355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лев Троцкий » Историческое подготовление Октября. Часть II: От Октября до Бреста » Текст книги (страница 22)
Историческое подготовление Октября. Часть II: От Октября до Бреста
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 18:47

Текст книги "Историческое подготовление Октября. Часть II: От Октября до Бреста"


Автор книги: Лев Троцкий


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

НАСТУПЛЕНИЕ 18 ИЮНЯ

Правительственный кризис в результате демонстрации этих революционных масс казался совершенно неизбежным. Но впечатление демонстрации было смыто вестью с фронта о том, что революционная армия перешла в наступление. В тот самый день, когда пролетариат и гарнизон Петрограда требовали опубликования тайных договоров и открытого предложения мира, Керенский бросил революционные войска в наступление. Это, разумеется, не было случайным совпадением. Прожектеры подготовили все заранее, и момент наступления был избран не по военным, а по политическим мотивам. 19 июня по улицам Петрограда двигались так называемые патриотические манифестации. Невский проспект – главная артерия буржуазии – был весь усеян возбужденными группами, среди которых офицеры, журналисты и нарядные дамы вели ожесточенную агитацию против большевиков. Первые вести о наступлении были благоприятны. Руководящая либеральная пресса считала, что главное сделано, что удар 18 июня, независимо от того, каковы будут его дальнейшие военные последствия, явится смертельным ударом для развития революции, воссоздаст старую дисциплину в армии и закрепит командное положение в государстве за либеральной буржуазией. Мы предсказывали другое. В особой декларации, которую мы огласили на первом Съезде Советов за несколько дней до наступления 18 июня, мы заявили, что это наступление неизбежно разрушит внутреннюю связь в армии, противопоставит разные ее части друг другу, даст огромный перевес в руки контрреволюционных элементов, так как поддержание дисциплины в расшатанной, идейно необновленной армии, будет невозможно без суровых репрессий. Другими словами, мы предсказывали в этой декларации те последствия, которые получили затем собирательное имя корниловщины. Мы считали, что революции грозит величайшая опасность в обоих случаях – при успехе наступления, в который мы не верили, и при неудаче, которая казалась нам почти неизбежной. Успех наступления должен был сплотить мещанство с буржуазией в единстве шовинистических настроений и изолировать таким образом революционный пролетариат. Неудача наступления грозила полным развалом армии, ее стихийным отступлением, потерей новых провинций, разочарованием и отчаянием масс. События пошли по этому второму пути. Победоносные вести шли недолго. Они заменились мрачными сообщениями об отказе многих частей поддерживать наступающих, о гибели офицерства, из которого иногда сплошь составлялись ударные единицы, и т. д. Поставивши народ и армию, которая не знает, во имя каких международных целей она в данных условиях призвана проливать кровь, пред фактом наступления со всеми его последствиями, контрреволюционные круги России рассчитывают и на то, что наступление вызовет сосредоточение власти в руках военно-дипломатических и капиталистических групп, связанных с английским, французским и американским империализмом, и освободит их от необходимости считаться в дальнейшем с организованной волей русской демократии. /Закулисные контрреволюционные инициаторы наступления, не останавливающиеся перед «военной авантюрой», сознательно пытаются сыграть на разложении армии, вызываемом всем внутренним и международным положением страны, и в этих целях внушают отчаявшимся элементам демократии ту в корне ошибочную мысль, будто самый факт наступления способен «возродить» армию и таким механическим путем возместить отсутствие определенной действенной программы ликвидации войны. Между тем ясно, что такое наступление может лишь окончательно дезорганизовать армию, противопоставляя одни ее части другим".

ВНУТРЕННЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ

Военные события разыгрывались на основе все более нарастающих затруднений во внутренней жизни страны. В области земельного вопроса, промышленности, национальных отношений коалиционное правительство не делало ни одного решительного шага вперед. Продовольствие и транспорт расстраивались все больше. Столкновения на местах учащались. «Социалистические» министры уговаривали массы подождать. Все решения и мероприятия откладывались, в том числе и Учредительное Собрание. Несостоятельность и неустойчивость режима были очевидны. Возможных выходов открывалось два: отбросить буржуазию от власти и двинуть революцию вперед, или перейти к «обузданию» народных масс при помощи суровых репрессий. Керенский и Церетели держались среднего пути и только запутывали положение. Когда кадеты, наиболее умные и дальновидные представители коалиции, поняли, что неудавшееся наступление 18 июня может тяжело ударить не только по революции, но и по правящим партиям, они поторопились отойти временно к стороне, взвалив всю тяжесть ответственности на своих союзников слева. 2 июля произошел министерский кризис, формальным поводом к которому послужил украинский вопрос. Это был момент чрезвычайного политического напряжения во всех смыслах. С разных концов фронта являлись делегации и отдельные представители и рассказывали о том хаосе, который воцарился в армии в результате наступления. Так называемая государственная печать требовала суровых репрессий. Подобные же голоса все чаще раздавались со страниц так называемой социалистической печати. Керенский все больше или, вернее, все открытее переходил на сторону кадет и кадетских генералов, демонстративно обнаруживая не только свою ненависть к большевикам, но и свою неприязнь к революционным партиям вообще. Союзные посольства нажимали на правительство, требуя восстановления дисциплины и продолжения наступления. В правительственных кругах царила величайшая растерянность. В рабочих массах накопилось негодование, которое нетерпеливо просилось наружу. «Воспользуйтесь выходом в отставку кадетских министров и возьмите всю власть в свои руки!» – таков был призыв рабочих Петрограда, обращенный к руководящим советским партиям, социалистам-революционерам и меньшевикам. Я вспоминаю заседание Исполнительного Комитета, происходившее 2 июля. Министры-социалисты явились туда для доклада о новом кризисе власти. Мы с напряженным интересом ожидали, какую позицию займут они теперь, после того как коалиция, которую они создавали и охраняли, так бесславно распалась при тяжком испытании, порожденном самой коалиционной политикой. Докладчиком был Церетели. Он пространно объяснял Исполнительному Комитету, что те уступки, какие он вместе с Терещенко сделал Киевской Раде, отнюдь не означали расчленения страны и потому не давали кадетам достаточных оснований для выхода из министерства. Церетели обвинял кадетских вождей в централистическом доктринерстве, в непонимании необходимости компромисса с украинцами и пр., и пр. Впечатление получалось до последней степени жалкое. Безнадежный доктринер коалиции обвинял в доктринерстве трезвых политиков капитала, которые воспользовались первым подходящим предлогом для того, чтобы заставить своих политических приказчиков расплачиваться за тот решительный поворот, какой они придали развитию событий наступлением 18 июня. А вывод? После всех предшествовавших опытов коалиции казалось, что вывод может быть только один – разрыв с кадетами, создание Советской власти. Соотношение сил внутри Советов было тогда таково, что Советская власть в партийном смысле оказалась бы непосредственно в руках у социалистов-революционеров и меньшевиков. Мы сознательно шли навстречу этому. Советский механизм обеспечивал, благодаря возможности постоянных перевыборов, достаточно точное отражение изменяющихся влево настроений рабочей и солдатской массы. К тому же после разрыва коалиции с буржуазией радикальные тенденции должны были, по нашему предвидению, получить перевес в составе Советов. При этих условиях борьба пролетариата за власть естественно вошла бы в русло советской организации и могла бы развернуться безболезненно. Порвав с буржуазией, мещанская демократия сама попала бы под ее удары и вынуждена была бы искать теснейшей связи с социалистическим пролетариатом, а ее нерешительность и политическая бесформенность были бы раньше или позже преодолены трудящимися массами под ударами нашей критики. Вот почему мы требовали от руководящих советских партий, к которым не питали политического доверия и не скрывали этого, чтоб они взяли в свои руки власть.

Но и после министерского кризиса 2 июля Церетели и его единомышленники не отказались от своей коалиционной «идеи». Они разъяснили в Исполнительном Комитете, что руководящие кадеты, правда, развращены доктринерством и даже контрреволюционностью, но что в провинции имеется много буржуазных элементов, которые способны еще идти нога в ногу с революционной демократией, и что для обеспечения сотрудничества с ними необходимо привлечь в состав нового министерства представителей буржуазии. Дан уже с надеждой взирал на радикально-демократическую партию, которая была состряпана около того времени несколькими проблематическими политиками. Весть о том, что коалиция разбилась только затем, чтобы уступить место новой коалиции, быстро распространилась по Петрограду и вызвала бурю возмущения в рабочих и солдатских кварталах. Так выросли события 3–5 июля.

