Текст книги "Катабасис"

Автор книги: Лев Аваев

Лев Романович Аваев
Катабасис

© Аваев Лев Романович, 2021

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2021

Мы сидели у меня на кухне в обветшалой хрущевке в Голосеевском районе. Заточив под водку очередную порцию жульена, которого принес мой друг, я пустился в причитания о всемирной несправедливости, однако никак не связанной с расовым угнетением или нечестным распределением полезных ископаемых. Меня интересовала лишь та часть всемирной несправедливости, которая имела непосредственное отношение ко мне. Что, в общем, является нормой для среднестатистического человека, коим я и являюсь.

Не сказать чтобы я был нытиком, но в последнее время жизненные обстоятельства складывались не в мою пользу. Мне изменила девушка, и я попал под сокращение на работе: вот такая незатейливая микротрагедия маленького человека. Как я уже говорил выше, я бы не причислял себя к интеллектуальной элите, но определённый культурный запрос у меня имелся, поэтому с Андреем, вторым человеком на кухне, мы познакомились на лекции по японской керамике и с тех пор довольно часто вместе убиваем время. Он лениво посмотрел на меня слегка красными от накурки глазами и, видимо, ожидая, когда я закончу свою сбивчивую тираду, чтобы наконец высказаться. От его взгляда мне сделалось слегка не по себе – было в них что-то от индейского шамана. Андрей увлекался духовными практиками и слыл, как ни странно, сведущим в восточной философии, вследствие этого некоторые из суждений о жизни, которые можно было от него услышать, казались чуждыми уму, замаринованном на христианских предрассудках. Но мне всегда становилось легче после разговора с ним. Для меня наши беседы носили скорее терапевтический эффект.

– Не, ты только себя послушай, дружище, ты радоваться должен, а вместо этого сопли тут разводишь. – Снова ты какими-то загадками говоришь. Чего это я должен радоваться случившемуся в моей жизни говну?

– Что за подростковый максимализм? Переживешь ты это. Возможно, это кармическая ответка за то, что ты в детстве не уступил бабушке место или замылил кому-то деньги. Кстати, когда ты мне мою сотку вернешь? Сансара подобна огромному морю, чье течение несет тебя сквозь года, и никогда не знаешь, куда тебя вынесет ее следующий поворот. Твой разум сейчас затуманен, и ты не можешь сейчас здраво взглянуть на ситуацию в целом. Оставайся невозмутим. Ну, бросила тебя твоя барышня, и что? Меньше хлопот, меньше трат, как финансовых, так и душевных. Ну а работа? А что работа? Кнехт, какая тебе разница – горбатиться до гробовой доски на одного феодала или другого? Все это ерунда, а все, что тебе остается – жить в суете, друг, или идти просветляться.

– Кнехт? Какое странное слово, небось в какой-то средневековой рпгшке вычитал. Нечего сказать, любишь ты своей щедрой дланью сыпать вечное, доброе и светлое. Но я-то знаю настоящую цену всей твоей абракадабры, которую ты регулярно выдаешь мне тут на-гора. Работаешь в магазине консультантом на нищенскую зарплату, живешь со своей престарелой бабулькой и после работы штудируешь свою камасутру при унылом свете галогенной лампы. По-твоему, стоять на голове и смотреть выключенный телевизор – это и есть так называемое просветление?

– Во-первых, не камасутру, а сутры, а во-вторых, это не я тут лью слезы над разбитым корытом так, будто оно было сделано из ценных пород дерева, а не из прессованных опилок. Возьми себя в руки и стань ты, наконец, мужиком, а то в следующей реинкарнации реснешься тараканом, как Замза, или жуком-навозником. А какое дело тараканам до девушек и работ? Хотя, если честно, то ты и так мало чем от жука-навозника отличаешься – катишь шарик своих привязанностей к гробовой доске.

