Текст книги "Том 3(1). Историческое подготовление Октября. От Февраля до Октября"

Автор книги: Лев Троцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 46 страниц)

Эта прямая и непосредственная зависимость национального самоопределения слабых народов от всего европейского режима исключает возможность для пролетариата ставить вопрос, напр., о независимости Польши или объединении всех сербов вне европейской революции. Но это, с другой стороны, означает, что право на самоопределение, как составная часть пролетарской программы мира, имеет не «утопический», а революционный характер. Это соображение направляется по двум адресам: против немецких Давидов^* и Ландсбергов, которые с высоты своего империалистического «реализма» шельмуют принцип национальной независимости, как реакционную романтику; и против упростителей^* из нашего революционного лагеря, которые объявляют этот принцип осуществимым только при социализме и этим избавляют себя от необходимости дать принципиальный ответ на национальные вопросы, в упор поставленные войной.

Между нашим нынешним общественным состоянием и социализмом пролегает еще большая эпоха социальной революции, т.-е. эпоха открытой борьбы пролетариата за государственную власть, завоевания ее и применения этой власти в целях полной демократизации общественных отношений и систематического преобразования капиталистического общества в социалистическое. Это эпоха не умиротворения и успокоения, а, наоборот, высшего напряжения социальной борьбы, эпоха народных восстаний, войн, расширяющихся опытов пролетарского режима, социалистических реформ. Эта эпоха потребует от пролетариата практического, т.-е. непосредственно-действенного, ответа на вопрос о дальнейших условиях существования нации и ее взаимоотношениях с государством и хозяйством.

IV. Соединенные Штаты Европы

Мы пытались выше установить, что экономическое и политическое объединение Европы является необходимой предпосылкой самой возможности национального самоопределения. Как лозунг национальной независимости сербов, болгар, греков и пр. остается голой абстракцией без дополняющего его лозунга федеративной балканской республики, играющего такую огромную роль во всей политике балканской социал-демократии, так в общеевропейском масштабе принцип «права» на самоопределение может получить плоть и кровь только в условиях европейской федеративной республики.

Но если на Балканском полуострове лозунг демократической федерации стал чисто-пролетарским, то тем более это относится к Европе, с ее несравненно более глубокими капиталистическими антагонизмами.

Непреодолимой трудностью для буржуазной политики является уничтожение «внутренних» европейских таможен, – а без этого междугосударственные третейские суды и кодексы будут обладать не большей прочностью, чем, напр., бельгийский нейтралитет. Стремление к объединению европейского рынка, порождаемое – наравне со стремлением к захвату отсталых не-европейских стран – развитием капитализма, наталкивается на могущественное сопротивление самих же аграрных и капиталистических классов, в руках которых таможенный аппарат в сочетании с аппаратом милитаризма (без которого первый – ничто) является незаменимым орудием эксплуатации и обогащения.

Венгерская финансовая и промышленная буржуазия противится экономическому объединению с капиталистически более развитой Австрией. Австро-венгерская буржуазия непримиримо относится к идее таможенной унии с более сильной Германией. С другой стороны, германские аграрии никогда добровольно не примут уничтожения хлебных пошлин. Что экономические интересы имущих классов центральных империй не так легко согласовать с интересами англо-франко-русских капиталистов и аграриев, об этом достаточно красноречиво свидетельствует нынешняя война. Наконец, несогласованность и несогласуемость капиталистических интересов в среде самих союзников еще более очевидна, чем в центральных империях. В этих условиях сколько-нибудь полное экономическое объединение Европы сверху, путем соглашения капиталистических правительств, является чистейшей утопией. Тут дело не может идти дальше частичных компромиссов и полумер. Тем самым экономическое объединение Европы, сулящее огромные выгоды производителю и потребителю, всему вообще культурному развитию, становится революционной задачей европейского пролетариата в его борьбе с империалистическим протекционизмом и его орудием – милитаризмом.

Соединенные Штаты Европы – без монархий, постоянных армий и тайной дипломатии – являются поэтому важнейшей составной частью пролетарской программы мира.

