Говорят и друзья, и подруги
Жарким летом и вьюжной зимой:
«Нет красивее места в округе,
Чем Саратов талантливый мой».
 

И т. д., и т. п.

Это синтетический «патриотический» текст составлен из трех стихотворений, найденных в Интернете (имена авторов деликатно опустим). Текст этот удовлетворяет всем условиям конкурса: есть и любовь, и гордость, и уважение – все по прейскуранту. За каких-то пару часов, проведенных в Сети, можно найти десятки таких же творений о Саратове, написанных и для предыдущих конкурсов на сходную тему (фантазия чиновников скудна), и по велению души.

Муза в этих произведениях, понятно, не ночевала, однако ими в любой момент можно закрыть амбразуру любого мероприятия – если по причине отпускного сезона и расслабляющей летней жары сами местные поэты-любители проявят недостаточную активность.

«Где бы меня ни спросили, с гордостью выкрикну я…»

Саратовский губернатор Петр Столыпин был, как известно, большим поклонником изящной словесности и более всего привечал литераторов, писавших стихи о родном крае. Так что когда Петру Аркадьевичу водрузили памятник в родном городе, жители были неприятно удивлены отсутствием среди аллегорических скульптур, по периметру окружающих постамент, фигуры местного поэта, который сжимал бы в каменной ладони каменную рукопись.

Чтобы хоть отчасти заполнить досадный пробел, МУК «Культурный центр им. П. А. Столыпина» совместно с Управлением по культуре администрации МО «Город Саратов» минувшим летом провели поэтический конкурс «Мои стихи – тебе, мой город». Победителям были гарантированы почетные дипломы вкупе с публикацией стихов.

«Так и представляешь себе, как саратовские стихотворцы, одухотворенные призывом мэрии и взволнованные обещанной наградой, лихорадочно бросятся сочинять (вариант – выкапывать из шкафов) нетленные шедевры на местную тематику», – предсказывали мы, едва только условия конкурса были обнародованы. Теперь, когда по итогам культмассового мероприятия издан одноименный сборник (КИЦ «Саратов-телефильм» – «Добродея», 2009), стало ясно: ожидания полностью оправдались. В книгу вошли 52 текста 26 авторов – как с членскими билетами разных Союзов писателей, так и без оных.

Впрочем, по ходу чтения книги довольно трудно провести четкую границу между членами и нечленами СП, поскольку такое понятие, как литературное качество, организаторами конкурса изначально вынесено за скобки. Недаром автор предисловия поэт Михаил Муллин сравнивает версификацию с дворовым футболом: мол, раз уж мы не требуем от спортсменов-любителей профессиональной игры (гоняют мячик по полю – и на том спасибо), то «необходимо ценить (ради духовного здоровья) и литературное творчество горожан без постановки непременного условия творить не хуже Фета и Есенина!»

«Где бы меня не спросили, / С гордостью выкрикну я: / «Лучшая область России – / Наша, Саратовская», – пишет один из участников (здесь и далее опустим конкретные фамилии авторов из сострадания к землякам). Тираж сборника невелик, поэтому не будем скупиться на цитаты: «Посмотри на небо, / Посмотри вокруг: / Здесь же так чудесно, / Дорогой мой друг»… «Все улицы старой застройки / Я счастлив увидеть и рад. / И эти восходы над Волгой, / И волжский «немецкий Арбат»… «Брожу по воскресениям / По улицам Саратова, / Когда листва осенняя / Особенно богатая»… «Музеи, храмы и театры. / Духовной жизнью мы богаты»… «Музеев горделивых фонды, / Театров яркие труды / И тихий силуэт ротонды, / Грустящий в полночь у воды»…

Определенно это не Фет и не Есенин: зато у наших – собственная, отдельно взятая гордость. В каждом втором стихотворении упоминается Волга, в каждом третьем – журавли, в каждом пятом – колосящиеся нивы. Также не обойдены вниманием саратовская гармошка, консерватория, степные просторы и калач в ассортименте. И все это, разумеется, – объекты нежного, пылкого и, главное, бескорыстного чувства наших местных поэтов.

«Важно учесть, что литературное творчество саратовцев движимо искренней любовью к своему родному краю, к Саратову. А любовь не запретишь!» – говорится в том же предисловии М. Муллина. Да уж, добавим от себя, эту песню не задушишь, не убьешь. «Люблю я Саратов и Энгельс родной / И клин журавлиный летит над горой»… «Переливы от заката / Стынут где-то над волной, / Полюбила я Саратов – / Волжский город мой родной»… «Люблю я здесь все до асфальтовой лужицы: / Гостиницу, мост и собора наклон»… «Люблю я город свой Саратов, / И цепь огней – сплошь золотых, / Еще – люблю женатого… / И всех прохожих холостых, / И всех, кто из Саратова!» (Впрочем, другой автор уже через несколько книжных страниц, варьируя ту же песенную тему, аккуратно поправит чересчур любвеобильную коллегу: «Забудь, замужняя, меня, женатого. / Печальный свет нам льют вослед огни Саратова»).

