Текст книги "Путь к сердцу"

Автор книги: Лесли Лафой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 9

Было уже за полночь, когда они достигли места слияния рек Большой и Малый Арканзас. Пришлось сделать порядочный крюк к северу, чтобы избежать встречи с огромным гуртом скота, и это стоило им не меньше часа времени.

Холм, на котором они остановились, казался невысоким, но с него благодаря лунному свету Мадди довелось увидеть панораму того, что с некоторой натяжкой можно было назвать городом. По восточному берегу мелководной реки тянулась широкая грязная дорога, с обеих сторон беспорядочно застроенная деревянными домами. На балконе одного из этих домов расположился духовой оркестр, но люди, снующие по деревянным тротуарам, казалось, не обращали ни малейшего внимания на его музыкальные усилия. За пределами главной магистрали на некотором расстоянии по равнине кое-где светились огоньки.

На западном берегу реки, соединенном с восточным широким деревянным мостом, располагалась еще одна группа зданий – свет и шум, долетавшие из них, далеко превосходили то, что можно было услышать на западном берегу. Люди там тоже двигались по деревянным тротуарам, но уже шатаясь и покачиваясь.

Мадди опустила глаза на неподвижный сверток у себя на руках. За несколько часов, прошедших после ее рождения, Грейс заплакала только один раз, но когда ей сменили пеленки, снова затихла и погрузилась в такой глубокий сон, что ее спасительница время от времени дотрагивалась до груди малышки, надеясь убедиться, что та дышит, и затем пережить очередной прилив облегчения.

– С ней все в порядке?

Мадди кивнула, гадая, понимает ли Ривлин, какие трудности им предстоят. Время от времени он принимался ворчать по поводу того, как неразумно было брать с собой ребенка, однако Мадди прекрасно знала, что он так же не способен был бросить на произвол судьбы невинного младенца, как и она.

– Ну что ты скажешь насчет Уичито и Делано? – спросил он, держа руку на луке седла и созерцая открывшуюся перед ними картину.

– Сказать по правде, после восторженных рассказов Майры я ожидала, что в Делано больше одной улицы.

– Да, улица одна, зато длиной в целых два квартала.

– И на ней нет перекрестков. – Мадди крепче прижала к себе Грейс. – Всего одна прямая дорога. С чего ты решил, что нам может грозить опасность?

– Не обольщайся, – возразил Ривлин, – улица невелика, но в Делано много приезжих, и любой, кто имеет на то причины, вполне серьезно обмозгует возможность обнаружить тебя именно здесь.

– Почему?

– Что говорила тебе Майра насчет Делано и Уичито?

– В Делано мало кто спит, и это хорошее место для бизнеса, а ковбои в гораздо большей степени джентльмены, чем о них думают. Что касается Уичито… – Мадди бросила взгляд через реку. – Майра утверждала, что на восточном берегу живут одни ханжи и лицемеры.

– Нетрудно догадаться, почему Майра судила о них таким образом. Позволь теперь мне рассказать о том, что я знаю об Уичито и Делано. В Уичито действует закон о ношении оружия, по которому любой приезжий должен немедленно сдать оружие властям и получает его обратно, только покидая город. Зато в Делано полная свобода и каждый вооружен до зубов. Подвыпившие ковбои и профессиональные игроки остаются в живых, только если придерживаются простого правила: сначала стреляй, а потом задавай вопросы.

– Но ведь существуют и другие способы убить человека, – нерешительно возразила Мадди. – Сэм Лэйн всегда носил с собой нож – он называл его щекотунчиком для пуза.

– Нож годится лишь для небольшого расстояния, – сказал Ривлин. – Никто не может находиться настолько близко к тебе, кроме меня и Грейс. Только полному болвану пришла бы в голову мысль напасть на тебя с ножом.

– Понятно. Я считаю, что малые размеры Делано нам на руку. Нам совсем не трудно будет найти дом Майры.

– А с чего ты взяла, что мы сразу направимся именно туда?

Конь Ривлина нетерпеливо переступал ногами, и хозяин ослабил поводья.