– Ты отчасти прав, но вот скажи мне, какое мне дело до того, был я в прошлых жизнях мексиканским наркобароном или брахманом? Какое дело окурку, лежащему на моей лестничной площадке, курил его Боб Марли или обычный обрыган с квартиры ниже? Кому интересно, спал тот брахман в позе лотоса или действительно познавал Тантру тысячу четыреста лет тому назад? Все это никак не влияет на мое настоящее. И с чего ты взял, что этот человек, который родится, будет именно мной? Если он в чем-то схож со мною, это совершенно не означает, что я и есть этот человек. Даже сейчас на Земле живет куча людей, которые очень похожи на меня.

– Фундамент твоего благополучия в будущей жизни надо закладывать сейчас. Приведу пример – это то же самое, как если бы ты, в своем другом воплощении, сто лет назад положил себе на депозит в банке денюжку, а сейчас мог бы её забрать. Но ради Бога, жизнь твоя, поступай как знаешь. Не вижу смысла пытаться переубеждать человека, укоренившегося в своем неведении. Лучше сходи купи воды, у нас кончается.

– Что за наглость? Сам бы и сходил, нахлебник! – окрысился я исключительно для проформы, ведь на самом деле я хотел выйти на свежий воздух из моей задымленной халупы.

Я захлопнул дверь и вышел на улицу. Стоял прохладный июньский вечер, дневной жар уже спал, и вечерний полумрак наполнился приятной негой. Мое воображение наполнило уличную полутьму иностранным консультантами, вампирами и обаятельными приведениями, однако дурное настроение как рукой сняло. Я всегда считал, что беспечные прогулки благотворно влияют на расположение духа. На углу улицы, где я жил, стоял круглосуточный магазинчик, недолго думая, туда я и направил свои стопы, как делал уже тысячи раз до этого дня. Зайдя в магазин, я направился к холодильникам с водой. Передо мной стоял нелегкий выбор между двумя марками минеральной воды. Долго думать не пришлось, потому что скорее всего и ту и другую разливают с туалетного бачка какого-нибудь кустарного цеха за городом, и я взял ту, что подешевле.

Дойдя до кассы, я стал свидетелем забавного парадокса. Две бутылки моей воды пробивала субтильного вида смуглянка в майке с принтом восьмиконечной свастики, что весьма странно сочеталось с красивым золотым нательным крестиком на её худенькой шейке. Моим первым порывом было сделать какое-то саркастическое замечание, но потом мне пришла на ум мысль, что у нас как-никак свобода вероисповедания, и человек может верить во что угодно, пускай эта вера даже противоречит самой себе и даже здравому смыслу. Сначала православные коммунисты, потом эзотерические ельцинисты, а теперь это?… Но, поколебавшись, я все-таки решил задать вопрос.

– Извините, девушка, а вы верите в Христа? (сам-то я был убежденным атеистом).

– А вам какое дело? Вы что, из этих?

– Да нет, просто поинтересовался.

– … Ну вообще я родноверка и про всю эту православную ерунду не в курсе. Я верю в божественный космический огонь, породивший Рода, Сварога, Перуна, Явь, Навь, Славь…

– А крестик зачем носите?

– У меня просто родители верующие.

Я уже оплатил покупку и решил распрощаться с девушкой.

– Спасибо, было весьма интересно.

Довольно забавно, как у людей могут мирно уживаться под одной крышей неоязычество и христианство. Человеческое сознание весьма пластично в вопросах веры, люди веруют, ибо абсурдно, и в этом нет ничего удивительного – очевидные и правдоподобные вещи не требуют особой веры. Куда интересней верить во что-то абсурдное. Эта мысль мимолетно пронеслась от одной стенки моего черепа до другой, и я уже о ней забыл, когда выходил из магазина. Но, поднимаясь в своем видавшем виды лифте, я вновь о ней вспомнил, когда увидел коряво нарисованную свастику, рядом с которой расположилась надпись «Heil Giger!», и тут я на секунду представил, как бы выглядел «Чужой», если бы в фильме космические славяне боролись за чистоту своей расы с пришельцами из глубокого космоса, похожими на гостей с ближнего востока. Не знаю, как вы, а я бы на такое посмотрел. Когда я зашел в прихожую, я уже оттуда услышал, как на кухне храпел Андрей. Не став его будить, я поставил кулёк с водой на тумбочку в коридоре, прошел в свою комнату и рухнул в кровать не раздеваясь. И как только моя голова коснулась подушки, я мгновенно уснул.