ИЮЛЬСКИЕ ДНИ

Уже во время заседания Исполнительного Комитета нам сообщали по телефону о том, что пулеметный полк готовится к выступлению. Мы по телефону же приняли меры к тому, чтобы удержать его. Но на низах шла своя большая работа: с фронта приходили представители расформированных за непокорность частей, приносили тревожные вести о репрессиях и будоражили гарнизон. Среди петроградских рабочих недовольство официальными руководителями было тем острее, что Церетели, Дан и Чхеидзе фальсифицировали общественное мнение пролетариата, стараясь не дать возможности Петроградскому Совету стать выразителем новых настроений трудящейся массы. Всероссийский Исполнительный Комитет, созданный на июньском съезде и опиравшийся на более отсталую провинцию, все больше оттеснял на задний план Петроградский Совет и забирал в свои руки руководство даже чисто петроградскими делами. Столкновение было неизбежно. Рабочие и солдаты напирали снизу, бурно выражая недовольство официальной советской политикой, и требовали от нашей партии более решительных действий. Мы считали, что час для таких действий еще не наступил – ввиду отсталости провинции. Но в то же время мы опасались, что события на фронте могут внести непомерный хаос в ряды революции и поселить отчаяние в сердцах масс. В рядах нашей партии отношение к движению 3–5 июля не было вполне определенным. С одной стороны, было опасение, что Петроград может оторваться от остальной страны, с другой стороны, была надежда на то, что только энергичное и активное вмешательство Петрограда может спасти положение. Партийные агитаторы на низах шли с массой и вели непримиримую агитацию.

Была еще некоторая надежда, что выступление революционных масс на улице разобьет тупое доктринерство соглашателей и заставит их понять, что держаться дольше у власти можно только открытым разрывом с буржуазией. Вопреки тому, что говорилось и писалось в следующие дни в буржуазной печати, в нашей партии не было совершенно плана захвата власти путем вооруженного восстания. Дело шло о революционной демонстрации, возникшей стихийно, но политически руководившейся нами.

Центральный Исполнительный Комитет заседал в Таврическом дворце, когда бурные волны вооруженных солдат и рабочих окружили дворец со всех сторон. Среди демонстрантов были, разумеется, в ничтожном меньшинстве, анархические элементы, готовые пустить в ход оружие против советского центра. Были и преступные черносотенные, явно наемные элементы, стремившиеся использовать положение и вызвать погромный хаос. Из среды этих элементов исходили требования арестовать Чернова, Церетели, разогнать Исполнительный Комитет и проч. Была даже попытка арестовать Чернова. Позже, в Крестах, я узнал одного из матросов, принимавших участие в этой попытке; он оказался уголовным субъектом и сидел в Крестах за грабеж. Но буржуазная и соглашательская печать изобразила все движение как погромный, контрреволюционный и, в то же время, большевистский поход, имевший непосредственной задачей овладеть властью путем вооруженного насилия над Центральным Исполнительным Комитетом.

Движение 3–5 июля обнаружило уже с полной ясностью, что вокруг правящих советских партий в Петрограде царит пустота. Далеко не весь еще гарнизон был тогда с нами. Были колеблющиеся части, нерешительные пассивные. Но если не считать юнкеров, не было совершенно таких частей, которые готовы были бы бороться против нас в защиту правительства или руководящих советских партий. Пришлось вызывать войска с фронта. Вся стратегия Церетели, Чернова и др. 3 июля сводилась к тому, чтобы оттянуть время и дать возможность Керенскому подтянуть к Петрограду «надежные» части. В зал Таврического дворца, окруженного густой массой вооруженного народа, входила одна депутация за другой и требовала полного разрыва с буржуазией, решительных социальных реформ и открытия мирных переговоров. Мы, большевики, встречали на улице или во дворе каждый новый отряд демонстрантов речами, в которых призывали к спокойствию и выражали уверенность в том, что при нынешнем настроении масс соглашателям не удастся создать новую коалиционную власть. Особенно решительно настроены были кронштадтцы, которых лишь с трудом удавалось сдерживать в пределах демонстрации. 4-го демонстрация развернулась еще шире – уже под прямым руководством нашей партии. Советские вожди были растеряны, речи их носили уклончивый характер, ответы, которые давал Улисс-Чхеидзе депутациям, лишены были какого бы то ни было политического содержания. Было ясно, что официальные вожди выжидают.