– Но почему бы нам этого не сделать? – спросила Мадди, нагнав его. – Майра – моя подруга; она постоянно твердила мне, что если я попаду сюда, то непременно должна ее навестить. Я помогала ей писать письма, и она упоминала в этих письмах обо мне. Кроме того, у нее есть прачка по имени Кэтрин О’Малли, и эта самая Кэтрин кормит малыша.

Ривлин взглянул на младенца на руках у Мадди и усмехнулся.

– Ты когда-нибудь бывала в доме… с плохой репутацией?

– Нет.

– Тебе стоило бы дважды подумать, прежде чем, как ты выразилась, переступить его порог.

– Спасибо за заботу о моей репутации. В этом нет необходимости, но я все равно признательна тебе.

– Видишь ли, они там не слишком деликатно говорят о некоторых предметах, и я не хотел бы, чтобы тебя это задело.

Мадди почувствовала, что краснеет, и была рада темноте, окружавшей их сейчас.

– Ох уж эти мне «некоторые предметы»! – усмехнулась она. – У меня нередко глаза на лоб лезли при разговоре с Майрой. Помимо всего прочего, она грубовата и прямолинейна. Однако мне приятно узнать, что ты не считаешь меня чересчур просвещенной.

Ривлин некоторое время молчал.

– Я всегда отлично знал, чем мой отец зарабатывает на жизнь, – сказал он наконец. – Но однажды обнаружил, что есть огромная разница между таким знанием и реальным запахом пороха, грохотом пушек и свистом снарядов в воздухе.

Мадди уже слышала, что ее конвоир оставил родной дом и уехал на Запад, так как родные хотели видеть его женатым человеком, а также из-за нежелания носить модную одежду и корпеть над бумагами. Но это были далеко не главные причины. Ривлин Килпатрик побывал на войне, видел ужасную бойню и понял, что его семья богатеет, снабжая людей оружием, которое помогает им убивать друг друга, убивать сотнями и тысячами.

Увиденное на полях Гражданской войны и во время кампаний против индейцев явило ему картину, которой не ведал ни один из членов его семьи. Узнав, за счет чего Килпатрики хорошо питаются и красиво одеваются, он не захотел принимать участие в торговле кровью и ушел от домашнего очага, из родного дома, чтобы не пользоваться доходами бизнеса смерти. Теперь Мадди понимала это всем своим существом.

– Нам надо бы достичь взаимопонимания насчет кое-каких деталей до того, как мы въедем в город.

Она усмехнулась:

– Первая: если я попробую убежать, ты должен остановить меня даже ценой грубой силы.

– Первая вещь такая: ты никуда не уходишь без меня, а я – без тебя, – серьезно объяснил Ривлин. – Ты предпочитаешь наручники или железный уговор?

– Еще не решила. А вторая?

– Думаю, в доме у Майры не возникнет никаких сомнений насчет того, кто мы, – я бывал там достаточно часто, чтобы меня запомнили; к тому же сама суть их бизнеса не побуждает задавать вопросы. Однако Уичито – мирок совсем иных людей; когда мы переедем через мост, никому не говори о себе больше, чем следует. Чем меньше о нас знают, тем лучше. Готов держать пари – те, кто хочет нас убить, рано или поздно появятся здесь.

Он, конечно, был прав. Он вечно прав. Джим – человек, который погиб, пытаясь убить их, – тоже предполагал, что они станут искать убежища именно здесь. Господи, неужели кому-то так важно, чтобы она не добралась до Левенуэрта живой?

– Каждый знает, что люди не в меру любопытны. – Мадди осторожно положила Грейс головкой на сгиб локтя. – Расспрашивать, разумеется, будут. Как же нам объяснить, почему мы вместе?

– Лучше всего, – с улыбкой заметил Ривлин, – ответить любому, кто задаст такой вопрос, что это не его собачье дело.

Они въехали в Делано по проулку между двумя домами и остановились у задней двери дома Майры. Над входом была намалевана надпись, гласившая, что у Майры всегда открыто и что плата за услуги взимается наличными.

Спрыгнув со своего коня, Ривлин подошел к Мадди, и та, передав ему девочку, тоже спешилась.

– Да, вот еще что, – тихо заговорил Ривлин, возвращая ей Грейс, – пока мы здесь, называй меня просто по имени. Девушки Майры знают, кто я, но не надо, чтобы об этом узнали посторонние.