Приснившейся мне в тот день кошмар я запомнил весьма отчетливо. Думаю, Юнг смог бы написать небольшое эссе, проанализировав мое ночное видение.

Я оказался на возвышенности перед иконостасом в небольшой каменной церкви. Одет я был, как священник. В руках у меня была чаша с вином, а перед ней стоял прихожанин, за которым выстроилась еще целая очередь. Скрещенные на его груди руки напоминали длани египетского фараона, только вот в них не было крюка и плети. Ничего вроде бы необычного, но тут в моей руке не оказалось чаши, и губы мирянина смачно чмокнули нечто похожее на балалайку, отчего у того глаза аж на лоб полезли. На этом моменте паства испуганно зароптала, и святые с фресок на стенах с неиллюзорным неодобрением посмотрели на меня или, во всяком случае, мне так показалось. После этого из-за иконостаса будто по щелчку пальцев вышло четыре стареньких бабульки в разноцветных вязанных балаклавах и оранжевых балахонах. Каждая из них держала какой-то инструмент: кто бас-гитару, кто синтезатор. Я взирал на все происходящее с удивлением не меньшим, чем прочие посетители храма. И тут одна из «музыканток» уверенным шагом вышла на середину амвона и громким, хрипловатым голосом закричала в микрофон: «Эта песня для самых лучших прихожан в мире!» Но вот какой именно храм она назвала, я уже не услышал, потому что неведомо по чьей воле мои руки сами собой заплясали по струнам мой электробалалайки. Звуки слились в чудовищную какофонию, за которой едва ли можно было что-либо расслышать. Но слова песни будто бы лились мне в душу, и я их слышал не умом, а сердцем. Содержание было примерно такое:

 
Ламы, в кашаи одетые, влекут паломников к себе.
И люди светлые, прозревшие идут в объятия к
                                                                 дхарме.
Мантры священные, духовные просветляют души
                                                                киевлян,
И Будды ненаглядные зовут к себе простых мирян
(Камоон!)
 
 
Наши ламы самые красивые,
Пам-пам-пам пам-пам-парам,
Наши ламы самые красивые,
Пам-пам-пам пам-пам-парам,
Наши ламы самые красивые,
Пам-пам-пам пам-пам-парам,
Наши ламы самые красивые,
Пам-парам парам-парам-прам.
 
 
Четки надеваю на запястье с благословения
                                                                Будды,
И в наши храмы ненаглядные всегда дорога
                                                           молодых,
А омраченные, неблагородные летят и давятся
                                                                 дукхой,
Скрипя зубовным скрежетом и плача над своей
                                                                 кармой.
 
 
Наши ламы самые красивые,
Пам-пам-пам пам-пам-парам,
Наши ламы самые красивые,
Пам-пам-пам пам-пам-парам,
Наши ламы самые красивые,
Пам-пам-пам пам-пам-парам,
Наши ламы самые красивые,
Пам-парам парам-парам-прам…
 

На этом моменте прихожане ринулись к нам всей толпой, видимо, не выдержав столь откровенного богохульства в Божьем доме. Или это ритмичные звуки моей балалайки ввели их в религиозный за́мок? Меня окружило человек тридцать, все они толкались и пихались, желая первыми дотянуться до меня. Расправа обещала быть немилосердной. Они начали рвать мою одежду и остервенело кусать и царапать меня. Но когда к обезумевшим людям пришло понимание того, что так легко человека не разорвать, ведь плоть отличается прочностью в известной мере, в толпе засверкали ножи, молотки и вилки. Интересно, откуда у паствы во время литургии взялись вся эта кухонная утварь? Как только мои кости захрустели под ударами молотков, а в левый глаз воткнули вилку, я проснулся.