Ночью 4-го стали прибывать с фронта «надежные» войска. Во время заседания Исполнительного Комитета здание Таврического дворца огласилось медными звуками Марсельезы. Лица членов президиума сразу изменились. Появилась уверенность, которой так не хватало в течение последних дней. Это вступал в Таврический дворец Волынский полк – тот самый, который несколько месяцев спустя шел в авангарде Октябрьской Революции под нашими знаменами. С этого момента все изменилось. С делегациями петроградских рабочих и солдат, с представителями Балтийского флота не было больше нужды церемониться. С трибуны Исполнительного Комитета раздались речи о вооруженном мятеже, который ныне подавлен верными революции войсками. Большевики были объявлены контрреволюционной партией.

Страх, какой испытывала либеральная буржуазия в течение двух дней вооруженной демонстрации, вышел наружу в виде клокочущей ненависти, не только на газетных столбцах, но и на улицах Петрограда, особенно на Невском проспекте, где беспощадно избивали отдельных рабочих и солдат, застигнутых на месте преступной агитации. Юнкера, офицеры, ударники, георгиевские кавалеры оказались господами положения. Во главе их стали отъявленные контрреволюционеры. В городе шел беспощадный разгром рабочих организаций и учреждений нашей партии. Начались аресты, обыски, избиения и отдельные убийства. 4-го ночью тогдашний министр юстиции Переверзев сдал в печать «документы», которые должны были свидетельствовать, что во главе партии большевиков стоят подкупленные агенты Германии. Руководители партии социалистов-революционеров и меньшевиков слишком давно и слишком хорошо знали нас, чтобы верить этому обвинению, но в то же время они были слишком заинтересованы в его успехе, чтобы открыто выступить против него. И сейчас еще нельзя без омерзения вспомнить о той вакханалии лжи, которая разлилась по страницам всех буржуазных и соглашательских газет. Наша пресса была раздавлена. Революционный Петроград почувствовал, что провинция и армия еще далеко не с ним. В рабочих кварталах наступил короткий момент замешательства. В гарнизоне пошли репрессии: расформирование полков, обезоружение отдельных частей. Тем временем советские вожди фабриковали новое министерство с включением в него представителей третьестепенных буржуазных групп, которые, ничего не внося в правительство, лишали его, однако, последней доли революционной инициативы.

На фронте события шли тем временем своим чередом. Организм армии был потрясен до самых глубин. Солдаты убеждались на деле, что огромная часть офицерства, перекрасившись в начале революции в защитный красный цвет, оставалась глубоко враждебной новому режиму. В Ставке шел открытый подбор контрреволюционных элементов. Большевистские издания преследовались беспощадно. Наступление давно сменилось трагическим отступлением. Буржуазная печать бешено клеветала на армию, и если накануне наступления правящие партии отвечали нам, что мы ничтожная кучка, что армия не знает нас и не хочет знать, то теперь, когда авантюра наступления так трагически закончилась, те же лица и партии всю ответственность за неудачу возлагали на нас. Тюрьмы были переполнены революционными рабочими и солдатами. К расследованию дела 3–5 июля были привлечены все старые судебные волки царизма. При этих условиях социалисты-революционеры и меньшевики осмеливались требовать от Ленина, Зиновьева и других товарищей, чтобы те добровольно отдали себя в руки «правосудия».

ПОСЛЕ ИЮЛЬСКИХ ДНЕЙ

Замешательство в рабочих кварталах быстро прошло и сменилось революционным приливом в среде не только пролетариата, но и петроградского гарнизона. Соглашатели утрачивали всякое влияние, волна большевизма стала широко распространяться по всей стране из городских центров и через все препятствия проникла в ряды армии. Новая коалиционная власть с Керенским во главе уже открыто стала на путь репрессий. Министерство восстановило смертную казнь для солдат. Наши газеты закрывались, наши агитаторы арестовывались, но это лишь увеличивало наше влияние. Несмотря на все препятствия, какие чинились перевыборам Петроградского Совета, соотношение сил изменилось настолько, что по некоторым важным вопросам мы уже оказывались в большинстве. Точно так же и в Московском Совете.

В это время я вместе со многими другими товарищами уже сидел в Крестах, арестованный за агитацию и организацию вооруженного восстания 3–5 июля по соглашению с германскими властями и в целях содействия военным задачам Гогенцоллерна. Небезызвестный судебный следователь царского режима Александров, который вел немало дел против революционеров, теперь получил миссию охранять республику от контрреволюционных большевиков. При старом режиме население тюрем делилось на политических и уголовных, теперь установилась новая терминология: уголовные и большевики. Среди заключенных солдат царило горькое недоумение. Молодые парни, выходцы из деревни, не принимавшие раньше участия в политической жизни, считали, что революция раз и навсегда освободила их, и теперь с изумлением глядели на дверные замки и оконные решетки. На прогулке они каждый раз тревожно спрашивали меня, что это означает и чем это кончится. Я утешал их тем, что победа, в конце концов, останется за нами.