– Думаю, что легко с этим справлюсь, – не колеблясь, ответила Мадди.

Ривлин подмигнул ей, а потом жестом предложил первой подойти к двери. Она подчинилась, но у самого входа остановилась и перевела дух. Тогда он протянул руку через ее плечо и громко постучал. Мадди чувствовала идущее от него тепло, и на мгновение ей неудержимо захотелось прижаться к нему, чтобы он обнял и поддержал ее.

Спустя минуту Ривлин постучал еще раз, уже сильнее.

Топанье башмаков по деревянному полу возвестило, что кто-то приближается к двери; потом ручка повернулась и дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы полоса света от лампы упала на лицо Мадди.

Худая черноволосая женщина смерила пришедшую подозрительным взглядом с головы до ног; выражение ее лица сделалось жестким, когда она увидела завернутого в одеяльце ребенка у нее на руках.

– Чего вы хотите?

Мадди сдвинула шляпу чуть назад.

– Меня зовут Мадди Ратледж. Я подруга Майры…

– Майры здесь нет.

– Да, я это знаю. В настоящее время она в заключении в Форт-Ларнеде.

– Вот как? И где же вы с ней познакомились?

– Там же, в Форт-Ларнеде, – рискнула сказать Мадди.

Черноволосая тотчас широко распахнула дверь. Во внезапно открывшемся проеме появилась молодая, весьма пухленькая особа со светло-рыжими волосами и широкой улыбкой. Эта вторая женщина едва не сшибла с ног первую, ринувшись к Мадди, и ухватила ее за плечо с громким восклицанием:

– Так вы и есть та самая Мадди Ратледж? Что же вы сразу не сказали? – Она потянула Мадди к себе. – Входите же, входите!

– А вы, очевидно, Элен. – Мадди сощурилась от яркого света.

– Как вы догадались?

– Разговоры – один из способов скоротать время, – улыбнулась Мадди. – Майра подробно описала мне всех знакомых из Делано, и в особенности тех, кого она называла «своими девочками». Она говорила, что вы очень дружелюбны и что у вас чудесная улыбка. Это так и есть.

Мадди услышала, как шаркают сапоги Ривлина по полу в прихожей. Черноволосая женщина при виде ее спутника полностью преобразилась: жесткая сухость манер сменилась ласковой приветливостью.

– Гляньте-ка, что за птица к нам залетела! – пропела она медовым голоском. – Ривлин Килпатрик собственной персоной.

Краем глаза Мадди заметила, что глаза Ривлина сузились, когда он произнес:

– Мое почтение, мисс Мередит.

– Принести вам выпить?

– Благодарю, не сейчас.

– Это Мередит Гран, – прошептала Элен.

– Я поняла, – тоже шепотом ответила ей Мадди.

Майра не слишком хорошо отзывалась о Мередит – в одном из своих пространных обозрений она назвала ее грифом в павлиньих перьях. Однако Мередит отменно вела счета и умела общаться с особой категорией клиентов, к которой, как предположила Мадди, относился и Ривлин Килпатрик.

– А это что такое? – спросила Элен, осторожно дотрагиваясь до голубого одеяльца.

– Это Грейс, – ответила Мадди, приподнимая краешек материи, чтобы стало видно личико младенца.

Элен провела пухлым пальцем по маленькой щечке.

– Она родилась вчера днем в прерии на северо-востоке отсюда, – объяснила Мадди. – Ее мать умерла во время родов, а отец не захотел оставить ребенка у себя. Помнится, Майра говорила, что Кэтрин О’Малли как раз кормит ребенка, и мы явились сюда в надежде на ее отзывчивость.

Элен согласно кивнула и отступила на шаг.

– Да уж, – сказала она, – всем известно, что доброта Кэти такая же обширная, как…

– Где мы можем повидать ее? – быстро спросил Ривлин.

– Комната Кэтрин здесь, позади холла. – Элен повернулась и жестом пригласила Мадди следовать за собой. – Я вас провожу, познакомлю и все объясню. Уверена, Кэти не станет возражать.