Все мое тело покрывала холодная испарина, а в конечностях не унималась дрожь, будто через меня пускали разряды тока. Я посмотрел на часы, было уже три часа ночи. Заснуть снова не смог и в полудремотном состоянии провалялся до самого утра, потому что бесформенные впечатления о моем ночном наваждении отравляли все мои последующие часы в постели.

Кошмары – это, конечно, замечательно, но вот пропиликал будильник, обозначив тем самым, что мне пора идти трудиться во благо общества и моего холодильника. Я приподнялся над кроватью, голова сильно гудела, но работодателю глубоко плевать на ваши ночные пертурбации, если в них ничего не сказано, как повысить производительность труда или под каким предлогом не дать работнику премию. Поэтому я растолкал Андрея, который бубнил какую-то белиберду сквозь сон: он бурно спорил, пытаясь скинуть цену на какой-то товар. Сложно было понять, что именно он хотел купить, но оно ему было нужно позарез, и он не стеснялся в выражениях.

– Андрюх, давай на подъем, труба зовет, – крикнул я, добавив веса своим словам тычком в бок.

– Ты че, пёс, да я месяц назад брал в полтора раза дешевле!.. Чёрт, Костя, это ты… Ща, встаю.

– Давай, ускорься, а то я на собеседование опоздаю.

На слове «ускорься» у него лукаво заблестели глаза. Этот незначительный факт навел меня на подозрения, что я не так хорошо знаю своего друга, как следовало бы его узнать за все то время, что мы с ним знакомы. Но если в современном мире порядочный семьянин может оказаться маньяком-педофилом, то почему буддист не может оказаться торчком, сидящим на метамфетамине? «Catholic in the morning. Satanist at night», как говорят в Германии.

Мы вместе вышли на улицу, попрощались и пошли в разные стороны. Я направился в сторону ближайшего входа в метро. Пройдя несколько кварталов, я вошел в вестибюль станции и будто оказался в другом мире подобно Алисе, запрыгнувшей в кроличью нору – в мире прошлого, которое дает о себе знать через советскую архитектуру послевоенного периода. Я провел карточкой по считывателю турникета, и три хвоста цербера провернулись, чтобы впустить меня в длинную глотку метрополитена. Медленный спуск вниз заставляет задуматься о прожитой жизни. Будто лестница Иакова, эскалатор медленно спускает тебя с небес на землю, а мимо проплывают подсвеченные белым внеземным светом щиты с рекламой, которые показывают эпизоды из твоего прошлого. Вот ты едешь в «дитячий табір з дворазовим харчуванням для дітей від трьох до шести», где впервые поцеловался с девочкой, затем твои родители берут ипотеку под «квартиру з просторою кухнею в районі з розвиненою інфраструктурою», где ты поступаешь в школу, заканчиваешь университет, потом ведешь «в ресторан з українською та італійською кухнями і приємними цінами» девушку, которая тебя бросит через пару месяцев, после чего ты идешь в ломбард, чтоб «отримати гроші «під заставу чого завгодно», чтобы оплатить съемную квартиру после того, как тебя уволили, пьешь «пиво «Рогань» з друзями» (на самом деле один), заедая сникерсом, после делаешь отчисления в «приватний пенсійний фонд, щоб гордо зустріти старість» и… уже стоишь у подножия эскалатора, который продолжает неустанно перебирать ступенями в бесконечном цикле рождения, старения и смерти.

Я влился в бурлящий поток людей и направился к перрону. Маленький электрон в потоке частиц, текущих по венам огромного мегаполиса и питающих техномагические механизмы городской суеты. Встав у края платформы, я стал ждать. Достав свой телефон, я решил полистать ленту, и первым же постом мне выпал пост с аудиокнигой «Анна Каренина» и прикрепленной к нему картинкой, где главная героиня бросалась под пресловутый локомотив. Я, конечно, был в мрачном состоянии духа после расставания со своей девушкой, но эта коварная таргетированная реклама промахнулась, ведь я всегда считал главную героиню этого романа ветреной дурой, да и вообще не любил русскую классику.