Идеологи и политики германского империализма выдвигали не раз, особенно в начале войны, свою программу европейских или, по крайней мере, среднеевропейских (без Франции и Англии, с одной стороны, России – с другой) "Соединенных Штатов". Программа насильственного объединения Европы так же характерна для тенденций немецкого империализма, как для французских тенденций – программа насильственного расчленения Германии.

Если б немецкие армии одержали ту решительную победу, на которую в Германии рассчитывали в первую эпоху войны, германский империализм сделал бы, несомненно, гигантскую попытку осуществить принудительный военно-таможенный союз европейских государств, весь построенный на изъятиях и компромиссах, которые свели бы к минимуму прогрессивное значение объединения европейского рынка. Незачем говорить, что при этих условиях не могло бы быть и речи об автономии наций, насильственно связанных в карикатуру Европейских Соединенных Штатов. Такова именно перспектива, которую выдвигали иные оппоненты против защищаемой нами программы Соединенных Штатов Европы в доказательство того, что эта идея может, при известных условиях, получить «реакционное» монархически-империалистическое осуществление. Между тем, именно эта перспектива является самым ярким свидетельством в пользу революционной жизненности лозунга Соединенных Штатов. Если б немецкому милитаризму удалось в самом деле насильственное полуобъединение Европы, как прусский милитаризм осуществил в свое время полуобъединение Германии, каков был бы центральный лозунг европейского пролетариата? Расторжение навязанного европейского единства и возвращение всех народов под кровлю изолированных национальных государств? Восстановление «автономных» таможен, «национальной» монеты, «национального» социального законодательства и пр.? Разумеется, нет. Программой революционного европейского движения стало бы уничтожение насильственной, антидемократической формы осуществленного единства при сохранении и дальнейшем развитии его основ – в виде полного уничтожения таможенных перегородок, объединения законодательства, прежде всего рабочего и пр. Другими словами: лозунг Соединенных Штатов Европы – без монархий и постоянных армий – стал бы в указанных условиях объединяющим и направляющим лозунгом европейской революции.

Возьмем второй случай – исход войны "в ничью". Еще в самом начале войны известный профессор Лист, пропагандист "объединенной Европы", доказывал, что в случае, если бы Германии не удалось победить своих противников, европейское объединение все равно произошло бы – даже еще полнее, по мнению Листа, чем в случае германской победы. При все возрастающей потребности в экспансии (расширении) враждебно противостоящие друг другу, но не способные в то же время друг с другом справиться, европейские государства продолжали бы мешать друг другу выполнить свою «миссию» на Ближнем Востоке, в Африке и Азии и оказались бы повсюду оттесняемы Соединенными Штатами Америки и Японией. Именно при исходе войны "в ничью" выдвинется, по мысли Листа, на передний план необходимость экономического и военного соглашения европейских великих держав – против слабых и отсталых народов и, прежде всего, разумеется, против собственных рабочих масс. Выше мы указали уже, какие огромные препятствия стоят на пути осуществления этой программы. Преодоление этих препятствий, хотя бы только наполовину, означало бы создание империалистического треста европейских государств, хищнического товарищества на паях. И эта перспектива неосновательно выдвигается подчас, как доказательство «опасности» лозунга Соединенных Штатов, тогда как на самом деле является самым ярким доказательством его реалистического и революционного значения. Если б капиталистическим государствам Европы удалось сплотиться в империалистический трест, это, разумеется, означало бы шаг вперед по сравнению с нынешним состоянием, ибо прежде всего создавало бы объединенную общеевропейскую материальную базу для рабочего движения. Пролетариату и в этом случае приходилось бы бороться не за возврат к «автономному» национальному государству, а за превращение империалистического треста государств в республиканскую европейскую федерацию.