Мадди испытала величайшее облегчение и вместе с тем грусть при мысли о том, что нашелся приют для ребенка. Но Грейс будет сосать грудь, и это намного увеличит ее шансы выжить; в противном случае она скорее всего умрет. К тому же если девочка попадет в комнату Кэти, там она и останется. Именно это необходимо ради безопасности Грейс.

– Вам не о чем беспокоиться, – заявила Элен, останавливаясь у комнаты Кэти и стуча в дверь. – Даже если бы вы не были подругой Майры, мы бы не выгнали вас.

Голос из-за двери предложил им войти, и Элен немедленно последовала этому приглашению. Мадди прошла следом за ней, крепко прижимая к себе Грейс, вдыхая запах новорожденной и понимая, что о часах, когда она держала ее на руках, не забудет до конца своих дней.

Ривлин наблюдал за Мадди до тех пор, пока она не вошла следом за добросердечной Элен в комнату Кэти.

– Кто ведет дела в отсутствие Майры? – спросил он у Мередит. – Вы?

– Да, я. – Она с достоинством наклонила голову. – Чем могу служить?

Ривлин знал, что Мередит нравится подчинять людей своей воле – и в постели, и вне ее; каждый разговор, который ему доводилось вести с ней, оборачивался битвой за превосходство. Разговор, предстоящий теперь, не будет исключением, так что незачем ходить вокруг да около, пытаясь избежать ненужного спора.

– Мадди и мне нужна комната на два-три дня, не больше. Мередит бросила взгляд в сторону холла, куда ушла Мадди.

– Вам известно, что здесь у нас не пансион, – улыбаясь, объявила она. – Пансионы там, за рекой, и ни один не откажет в приюте вам и вашей… – Улыбка ее приобрела саркастический оттенок. – Вашей подруге.

Ривлин и бровью не повел.

– Майра скоро выйдет из тюрьмы и отнюдь не обрадуется, когда узнает, что вы отказались принять Мадди.

Мередит скрестила руки на груди и одарила собеседника еще одной улыбкой – на этот раз самоуверенной и пренебрежительной.

– Вы, конечно, полагаете, что она об этом узнает?

– Я устрою так, что узнает непременно. – Мередит увидела выражение его глаз, и улыбка сошла с ее лица. – А на тот случай, если вы не заметили этого сами, мисс Мередит, скажу, что, обладая щедрым и великодушным сердцем, Майра наделена и обостренным чувством справедливости. Я бы поостерегся наносить ей болезненный укол – это было бы неразумно с вашей стороны.

Стиснув зубы, Мередит процедила:

– Я надеюсь, вы не преминете воспользоваться нашим гостеприимством…

– Премного обязан. – Ривлин прикоснулся к шляпе. – Нет ли у вас парнишки, который мог бы присмотреть за нашими лошадьми?

– Генри Штуцман обычно в это время крутится где-то поблизости.

– Кто в городе считается лучшим детским врачом?

Как он и ожидал, Мередит резко выпрямилась. Глаза ее стали черными, как черное дерево, и наконец она произнесла:

– Ни один врач не переступит порог нашего дома – это подразумевает проблемы и может нанести ущерб бизнесу.

– Я полагаю, мисс Мередит, что ради спасения жизни ребенка следует отбросить подобные соображения. Я пошлю за врачом этого вашего парнишку, Генри, и пусть они воспользуются задней дверью. Таким образом, вам не придется слишком сильно беспокоиться за ваши пятицентовики и четвертаки.

– Вы не владелец этого дома, мистер Килпатрик, – возразила Мередит. – Соответственно вам не пристало заявлять, что следует и чего не следует здесь делать.

– Вы тоже им не владеете, – осадил ее Ривлин. – А я сумею оправдать свои действия в глазах Майры, когда она вернется.

Довольно долгое время Мередит пребывала в молчании, затем, по-видимому, осознав, что Ривлин не намерен отступать, произнесла с жесткой холодностью:

– У нас есть одна свободная комната – Эдит сбежала с ковбоем на прошлой неделе, и я не имела возможности заменить ее. Вы можете снять комнату за те же деньги, что платила она, то есть за пять долларов в день. Это номер двенадцатый, в дальнем конце верхнего коридора.

