Текст книги "Знак Святого"

Автор книги: Лесли Чартерис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– А почему ты тоже так думаешь?

Мистер Униатц оторвался от горлышка бутылки.

– Очень просто. – Счастливый оттого, что Святой впервые поинтересовался его мнением, он поспешил объяснить: – Что нам действительно нужно сделать, так это отыскать фонд.

Святой нахмурил брови, стараясь понять смысл сказанного Хоппи.

– Какой фонд?

– О котором вы говорили на яхте с Марчем, – пояснил. Хоппи. – Я все обмозговал. Грек говорит, что это все из источника. Он брешет. Это все из того иностранного фонда, который мы ищем. Сплошной обман. Я все уже обмозговал, – закончил он" просто.

* * *

Саймон Темплер с удовольствием выпил вина, которое все-таки не до конца устранило привкус во рту, оставшийся после употребления на барке странного напитка. Он рассказал Питеру и Патриции о бесполезности предпринятой им поездки. Он принял душ и освежился, надел свежую рубашку, легкие брюки и уже завязывал галстук, когда Дездемона постучала в дверь и весьма недоброжелательно сообщила:

– К вам леди.

– Кто такая? – спросил он по привычке, но сердце у него забилось как у школьника.

– Та же, что приходила сегодня утром.

Надевая белый морской китель, он слушал, как негритянка горделиво удалялась, шлепая своими туфлями без каблуков.

Карина Лейс находилась уже во дворике, и ее красота поразила Саймона с новой силой. На ней было сверкающее белизной дорогое платье с широкой юбкой, подчеркивавшее достоинства ее фигуры. Освещавшие дворик фонари придавали ее волосам цвет золотистого заката солнца. Она была одета во все белое, только тонкий шифоновый платочек, заткнутый за узкий пояс, выделялся своим салатовым цветом.

– Итак, вы пришли, – сказал Святой.

– Вы же меня пригласили.

Ее губы были такими свежими, когда она улыбнулась ему, что он едва удержался, чтобы снова не впиться в них, как утром, хотя теперь для этого не было повода.

– Я не мог предположить, что я такой неотразимый, – сказал он.

– Я думала об этом целый день и решила прийти... Да и Рэнди совсем сошел с ума.

– А это имеет значение?

– Он не купил меня – пока.

– Но вы ему все рассказали.

– А почему бы и нет? Я свободная белая женщина, мне двадцать пять лет. Тем не менее мне пришлось открыться. Я ведь просила Хаскинса не рассказывать об утренней встрече здесь, но потом поняла, что не могу доверять шерифу. Предположим, он затеет какую-нибудь игру втайне от меня и расскажет обо всем Рэнди, а меня станет шантажировать, вытягивая нужную ему информацию. И если я не расскажу ему обо всем первой, может случиться непоправимое.

Он все еще сжимал ее руки в своих и, когда спохватился, явно почувствовал смущение. Однако она не делала попытки высвободить их. Просто для нее это не имело никакого значения, или, наоборот, имело, и очень большое. Он отпустил наконец ее руки и подошел к столику, на котором стояли напитки, предусмотрительно заказанные им раньше, чем он начал одеваться к обеду.

– Вы уверены, что на этом все кончилось? – спросил он, уверенным движением смешивая коктейли.

– Конечно. Я очень удивилась, узнав, что вы отправились в это путешествие после ленча.

– Как видите, я вернулся живым.

– Вы нашли барку и таинственного мистера Роджерса?

– Барку – да, а мистера Роджерса – нет. Его там не было. Я собираюсь встретиться с ним сегодня вечером. – Саймон подал ей бокал. – С вашей стороны очень любезно интересоваться моими делами. Хотя и жаль, что мне придется проводить вас домой очень рано.

– Почему же? – возразила Карина. – Я уже давно вышла из-под опеки священника. Я даже получила бы удовольствие, если бы поехала с вами в «Палмлиф фэн».

Святой обладал такими железными нервами и такой выдержкой, которые присущи разве что героям романов и кинофильмов. Поэтому было бы правильно сказать, что у него задрожали ноги. Следует открыть читателю, что о подобном повороте событий он мог только мечтать. Поэтому он взял свой бокал и осторожно опустился на ближайший стул.