Об этих широких планах объединения Европы сверху говорят, однако, тем меньше, чем дальше подвигается война, обнаруживающая полную неспособность милитаризма справиться с вопросами, вызвавшими войну. На смену империалистическим "Соединенным Штатам Европы" выступили планы экономического объединения Австро-Германии, с одной стороны, четверного Согласия – с другой, с боевым тарифом и дополняющим его милитаризмом друг против друга. После сказанного выше незачем пояснять, какое огромное значение, при осуществлении этих планов, получила бы в политике пролетариата обоих государственных «трестов» борьба против воздвигнутой ими таможенной и военно-дипломатической стены – за экономическое объединение Европы.

Но сейчас, после столь многообещающего начала русской революции, у нас есть все основания надеяться на то, что еще в течение этой войны развернется во всей Европе могущественное революционное движение. Ясно, что оно сможет успешно развиваться и прийти к победе только как общеевропейское. Оставаясь изолированным в национальных рамках, оно оказалось бы обречено на гибель. Наши социал-патриоты указывают на опасность, грозящую русской революции со стороны германского милитаризма. Эта опасность несомненна, но это не единственная опасность. Английский, французский, итальянский империализм является не менее грозным врагом русской революции, чем военная машина Гогенцоллерна. Спасение русской революции – в перенесении ее на всю Европу. Если б революционное движение развернулось в Германии, немецкий пролетариат искал бы и нашел бы революционный отклик во «вражеских» странах Запада, и если бы в одной из стран Европы пролетариат вырвал из рук буржуазии власть, он был бы вынужден, хотя бы только для того, чтоб удержать эту власть в своих руках, немедленно поставить ее на помощь революционному движению в других странах. Иными словами: установление прочного режима пролетарской диктатуры оказалось бы мыслимо только на протяжении всей Европы, стало быть, в форме европейской республиканской федерации. Государственное объединение Европы, не достигнутое ни силою оружия, ни промышленными и дипломатическими договорами, встало бы в этом случае, как неотложная задача победоносного революционного пролетариата.

Соединенные Штаты Европы есть лозунг революционной эпохи, в которую мы вступили. Какой бы ход ни приняли в дальнейшем военные действия; как бы дипломатия ни подвела итоги нынешней войне; каким бы темпом ни пошло в ближайший период развитие революционного движения, лозунг Соединенных Штатов Европы получит во всех случаях огромное значение, как политическая формула борьбы европейского пролетариата за власть. В этой программе находит свое выражение тот факт, что национальное государство пережило себя – как рама для развития производительных сил, как база для классовой борьбы и, тем самым, как государственная форма диктатуры пролетариата. Наше отрицание "защиты отечества", как пережившей себя политической программы пролетариата, перестает быть чисто-отрицательным актом идейно-политической самообороны, а получает все свое революционное содержание лишь в том случае, если консервативной защите устаревшего национального отечества мы противопоставляем прогрессивную задачу создания нового, более высокого «отечества» революции – республиканской Европы, исходя из которой пролетариат только и сможет революционизировать и организовать весь мир.

В этом, между прочим, ответ тем, которые догматически спрашивают: "почему объединение Европы, а не всего мира?". Европа не только географический термин, а и некоторая экономическая и культурно-историческая общность. Европейской революции не приходится дожидаться революции в Азии и Африке, ни даже в Австралии и Америке. А, между тем, победоносная революция в России или Англии немыслима без революции в Германии, – и наоборот. Настоящую войну называют мировой, но воюет-то, даже и после вмешательства Соединенных Штатов, все-таки Европа. И революционные проблемы стоят, прежде всего, пред европейским пролетариатом.

Само собою разумеется, что Соединенные Штаты Европы станут лишь одной из двух осей мировой организации хозяйства. Другой осью явятся Соединенные Штаты Америки.