Убивая время котиками и смешными картинками, я даже не заметил, как синий стальной червь с громким воем остановился прямо напротив меня. Опомнившись от электронного морока, я взошел на борт этого космолета, раздирающего беззвездный мрак подземного метрополитена. Я не люблю метро, если честно. Я и раньше слышал, что в Киеве есть заброшенные ветки, но после просмотра одного американского хоррора мое сознание населило тьму этих туннелей богомерзкими тварями из ночных кошмаров в лучших традициях лавкрафтовских ужасов.

Мне следовало восходить на Олимпийской. Чтобы не прозевать свою остановку, я решил не залипать в телефон, а просто оглядеться. Вагон был полон людей, но ничего особо интересного я не заметил, кроме рекламы курсов польского языка. Как только на табло загорелось название моей станции, я устремился на выход, проталкиваясь через живую стену. Двери с шипением распахнулись и извергли меня наружу, однако за мной никто не последовал, будто бы вообще не заметив остановки. Не успел я и глазом моргнуть, как вагон уже тронулся и исчез в червивом нутре Киева. Я обернулся и не узнал остановки, это явно был не Киев.

Во-первых, тут не было рекламы, а во-вторых, художественное оформление было по-настоящему пафосным. Колонны на перроне были отделаны каким-то необычным материалом с типичным для советской архитектуры орнаментом: звезды, колосья, венки, а с украшенного лепниной потолка свисали ажурные люстры с чеканными узорами. В облицованные мрамором стены же были вделаны отливающие золотом экраны с изображением меча на фоне щита и копий. Тут также имелись непримечательные деревянные лавочки без спинок, на одну из них я и решил присесть и обдумать сложившуюся ситуацию.

Какой бы нереалистичной ситуация ни казалась, она случилась. Я каким-то образом пересек сотни километров и, судя по всему, оказался в одном из российских метро, вместо того чтобы спокойно выйти на своей остановке. Через минут пять я оправился от шока и стал думать. Следовало что-то предпринять, и самым очевидным мне показалось сесть на поезд в обратную сторону. Вдруг этот загадочный портал, связующий метро разных стран, еще не закрылся? В общем, так я и сделал. Вагон был еще более забит, чем это, казалось, было возможно в принципе, но в этой сутолоке я обратил внимание на сидящего напротив меня неопрятного молодого человека с одетой набекрень майкой-тельняшкой и заплывшим лицом не просыхающего алкоголика. Вся сюрреалистичность ситуации заключалась в том, что этот тип делал. А он читал. Как он вообще мог что-то разобрать через невидимые амбразуры своих залитых алкоголем глаз? Я решил наклониться и взглянуть, что же он все-таки читает. Вот что первое попалось мне, на глаза:

«Я очень люблю читать! В мире столько прекрасных книг! Я, например, пью месяц, пью другой, а потом возьму и прочитаю какую-нибудь книжку, и так хороша покажется мне эта книжка, и так дурен кажусь я сам себе, что я совсем расстраиваюсь и не могу читать, бросаю книжку и начинаю пить, пью месяц, пью другой, а потом…»

Я узнал книгу, и в этот момент её читатель поднял на меня синяки, заменявшие ему глаза, и воззрился с явно недовольной миной.

– Эй, мужик, у тя чё, проблемы? Хули ты нависаешь? Выйдем поговорим?

Не желая ввязываться в неприятности, я растворился в толпе и выскочил на следующей станции. Двери мгновенно захлопнулись, будто ждали лишь, когда я выйду.