– Плата справедливая. Я хочу взять ключ прямо сейчас – тогда мне не придется беспокоить вас позже.

Мередит достала из кармана ключ, но не спешила отдавать его новому постояльцу.

– Вначале уплатите пятнадцать долларов.

Ривлин достал из кармана деньги, вынул из пачки бумажку в двадцать долларов и бросил на кухонный стол.

– У меня нет сдачи, – заявила Мередит железным тоном.

– Ее и не требуется. – Ривлин решительно забрал у нее ключ.

Когда он уходил, то продолжал чувствовать затылком недоброжелательный взгляд Мередит и хмуро думал, что найденное им укрытие само представляет немалый источник опасности, а его шансы получить награду за блестящее исполнение задания все уменьшаются.

Глава 10

Наилучшим «доком для детишек» в городе, по словам Генри, являлся доктор Фабрик, и хотя Ривлину на этот счет дополнительно удалось выяснить немногое, он не сомневался в справедливости такого утверждения. Седобородый врач подошел к задней двери дома Майры и с чисто профессиональной корректностью негромко постучал, после чего Ривлин проводил его в комнату Кэти и предоставил полную свободу действий.

Фабрик был человеком скрупулезным и тщательнейшим образом обследовал каждый квадратный дюйм тельца Грейс, задавая при этом Мадди вопросы о рождении девочки и о ее поведении. Та отвечала максимально точно и подробно – даже Салли Рейнолдс, останься она жива, не могла бы знать больше о собственном ребенке. Кэти, женщина грандиозных размеров, сидела на своей узкой кровати в белой ночной рубашке и, когда доктор обращался к ней, дополняла сказанное Мадди своими наблюдениями за малышкой.

– Вы сделали все просто замечательно, юная леди, – с улыбкой заявил врач, закрыв свой медицинский саквояж и обращаясь к Мадди. – Если бы вы не попали в фургон в самый ответственный момент, ребенок, несомненно, умер бы. Я полагаю, – добавил он, ласково проводя рукой по щечке мирно спящей Грейс, – что на ближайшее время следует оставить ребенка на попечении Кэти. Девочка нуждается в грудном молоке, оно необходимо ей, чтобы окрепнуть. – Он снова внимательно посмотрел на Мадди. – Каковы ваши планы на будущее? Вы оставите Грейс у себя или отдадите на удочерение?

У Ривлина сжалось сердце, когда он увидел, какое отчаяние появилось в глазах Мадди при этих словах врача. С печальной улыбкой она ответила:

– Как бы мне ни хотелось оставить ее, теперешние обстоятельства моей жизни никак не позволяют этого сделать. – Мадди тяжело вздохнула. – Если у вас есть на примете семья, которая приняла бы ее и полюбила, это было бы наилучшим выходом.

– Что ж, я наведу справки, – негромко откашлявшись, пообещал врач и, взяв саквояж, направился к двери. Ривлин вышел следом за ним.

– Позвольте заплатить вам за визит, доктор.

Старый врач повернулся к нему в полутьме коридора.

– Я не стану брать с вас деньги, молодой человек, – тихо произнес он. – Грейс – не ваше дитя, и вы уже выполнили долг человечности, привезя ее сюда. Не знаю, какого рода отношения связывают вас с мисс Ратледж, да это и не мое дело, но если вы позволите, я попросил бы вас позаботиться о ее здоровье – она физически истощена и нуждается в том, чтобы выспаться как следует и с удобством. К тому же мысль о ребенке разрывает ей сердце – я заметил это по ее глазам, да и вы, я думаю, тоже это заметили. Мое профессиональное мнение таково: мисс Ратледж надо как можно скорее уехать отсюда, чтобы привязанность к девочке не стала еще более глубокой, чем теперь. Дайте ей хорошенько отдохнуть и уезжайте.

Ривлин понимал, что старик прав.

– У нас есть дела в Уичито, – сказал он, – но я сделаю со своей стороны все возможное.

Доктор Фабрик кивнул и, поворачиваясь к выходу, добавил:

– Если я понадоблюсь, зайдите ко мне в кабинет или пошлите записку. Я дам знать Кэти, когда найду семью для Грейс, и прослежу за тем, чтобы все устроилось наилучшим образом.