Единственное сколько-нибудь конкретное историческое соображение против лозунга Соединенных Штатов было формулировано в швейцарском "Социал-Демократе"^* в следующей фразе: «Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма». Отсюда «Социал-Демократ» делал тот вывод, что возможна победа социализма в одной стране, и что незачем поэтому диктатуру пролетариата в каждом отдельном государстве обусловливать созданием Соединенных Штатов Европы. Что капиталистическое развитие разных стран неравномерно, это совершенно бесспорное соображение. Но самая эта неравномерность весьма неравномерна. Капиталистический уровень Англии, Австрии, Германии или Франции неодинаков. Но по сравнению с Африкой и Азией все эти страны представляют собою капиталистическую «Европу», созревшую для социальной революции. Что ни одна страна не должна «дожидаться» других в своей борьбе, это элементарная мысль, которую полезно и необходимо повторять, дабы идея параллельного интернационального действия не подменялась идеей выжидательного интернационального бездействия. Не дожидаясь других, мы начинаем и продолжаем борьбу на национальной почве в полной уверенности, что наша инициатива даст толчок борьбе в других странах; а если бы этого не произошло, то безнадежно думать – так свидетельствуют и опыт истории, и теоретические соображения, – что, напр., революционная Россия могла бы устоять перед лицом консервативной Европы, или социалистическая Германия могла бы остаться изолированной в капиталистическом мире.

Рассматривать перспективы социальной революции в национальных рамках, значило бы становиться жертвой той самой национальной ограниченности, которая составляет сущность социал-патриотизма. Вальян^* до конца дней своих считал Францию обетованной землей социальной революции и именно в этом смысле стоял за ее защиту до конца. Ленч^* и др. – одни лицемерно, другие искренно – считают, что поражение Германии означает в первую голову разрушение основы социальной революции. Наконец, наши Церетели и Черновы, воспроизводя в наших национальных условиях печальнейший опыт французского министериализма, клянутся, что их политика служит делу революции и не имеет поэтому ничего общего с политикой Геда и Самба. Не нужно вообще забывать, что в социал-патриотизме, наряду с вульгарнейшим реформизмом, подвизается национально-революционный мессианизм, который считает именно свое национальное государство – по состоянию ли его индустрии или по его демократической форме и революционным завоеваниям – призванным ввести человечество в социализм или в «демократию». Если б победоносная революция, действительно, мыслима была в пределах одной более подготовленной нации, этот мессианизм, связанный с программой национальной обороны, имел бы свое относительное историческое оправдание. Но он его на самом деле не имеет. Бороться за сохранение национальной базы революции такими методами, которые подрывают интернациональные связи пролетариата, значит фактически подкапываться под революцию, которая не может не начаться на национальной базе, но которая не может на ней завершиться при нынешней экономической и военно-политической взаимозависимости европейских государств, никогда еще не раскрывавшейся с такой силой, как именно в нынешней войне. Этой взаимозависимости, которая будет прямо и непосредственно обусловливать согласование действий европейского пролетариата в революции, и дает выражение лозунг Соединенных Штатов Европы.

Социал-патриотизм, который принципиально, если не всегда фактически, есть доведение до последних выводов и применение к империалистической эпохе социал-реформизма, предлагает нам в нынешней мировой катастрофе направлять политику пролетариата по линии "меньшего зла", примыкая к одной из воюющих группировок. Мы отбрасываем этот метод. Мы говорим, что подготовленная всем предшествующим развитием европейская война поставила ребром основные проблемы современного капиталистического развития в целом, и что линия поведения международного пролетариата и его национальных отрядов должна определяться не вторичными политическими и национальными признаками, не проблематическими выгодами военного перевеса той или другой стороны, – при чем за эти гадательные выгоды приходится авансом платить полным отказом от самостоятельной политики пролетариата, – а основным антагонизмом международного пролетариата и капиталистического режима в целом.

Эта единственно принципиальная постановка вопроса имеет по самому существу своему социально-революционный характер. И только она дает теоретическое и историческое оправдание тактике революционного интернационализма.

Отказывая государству – не от имени пропагандистского кружка, а от имени важнейшего класса – в поддержке во время величайшей катастрофы, интернационализм не просто пассивно уходит "от греха", но говорит, что судьба мирового развития не связана для нас больше с судьбой национального государства, более того, что это последнее стало тисками развития и должно быть преодолено, т.-е. заменено более высокой хозяйственно-культурной организацией на более широком фундаменте. Если бы проблема социализма могла быть совместима с рамками национального государства, то она, тем самым, была бы совместима с национальной обороной. Но проблема социализма встает пред нами на империалистической основе, то есть в таких условиях, когда сам капитализм вынужден насильственно ломать им же установленные национально-государственные рамки.