Приземлившись на перрон, я услышал, как что-то захрустело у меня под ногами. Я попытался разглядеть предмет, на который я наступил, но весь свет со станции исчез вслед за поездом. Будто его выкачали магическим пылесосом. Я ощутил страх. Кроме меня, здесь никого не было, а единственным звуком, раздававшимся в этом подземелье, было отлетавшее от его сводов эхо моих шагов. Мои ноги за что-то зацепились, я споткнулся и больно упал всем телом на пол, порвав куртку и штаны. Я вяло встал и отряхнулся, после чего включил фонарик на телефоне, и мой страх превратился в ужас. Вся платформа была усеяна старыми, побелевшими от времени костями. Они-то и хрустели. Мой план не сработал, мое перемещение во времени и пространстве не зависело от направления поезда, и было, по-видимому, совершенно хаотично. Кажется, мне суждено до скончания моего века бродить по тёмному чреву метрополитена подобно неприкаянному духу жертвы глобальной катастрофы. Как бы оно ни было на самом деле, всяко лучше двигаться вперед, чем сидеть сложа руки и дожидаться медленной и мучительной смерти от голода и жажды. Я спрыгнул на дорожное полотно, медленно шёл, вдыхая вековую пыль этих забытый мест. Шел я довольно долго, и у меня было время поразмышлять. Каждый год в Украине пропадает тысячи людей. И этому можно найти вполне материалистическое объяснение. Похищения, убийства, маньяки и тому подобное, но что если эти люди просто сели не на тот поезд в метро или маршрутку и затерялись между измерениями? И теперь без устали пытаются найти дорогу назад, пересаживаясь с одного вагона на другой, пока не забредут в столь отдаленный уголок мироздания, что из него не ходит ни один маршрут? Но почему это случилось именно со мной? Есть ли в этом некий умысел или просто мне выпал такой жребий? Может, я просто умер? Вдруг тот самопальный жульен, который принес Андрей, был не из шампиньонов, а вся эта фантасмагория просто галлюцинации, порождённые агонизирующими клетками мозга? Наверное, так оно и случается: проматываешь день за днём, будто кадры в диапроекторе, а когда ты умираешь, просто начинаются новые картинки, и ты уже забываешь, какие они были раньше. И есть ли во всём этом процессе тот, кто эти картинки смотрит, или они бесконечно показывают себя в пустоту. Как бы там ни было, картинок я не видел, тут была лишь тьма неработающего кинозала.

Под ногами начало хлюпать. Чем дальше я шёл по этому подземному гроту, тем глубже погружался, пока не оказался по грудь в воде. Телефон в моих воздетых вверх руках подобно маяку рассеивал обступивший меня мрак. И тут я увидел впереди свет в конце, как оказалось, туннеля. Это не был тёплый, радостный свет, обещающий вечное блаженство, а самый обычный белый свет, как от дуговой лампы. Я прошел еще метров сто, как вдруг сзади вдалеке раздался резко нарастающий вой работающего двигателя. Мне оставалось совсем немного до источника света. Испуг придал мне сил, и, несмотря на усталость в ногах, я за считанные секунды преодолел оставшийся отрезок. Яркий свет ударил по моим уже привыкшим ко тьме глазам. Но я сумел быстро сориентироваться. Я оказался на станции… метро? Неважно. Следовало побыстрее выбраться с дорожного русла-полотна и залезть на перрон, что я и сделал. В эту секунду за моей спиной что-то быстро пронеслось, с шумом разрезая воздух, и я решил посмотреть на своего преследователя. Это оказалось длинное транспортное средство, формой напоминавший сделанную из стали ладью или драккар, у которого вместо паруса было некое подобие трамвайных рогов. У меня мелькнула мысль, что я оказался в Венеции будущего, где на смену речным трамваям пришли скоростные подземные электрические экранопланы, но я отмел эту мысль как глупую. Двери вагона открылись, он обменялся с перроном пассажирами. Внешне, впрочем, вышедшие из этого галеона люди ничем не отличались от обычных пользователей метро, разве что были чуть бледнее. Они были подозрительно заурядны для параллельной реальности, или где я там оказался. А ведь даже в обычный метрополитен ветер частенько заносит странных типов – от голосистых конспирологов, вещающих о скором приходе Апокалипсиса, до разукрашенных готов, читающих Эдгара По своим ручным воронам.