– Давайте поговорим откровенно, – сказал он. – Я заставил беглого узника под страхом пыток отвести меня на казавшуюся заброшенной барку, превращенную в игорный дом. Я, как змея, прополз на животе несколько миль, порвав свои брюки и поцарапав некоторые интимные места всякими там колючками и иголками, которые ни одна хорошая хозяйка не оставит на своей комнатной пальме. Я столкнулся нос к носу со змеей, которая неожиданно выползла из вонючего болота. Я разоблачил тамошнего шулера, кучерявый грек с автоматом в руках предложил мне поработать с ним. Какая-то добрая душа послала мне на помощь шерифа, и я отвлек его внимание, отдав ему в качестве козла отпущения нашего друга Дженнета.

– Понятно. – Она смотрела на Саймона с притворной застенчивостью. – Вы узнали, что этот Роджерс работает в «Палмлиф фэн».

Саймон отпил из бокала столько виски, что это сделало бы честь самому мистеру Униатцу.

– И когда вы об этом узнали?

– Несколько дней назад.

– Конечно, вы не могли рассказать мне об этом раньше, чтобы я не бегал по всей Флориде, как бегает бойскаут, чтобы получить значок. Я хотел сказать, что мы могли бы провести вечер, играя в триктрак, или посетив ферму, где разводят аллигаторов, или еще что-нибудь в этом роде.

Она села на подлокотник его кресла, и ее тонкие пальцы коснулись его плеча.

– Дорогой, – сказала она, – мне жаль, что тебе пришлось столько испытать. Но я не могла этого предположить. Тебе не удалось достигнуть цели?

– И ты все это сделала ради меня?

– Я не знала, что тебе нужно было всего-навсего найти Роджерса. Тебе необходимо было его выследить и идти по следу до подходящего момента. Я могла бы завести тебя в тупик.

Святой встал.

– Карина, – сказал он тихо, – что еще тебе известно?

Она отпила из своего бокала.

– Приятный напиток, правда? – сказала она.

– Я его сам приготовил. Называется «Свадебная ночь».

– Это скорее название для духов.

Он резко схватил ее за руку.

– Почему ты не отвечаешь на мой вопрос?

Она опять подняла свой бокал, а затем посмотрела в его глаза:

– Разве у меня нет права задать тебе такой же вопрос?

– Вполне справедливо. Я отвечу на него. Ты знаешь все, что известно мне. Ты слышала об этом вчера вечером на яхте «Марч хэер». Я сказал то, что думал, но половина сказанного мной – из области предположений. Тебе известно также и то, что мне удалось выяснить сегодня. Я ничего не утаил. Но я в неведении, как и прежде, – с той лишь разницей, что теперь я не гадаю подобно старой деве, искавшей под кроватью страшных грабителей, то ли все это мне приснилось, то ли действительно совершается грязное дело. Тот факт, что Дженнет стрелял в меня сегодня утром, доказывает, что я кому-то здесь мешаю, даже если выстрел служил только предупреждением. И поскольку твой друг Рэнди и капитан – единственные, кому я могу мешать, то они замешаны здесь по самые уши. Даже ребенку это ясно. Ну вот и все.

– И еще одно, – сказала она. – У тебя есть определенная репутация.

– Это правда. – Он признал это без всякого тщеславия или самоудовлетворения, а просто как факт. – Кроме того, я стараюсь ее поддерживать... Теперь твоя очередь. Сегодня утром ты сказала, что я могу задать тебе интересующие меня вопросы вечером – вот я и задаю.

– У тебя пустой стакан, – заметила она.

Когда Саймон начал говорить, он постепенно расслаблял свою руку и наконец выпустил ее пальцы. Она не сделала попытки растереть их, хотя красные следы на ее нежной коже ясно говорили о том, что он злоупотребил своей силой. Но она по-своему тоже была сильной, и он подумал: почему считается, что женщины с божественной фигурой и лицом как на обложках журналов должны непременно быть либо скучными, либо злыми?

Он вернулся к бару, взял бутылку ликера и снова наполнил свой бокал. Затем сказал:

– Если ты хочешь что-то скрыть, у тебя должны быть на это причины.

– Ты меня спрашиваешь, что я знаю, – ответила она. – Я не думаю, что ты мне поверишь, если я скажу, что знаю не больше того, что рассказал мне ты.

– Из разговора с тобой у меня напрашивается вопрос: а какова твоя роль во всем этом деле?

Она позволила ему зажечь ей сигарету, и под его беспощадным взглядом ее удивленные глаза сверкнули аметистами.