Империалистическое полуобъединение Европы могло бы быть достигнуто, как мы старались показать, в результате как решительной победы одной группы великих держав над другой, так и самого нерешительного окончания войны. И в том и другом случае объединение Европы означало бы полное попрание принципа национального самоопределения для всех слабых наций и сохранение и централизацию всех сил и орудий европейской реакции: монархии, постоянной армии и тайной дипломатии.

Демократическое, республиканское объединение Европы, действительно способное обеспечить свободу национального развития, возможно только путем революционной борьбы против милитаристического, империалистического, династического централизма, путем восстаний в отдельных странах, путем слияния этих восстаний в общеевропейскую революцию. Но победоносная европейская революция – каковы бы ни были ее перипетии в отдельных странах, – за отсутствием других революционных классов, может передать власть только пролетариату. Следовательно, Европейские Соединенные Штаты прежде всего представляют собою форму – единственно мыслимую форму – диктатуру европейского пролетариата.

Л. Троцкий, "Программа мира", изд. «Книга», Петербург 1917 г.

Послесловие (1922 г.)

"Программа мира" тесно примыкает, по своему содержанию, к работе "Война и Интернационал".

Несколько раз повторяющееся в "Программе мира" утверждение, что пролетарская революция не может победоносно завершиться в национальных рамках, покажется, пожалуй, некоторым читателям опровергнутым почти пятилетним опытом нашей Советской Республики. Но такое заключение было бы неосновательно. Тот факт, что рабочее государство удержалось против всего мира в одной стране, и притом отсталой, свидетельствует о колоссальной мощи пролетариата, которая в других, более передовых, более цивилизованных странах способна будет совершать поистине чудеса. Но, отстояв себя в политическом и военном смысле, как государство, мы к созданию социалистического общества не пришли и даже не подошли. Борьба за революционно-государственное самосохранение вызвала за этот период чрезвычайное понижение производительных сил; социализм же мыслим только на основе их роста и расцвета. Торговые переговоры с буржуазными государствами, концессии, Генуэзская конференция^* и пр. являются слишком ярким свидетельством невозможности изолированного социалистического строительства в национально-государственных рамках. До тех пор, пока в остальных европейских государствах у власти стоит буржуазия, мы вынуждены, в борьбе с экономической изолированностью, искать соглашения с капиталистическим миром; в то же время можно с уверенностью сказать, что эти соглашения, в лучшем случае, могут помочь нам залечить те или другие экономические раны, сделать тот или иной шаг вперед, но что подлинный подъем социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы.

Что Европа представляет не только географический, но и хозяйственно-политический термин, об этом ярко свидетельствуют события последних лет: упадок Европы, рост могущества Соединенных Штатов, попытки Ллойд-Джорджа «спасти» Европу при помощи комбинации методов империализма и пацифизма.

Сейчас европейское рабочее движение находится в периоде оборонительных действий, собирания сил и подготовки. Новый период открытых революционных боев за власть неизбежно выдвинет вопрос о государственных взаимоотношениях народов революционной Европы. Единственным программным решением этого вопроса являются Европейские Соединенные Штаты. Поскольку опыт России выдвинул советское государство, как наиболее естественную форму диктатуры пролетариата, и поскольку пролетарский авангард других стран принципиально усыновил эту государственную форму, можно полагать, что, при возрождении непосредственной борьбы за власть, европейский пролетариат выдвинет программу Федеративной Европейской Советской Республики. Опыт России в этом отношении крайне поучителен. Он свидетельствует о полной совместимости при режиме пролетариата самой широкой национальной и культурной автономии с хозяйственным централизмом. В этом смысле лозунг Соединенных Штатов Европы, переведенный на язык советского государства, не только сохраняет весь свой смысл, но еще только обещает обнаружить свое огромное значение в предстоящую эпоху социальной революции.