И все бы хорошо в нашем городе – и люди, и фонтаны, и памятники, и улицы, – но авторов волнует еще и официальный статус этого богатства. Придуманный экс-губернатором Дмитрием Аяцковым титул Саратова как «столицы Поволжья» и по сей день смущает умы. Кто мы, собственно говоря, такие? «И есть надежда – просветлится / Твой волевой духовный лик, / Вот скоро станешь ты столицей / И будешь царственно велик», – обещает Саратову, благоразумно не вдаваясь в детали, один из авторов сборника. Другой же советует не заноситься в гибельные выси и славить то, что уже и так есть под рукой: «Саратов, хоть и не столица, / Мы смело можем им гордиться». А третий из авторов, вслед за Андреем Вознесенским, находит нашему городу скромную экологическую нишу: «Нет на свете другого такого угла, / Ты забудь, дорогая, сомненья. / Есть столицы свинины, кино и угля, / А Саратов – столица сирени».

Цветы – это, конечно, хорошо, но… Превратится ли наш город когда-нибудь заодно и в столицу Здравого Смысла, Хорошего Вкуса, Честных Чиновников, Прочных Дорог? Придет, придет ли времечко? Или мы так и останемся стоять на мосту через Волгу эдаким поэтическим штампом: гармошка в одной руке, калач в другой, взгляд устремлен на журавлей, а в зубах – букетик сирени?

И Пушкин – такой молодой

«О Пушкине еще не все пропето / И сказано о Пушкине не все, / Всегда он неизвестная планета / И неразгаданный столетиями сон» – эти прочувственные корявые строки Виктора Попова из города Петровска смело можно было бы поставить эпиграфом к сборнику «Венок Пушкину» (Саратов: Саратовский писатель, 2009).

Названная книга стала итогом конкурса-турнира самодеятельных поэтов и прозаиков к 210-й пушкинской годовщине. Министерство культуры Саратовской области профинансировало издание; в роли редакторов-составителей оказались два кандидата филологических наук, они же два члена местного отделения СП РФ – Иван Пырков и Владимир Азанов (последний выступил заодно и как корректор).

«Жизнь, пульсирующая в строке, является главным критерием отбора материала», – сообщает в предисловии И. Пырков. А В. Азанов в еще одном предисловии не без гордости добавляет, что «народная тропа к нерукотворному памятнику не только не зарастает, но и постоянно расширяется и удлиняется». Таким образом, настоящий сборник становится еще одним способом обустройства упомянутой тропы – как если бы губернский минкульт взял на себя смелость заасфальтировать ее и начертить дорожную разметку.

Нетрудно догадаться о том, что по обочине дороги выстроятся в ряд всем известные персонажи: Анна Керн с ее чудным мгновеньем, роковая Натали, злодейский киллер Дантес, а также кот ученый, дуб зеленый («Лукоморьем и дубом был каждый пленен» – пишет Алевтина Белова из Хвалынска) и Арина Родионовна, обращенная в подобье горьковского Данко: «светит ему огонечком из тьмы / Прекрасное сердце Арины» (Венера Бакаева, Александров Гай).

Для авторов, плененных дубом и подсвеченных Ариной, Пушкин столь велик, что ему можно простить даже негероическую гибель, даже сомнительное нацпроисхождение: «Пусть не за Родину он пал на поле брани, / А на дуэли встретил свой последний час, / Пусть обладал он не российскими корнями…» – снисходит к поэту Светлана Барбье из Энгельса. А Елена Старовойт из Саратова тем временем торопится перейти от слов к делу: «Слова любые – просто пелена, / Пусть даже соткана с большой любовью. / Не проще ль чарку доброго вина / Поднять и выпить за его творенья?» (Судя по рифме, последнее слово должно было быть «здоровье», но кто-то вовремя объяснил автору, что за здоровье покойников пить вроде бы не положено, и произведена была поспешная замена…)

«Мне другом верным Пушкин стал. / И за столом. Среди знакомых, / Пускай хмельных, но добрых лиц / Всегда узнаю взгляд поэта…» – продолжает алкогольную тему Алексей Овчинников из Аткарска. Похоже, на народной тропе не хватает строгого гаишника: путь от обожания до нетрезвой фамильярности преодолевается с завидной скоростью. «Отбросивши спесь и сомненье теперича, / Помянем мы здесь Александра Сергеича» – пишет Валерий Агапов из Саратова (диплом 1 степени). «Встречай, Александр Сергеич! / Распахнуты дверь и душа. / В твою атмосферу теперичь / Вторгается плавный мой шаг», – вторит Агапову саратовчанка Елена Борзых (удивительную рифму оставим на совести наших стихотворцев).