– Я встречаюсь с Рэндолфом Марчем, – сказала она.

– В надежде выбраться оттуда?

– В надежде выбраться оттуда, – повторила она, не смутившись.

– Тогда почему ты хочешь пойти со мной?

– Потому что мне хочется.

– Ты надеешься что-то узнать от меня?

– Нет.

Ему было явно не по себе, но он взял себя в руки, хотя ему было очень больно; он хотел, чтобы ей было так же больно, как ему.

– Для тебя не имеет никакого значения, что Марч, возможно, замешан в грязных делишках? – спросил он как бы между прочим.

– Имеет. Имеет большое значение.

– Если бы ты получила доказательства этого, ты смогла бы ими воспользоваться?

– Да, смогла бы.

– И тем не менее ты с ним. Я уверен: он рассчитывает, что ты раздобудешь интересующую его информацию от меня. Твоя задача состоит в том, чтобы поддерживать со мной контакт и выяснить все, о чем я думаю и что собираюсь делать.

– Точно так.

– А что ты ответишь, если я скажу, что уже давно это вычислил и решил, что мне все равно? Что я знал, что тебя приставят следить за мной, но решил, что ты не можешь причинить мне зла и что мне на это наплевать? Что я знал, что ты можешь быть опасной, но не обращал на это внимания, так как люблю опасность и мне нравится быть с тобой? Предположим, я рассказал тебе, что пускаюсь в это опасное дело сознательно и ни черта не боюсь, даже если ты захочешь меня погубить? Потому что я уверен, что ты сломаешься, если увидишь, что я в опасности. Ну, черт со всем этим. Так как?

– Будь ты проклят, – сказала она тихим голосом. – Я бы влюбилась в тебя.

Он был потрясен. Он не хотел заводить ее так далеко или говорить так много.

Ему хотелось подойти к ней, но он знал, что этого делать нельзя. А она сказала:

– Я бы считала тебя дураком. Но полюбила бы за это. А в общем, это не имеет никакого значения.

Он посмотрел на свою сигарету и стряхнул пепел. Затем с удовольствием медленно допил вино. Он тоже знал, что это не имеет никакого значения. Странно, но он чувствовал себя счастливым, гораздо счастливее, чем несколько дней назад, когда только затевал всю эту авантюру. По непонятной причине, а может быть, как раз по вполне понятной.

Когда Саймон пришел в себя, он протянул ей руку.

– Тогда давайте выпьем еще по коктейлю здесь, на Рони-Плаза, – сказал он, – а потом решим, куда нам пойти пообедать. И посмотрим, во что это выльется.

Она встала.

Ее молчаливое согласие он расценил как знак благодарности, однако за ним крылось нечто значительно большее, чего он не мог сразу понять. Было и впрямь трудно пробиться сквозь ее внешнее завораживающее очарование. Она была как бы соткана из белого тумана и лунного света; холодное пламя ее волос и мягкость розовых губ скрывали блеск стального кинжала.

Она взяла его руку.

– Давайте, – ответила она.

Она могла изъявить свое согласие двадцатью различными способами. И, возможно, она использовала все их одновременно или вообще не сочла нужным задуматься об этом. Но единственное, в чем Саймон был точно уверен, так это в том, что ее податливые губы сегодня уже дважды коснулись его губ.

* * *

В половине двенадцатого ночи они все еще были вместе. Когда Саймон посмотрел на часы и заметил, что пора уходить, Карина ответила:

– Я не могу запретить тебе проводить меня домой, но ты не можешь запретить мне вызвать такси и поехать в «Палмлиф фэн».

Итак, они поехали вместе. Справа от них билось о берег море. По мере продвижения на север домов становилось все меньше и меньше. Слева тянулись кусты, образуя живую изгородь. Изредка глаза им слепили фары встречных машин. Дорога становилась все уже, и им пришлось сбавить скорость из-за ее неровностей.

Саймон закурил сигарету, в ветре слышалась ему песня сирены, на которую отзывалась его душа, и, когда он поднес сигарету ко рту, в его голубых глазах заиграли огоньки, которые вовсе не были отблеском его зажженной сигареты.