Некоторое время Ривлин смотрел, как старый врач покидает дом, и только услышав, что за спиной у него раздался скрип, обернулся. Мадди тихонько притворила дверь, но не отпускала медную ручку, словно ей хотелось вернуться в комнату.

– Что-то случилось?

Мадди отошла от двери и приблизилась к нему.

– Кажется, Фабрик – хороший врач, – сказала она с бодрой улыбкой. – Кэти колеблется, не знает, стоит ли ей снова кормить ребенка. Эндрю почти год. Ты видел, как он спит в нижнем ящике комода? Такой красивый мальчик!

– Я видел, – солгал Ривлин: как он мог сказать, что не видит и не замечает никого, кроме нее? – Ты права, доктор Фабрик очень знающий врач. – Он сделал шаг к лестнице. – Пошли спать, Мадди.

– Гриф в павлиньих перьях предоставила нам комнату? – с улыбкой спросила она.

– Без особой радости.

– Но ты был настойчив?

– Я же говорил тебе, что умею быть таким, когда надо.

Мадди в своих мокасинах ступала неслышно, а каблуки сапог Ривлина отбивали звонкую чечетку по узкому коридору. Ни он, ни она не произнесли ни слова, пока не подошли к двери комнаты.

Ривлин полез в карман за ключом.

– Может, нам стоит проведать лошадей?

Он был бы глухим как пень, если бы не услышал дрожь в ее голосе, и тупым как полено, если бы не понял, что ей не хочется входить в комнату вместе с ним.

– Я о них уже позаботился. – Ривлин распахнул дверь и жестом предложил Мадди войти первой. Едва она переступила порог плохо освещенной комнаты, как он добавил: – Я также занес наверх седельные сумки, пока ждал приезда доктора Фабрика.

Мадди сделала несколько шагов, потом, остановившись на полпути к двуспальной кровати, обвела глазами комнатушку и сказала:

– Ты обо всем позаботился.

– Старался как мог.

Он запер дверь, положил ключ в карман и повернулся к Мадди с виноватой улыбкой.

– Боюсь, что не смогу предоставить тебе ванну и чистую одежду – с этим придется подождать до утра.

– Ванну я приму с огромной благодарностью. Что касается одежды… – Она пожала плечами, продолжая разглядывать комнату. – Хорошей стирки было бы достаточно, но сама мысль мне по душе. Очень любезно с твоей стороны предложить это.

Ривлин смотрел на нее при тусклом свете керосиновой лампы и думал о том, что никогда не встречал такой женщины, как Мадди Ратледж. Она могла привести себя в ярость, когда хотела или нуждалась в этом: он видел, как она своими наручниками расквасила физиономию тюремщику, слышал, как она отхлестала словами Эдгара Рейнолдса. Она стоически переносила чудовищные условия их путешествия, ни разу не пожаловалась на холод, сырость или недомогание. Она умоляла о праве помочь Салли Рейнолдс и с непреклонной решимостью взяла на свои плечи ответственность за Грейс. Она обладала выдержкой, которой могли бы позавидовать многие мужчины.

Жизнь обходилась с Мадди сурово с самых первых дней ее существования, и казалось, что она воспринимает свой удел как нечто неизбежное. Мадди могла просить за других, бороться всеми силами, но когда дело доходило до ее собственных нужд и желаний, она теряла эти свойства. Ей почти не на что в жизни надеяться…

Мягкий, печальный голос прервал его размышления:

– Я предполагаю, что ты собираешься приковать меня наручниками к кровати.

– А в этом есть необходимость? – задал он негромкий вопрос, заранее зная ответ.

– Ты поверишь мне, если я скажу, что нет?

– Да.

Мадди растерянно моргнула, пораженная услышанным. И тотчас в ней словно что-то надломилось: плечи ее поникли, слезы набежали на глаза и закапали с ресниц.

– Не плачь, – проговорил Ривлин, не зная, чем ее успокоить. – Если ты хочешь быть прикованной, я тебе это устрою.

Она безуспешно старалась унять слезы.

– Я вовсе не хочу быть прикованной.

– Тогда почему же ты плачешь?