Превращение «Сергеевича» в панибратского «Сергеича» – только первый этап. «Во сне вас часто вижу: / Вокруг цветы, цветы, / Поговорить пытаюсь / И перейти на «ты», – сообщает Рада Бритвина (с. Владимирское Ровенского р-на). Не успел читатель оглянуться, как сердечное «ты» уже тут как тут: «Ты, Александр, был всегда влюблен…» (Наталья Песчанская, с. Натальин Яр Перелюбского р-на). А можно и еще интимней: «Мой Саша! Мой любимый Пушкин! / Твой образ в мыслях и в душе. / Неважно, на какой я службе, / Свободна, замужем уже» (Лидия Крухмалева, с. Сухая Елань Балашовского р-на, поощрительный диплом). Осталось лишь назвать великого поэта Шуриком – что, кстати, и делает еще одна дипломантка конкурса, Эльвира Янмухаметова из Саратова.

«Многие авторы представляют Пушкина не в виде бронзовой статуи на Тверском бульваре в Москве, а самого родного и близкого человека», – объявляет В. Азанов, и с этим, увы, не поспоришь. Степень близости у каждого из авторов своя: кому-то Александр Сергеевич – просто собутыльник, кому-то друг, кому-то брат. «Он – мой отец, а я, возможно, – дочь», – делает открытие Анна Подгорнова (с. Алексеевка Базарно-Карабулакского р-на). «Я Пушкина, как человека / Люблю доверчивой душой. / И, не было б меж нами века, / Могла бы быть я его женой…» – признается Светлана Ермакова (Энгельс). Дальше – больше. «Я честь свою тебе вручу…» (Елена Баринова, Энгельс). «Ох не надо, Саша, Саша, подожди…» (Людмила Азова, Аркадак). Занавес!..

Отвлечемся, однако, от поэтического интима. Есть вещи посерьезнее. Какую партию в нашей стране ни придумай – в итоге получается КПСС, а если возьмешь собирать из деталей швейную машинку – непременно выйдет автомат Калашникова. Вот так и с Пушкиным. Хотя рецензируемый сборник вобрал произведения авторов самого разного (подчас достаточно юного) возраста, в чертах Александра Сергеевича почему-то упорно проглядывает Владимир Ильич. Едва ли не каждый третий из авторов, например, обращается к настенному портрету поэта – точь-в-точь как Маяковский или Вознесенский обращались к Ленину. Подобно вождю мирового пролетариата с его «Учиться, учиться и учиться», Пушкин со стены провозглашает: «Работайте. Стремитесь к знаньям, / Без этого вам не прожить» (Татьяна Слепова, с. Сосновка Балтайского р-на). Не забыта и строка из прежнего михалковского гимна («И Ленин великий нам путь озарил»): «И верный указав нам путь…» (Юлия Веденеева, Базарный Карабулак). А помните детсадовское «Когда был Ленин маленький с кудрявой головой»? Вот, пожалуйста, примите: «Твой детский образ с кучерявою головкой…» (Людмила Ильина, Энгельс). «В кудрявой голове одно и то же – / Что день грядущий уготовил мне?» (Иван Попков, Новые Бурасы). А горьковское «прост, как правда» еще не выветрилось из памяти? Нет, не выветрилось! «Словом правды в сердце каждому проник» (Людмила Азова, Аркадак). А «заветам Ленина верны»? Извольте, есть и это: «Впитали мы твои заветы – / Они живут в душе у нас» (Никита Рубцов, Аткарск). Листая сборник, ждешь с замиранием сердца: вспомнит ли кто-то о маяковском слогане «Ленин жил, Ленин жив…»? Ну а как же! «Пушкин был! Пушкин жив! Будет жить» (Нина Шиняева, Самойловка). И уже ничуть не удивляешься, когда в стихах Александра Дивеева из Ртищево наш Ильич с нашим Сергеевичем сливаются в одну символическую фигуру: «И пусть Каплан, а не Дантес, / Стреляла б слепо в Пушкина…»

Книга преподносится читателю как «сборник репертуара для коллективов художественного слова» – то есть подразумевается, что на пушкинских вечерах и утренниках вместо строк классических будут декламироваться вот эти. Да, согласно Ахматовой, стихи могут расти из любого сора. Однако самая искренняя симпатия к Пушкину не способна превратить в поэзию явные сорняки.