Он чувствовал себя сумасшедшим; но он всегда был сумасшедшим. Что могло быть более безрассудным, чем отправиться на заранее организованное свидание с девушкой, признавшейся ему в том, что она – перебежчица из вражеского лагеря? И тем не менее ему было все равно. Он рассказал ей чистую правду в тех же пределах, в каких, как он предполагал, она правдива с ним. Вечер стоил того, и они это поняли. Они провели вместе четыре часа, ради которых он мог бы один сразиться с целой армией. Авантюра может закончиться хорошо или плохо, обыденно или скучно, но он провел в обществе Карины четыре часа, которые надолго останутся в его памяти. Однако ничего существенного сказано не было. Они просто узнали друг друга; и под прикрытием утонченной условности их языка и противоположности целей их собственные "я" шли рядом, такие ясноглазые, как дети, гуляющие в саду за высокой глухой оградой.

И все это кончилось; остались только воспоминания.

– Почти приехали, – сказала Карина.

Теперь его заботой был только пистолет, спрятанный под пиджаком, который был скроен так, чтобы можно было прятать под ним оружие, нож, да еще Хоппи Униатц, которого они подобрали по пути – Карина не протестовала – и который теперь клевал носом на заднем сиденье.

Впереди и слева песчаные дюны стали плоскими и перешли в мелкий овражек, поросший с краю небольшим лесочком, образуя арку. Над аркой мерцала единственная тусклая лампочка, отбрасывая странные тени на дорогу. Когда Святой притормозил, он понял, что это были тени от скульптуры мальчика-негра, установленной над аркой. В руке у мальчика был веер из пальмовых ветвей, прикрывавший лампочку. Веер раскачивался на ветру, поэтому и возникали эти мечущиеся тени.

– Уже недалеко, осталось менее мили, – сказала Карина.

– Веселенькое место для засады, – заметил Саймон и повернул машину на дорогу, усыпанную ракушками.

Вдруг где-то позади машины сверкнул огонь, и раздался звук, подобный трубному гласу, возвещавшему о конце света. Сверху посыпались какие-то обломки неизвестно чего, самый большой упал прямо Саймону на колени. Взглянув на него, он инстинктивно нажал на акселератор, и мурашки забегали у него по спине. Он взял себя в руки, чтобы побороть страх, и вдруг затрясся от безудержного смеха.

– Что это? – прошептала Карина.

– Ничего, дорогая, – ответил он. – Это всего лишь рука гипсового мальчика, которую Хоппи прострелил из своего пистолета.

Мистер Униатц придвинулся к спинке переднего сиденья и с отвращением посмотрел на гипсовую руку, которую Саймон собирался выбросить.

– Э-хе-хе, босс, – смущенно стал объяснять он. – Я почти спал, когда увидел его, и подумал, что он собирается наброситься на нас. – Хоппи попытался скрыть свою неловкость за шуткой. – Ну коль скоро он из гипса, то не узнает, кто это сделал.

Карина отряхнула платье.

– Он просто большой ребенок, – заметила она тактично, стараясь сгладить ситуацию. – Когда вы пошлете его учиться в школу?

– Однажды мы попытались, – сказал Святой, – но он убил учителя в третьем классе, а учитель четвертого класса решил, что в случае с этим учеником можно ограничиться тремя классами.

Им повезло еще, что от арки до дома оставалось еще полмили, подумал Саймон, поэтому никто не мог услышать выстрела.

Дорога изгибалась в форме подковы. Фары осветили забор высотой в десять футов, в котором была только одна калитка, затем целый ряд припаркованных машин. Их было немного, и Саймон решил, что и гостей будет немного, так как обычные заведения в это время закрывались и только самые отъявленные выпивохи захотят отправиться в такую даль, но их будут единицы – двое-трое, максимум шесть человек. Саймон поставил свою машину в ряд с другими и, как только заглушил мотор, сразу услышал музыку, доносившуюся из-за ограды.

– Итак, девочка, – сказал он, когда мистер Униатц начал выбираться с заднего сиденья машины, – приехали.

Карина сидела не шевелясь.

– Если что-то случится, – сказала она, – я не виновата. Ты не поверишь мне, но я хотела тебя предупредить.

В темноте он мог разглядеть овал ее бледного лица, слегка приоткрытый рот и горящие, но в то же время спокойные глаза; он ощутил приятный запах ее волос. Но кроме этого он ничего не мог понять и знал, что это не было заблуждением. Затем она коснулась пальцами его руки, лежащей на руле, и вышла из машины.