Осмотрев станцию, я понял, что такого еще не видел. Уходящая далеко вверх, она была вся белая, будто кабинет стоматолога. Серебристые перфорированные контрфорсы с идущими по периметру неоновыми лампами поддерживали ребристый свод из серебристого металла с узором из пятигранных многоугольников. У меня возникло ощущение, что некий безумный архитектор решил скрестить готику и хайтек.

Я подбежал к ближайшему человеку и решил спросить, где я оказался. Это был лысый мужчина средних лет в коричневом пальто и круглых очках на интеллигентном лице. Он с недоумением на меня посмотрел, а затем ответил:

– Гражданин, вы что, читать не умеете? Вы находитесь на станции Лета.

– Прошу прощения, но где это?

Покачав головой, он отвернулся от меня и отправился восвояси, бубня себе под нос что-то про «малолетних дебилов». По-видимому, мне придется разбираться во всем самому. Я направился к эскалатору, и, к своему удивлению, обнаружил, что на протяжении всего подъёма не было установлено ни единого рекламного щита, вместо них были пустые белые полотна. Может, это что-то и значило, но я не придал этому значения и вскоре забыл об этом факте.

Перед выходом на улицу на меня нахлынуло предвкушение чего-то экстраординарного, необычного, одним словом, «чего-то-не-такого», но реальность оказалась прозаичнее. Я, конечно, не стану приписывать себе достоинства, которыми я никогда не обладал. Я не особо разбираюсь в архитектуре, но на обывательском уровне могу сказать, что то, что предстало перед моими глазами, мало чем отличалось от мегаполисов стран первого мира, которые мы так часто видим в телесериалах, кино или брошюрах, предлагающих образование за границей. Однако все-таки здесь было что-то зловещее – не было буйства цветов, на каждом углу не пестрели билборды и вывески, не было огромных рекламных телеэкранов, одним словом, ничего. Каждый дом в отдельности, покрытый черным стеклом, напоминал немигающий глаз огромной подводной рыбы, ну, а все вместе они создавали впечатление мегалитического кладбища из полированного чёрного мрамора, которое было создано для погребения великанов. Это место было похоже на деловой центр города.

Небо было затянуто чем-то похожим на туман, мглу или смог, отчего я затруднялся определить, день стоял или ночь, но улицы были хорошо освещены. Людской поток был достаточно оживлен, из чего я мог сделать два вывода: либо время суток рабочее, либо ночная жизнь тут оживленная.

Передо мной стоял выбор: попытать счастья у прохожего или обратиться к служителям правопорядка. Второй вариант мне казался менее предпочтительным. Ментальность у служителей закона везде такова, что они пытаются извлечь максимальную выгоду из неосведомлённости граждан. Вдруг подкинут еще какой-то генномодифицированный здешний эквивалент героина, а потом доказывай, что я не жираф. Я склонялся к первому варианту.

Удача улыбнулась мне в лице милого на первый взгляд паренька. Внешне он располагал к себе – молодой веселый парень со стильной причёской, в мантии и дизайнерских берцах, чем-то напоминавших мартенсы. Он явно никуда не спешил, неторопливо прогуливаясь по улице с беззаботным видом. – Здравствуй, я не местный, не мог бы ты подсказать мне, где тут можно найти справочное бюро? – вежливо спросил я.

Обернувшись и посмотрев на меня, он расплылся в улыбке и раскинул руки.

– Привет, брат! Я тут интересный движ устраиваю, и мне как раз не хватало человека для тусы, если хочешь, можешь подскочить ко мне на хату, и мы потолкуем.

Секунду подумав, я решил не отказываться – это была неплохая возможность получить информацию об этом мире и его людях из первых рук и к тому же неплохо провести время.

Спустя полчаса мы оказались напротив двери в его квартиру. И в тот момент меня насторожило то, что я услышал, точнее сказать, то, чего я не услышал. За дверью было тихо, неестественно тихо для шумной вечеринки с выпивкой. Но было поздно. Я даже не успел сказать, как мне в лицо сунули какую-то тряпку, и за считанные секунды потерял сознание.

Очнулся я прочно привязанным к стулу на кухне. Еще до того, как я открыл глаза, я почувствовал тяжелый, тошнотворный запах. Когда мои веки распахнулись, то предо мной предстал анатомический театр ужасов. Я находился на кухне, на кухне, где главным блюдом было человеческая плоть.

– А, вот ты и проснулся, брат мой, – сказала бархатным голосом фигура, что-то нарезавшая на небольшом кухонном столике.

Самым разумным мне показалось постоянно что-то говорить, чтобы этому психу не взбрело что-то в голову.

– Парень, послушай, я совсем не вкусный. Я знаю, о чём говорю, а еще у меня гепатит, ты же не хочешь заразиться? – ляпнул я первое, что пришло в голову. – Ничего-ничего, выварим твое мяско хорошенько, в нём никаких микробов-то и не останется, – ласково ответил мой душегуб.

– Ты сам живешь или с кем-то? – спросил я в надежде заговорить ему зубы.

– С мамой. Она в соседней комнате, но если ты думаешь, что крик тебе поможет, то можешь на это не рассчитывать – она глухая. Если же ты думаешь, что её смущает части тел на кухне – увы, я работаю гримером в театре, и она думает, что это восковые фигуры.

– А этот смрад, что у тебя на кухне, она тоже не чувствует?

– Она тридцать лет работала на химическом заводе, так что не волнуйся за это.

– Ну и зачем все это, что, свинина, говядина и прочее уже приелись?

– Тут дело не во вкусе, брат. Все куда глубже, чем может предположить твой грешный ум, – вкрадчиво ответил мой новый знакомый.

– Ну так просвети меня, если у тебя есть время.

– Времени совсем нет. Вот уже совсем скоро настанут последние времена. И я, скромный слуга Господа, пытаюсь склонить чашу весов в грядущей войне в пользу правды.

– И в чём же эта твоя правда?

Он повернулся ко мне и посмотрел на меня безумными глазами.

– А вот в чём. Несмотря на то, что мы в Аду, мы будем призваны на Страшный Суд после последней битвы добра со злом. И лишь такие, как я, могут очистить ваши грешные души от сатанинского нагара этого места. Понимаешь, о чем я? Правда в том, что практически во всех, кого я вижу, сидят бесы блуда, стяжательства, обжорства и прочих грехов, а в некоторых и сам Сатана. Единственный правильный путь, чтобы изгнать их из тел и сделать так, чтобы бессмертные души рабов божьих вернулись к свету Его – это выварить их греховные сосуды. Лишь страданиями можно вытравить из вас всю мерзость. Тебе же, наверное, известно, что бесы боятся огня и текучей воды, а тут два в одном – я наливаю воду в кастрюлю и ставлю её на огонь. Умно, правда? Если делать так, то у легионов дьявола в ваших телах не останется ни единого шанса! Тем самым я беру ваши грехи на себя. Но на этом моя миссия не заканчивается. Чтобы уменьшить ваши грехи пред лицом Господа, я причащаюсь! Минус на минус, как известно, дает плюс. Кровь и плоть Христова выводит из меня вашу скверну, как радиацию. Умно, правда? Я точно знаю, что это работает. Точно! Я нутром это чувствую. Тем более это не может быть заблуждением, потому что мне это открылось свыше, сам Енох спустился мне с небес и дал мне путь, – практически без пауз протараторил мой пленитель.

Я не нашелся, что ответить на эту железную логику этого полоумного, поэтому решил попытаться вывести его из себя, чтобы он сделал какую-то глупость.

– Ты несешь какую-то шизофазию, может, доктору покажешься? Он тебя подправит, подлечит и через пару месяцев будешь, как новенький. Я знаю, о чём говорю.