Текст книги "Русские и нерусские"

Автор книги: Лев Аннинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Грива и шкура

Черчилль счел необходимым заметить, что интересы Британии и России «нигде не пересекаются».

Из записей посла И. Майского, 1939 г.

Если не считать цирка и зоопарка (где хищники разных широт тоже тщательно ограждены друг от друга), есть ли в природе точка, в которой лев «пересекается» с медведем?

Иными словами: можете ли вы объяснить многовековую историческую взаимотягу англичан и русских?

Оставим мифологию. Что мы – медведи, понятно всем, кто побывал в наших «углах», но каким образом царь зверей из южных пустынь ухитрился сигануть на пустынные брега северного острова, – это пусть объясняют специалисты по геральдике. А мы примем данность: два народа, раздвинутые на края континента и разделенные толщей других народов, никогда друг с другом напрямую не сталкивавшиеся (исключение – Крым, куда британцы явились в числе других демонстрировать воинскую доблесть, а мы от тех и других отбиваясь, других глухо ненавидели, а британцев предпочли бы иметь союзниками), так при всей пестроте ситуаций, при всем том, что история иногда, как дрессировщик, стравливала нас, делая врагами, – почему лев и медведь веками так увлеченно общаются?

Насчет «врагов» – феерический эпизод из общения «нашего» Ивана Грозного и «ихней» Елизаветы. Наш считает, что если уж дружить, то так: кто нам недруг, тот и вам недруг. «Ихняя» отвечает: дайте нам список ваших врагов, мы их сделаем друзьями. Можно ли представить себе более рельефный контраст подходов?

Британец – мастер компромиссов. Русский – герой бескомпромиссности. Британец практичен, невозмутим, тверд, он относится к русскому как к капризному ребенку, которого можно водить за нос, но не нужно обижать. Русский же – из тех, кого все норовят обидеть, он всегда ждет подвоха и к британцу относится как к хитрецу, тайные замыслы которого приходится все время разгадывать: то ли там коварство и лицемерие, то ли надежность и верность.

Мы их так и воспринимаем – по контрасту с собой.

У них в доме все лежит на своих местах, а у нас? У них все устроено, как тысячу лет назад, а у нас? У них парламент, а у нас?

У нас, впрочем, теперь такая Дума, какой они и придумать бы не могли. Так что их парламенту можем не завидовать. Но в дом к ним эдак запросто не завалишься. Пока не пригласят. Если пригласят, то уж окружат комфортом. Изумительный комфорт – для себя и для своих. А у нас свое и чужое от веку и на века неразличимы. Мы всегда на миру.

Пожалуй, лучше виден британец не там, где он укрыт в доме-крепости, а там, где он устраивает нечто вроде дома на полпути в мир. Это – клуб.

Вы можете ли представить себе русского, который часами сидит в клубе и притворяется, будто читает газету? Или заключает там пари на предмет того, какая из двух дождевых капель первой соскользнет к подоконнику? Ну, положим, наш подвыпивший купчик, из ндравных, может поставить на кон бешеные деньги, побившись об заклад из чистого куражу. Это запросто. Но вот другой эпизод. Вносят в клуб потерявшего сознание прохожего. Джентльмены заключают пари: помрет или не помрет? Тут является «скорая помощь» и начинает откачивать бедолагу. Джентльмены протестуют: это нарушает условия их спора! Вы можете вообразить такое на Руси? Да наши спорщики рубахи бы с себя посрывали на бинты страдальцу!

Что же нас так завораживает в британцах? Все то, чего в нас нет и никогда не будет.

Хотя и мечтается.

Искусство одиночества. Искусство недосказанности. Искусство общения, при котором не переходят границ, не братаются, не сливаются в единодушии, но ни на миг не теряют контакта. И лица не теряют. И правил не меняют. И в дом не пускают без приглашения.

Дом снаружи – крепость, зато внутри – рай! Всю неделю пиджак – на все пуговицы, зато в уик-энд – шлепанцы, старая кофта и полная свобода вымазывать тарелку хлебом и есть руками, если хочешь.

Самообладание. Самоуважание. Самоконтроль.

Но вот все это ставится под вопрос. Что-то неладно в английском государстве. В английский пейзаж плохо вписывается фигура фаната, громящего трибуны. В наш – пожалуйста, у нас и на футболе душа горит, но – на родине футбола?! Неужели неповторимо британский склад жизни исчезает в водомоинах «европейского союза» и разводьях «глобализма»? Леденящая перспектива.

Расскажу случай, внушивший мне на этот счет некоторые надежды. Лет десять назад я попал в Лондон для участия в одной политологической конференции, о которой сейчас уже нет интереса вспоминать, а запомнилось то, что составляет для меня, русского, загадку Англии: быт, дом и кров. Меня поселили недалеко от университета в аспирантском общежитии, на пятом этаже сравнительно нового дома, под крышей, в маленькой комнате-келье, дверь которой выходила в общий коридор и к местам «общего пользования». Меня это вполне устраивало, ибо было привычно.

Но в один прекрасный день хлынул знаменитый лондонский дождь. От него меня сверху отчасти спас зонтик, а снизу ничто не спасло: хотя тротуары в Лондоне искусно покаты, и вода быстро уходит в кюветы, но хлестало так, что мои кроссовки мгновенно промокли. Добравшись до дома, я исхитрился высушить их, повесив на электросушилку в умывальнике, и все это удалось. Потрясло же меня при этом такое непредвиденное обстоятельство: во всю ширь туалетно-умывальной комнаты красовалась огромная, прямо-таки миргородская лужа. Напоминаю, дело происходило на пятом этаже, и причиной наводнения явно была дырка в крыше.

Служитель в форме, застегнутый на все пуговицы, с бакенбардами диккенсовского отлива, появился в тот самый момент, когда я, отключив электросушилку и сняв с нее кроссовки, косолапил к выходу, как медведь, переходящий реку по камням. Служитель спокойно наблюдал. Его невозмутимость показалась мне опасной: мало ли, вдруг я не имел права сушить здесь свою обувь? Я решил нанести упреждающий удар. И спросил ехидным тоном:

– Скажите: почему у вас тут такая лужа?

– Потому что дождь, сэр, – ответил британец.

И пошевелил гривой.

Мы в глазах соседей

Люди, выбравшиеся из-под обломков советской империи и из советских переименованные обратно в российских, переглядываются с людьми, выбравшимися из-под тех же обломков и переименованных в свои национально-исторические титулы.

Не мы первые и не мы последние переживаем такое. Империи возникают и умирают: возникают в крови и умирают в гное, они приходят под звуки фанфар и уходят под похоронные марши, воцаряются под приветственные клики и рушатся под ядовитые насмешки. То, что русские переживают теперь, пережили англичане при конце Британского Содружества, турки при конце Оттоманской Порты, татары при конце Золотой Орды, немцы при конце Священной Империи. Будут это переживать и те, кто сегодня создает межнациональные цитадели, будь то Атлантический блок, Европейский союз, мировой Халифат или Шанхайская шестерка. Так что наш психологический опыт может пригодиться нашим потомкам, как и потомкам тех, для кого мы за 60 лет из «освободителей» превратились в «оккупантов».

В последнее время этот сюжет реализовался для меня дважды – в романах двух писателей, двух живых классиков, двух всемирно известных авторов, каждый из которых является не только несомненным лидером в своей национальной культуре, но и знаменосцем ее идей.

Это Венгрия, Петер Эстерхази. И это Грузия, Отар Чиладзе.

По неистребимой марксистско-гегельянской закваске я искал третью точку опоры. И она неожиданно реализовалась в последний момент – в сообщениях журналистов о том, что произошло в стране. традиционно считавшейся самой дружественной Советскому Союзу в социалистическом лагере.

В Софии создан гражданский комитет, требующий немедленно убрать из центра города памятник воинам Красной Армии. Потому что «на нынешнем этапе он оскорбляет чувства болгар». Потому что Красная Армия принесла на своих штыках «не освобождение, а коммунистический террор». Потому что нормальное европейское государство не может ассоциировать себя ни с Октябрем 17-го года, ни с лозунгом «Вся власть Советам».

Интересно, а с чем ассоциировало будущее нормальное европейское государство русских людей в пору, когда они погибали под Шипкой? С царским орлом? Так царский орел тоже стал жертвой коммунистического террора. А что русские люди умирали под Шипкой, вовсе не подозревая, что их внуки отдадут всю власть Советам, – так на этот счет нынешние болгарские освободители оговариваются: они «не хотят обидеть тех русских людей, которые умирали в борьбе с фашизмом, ибо тем людям тоже было несладко, а виноваты те, кто посылал их в бой террористическими методами».

А что, миллионы немцев, кричавших «хайль» вождям, посылавшим их в бой, уже микроскопически отделены от них в сознании нынешних историков? Или на расстоянии в три четверти века это неважно? А еще через три века что останется от такой сепарации? Я понимаю, что топорные памятники Советским войскам в европейских столицах не вписываются в изящный стиль этих столиц (в центре Будапешта я помню это приземистое скифское «захоронение», задевающее вкус). Но сталинградские руины, оставленные для памяти в центре Волгограда, еще менее красивы. Я догадываюсь, что фигура солдата на холме под Пловдивом оскорбляет чувства нынешних членов ЕС более всего тем, что солдату присвоено в народе имя «Алеша». Но через пару веков это имя уже не будет пахнуть властью Советов. Или не дает покоя рвение талибов, для которых и тысячелетние изваяния буддизма опасны как подкоп под Коран?

И, наконец, надо поосторожнее с термином «русские люди»: в 1941 году с обеих сторон сражались интернациональные армии; из Европы шли под немецким флагом не только немцы, но и венгры, австрийцы, румыны, даже испанцы (в 1812 году такой же европейский интернационал вторгся к нам под французским флагом); только при нынешнем нациобесии все обратно перекрасилось в цвета крови и спермы.

При новом геополитическом повороте истории, при грядущем появлении новых многонациональных сообществ (ритм истории не отменим) нынешние «нормальные европейские государства» начнут либо сливаться в очередные славные империи под звуки фанфар, либо разваливаться под натиском неевропейских межэтнических сообществ (скорее с Юга, чем с Востока). Тогда, может, и Алеша на горе под Пловдивом будет вновь востребован болгарами и мобилизован в союзники, и памятник «русским людям», полегшим в боях с «немецкими людьми» в две мировые войны XX века, раскопают в каким-нибудь провинциальном археологическом отстойнике.

Мне этого не увидеть. Я вообще уцелел «по ошибке». Победи немцы в ту войну, нынешние болгары ругали бы за дурной вкус памятники доблестным германским войскам, спасшим европейскую цивилизацию от азиатских орд. Только меня уж точно не было бы на этом празднике демократии: цивилизованные европейские освободители сожгли бы меня в печи в 1942 году как полуеврея. Но вот остался жить. И 60 лет спустя превратился из «освободителя» в «оккупанта». В каковом качестве и приветствую граждан новой Европы из-под обломков старой.

Евреи же для меня – особая тема.

Мы и наши евреи

Среди гоев

Апокрифический «еврейский царь России» Лев Троцкий крайне негативно относился к евреям и любил русских. Он с восторгом рассказывал, что простые солдаты считали его русским, а Ленина – евреем.

Исраэль Шамир. Еврейские ручьи в русском море.

Простые солдаты не хуже царей соображали, кто есть кто: они считали, что русский – это тот, кто ведет себя как русский, и не копались в анкетах. «Апокрифический» царь России крайне негативно относился не к евреям вообще, а к тем евреям, которые вели себя как евреи – в ущерб революции; при случае он мог рассказывать что угодно, но по убеждениям был твердокаменный интернационалист. И угробили его такие же твердокаменные интернационалисты: не удалось мексиканцу Сикейросу, так добил выдававший себя за француза испанец Меркадер, а травила – сверхнациональная команда, в которой действовали, не определяя себя по национальной шкале, – евреи и русские, верховодил же – неапокрифический «грузинский царь России», который (по тем же апокрифам) куда больше любил русских, чем своих этнических соплеменников.

Много ручьев путается в этом море, если переосмысливать тогдашние дела в теперешних анкетных терминах.

А все-таки эпизод с Троцким весьма эффектен и весьма уместен в нынешнем русско-еврейском диалоге – Исраэль Шамир поминает его вовремя.

Шамир, напомню, известный публицист «правого» (я не ошибаюсь?) толка, вырос в Сибири, эмигрировал из СССР на Запад (в Швецию), потом на Юг (в Израиль), вернулся книгой «Сосна и олива», а затем и лично. Новая его статья опубликована в «левой» (так, кажется?) газете «День литературы» и достойна, я думаю, пристального внимания. В нынешнем очередном (или окончательном?) бурном выяснении русско-еврейских отношений, где сшибаются волны, поднятые книгами Костырченко, Солженицына и Резника [2]2
  В интереснейшей книге Семена Резника «Вместе или врозь? Заметки на полях книги А.И. Солженицына» (Издатель Захаров, М, 2003) есть касающаяся меня частность, которую хочется откомментировать. С. Резник полагает, что я восторженно принял труд Н.Лескова «Еврей в России», а потом «пылко восторгался» книгой А.Солженицына «Двести лет вместе». Как в моем сознании совмещается восторженное отношение к тому и другому, для Резника, как он признается, загадка. Конечно, С.Резник вправе вычитывать из моих текстов то, что ему нужно, но я, честно сказать, пылких восторгов за собой не помню ни при чтении Лескова, ни при чтении Солженицына. А был – счастливый труд при осмыслении их текстов. От какового не отрицаюсь и теперь, при чтении книги Резника, который по многим направлениям дополнил, уточнил, а той опроверг Солженицына. Загадка не в этом, я думаю, а отгадка такая: по сверхзадаче Солженицын мне действительно ближе. Он, как может, пытается положить конец счетам и разборкам между русской властью и еврейской диаспорой в России. Резник же, куда более изощренный и осведомленный, жаждет эти счеты свести. Все это было бы не так важно, если бы в широком общественном контексте не пахло реваншем. Рискуя навлечь на себя очередные обвинения в восторженности, скажу, тем не менее, что осмысление книги Резника для меня – счастливый труд, и его повесть об эпохе Николая II – «Коронованный революционер» – по-своему захватывающее чтение.


[Закрыть], здесь можно уловить, как я думаю, некий проблеск трезвого, то есть здравого, смысла.

Суммируя все, что произошло с евреями в России, Шамир предлагает к обдумыванию следующую модель:

Российская империя случайно наткнулась на спящую еврейскую общину Польши, растормошила, постаралась оживить, а евреи проснулись и рванули завоевывать империю. Когда имперские власти попытались их сдержать, те с помощью своих союзников форсировали революцию, перебили русскую интеллигенцию и заняли все командные посты в стране. В 1937–1938 годах Сталину удалось оттеснить евреев от власти и русифицировать элиты. Евреи разочаровались в коммунизме и стали уезжать – кто в Израиль, а кто и на Запад, хуля Россию и коммунизм.

А ведь зря*сепзогей*ли, – замечает Шамир. В 90-е годы XX века история сделала очередной вираж, и тогда евреи, вместо того, чтобы продолжать бегство из оскверненной и проклинаемой России, тоже сделали очередной вираж:

Они свергли Советскую власть и снова вытеснили русских из элитного эшелона. Так, роскошная квартира на Арбате, в которой до революции жил князь Пожарский, перешла в 1919 году в руки наркома Натанзона, в 1937-м, после расстрела оного, досталась члену ЦК Петрову, а в 1992 году она была куплена олигархом Рабиновичем.

Квартирный вопрос давайте оставим для особого рассмотрения: мало ли еще кто поселится на Арбате, когда олигарх станет жертвой очередного русского бунта. А вот геополитические горизонты, открывающиеся из окон этой квартиры, тема интересная.

И еврейских ручьев, наблюдаемых в бассейне русского моря, Шамир прослеживает два. Один отворачивает к югу – на Ближний Восток, на историческую родину, в Израиль. Другой остается здесь.

Какой путь лучше?

Есть ли объективный критерий, позволяющий нам выбрать?.. Есть. Если олигарх Рабинович женит сына на дочке Пожарского, а дочь выдаст за сына Петрова и сыграет свадьбы в храме Вознесения у Никитских ворот, значит.

Освободитесь от матримониальных чар, уважаемый читатель, там все в порядке, а самое главное будет сказано сейчас: значит, русский народ смог подмять еврейскую волну, как до этого он справился с татарами, варягами и остзейскими немцами, не отразив, но поглотив и использовав их энергию.

А если это не получится?

Если же дети Рабиновича будут проводить полгода в Израиле, а олигарх подтолкнет Россию к войне с исламским миром на стороне Америки, значит, слияния не произошло.

Ну да, по анекдоту: больной перед смертью потел? – Да, доктор. – Это хорошо.

В таком контексте свадебные подвиги Рабиновича теряют смысл. И «слияние» с ним тоже. Новые масштабы беды обрушат все старые мерки. В случае «войны с исламским миром», миру иудео-христианскому придется заново оценивать и роль израильтян в этом светопреставлении. Кто они, эти ребята, которых Шамир тактично называет «филосемитами», а сами они себя довольно бестактно (по отношению к другим народам) называют божьими избранниками? Разведчики боем? Передовой отряд, роль которого ребе Штайнзальц любит сравнивать с ролью штурмующего авангарда (ребе имеет в виду человечество, штурмующее твердыни грядущего, но, кажется, метафору придется сузить).

Приведу суждение, донесшееся с той стороны «фронта». Знаменитый албанский интеллектуал Ибрагим Ругова в пору, когда албанцы еще только начинали задирать сербов, поставил западных интервьюеров в тупик фразой: вы еще не знаете настоящей исторической роли Албании. Те оторопели: а чего там знать-то? Крошечная страна, малозаметная в мировом культурном поле. И, однако, позволяла же себе дразнить таких гигантов, как СССР, США, да и Китай. И откуда такие амбиции, и с чего бы такая уверенность в своих силах?

Теперь ясно, с чего? Передовой отряд.

Но вернемся к другому передовому отряду: к евреям.

Итак, евреи должны выбрать: ехать или остаться? Здесь они или там? Что их ожидает здесь? И что там?

Большая часть людей, называющих себя «русскими евреями», – дети смешанных браков. В глазах филосемитов это неисправимый изъян. Известно, как относятся к «неполноценным евреям» в Еврейском государстве: их не венчают, не берут на работу и хоронят за забором кладбища. Перед ними выбор – быть «неполноценными евреями» или обычными русскими людьми. С небольшой особинкой, но не больше, чем у потомков татар или мордвы, или остзейских немцев. Жуковский был наполовину турком, Пушкин – на четверть эфиопом, Набоков вел род из татар, но это не мешало им быть русскими.

Много имен можно еще добавить к этому культурному синодику., ноне будем ломиться в открытые русские ворота. Проследим за тем еврейским ручьем, который катится на Ближний Восток, где его ждет что-то вроде генной сепарации. Она-то и возмущает Шамира (и меня тоже).

Состояние русских евреев, оказавшихся «там» и решающих, кто они, описано следующим образом:

«Нет «еврейских генов», плохих или хороших, а еврейская культура давно утеряна, равно, как и язык, и кухня. Говорящих на идиш, поедающих фаршированную щуку религиозных евреев не так много, а евреев по культуре и того меньше. Одержимые еврейские националисты свалили в Израиль, но и там русские евреи по-прежнему едят гречневую кашу, пьют водку, поют русские песни, а по воскресеньям украдкой ходят в православную церковь. И даже ярые еврейские ура-патриоты из Хеврона имитируют Баркашова и читают «Лимонку».

Наверное, в русских библиотеках Израиля можно найти тексты не хуже «Лимонки», но речь не о том. Речь о генах, которые сами по себе ни плохи, ни хороши. Зато доктрины, на этих генах построенные, оборачиваются к людям не только хорошей, но и весьма плохой стороной.

Вот носители генов приезжают в Израиль. Гречневую кашу они понемногу доедают, Баркашова сменяет кто-нибудь поближе, у детей-внуков слабеет и утрачивается русский язык, потом иссякает и память о России. Увы, это неизбежно. Снявши голову, по волосам не плачут. Ужасно не это, а та селекция, которая свершается в точках перелома.

На войне, как на войне: в Израиле либо ты становишься стопроцентным израильтянином: идешь сражаться за родину, стреляешь в палестинцев, взрываешься и взлетаешь на воздух вместе с ними, – либо ты не нужен. Не нужен – как «всемирноисторический интеллектуал», как очкарик галута, уповающий на политкорректность. Там, где корректируют огонь, реверансы не корректируют.

Еврейский расизм, или филосемитизм, не пострадал от «политической корректности». Мы справедливо негодуем, услышав: «не смей выходить замуж за еврея», но ни одного еврея еще не осудили за сравнения смешанных браков – с Освенцимом. А такие сравнения делались и Голдой Меир, и нынешними американскими и израильскими идеологами.

Возможно, Голда Меир и сказала о смешанных браках что-нибудь подобное; надо бы узнать, когда, кому и в каком состоянии. Но странно: мне не хочется это узнавать. Это уже «их дела», «их выбор», «их драма». Может, какой-нибудь «отец общины» в Израиле и полагает, что «жизнь еврея важнее жизни гоя настолько же, насколько жизнь гоя важнее жизни животного». Ну, так сказавший это пусть и отвечает как «избранный» перед теми, кого он считает животными. Я в ту сторону головы не поверну.

Я тревожусь о моих друзьях, на моей памяти отъехавших в Израиль, и я горюю о погибших там людях. Но надо смотреть правде в глаза: рано или поздно, со сменой поколений – эта боль у русских евреев «абстрагируется» до степени той солидарности, какую мы в пионерские времена питали к «сражающейся Испании» или «пробуждающейся Африке». Конечно, надо сочувствовать страдальцам, но они так далеко, на берегу чужого моря, там, где когда-то испытывали судьбу крестоносцы, а до того гуляли римляне, а до того праотец Авраам провожал взглядом служанку Агарь, уходящую с Измаилом. Где они, а где мы!

Как там решится дело? Не угадать. Может, устоит форпост иудео-христианского мира (и тогда что? начнутся разборки внутри этого мира?), а может, не устоит (и тогда, как с усмешкой авгура говаривал мне Владимир Максимов, Россия очередной раз раскроет объятья беженцам из Святой земли), а дальше? Разборка между тем, кто спас, и теми, кого спасли?

Не знаю. Не могу знать. Не хватает сил думать об этом. Там «идет другая драма, и на этот раз меня уволь».

Моя драма – те евреи, что остаются в России. «Русские евреи». Этот ручей протекает прямо через мою душу.

Возвращаюсь к мысли Шамира: русский народ смог подмять еврейскую волну, как до этого он справился с татарами, варягами, остзейскими немцами.

Да будет так!

Можно, конечно, «политически откорректировать» вышеприведенную формулу. «Подмять»? Только в ситуации, когда и тебя норовят «подмять». Тонкость тут в том, что логика «подминания» (господства, насилия, властвования) не только не исчерпывает общечеловеческой сверхзадачи (на которую русские, как известно, особо отзывчивы), она сверхзадачу обессмысливает. Татары вовсе не строили этнического государства, они замахивались на Вселенную для человечества. Поди еще разберись, где там татары, а где монголы, где народ, а где структура. Поди также разберись, что такое Русь: то ли дружина, то ли племя? А варяги – племя? Или устроители международного порядка? Да, действовали топорно, но ведь не везде и не всегда. Если уж верить мифам, то на Русь их как-никак позвали. И остзейские немцы не Германию же в Питере и в губерниях строили, а Россию, нашу общую страну, и опять же с нашей же санкции (если учесть, что немка, «захватившая» трон, не «сама» это учинила, за нее Орловы и Зубовы стеной встали, и потому встали, что делала она то самое, что им было надо). И евреи, «захватившие» ЧК и ОГПУ, не еврейское ж государство укрепляли, а советское; а когда задумали этнический проект в Биробиджане, он «не пошел», а за этнический проект в Крыму жизнями заплатили такие люди, которых евреи по сей день оплакивают.

Вывод?

Да вольется в русское море и этот ручей.

А небольшая особинка? То есть форма носа, что ли? Так и у татарина форма носа, то бишь разрез глаз, однако ни Тургеневу, ни Булгакову, ни Карамзину это не осложнило русской самоидентификации.

Сама наша идентичность – смешанная. То есть русские стали русскими, слившись воедино из множества этнических ручьев (читайте Ключевского). Если угодно кому-то помнить свои корни – да ради бога! Максим Трек помнил, Феофан Трек помнил, и Никон, и Багратион, и Барклай, и Брюллов, и Растрелли, и Кантемир, и Фонвизин, и Фет. Иные гордились, иные горевали, это уж как кому судьба ляжет, дело индивидуальное. Сохраняется такая память ровно столько, сколько ты сам хочешь ее хранить. И сохраняется именно в твоей душе, анев «команде», чем бы эта команда себя ни осеняла.

А вести себя будешь – как русский.

Куда лучше быть евреем среди гоев, нежели гоем в еврейском государстве, – итожит свою замечательную статью Шамир.

С точки зрения «еврейского государства», все мы тут, может быть, и гои.

Но если ты гражданин Российского государства и если ты человек русской культуры, то. как бы это выразиться пополиткорректнее.

– Гой еси!