– Не знаю.

Рыдания прервали ее речь, и Мадди закрыла лицо руками.

Ривлин не мог не подчиниться порыву сердца.

– Ах ты Господи, Мадди. Иди сюда, – ласково сказал он и одной рукой привлек ее к себе, а другой снял с нее шляпу и отбросил в сторону. – Плачь сколько хочешь, милая, ты заслужила долгие, обильные слезы.

Мадди обхватила его за талию, вцепилась обеими руками в рубашку и спросила, всхлипывая:

– Почему ты стал таким добрым ко мне?

Потому что он чертов глупец и слишком много думает, а еще потому, что берет на себя больше ответственности, чем следовало бы. Но эту правду Ривлин решил оставить при себе.

– Ты человек, Мадди, а каждый мужчина и каждая женщина имеют предел стойкости. Ты достигла своего.

Его слова подействовали успокаивающе: плечи Мадди перестали содрогаться от рыданий, она глубоко, прерывисто вздохнула, но не попыталась отстраниться. Повернув голову, она прижалась щекой к его груди и тихо сказала:

– Ты мой конвоир, а я заключенная. Существуют правила, и вряд ли они позволяют, чтобы я намочила слезами твою рубашку.

В это мгновение что-то в душе Ривлина изменилось, сняв напряжение, о котором он и сам не подозревал. Он бы не мог до конца объяснить, по каким причинам это произошло, – знал лишь, что перемена связана с теплом, идущим от прижавшегося к нему тела Мадди. Он попытался обдумать, как ему повести себя. Решение пришло на удивление легко.

– Ладно. – Большим пальцем Ривлин приподнял за подбородок ее мокрое от слез лицо и заглянул ей в глаза. – Не могу утверждать, что не вел в последние два дня такой разговор с самим собой. Кажется, мы пересекли черту где-то по дороге в Делано. Я мог бы тебе сказать, что всего лишь стараюсь доставить порученную мне заключенную в целости и сохранности в суд для дачи показаний, но это было бы ложью. Ты нравишься мне, и мне нравится держать тебя в объятиях. Таковы простые факты, и я вовсе не склонен просить за это прощения.

Мадди не дыша смотрела в его темные глаза. Слезы душили ее, но она понимала, что не должна больше плакать. На сердце стало легко как никогда. Ей было ясно, о чем говорит Ривлин, как и то, о чем он молчит, и до боли хотелось воспользоваться случаем. Нет сомнения, что каждый из них пойдет своей дорогой, этого нельзя избежать. Пусть им суждено только на время быть вместе, но последствия их встречи могут оказать воздействие на всю оставшуюся жизнь обоих. Она чувствовала себя обязанной напомнить ему об этом и дать таким образом возможность выпутаться из щекотливой ситуации.

– Из-за близости со мной может пострадать твоя репутация.

– У меня не столь уж блестящая репутация, милая, – ответил он, ласково проводя пальцами по ее щеке. – Путь мой был долгим и трудным и нередко проходил по низинам. То, что ты плакала у меня на плече, – одна из высших точек моей жизни.

– А ты один из самых добрых людей, каких я встречала, Ривлин Килпатрик.

Ривлин медленно покачал головой:

– Наверное, не очень мудро позволять тебе думать такое…

Никогда в жизни ее не целовали так, как поцеловал Ривлин, – нежно и ласково, с необычайной страстностью, от которой у Мадди перехватило дыхание и закружилась голова. Раскрыв губы, она ответила на поцелуй, и Ривлин застонал, когда коснулся языком ее языка. На мгновение он крепче сжал Мадди в объятиях, но почти сразу ослабил их и прервал поцелуй. Мадди, все еще оставаясь в кольце его рук, подняла на него глаза.

Ривлин попытался улыбнуться.

– Мне казалось, что ты назовешь меня наглецом и влепишь пощечину за такое вольное обращение.

– Но у меня вовсе не было такого намерения, – честно ответила Мадди.

Ривлин имел все, чего не имела она: силу, уверенность, стойкость. Мадди была бы счастлива укрыться в нем, стать его частью, чувствовать себя в безопасности в его объятиях.