ВОССТАНИЕ КОРНИЛОВА

В конце августа разыгралось восстание генерала Корнилова. Оно явилось непосредственным результатом мобилизации контрреволюционных сил, энергичный толчок к которой дан был наступлением 18 июня. На пресловутом Московском Совещании в средине августа Керенский пытался стать в центре между цензовыми элементами и мелкобуржуазной демократией. Большевики вообще считались стоящими за пределами «легальной» страны. Им Керенский грозил железом и кровью при бурных аплодисментах цензовой половины собрания и при предательском молчании мещанской демократии. Но истерические выкрики и угрозы Керенского не удовлетворяли главарей контрреволюционного дела. Они слишком ясно наблюдали революционный прилив во всех частях страны – в рабочем классе, в деревне и в армии, и считали необходимым безотлагательно применять самые крайние меры для того, чтобы проучить массы. По соглашению с цензовой буржуазией, которая видела в нем своего героя, Корнилов взял эту рискованную задачу на себя. Керенский, Савинков, Филоненко и другие, правящие и полуправящие социалисты-революционеры были соучастниками его заговора, но все они на известной стадии развития событий предали Корнилова, поняв, что в случае его победы они окажутся за бортом. Мы переживали корниловские события в тюрьме и следили за ними по газетам: свободное получение газет было единственным крупным отличием тюрем Керенского от тюрем старого режима. Авантюра казачьего генерала сорвалась. Шесть месяцев революции создали в сознании масс и в их организованности достаточный оплот против открытого контрреволюционного натиска. Соглашательские советские партии до последней степени испугались возможных последствий корниловского заговора, который грозил смести не только большевиков, но и всю революцию вместе с ее правящими партиями. Социалисты-революционеры и меньшевики приступили к легализации большевиков, – впрочем, с оглядкой и только наполовину, в предчувствии возможных опасностей в будущем. Те самые кронштадтские матросы, которых после июльских дней объявили громилами и контрреволюционерами, были в момент корниловской опасности вызваны в Петроград для охраны революции. Они явились без слов, без упреков, без напоминаний о прошлом и заняли самые ответственные посты. Я имел полное право напомнить Церетели те слова, которые я бросил ему в мае, когда он занимался травлей кронштадтцев: «Когда контрреволюционный генерал попытается накинуть на шею революции петлю, кадеты будут намыливать веревку, а кронштадтские матросы явятся, чтобы бороться и умирать вместе с нами».

Советские организации обнаружили везде, в тылу, на фронте, свою жизнеспособность и силу в борьбе с корниловским мятежом. До сражения дело почти нигде не дошло. Революционная масса размыла генеральский заговор. Как соглашатели не нашли в июле против нас солдат в петроградском гарнизоне, так теперь Корнилов не нашел солдат против революции на всем фронте. Он действовал обманом, и слова пропаганды легко разрушали его замыслы.

По газетам я надеялся на большую быстроту дальнейших событий в смысле перехода власти в руки Советов. Рост влияния и силы большевиков был несомненен и получил неудержимый размах. Большевики предупреждали против коалиции, против наступления 18 июня, они предсказывали корниловщину. Народные массы на опыте убеждались в том, что мы были правы. В наиболее тревожные моменты корниловского заговора, когда кавказская дивизия приближалась к Петрограду, Петроградский Совет при вынужденном попустительстве властей вооружил рабочих. Полки, которые были приведены против нас, давно успели переродиться в горячей атмосфере Петрограда и теперь были целиком за нас. Корниловский мятеж должен был окончательно открыть глаза армии на недопустимость дальнейшей политики соглашения с буржуазной контрреволюцией. Можно было поэтому ожидать, что подавление корниловского мятежа явится только вступлением к непосредственному натиску руководимых нашей партией революционных сил для овладения властью. Но события развивались более медленно. При всей напряженности революционного настроения, массы стали после сурового урока июльских дней более осторожны и отказались от всяких самочинных выступлений, ожидая прямого призыва и руководства сверху. Но и на верхах нашей партии преобладало выжидательное настроение. В этих условиях ликвидация корниловской авантюры, несмотря на глубокое изменение сил в нашу пользу, не привела к непосредственным политическим переменам.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю