Текст книги "Стрекоза для покойника"
Автор книги: Лесса Каури
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Зажги спичку, – улыбнулась Анфиса Павловна, – как умеешь, так и зажги.
Лука взяла в руки коробок, достала спичку и, ощущая себя полной идиоткой, чиркнула головкой спички о бочок коробка. На деревянной палочке заплясал огонек. Домохозяйка тут же его задула. А затем сделала мягкое движение рукой – и пламя вспыхнуло снова, сильно и ярко, едва не обожгло Луке пальцы. Зашипев не столько от боли, сколько от неожиданности, она уронила спичку на стол. Та потухла, еще не упав.
– Оно бы тебя не обожгло, – покачала головой старушка, – вспомни, сама мне рассказывала про огонь в печи! Давай снова… Не выпускай спичку, даже когда пламя коснется кожи!
Но Лука выпустила… Детские воспоминания казались далекими и тусклыми, а здесь и сейчас рефлексы кричали, что ей будет больно, очень больно. Лишь на пятый раз у нее получилось сдержаться и просто смотреть, как догорающая на ладони спичка превращается в скрюченную палочку, мажущуюся золой.
– Хорошо! – тогда сказала Анфиса Павловна. – И на этом сегодня все. Будешь ложиться спать, постарайся вспомнить, как ты перестала бояться огня. Это очень важно!
Занятия с ведьмой-стихийницей были недолгими по времени, не утомительными и напоминали Луке какую-то прикольную игру, правил которой она пока не понимала, но старалась следовать. «Если тебе что-то не ясно сейчас, – заметила как-то Анфиса Павловна, – это не значит, что будет неясно всегда. Слушай. Запоминай. Думай. Пытайся находить связи между вещами. Стремись их УВИДЕТЬ!»
Спустя два дня с начала занятий Лука научилась снимать пламя со спички и держать на ладони, не давая угаснуть. Спустя еще несколько – перекидываться с учительницей огненным шариком. Тут, правда, без эксцессов не обошлось – пострадала занавеска, куда Лука слишком сильно запульнула огненный снаряд. Едва успели погасить. Кухню пришлось проветривать, открыв окно настежь и держа на руках вырывающегося Вольдемара, который хоть чихал от запаха горелой ткани, но отважно рвался на подоконник. За увлекательными занятиями Лука даже не заметила, что прошла неделя. В воскресенье вечером, когда народу в клубе было полно, она снова увидела за столиком в углу знакомую троицу «культуристов». Уже зная их вкусы, сразу прихватила нужное пиво и сухарики с креветками, обжаренными в чесночном соусе.
– Да ты ж моя красотуля! – восхитился бородач, которого остальные называли просто Петром. – Сейчас я тебе скажу, кого мы соизволим сегодня съесть!
Пока он проглядывал меню, она терпеливо стояла рядом, держа карандаш наготове, а сама прислушивалась к привычно тихому разговору Адрианыча с третьим членом компании.
– Слышал уже, кто Брянский контракт взял? – спросил тот.
– Нет, – удивился Адрианыч, – ты же знаешь, тайну имени запрещено раскрывать. Мне тогда удалось узнать только, что одиночка это был… Честно говоря, самоубийца какой-то!
– Это… – склонившись к его уху он одними губами прошептал имя.
Петр, просматривающий меню, вскинул удивленный взгляд, пробормотал: «Во дает парень!» и снова погрузился в изучение блюд с мангала.
Лука стояла ни жива, ни мертва. В устах этих троих слово «контракт» звучало так, словно они подразумевали под ним что-то жуткое. Но самое ужасное было в том, что произнесенную фамилию она знала!
– Ходят слухи, он вообще за любую работу берется! Даже за самую грязную! Ничем не брезгует! – покачал головой Адрианыч. – Его хоть видел кто-нибудь после?..
– Я не видел! – не отрываясь от меню, сообщил Петр.
Лука в очередной раз поразилась его «кошачьему» слуху.
Она едва дождалась прихода в клуб друзей. Отозвала Димыча под удивленным взглядом Муни и заинтересованным – Сани и выпалила:
– Как давно ты видел Яра?
– Не видел, но неделю назад он Муне насчет тебя звонил!
– А ты его видел? С тех пор – видел?
– Так, – Димыч посерьезнел, – пойдем-ка, выйдем-ка подышать. Не нравится мне твое выражение лица!
Луке оно тоже не понравилось – мельком взглянула на себя в зеркало, пока поднимались с Димычем по лестнице в Сумеречный зал и выше – на продуваемую ветром пустую крышу. Тут она рассказала ему о подслушанных разговорах – и в прошлые разы, и в этот. И о фото, что увидела в телефоне Адрианыча.
Алхимик как-то резко помрачнел. Теперь Луке не нравилось не только свое выражение лица, но и его.
– Сейчас я сделаю пару звонков знакомым, может, кто-то с ним общался за эту неделю, – пояснил он, доставая смартфон, – ну, а если нет… Нехорошо! Очень нехорошо!
Предчувствуя неприятности, Лука сбежала вниз. Андрей встретил ее недовольным взглядом, но ничего не сказал.
Хотьков спустился через некоторое время, поймал Луку, бегавшую по залу с подносом.
– Его никто не видел… И это плохо! Надо съездить к нему домой!
– А ты знаешь, где он живет?
– У Муни есть адрес.
– Возьми меня с собой? – попросила Лука. – Только я работаю до трех… Но завтра выходной!
Алхимик что-то прикинул.
– Давай я за тобой заеду после работы? Если все так, как я предполагаю, то есть, плохо, понадобятся мои зелья. Я как раз за ними съезжу и вернусь к трем. Идет?
Лука тронула его за плечо.
– Спасибо, Димыч! Ты такой хороший!
Тот вдруг поцеловал ее в щеку и, засмеявшись, потрепал по плечу.
– Жаль, ты не в моем вкусе, Лука! Из нас вышла бы отличная пара – я, такой хороший, и ты, такая хорошая! До встречи!
* * *
Димыч ездил на серебристом Suzuki Grand Vitara. В теплом салоне Луке сразу же захотелось спать, однако провалиться в сон не давало нервное возбуждение и какой-то детский страх. Перед чем, она не могла понять. Так боялась, когда была маленькая, темноты под кроватью, пыльного чердака на даче, заставленного старыми, крытыми чехлами предметами мебели, крика совы из леса…
Мотор машины гудел ровно и успокаивающе. Димыч поглядывал на Луку, неестественно бледную, расширившимися зрачками следящую за дорогой, молчал. Наконец, не выдержал. Притормозил, достал с заднего сидения рюкзак, бросил спутнице на колени:
– Достань термос… Там кофе.
Она послушно отвинтила крышку, разлила ароматный напиток по крышечкам-стаканчикам.
– Ты с семьей видишься? – спросил вдруг Димыч.
Лука чуть не выронила стаканчик.
– Муня говорила, у тебя проблемы с ними, ты ушла из дома. Это правда?
– Правда… – помолчав ответила она. – Я с ними не вижусь…
– Скучаешь?
Девушка повернулась к нему.
– Дим, почему ты спрашиваешь?
Он замялся – видно было, что смутился. Характерным жестом поправил на переносице поттеровские очки.
– Видишь ли, мои предки живут в Европе, уже лет шесть как… И меня зовут переехать. Я закончил химико-технологический, пока учился, о переезде речи не было. А теперь не знаю, что делать. По ним ужасно скучаю! Они у меня хорошие… Но и уезжать не хочу. Вот и спросил, как ты… одна. Как справляешься?
Лука отпивала мелкими глотками кофе и думала о том, что благодарна парню за искренность и это смущение. Действительно, жаль, что она не в его вкусе! Покосилась на него. Он смотрел на дорогу. Губы сжаты, желваки напряжены. Ждет ответа. Действительно ждет!
– Я справляюсь! – твердо сказала Лука. – Как тебе объяснить… Я вдруг поняла, что могу делать все сама. Принимать решения. Покупать продукты. Планировать расходы. Нести за кого-то ответственность. Раньше это было мне не нужно. Я вдруг поняла, как это для меня важно – ни от кого не зависеть! Но… – она закрыла термос крышкой и убрала в рюкзак, – но ты прав, Дим. Я скучаю по ним… Вот только мы плохо расстались. И я не знаю, как теперь все исправить!
Собеседник вздохнул.
– Вот и я не знаю, как им сказать, что уезжать не хочу! Придумываю отговорки… А еще, знаешь, боюсь, что встречу какую-нибудь классную девчонку, а она со мной будет только для того, чтобы уехать туда!
Лука почесала в затылке. Девчонки, они, разные бывают!
– А ты не говори! – оживилась она. – Вот до свадьбы и не говори?
– А потом? – поморщился Хотьков. – А если это будет ее заветная мечта – уехать? И она как узнает, начнет меня уговаривать?
Лука отобрала у него уже пустой стаканчик и бросила в рюкзак. Подумала.
– Знаешь, Димыч, если она действительно будет тебя любить, никогда не сделает того, чего ты не хочешь! И заставлять не станет!
– Думаешь? – просиял тот.
– Думаю, – кивнула Лука.
На сердце было тепло. Когда кто-то делится с тобой сокровенным, кто-то считает тебя достойным, чтобы поделиться, это так здорово! Наверное, это и называется – друзья? Не те, с которыми пьешь пиво и блюешь потом под забором, обжимаешься в подъездах, треплешься ни о чем. Не те, что хвастают перед твоим носом каждой новой тряпкой или телефоном, которых ты себе позволить не можешь. А настоящие… настоящие друзья!
Свет фар выхватил ржавые ворота с надписью: «Садоводческое товарищество „Алешинские трясины“». Фонарей за ними почти не было. А там, где были, блестела тускло и жутковато вода в мелиорационных канавах.
– Где это мы? – почему-то шепотом спросила Лука.
Уверенность не вселял даже басовито звучащий мотор.
– Дачный поселок.
– А почему темно так?
– Да в конце ноября кому ж тут быть? Съехали все.
– Яр здесь, что, живет? – догадалась, наконец, Лука.
Димыч кивнул.
– Но почему?
Он пожал плечами.
– Подробностей не знаю… Знаю только, что квартиру сдает, а живет на даче. Круглый год. Муня рассказывала…
Машина остановилась у калитки. Забор был не новым, но крепким. Лука вышла, зябко обнимая себя за плечи, с наслаждением вдохнула воздух, пахнущий влагой, стылостью, палой листвой и, немного, дымом.
Димыч дернул калитку, чертыхнулся. Наступив на капот машины, налег на забор грудью, перемахнул на ту сторону. Спустя мгновение открыл створку.
– Заходи.
Лука шагнула вперед. Темнота стояла, хоть глаз выколи. Девушка сама не заметила, как перешла на периферическое зрение, и тут же будто попала в сад Спящей красавицы. Деревья медленно делились с землей серебряными отблесками древесных соков, желтая трава, покрытая изморозью, мерцала самоцветами, голубел лежащий кое-где снег, еще не успевший сваляться в плотный наст. От двухэтажного, классического дома с двускатной крышей веяло надежностью, возрастом, счастьем когда-то полной семьи. Лука будто воочию увидела красивую белокурую женщину, стоящую на крыльце и зовущую кого-то с такой ласковой улыбкой, что у нее защемило сердце. Если доведется ей когда-нибудь встретить настоящую маму, она хотела бы, что та выглядела именно так. Не накрашенная. Простоволосая. Полная любви. Светлая.
Внутри дома, сияющего ровно и уверенно, едва теплилась искра. Искра чьей-то жизни.
– Димыч! – воскликнула Лука, хватая его за руку. – Скорее!
И побежала по дорожке, вымощенной шестиугольными плитками.
Дверь оказалась не заперта. В полутьме коридора на полу дрожал затухающий отблеск огня из печи. Еще не войдя в комнату, Лука, не задумываясь, движением ладони пробудила язык пламени, заставив голодно загудеть. Мимолетно удивилась легкости и силе, с которой это получилось, подбросила в печь пару поленец из сваленных рядом кучей и обернулась, холодея от страха, когда услышала сдавленное ругательство Димыча.
Алхимик стоял рядом со старой кроватью с продавленным пружинным матрасом и держал за край тонкое одеяло. Под ним виднелось человеческое тело, покрытое засохшими ранами. Правая рука была перевязана, но тряпки уже побурели. Тело пошевелилось и что-то невнятно промычало.
– Лука, включи свет! – хрипло приказал Хотьков, одним движением сбрасывая с тумбочки на пол все, что там стояло, включая… знакомый Луке гламурный рюкзачок.
Она метнулась к стене, нашарила выключатель, щелкнула. Свет не включился.
– Пробки выбило! – констатировал алхимик. – Поищи, в коридоре должен быть щит!
Лука пошарила дрожащими руками по стенам в коридоре, плюнула и перешла на периферическое зрение. Щиток обнаружился сразу. Вдавила выбитую пробку в гнездо, позади вспыхнул свет. И сразу следом – новое затейливое ругательство Хотькова.
Войдя в комнату и подойдя к кровати, Лука прижала ладони ко рту. Не доводилось видеть человеческого тела, превращенного в кусок мяса. Битые морды, сломанные носы – доводилось. А вот всего остального…
Человек был весь покрыт коркой засохшей крови… Человек? Щекой на измазанной подушке лежал Ярослав Гаранин, и его профиль казался очень четким и страшно красивым. Или красиво страшным?
– Чего стоишь? – прикрикнул Димыч, доставая из своего рюкзака пластиковый бокс и ставя на тумбочку. – Нужна горячая вода, придумай что-нибудь!
Лука придумала. Уже и не переходила на обычное зрение, и сама того не замечала. Во дворе был колодец. В прихожей обнаружилось ведро. Огонь в камине радовался и прыгал.
– Найди какую-нибудь тряпку чистую и оботри его, когда вода согреется, – продолжал приказывать Хотьков.
В этот момент он намешивал в столовую ложку капли из нескольких пузырьков. Затем достал из рюкзака пачку шприцов, набрал получившийся раствор и всадил шприц Гаранину в предплечье. Не церемонясь, полез в его рюкзак, вытащил несколько флакончиков, рассмотрел. Сердито швырнул пустые на пол.
– Идиот! У тебя антидота было на кошку, а не эту тварь! Ты о чем думал вообще?
Гаранин пошевелился. Посмотрел на него одним глазом. Глаз смеялся.
– Э-ко-но-мил…
– Мля-а-а! – Димыч схватился за голову. – Да я бы тебе в долг дал! Трупный яд спустя четыре-шесть часов начинает действовать! Доехать-то ты доехал! А потом что?
– Лежал… – лаконично ответил Яр.
Лука тронула воду пальцем – теплая. Нашла на кухне миску и там же полотенце. Понюхала. Вроде чистое. Зачерпнула воды из ведра, присела на край кровати. Мужественно обмакнула тряпку в миску и принялась стирать с Гаранина кровавые подтеки. К ее удивлению под ними не всегда обнаруживались раны. В некоторых местах были свежие шрамы, в других – белые полосы, оставшиеся от шрамов. И лишь кое-где глубокие царапины на коже казались воспаленными, из них сочилась зеленоватая жидкость.
– Ножницы! – голосом проводящего операцию хирурга сказал Димыч.
Лука, благодарю периферическому зрению уже неплохо ориентирующаяся в доме, принесла из кухни ножницы.
– Лежи тихо, – Хотьков наклонился к Гаранину, – понял? Я срежу бинты и обработаю рану. Там то, что я думаю?
Гаранин, отвернувшись, пробурчал в подушку:
– Горе… от… ума…
– Ты его протирай, протирай, – хмыкнул Димыч, – вот уже и на человека похож!
Лука и протирала. Спину… Бок… Ноги… Стащить бы с него боксеры, переодеть в чистое! Подумала – и зарделась как красна девица. Да чего она там не видела-то, в боксерах?
Алхимик осторожно, но быстро, резал присохшие бинты, одновременно поливая их странно серебрящейся жидкостью из пластиковой непрозрачной бутылки, извлеченной из своего рюкзака. И жидкость, и бинты дымились и шипели. Гаранин неожиданно дернулся и тоже зашипел.
– Держи его! – бросил Хотьков и вдруг заорал: – Сильнее!
Лука со всей силы навалилась на изогнувшееся дугой тело. Вздулись рельефные мышцы, – и почему она раньше не замечала, что Гаранин настоящий качок, как те парни, что разговаривали в «Черной кошке» о разных монстрах… Подумала и сразу вспомнила: «– Я не Видящий, со мной так не получится!» – «– А кто ты?» – «Смотритель кладбищ».
Из потрескавшихся губ Яра рвалось хриплое рычание. Такое не мог издавать человек…
Димыч всадил второй шприц – прямо ему в грудную клетку. И когда успел набрать?
Лука лежала на Гаранине грудью, потом вообще перебралась на кровать, залезла на него верхом, блокируя бедрами его ноги, пытаясь прижать собственным весом к матрасу. Весу-то было… Он мотал ее, как мустанг – ковбоя неумеху. А затем вдруг застонал и обмяк. Затих. Лишь блестели бешено из-под полуприкрытых век по-кошачьи сузившиеся зрачки.
Хотьков вновь взялся за ножницы. Бинты, наконец, опали, явив чудовищно распухшее предплечье, в буграх и уплотнениях, белый излом кости в ране и три рваные полосы выше, на странного, зеленоватого цвета коже. Больше всего они походили на следы когтей. Когтей здоровенной трехпалой лапы.
– Черт! – совершенно спокойно сказал алхимик. – Так это не гуль был… Альгуль… Моего НЗ тут не хватит! Плохо дело! Мышцы уже перерождаются…
– Что с ним? – пересохшими от ужаса губами спросила Лука. – Он умирает?
– Умрет в первое же полнолуние, – кивнул Димыч, отчаянно морща лоб, – но до этого станет весь таким, как предплечье, видишь? И кинется убивать! Дурак! Гаранин, я не думал, что ты такой дурак!
– Сумма… – вдруг четко сказал Яр. Он смотрел на алхимика этими самыми кошачьими зрачками совершенно серьезно. – Мне нужны деньги!
– Никакие деньги не стоят жизни! – поморщился Хотьков.
Гаранин едва уловимо усмехнулся.
– Ты даже не представляешь, как прав, Димыч! Но в нашем гребаном мире деньги – иногда то, что может подарить если не жизнь, то надежду на нее!
Лука разговора не слушала. Так и не могла отлипнуть глазами от разлома в ране, трех кровавых полос и кожи вокруг – зеленовато-мертвенной, бугристой. Умирает? Этот парень, которому она носом упиралась в футболку с изображением какого-то гада, рыдая о жизни, что не смогла спасти? Внутри будто разворачивалась горячая пружина, опаляющая огнем кожу, руки, пальцы. Нет, это неправильно, умирать вот так, превращаясь во что-то, явно отдающее мертвечиной, с этим ненормальным блеском в глазах и еще более ненормальным спокойствием. Нет, это неправильно – умирать сейчас, ведь каждому отмерен свой срок! И той девуле в ботильонах на каблуках был отмерян, да вот кто-то решился нарушить, а она не смогла остановить… Не смогла! Не смогла умерить злость на брата – и он пострадал! Может быть, останется калекой на всю жизнь! Не смогла спасти… Неужели и здесь не сможет!
– Лука? – предостерегающе воскликнул Димыч. – Лука, что ты творишь?!
Лука не обратила внимания. Накрыла ладонями рану, заставив Гаранина дернуться от боли. Сжала предплечье изо всей силы – откуда только они взялись против такого культуриста, силы эти – и ощутила внутри, под зеленой кожей, злую горячую ярость, слепую, глухую, голодную. Так вот ты какой, магический вирус! Не будет тебе места в человеке, от начала времен до скончания века, изыди, Силой нас всех заклинаю тебя, вон из тела! ПРОЧЬ!
Димыча снесло с кровати, основательно шмякнув спиной о стену. Сползя на пол, он расширившимся глазами наблюдал, как поглотила ярчайшая вспышка тонкую белокожую фигурку с черными встрепанными волосами и горящими нездешним светом глазами, как обожгла она потомственного ведьмака Ярослава Гаранина, заставив заорать не столько от боли и ужаса, сколько от яркости, ранящей адаптированные к темноте глаза. Как свет втянулся в рану, каленым железом выжигая яд, оставляя вместо излома – ровную кость, вместо порванных следов – коричневые полосы. Эти уже не сойдут – шрамы от альгуля ничем не свести! Как, запрокинув голову, медленно оседает Лука в объятия Гаранина, успевшего подхватить ее, как пушинку, и уложить рядом, склониться над ней, вглядываясь в запавшие закрывшиеся глаза.
– Димыч! Димыч, твою мать!
– Не ори! Тут я… Ох…
– Что с ней?
– Да отодвинься ты, сейф засыпной! И не сдвинешь же!
Спустя несколько мгновений Хотьков озадаченно почесал себя в затылке. Жест этот так не вязался с его щегольским одеянием и очечками с дурацкой оправой за пару сотен баксов, что Яр посмотрел на него едва ли не с ужасом.
– Что с ней, Димыч?
– Ты не поверишь… У нее проявился Дар…
– Не понял! Опять?
– Опять… Похоже – она целительница! Очень сильная!
– е-мое…
– Вот-вот. Дай руку гляну?
– Не осталось ничего… кроме шрамов. Такое вообще возможно? Она же неинициированная, да?
– Да. Знаешь что, Гаранин, ты помалкивай о том, что здесь произошло. А я осторожненько попытаюсь выяснить, к чему бы это все… И вот еще, пусть останется у тебя на сегодня, отоспится. Блин, она от предыдущего-то раза не отошла! Я сейчас съезжу домой и привезу еще зелий. Тебе тоже скоро понадобятся. Мгновенная регенерация просто так не пройдет, придется отлежаться!
– Но…
– Яр. Посмотри на нее. Куда я сейчас ее потащу? Знаю, ты никого не желаешь видеть в своем логове, но… она тебе только что жизнь спасла! Не знаю, как, но спасла!
– Убедил, – лаконично ответил Гаранин.
Будто подтверждая свои слова, поднялся, едва заметно пошатнувшись, бережно накрыл Луку одеялом и направился на кухню. Послышалось дребезжание чайника, звуки торопливых, жадных глотков.
Хотьков собрал свои пузырьки в бокс. Брезгливо скинул с кровати побуревшие бинты.
– Бинты пожги, слышишь, Яр?
– Сейчас приберусь. И, Димыч…
– Что?
– Спасибо! Я твой должник!
– Не за что.
– Ты, тож, не говори никому…
– Про что? – уточнил Хотьков, скрывая усмешку.
– Ну… что я облажался…
– Раз признал – не скажу! – засмеялся алхимик и вышел из дома.
В высоком небе перемаргивались равнодушные ноябрьские звезды.
* * *
Лука проснулась от ощущения света, балериной танцующего не веках. С изумлением открыла глаза – из незанавешенного окна действительно били солнечные лучи, падали яркими пятнами на кровать, на которой она лежала, прижавшись виском к чьему-то плечу, казавшемуся вырубленным из железного дерева… Последним воспоминанием была чудовищно изуродованная рука Ярослава Гаранина… та самая, к которой она сейчас прижималась! Она вскинулась, разглядывая абсолютно целую руку, с нормальной кожей, не изувеченной ранами и изменениями плоти. О произошедшем напоминали лишь три коричневых бугристых следа на предплечье.
– Я засыпаю чего-то, – буднично сказал Гаранин, – за тобой должен приехать Димыч. Будь другом, там, на кухне, стоит сумка. Сверху листок с адресом. Можешь заскочить, передать?
Лука села на кровати, с силой потерла щеки. И только после этого оглянулась на говорившего. Тот выглядел бледным и помятым, однако не было ни следа вчерашней мускульной мощи или ненормально суженных зрачков. Он, и правда, засыпал! Зевал отчаянно, тер глаза, как мальчишка – Темка делал так же, когда был маленький. Лука чуть не погладила его по встрепанной макушке, как брата.
– Я ждал, пока ты проснешься, – встрепенулся Гаранин, выгоняя себя из очередного сонного облака, – хотел поблагодарить. Ты меня спасла!
– От чего… От чего я тебя спасла? – удивилась Лука.
Навязчивым воспоминанием замаячило перед глазами предплечье цвета мертвечины с белым изломом кости внутри, в красных разводах плоти и крови.
– Альгули – заразны. Если их яд попадает в кровь, в первое полнолуние начинается перерождение… Я не учел, что это мог быть альгуль, а не гуль, следы идентичны… Там, в Брянске.
– Альгуль? – с ужасом переспросила Лука. – Да что это за хрень такая?
– Телефон… – совсем вяло ответил Яр. – В рюкзаке… Посмотри фотки…
И вырубился. Не задремал, не уснул, а именно вырубился – мгновенно и крепко, и так, что будить его казалось кощунством.
Лука встала и огляделась. В комнате прибрались – ни следов вчерашнего разгрома, ни кровавых бинтов на полу. На Гаранине была простая серая футболка и тренировочные штаны. Трогательный рюкзачок аккуратно стоял на тумбочке у кровати. Прежде чем приступить к его обыску, Лука прошлепала на кухню, напилась теплой воды прямо из чайника и заглянула в большой пакет на стуле у стола. Из него выглядывал смешной голубой щен с огромными карими глазами, под которым угадывались пакеты с какими-то припасами. Под ухом щена обнаружился листок с адресом, который Луке ни о чем не говорил. Она повертела бумажку, разглядывая ее то так, то эдак, сунула в карман джинсов и, вернувшись в комнату, мужественно полезла смотреть фотки.
Впрочем, мужество быстро себя исчерпало. Телефон скупо показывал темнеющие провалы в земле, молчаливые надгробия, навсегда скрывшие тайны своих подопечных, следы на земле, трехпалые, глубокие, от тяжелого тулова… А вот и само тулово – зеленовато-плесневелого цвета, морщинистое, покрытое слизью… Непропорционально длинные руки, точнее лапы, пальцы оканчиваются стилетообразными когтями – вот чем оставлены следы на предплечье Гаранина! – короткие сильные ноги, огромная угловатая голова с ушными отверстиями, покрытыми складками сморщенной кожи, с маленькими красными глазками, с носом, какому позавидовало бы само изображение Смерти, с пастью, нижней челюстью напоминающей ковш бульдозера, усеянной иглоподобными зубами…
– Ффух! – сказала Лука, положив телефон экраном вниз и не решаясь смотреть дальше.
За забором послышался шум мотора. Раздавшиеся спустя пару минут размеренные шаги сообщили о появлении Димыча.
– Живые? – спросил он еще от двери.
– Относительно, – мрачно ответила Лука. Едва алхимик шагнул через порог, сунула ему под нос телефон с мерзкой тварью. – Вот что это, а, Димыч? Что это такое, я тебя спрашиваю?
Тот, вздохнув, отнял у нее телефон, которым она потрясала перед его носом, принялся разглядывать картинки. Затем вернул телефон девушке.
– Сия препакостная тварь, – принимаясь выкладывать на тумбочку различные пузырьки и коробочки, буднично сообщил он, – является подвидом гуля обыкновенного, кладбищенского падальщика, и отличается от него – при меньших размерах – силой, скоростью и коварством, а тако же ядовитой слизью, покрывающей кожу и вызывающей мутации у представителей вида homo sapiens. Питается трупами, предпочитает тела возрастом от дня захоронения до одного месяца, но может и старые кости погрызть, если больше нечего, или на живого человека напасть. Обычно они охотятся стаями, и нашему другу несказанно повезло, что представитель славного рода нежити был один. Иначе нам с тобой, боевая подруга, и лечить было бы нечего…
Он так и сказал – нечего, и Луку неожиданно затошнило, да так сильно, что она метнулась на крыльцо, перегнулась через перила, сворачиваемая болезненной судорогой. А затем ощутила укол в предплечье.
– Откат, – констатировал Хотьков, отдергивая от нее шприц, – потерпи немного, сейчас лекарство подействует. Как придешь в себя, будь зайкой, сделай нам кофе? Выпьем и поедем… Анфисе Павловне твоей я сказал, что ты у Муни ночевала… А я пока Яра проколю и оставлю инструкции, как восстановиться побыстрее.
Отплевавшись от горькой слюны, заполнившей рот, Лука крикнула в открытую дверь.
– А у меня-то от чего откат? Я понимаю – Гаранин, он вчера такой был… Такой…
– Распрекрасный? – донесся смешок.
Лука вздохнула и пошла готовить кофе.
* * *
Хотьков высадил ее по указанному в бумажке адресу и укатил, огорошив напоследок:
– Вот как вспомнишь все, что вчера произошло, так и поговорим.
До этого на вопросы Луки о том, почему она так плохо себя чувствует, ведь досталось-то Гаранину, отмалчивался или отшучивался.
Что же такого она натворила?
Перед ней высился КПП городского онкологического центра. Прочитала название – и сердце екнуло. Место скорби…
– Вам куда? – спросил охранник на входе, и тут только Лука поняла, что понятия не имеет, к кому пришла.
– Направо, третий корпус, – покосившись на голубого щенка в сумке, сообщил охранник. – Посещения с десяти до двенадцати!
– Спасибо! – злясь на Гаранина, ответила Лука.
И ведь у нее даже телефона его нет! С другой стороны, чего злиться? Сама виновата. Надо было его растолкать, да все выспросить!
Зайдя в вестибюль третьего корпуса, Лука двинулась к окошку, в котором сидела старушка в белом халате, крест-накрест перевязанная пуховым платком. Двинулась решительно – а чем еще, как не уверенностью, прикрывать собственный идиотизм?
– Вот! – ахнула она сумку на стойку. – Передача!
– Кому? – подозрительно прищурилась бабка, отчего стала напоминать раздобревшего Соловья-разбойника, собравшегося свистнуть.
Лука молчала.
– От кого? – старушка прищурила второй глаз, а Лука оживилась:
– От Ярослава Гаранина.
– А что ж сам Славка не пришел? – заволновалась бабка, широко раскрывая глаза. – Чай, случилось что?
– Простыл, температурит! – ответила девушка первое пришедшее в голову.
Славка, значит? Первого попавшегося так по-свойски не зовут!
– Бахилы на… – неожиданно приказала старушка. – В следующий раз свои приноси! Куртку в гардероб. Пятый этаж, пятьсот пятнадцатая палата.
Девушка растерянно взяла бахилы и отправилась в гардероб – сдавать куртку.
Пока стерильно-серый лифт нес ее на пятый этаж, она ломала голову, кого увидит? Мальчишку? Вряд ли, конечно, судя по голубому щенку! Значит, девчонку? И при чем здесь некто Гаранин – непонятный парень с темным прошлым, заразительным смехом и подозрительным родом занятий?
За раздумьями сама не заметила, как толкнула дверь указанной палаты. Из небольшого холла направо и налево были распахнуты двери. В левом помещении было пусто. В правом у окна стояла худенькая фигурка в смешном халате с розовыми медведями и косынке. На звук двери она резко обернулась… И Лука поразилась сходству скуластого лица с огромными синими глазищами, которое могло бы принадлежать эльфу, но никак не ребенку, с лицом Яра. Неужели дочь?
– Вы кто такая? – вполне дружелюбно спросил эльф.
– Лука, – осторожно сказала Лука, входя, – а ты? Твоя фамилия Гаранина?
– Бабошкина я, – с достоинством отвечала эльф, – Алуся.
– Это тебе от Яра Гаранина, – Лука протянула ей пакет и поразилась беспокойству, отразившемуся на худом личике, взрослому такому беспокойству, серьезному.
– А сам он где?
– Простыл, температурит! – уже привычно ответила Лука.
– Ну, вы и врете, – с убеждением ответила Алуся, но пакет взяла. – У него никогда температуры не бывает! Он мороженое в тридцать градусов мороза съест и не заболеет! Так что с ним?
Почти прозрачные пальцы крепко и бережно обхватили голубого щенка и вытащили из сумки. В изголовье больничной кровати уже сидело несколько разноцветных зверей – розовый бегемот, вполне себе зеленая лягушка, сиреневый единорог и солнечных, огромных размеров котище. В этой славной компании только голубого щенка и не хватало!
– Подрался он… неудачно, – на этот раз почти честно ответила Лука и села на стул у стены. – В общем так, Алуся, он просил меня передать этот пакет, но не объяснил кому. Поэтому давай знакомиться еще раз – меня зовут Лука, и я его…
– Девушка? – заинтересовалась Алуся.
– Знакомая, – поправила та. – А ты, Алуся Бабошкина, его…?
– Сестра, – церемонно кивнула девочка, – младшая. Родителей у нас нет, так что он мне и за маму, и за папу.
Вблизи Лука рассмотрела, что она старше, чем ей показалось вначале.
– Как это нет родителей? – удивилась она и подумала, что могла бы не спрашивать, а посмотреть пример в зеркале.
– Погибли в автокатастрофе, – Алуся говорила об этом спокойно, как человек, который или принял трагедию, или не помнит ее. – А ему очень плохо?
– Не волнуйся, думаю, скоро он сможет тебя навестить сам, – улыбнулась Лука – в мастерстве Димыча она не сомневалась. – Ты лучше сумку разбери, там продукты некоторые надо в холодильник убрать!
– Поможете?
Вдвоем разобрали сумку, оттащили часть съестного в большой холодильник в конце коридора, а когда вернулись в палату, Алуся церемонно пригласила:
– Выпьете со мной чаю?