– Тебе стоит припомнить хоть несколько поучений твоих приютских дам-благотворительниц насчет хороших манер, милая, – сказал Ривлин, отпуская ее от себя. – Я вовсе не такой добрый, как ты думаешь, и сейчас мне очень трудно удержаться и не переступить последнюю черту.

Тем не менее он удержался. Частью существа Мадди понимала, что ей следует быть благодарной за его стремление оставаться порядочным человеком, но другая ее часть – эгоистичная – испытывала горькое разочарование и одиночество, потрясенная силой доселе неведомого желания. Обеспокоенная последним открытием, Мадди постаралась подавить этот порыв и вести себя благоразумно. Она произнесла как можно спокойнее:

– Быть может, нам стоит вернуться к этому разговору, когда мы не будем такими усталыми.

– Прекрасное предложение, – подхватил Ривлин. Взяв стул, стоявший возле бюро, он поставил его перед дверью спальни.

– Что ты делаешь?

– Как видишь, ставлю перед дверью стул.

– Но зачем?

– Первая причина состоит в том, что если ночью кто-то толкнется в дверь, она стукнет по стулу, и это разбудит меня. – Он без дальнейших церемоний плюхнулся на сиденье. – Вторая причина такая: я собираюсь на этом стуле спать.

Мадди удивленно посмотрела на него:

– Благодарю за любезность, но это просто смешно. Ты устал не меньше моего, а на стуле вряд ли можно выспаться. Давай разделим кровать – она достаточно широка для двоих.

– Искушение – беспокойный ночной сосед, милая, – возразил Ривлин, надвигая шляпу чуть ли не на самый нос. – Для тебя безопаснее, если я проведу ночь на стуле.

Что верно, то верно – безопаснее; но еще слишком свежи были воспоминания о теплоте его сильного тела, о его поцелуе… Неужели так ужасно желать побольше столь дивных ощущений – ведь Ривлин уже доказал, что не воспользуется своим преимуществом?

– Я не боюсь тебя.

– А вот это напрасно.

– Если бы я была поумнее, то не попала бы в тюрьму за убийство, – возразила она. – Перестань глупить, Ривлин, оставь стул у двери в качестве будильника и занимай свою половину кровати.

Он скрестил руки на груди.

– Побереги свой пыл. Я устроился здесь и не сдвинусь с места.

– Упрямый осел!

– Вот именно.

Стаскивая с ног мокасины, Мадди впервые пожалела, что на ногах у нее не тяжелые тюремные башмаки. Прошлепать босиком по деревянному полу, чтобы погасить лампу, – действие не настолько шумное, как бы ей хотелось. Тем не менее она это сделала, а потом повалилась на постель с такой силой, что доски заявили трескучий протест, а металлическая спинка ударилась в стену, издав глухой стук. Мадди вытащила из-под накидки подушку и хорошенько взбила ее, прежде чем сунуть под голову. Она знала, что Ривлин слышит все это, но он со своего стула не выказал никакого беспокойства по этому поводу и даже не пошевелился.

Чтоб ему пропасть, толстокожему! И какое отношение к этому имеют, как он выразился, поучения дам-благотворительниц? Ривлин глубоко заблуждается, если воображает, что напоминание об этих леди может оказать хоть какое-то воздействие на ее отношение к нему. Ей было хорошо в его объятиях, ей сладки были его поцелуи – слаще всего, что она знала в жизни. Разве филантропки дали ей когда-нибудь почувствовать себя в безопасности, дали понять, что она желанна, как это сделал Ривлин? Ничего подобного от них она не видела. Ровным счетом ничего.

Майра называла благотворительниц дрянными бабами, сердца которых ссохлись и очерствели. Она говорила, что нет ничего плохого во взаимном желании мужчины и жен-шины, что заниматься любовью совершенно естественно и что отказаться от близости куда хуже, чем уступить желанию. И она с поразительной откровенностью рассказывала о тех радостях, которые познала в постели с мужчинами.

Мадди улыбнулась, припомнив, как часто краснела до корней волос, внимая откровениям Майры, и как часто считала ее россказни преувеличенными. Поцелуи Ривлина дали совершенно иной поворот ее мыслям. Теперь ей казалось, что Майра в конечном счете говорила правду.