Саймон тоже вышел, с кривой усмешкой оправил на себе китель. Какого черта?.. И когда они подходили к подъезду, она сказала деловым тоном, который подкрепил их молчаливое согласие на возвращение к жестким правилам, о которых они почти забыли:

– Сюда легче войти человеку, которого знают. Я пойду первая.

– Здесь есть труба, босс, – вмешался мистер Униатц. – Когда дозорный откроет окно, я влезу и задушу его, если он не откроет нам дверь.

– Сначала дай ей возможность войти в дом без шума, – дипломатично предложил Саймон.

Все опять настроились строго по-деловому.

Неожиданно их осветил прожектор, и калитка немного приоткрылась – вероятно, кто-то думал точно так же, как и Хоппи, поскольку щель была настолько узкой, что даже ребенок не смог бы просунуть туда руку. Глаза, уставившиеся на них, узрели Карину, и калитка распахнулась настежь. И Саймон вдруг подумал о старых добрых временах, когда действовал закон, запрещавший вторжение на частную территорию.

Калитка за ними закрылась, когда они все вошли, сопровождаемые головорезом в смокинге, – таких типов Саймон встречал в своей жизни тысячи раз.

– Добрый вечер, мисс Лейс.

Сторож с двойным подбородком посмотрел на Саймона одобрительно и скрыл свой испуг при виде Хоппи, которому механически улыбнулся и так же механически поклонился.

Дорожка, выложенная плиткой, вела к дому, который представлял собой бунгало в испанском стиле. Дверь открылась, едва они приблизились к ней: наверняка был получен сигнал привратника.

Они вошли в вестибюль, увешанный китайскими фонариками.

Распорядитель или метрдотель, тоже с двойным подбородком, спросил:

– Вам столик на вечер, мисс Лейс? Или вы не собираетесь здесь задерживаться?

– Столик, – ответила она.

По дороге Саймон взял ее за руку и спросил:

– А где у них «задворки»?

– У них полно комнат, где играют. Если у вас есть несколько тысяч долларов, от которых вы устали, они помогут вам от них освободиться.

– Сегодня я уже сделал одну такую попытку, – напомнил он ей.

Они вошли в большой, тускло освещенный ресторан. Столики были расставлены по трем сторонам вокруг танцевальной площадки в центре зала, у четвертой, напротив входа, на помосте расположился оркестр. Вдоль одной из стен находился длинный бар. В гротескных масках, вырезанных из кокосовых орехов и служивших светильниками, горели лампочки. Огромные чучела аллигаторов, использовавшиеся как подставки для подносов со спичками, были установлены по обеим сторонам зала. Электрические лампочки, укрепленные на потолке с выступающими на нем стропилами, предназначались для освещения зала, но только усугубляли мрак, так как их тусклый свет не мог пробиться сквозь висящие на потолке огромные опахала из пальмовых ветвей. Весь этот интерьер представлял собой образец редкостного уродства, бессовестно бросавшего вызов мало-мальски пристойному вкусу посетителей, но таким образом решались две проблемы: можно не заботиться об уборке и нельзя заметить тараканов в китайском рагу. И Саймон сделал вывод, что все это вполне отвечало тем целям, ради которых существовало это заведение.

Официант с лоснящимися волосами и тоже с двойным подбородком, но уже меньших размеров, как ему и полагалось по рангу, повел их к одному из ближайших столиков, но Святой остановил его.

– Если никто не возражает, – сказал он, – мне бы хотелось занять столик в дальнем углу.

Официант нехотя согласился, не смея возразить в присутствии Карины. Когда они рассаживались, он спросил:

– Мистер Марч присоединится к вам?

Он произнес это таким тоном, как будто был уверен, что мистер Марч выбрал бы другой столик.

Карина ослепила его улыбкой, добавив:

– Не думаю.

Она заказала ликер «Бенедиктин»; Святой – «Питер Доусон», больше ориентируясь на потребности мистера Униатца, чем на свои собственные, более скромные.

Оркестр заиграл новый танец, и в зале вспыхнули разноцветные лампочки, придав ему веселый, радостный вид. Карина задержала на Саймоне взгляд, в котором отчетливо читалось приглашение к танцу.

– Пошли, – сказал он.

Однако танцевать ему не хотелось, и постоянно приходилось переключать внимание с одного предмета на другой. Карина танцевала легко и грациозно; ей было присуще чувство ритма, что позволяло легко уплыть в царство восторженного уединения; но он старался не думать о ней, а сосредоточиться на изучении присутствующих в зале.

Он понял, что здесь происходило много странного.

Саймон не имел в виду очевидные странности, хотя ему бросилось в глаза, что среди размалеванных девиц, сидевших за скромными столиками в ожидании приглашения, были и такие, у которых руки и плечи были чрезмерно мускулистыми для девушек, в то время как двое юношей с тонкими чертами лица, сидевшие поодаль от них, обладали крепкими мышцами и были достаточно широкие в плечах. Такие эксцентричные фигуры были нередки во многих злачных местах Майами. Но здесь была также и публика весьма специфичная.

Конечно, большую часть посетителей составляли туристы, бизнесмены, пожарники, служащие, самоуверенные и беззаботные студенты – то есть обычные посетители любого ночного ресторана Майами. Но среди них была значительная прослойка, которая никак не вписывалась в общую картину: они танцевали без остановки, пили больше по необходимости, чем по настроению, и разговаривали с серьезным видом, если вообще разговаривали; а когда не разговаривали, то обозревали происходящее вокруг каким-то отрешенным взглядом, который не был ни обеспокоенным, ни разочарованным, ни циничным, ни завистливым, но каким-то непонятным и не поддающимся определению. Многие из них были достаточно молоды – крепкие мужчины, гладко выбритые, но с каким-то потухшим взглядом, и девушки-блондинки, безвкусно одетые и не очень умные на вид. Мужчины постарше были плотного телосложения, солидные и инертные. Всю эту публику можно было охарактеризовать одним словом, оно вертелось у Саймона в голове, но он так и не смог его подобрать.

Они вернулись к столику; Саймон уселся на свое более или менее безопасное место – спиной к стене. Им принесли заказ, и Хоппи Униатц задумчиво сосредоточился на восьми унциях шотландского виски, которое наливал в стакан.

– Босс, – пожаловался мистер Униатц, – это просто нахальство.

– Похоже, – согласился Саймон. – А что они тебе сделали?

Хоппи взял свой стакан.

– Ликер, – сказал он, – и очень плохой.

Саймон отлил немного себе в стакан, понюхал и сделал маленький глоток. Затем добавил воды, положил кусочек льда и снова попробовал.

– Для меня нормально, – сказал он.

– А, конечно, это «Мак-Коу». Только он мне больше не нравится.

Святой посмотрел на него с тревогой:

– В чем дело? Ты что, плохо себя чувствуешь?

– Да нет, черт возьми. Отлично. Только он мне больше не нравится. После того виски он не идет в горло. Я спрашивал у официанта, есть ли у них такое, а он принес мне эту дрянь. – Хоппи с отвращением показал на графин, стоявший на столе. – От него разит туалетом. Я ему сказал, что мы не будем платить за воду из аквариума, и он сказал, что не возьмет платы. Я его напугал до потери сознания. Но он опять принес то же самое. Вот в чем дело, босс, просто нахальство, – заключил довольный собой мистер Униатц.

Святой вздохнул:

– Тогда тебе остается лишь опять пойти к Галлиполису. Святой закурил, продолжая анализировать непростую обстановку в зале.

Карина чувствовала его тревожную сосредоточенность на своих мыслях, но, казалось, не была этим удивлена. Зажав сигарету между большим и указательным пальцами, она спросила:

– Ну и что ты думаешь обо всем этом?

– Я очень встревожен, – ответил он, нахмурившись. – Мне приходилось бывать среди подобной публики – я имею в виду молодых ребят и девушек, – и знаю, чего от нее можно ожидать. Но некоторые посетители находятся здесь непонятно зачем. Они не развлекаются и явно не получают удовольствия. Где-то я видел точно такую же картину. – Он размышлял вслух. – Они выглядят так, как будто доктор рекомендовал им немного развлечься, а это, о Боже, может погубить их. У меня на кончике языка вертится фраза, которую я никак не могу сформулировать...

– Вроде как «принудительная радость», – подсказала Карина.

Саймон щелкнул пальцами:

– Конечно, черт побери! «Принудительная радость». Как в Германии. С их ужасной тевтонской серьезностью. «Все граждане будут веселиться вечером в четверг. По приказу». Ночная жизнь в этом городе может превратиться в сплошной суеверный страх...

Он замолчал и бросил напряженный взгляд в зал – все другие мысли мгновенно улетучились из его головы.

Главный администратор в противоположном конце зала усаживал за столик Рэндолфа Марча и капитана.