Текст книги "Святой в Лондоне"

Автор книги: Лесли Чартерис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Глава 5

Старший инспектор Тил прибыл, когда Святой заканчивал поздний завтрак. Святой всегда завтракал поздно, ибо никогда не мог оценить преимущества раннего пробуждения. Но в то утро завтрак завершался поздно не по его вине. Уже дважды его прерывали, и звонок, возвестивший третий перерыв, вынудил его снова отставить чашку кофе, который даже теплым уже назвать было нельзя.

– К вам мистер Тил, сэр, – объявил Сэм Утрелл по телефону.

– Хорошо, Сэм, впусти его, – вздохнул Саймон, повесил трубку и повернулся к Униацу, который с большим аи-петитом поглощал тосты с джемом. – Боюсь, Попрыгунчик, тебе опять придется смываться. Увидимся позже.

Униац утомленно поднялся. В это утро ему приходилось так часто покидать квартиру Святого из-за посетителей, что он серьезно опасался несварения желудка. На тарелке остался лишь один тост, который на какую-то минуту опоздал оказаться в его огромном рту. Поэтому, чтобы не рисковать и все спокойно доесть, Попрыгунчик сунул этот кусок в карман и послушно вышел: и он был первым, кого увидел Тил, когда Саймон отворил дверь.

– Привет, Клод, – дружески сказал Униац и направился в свою собственную квартиру.

– А это что еще за явление, черт подери? – вопросил удивленный детектив, глядя на удаляющуюся спину Попрыгунчика.

– Мой приятель, – с улыбкой ответил Святой. – Да вы заходите и располагайтесь, Клод. Как в старые добрые времена.

Тил медленно повернулся и прошел в квартиру. Он был чисто по-человечески удивлен приветствием Попрыгунчика, но удивленное выражение довольно быстро исчезло с его румяного лица. Полнота, осанка, круглое хмурое лицо и старомодный котелок инспектора совсем не изменились: старший инспектор Тил прибыл с официальным визитом; старший инспектор Тил, хранивший мрачные воспоминания о множестве подобных визитов, упрямо не оставлял надежды одержать победу в дуэли со стоящим перед ним вечно улыбающимся флибустьером. Тил вспомнил десятки предыдущих встреч, бесконечную цепь своих прошлых поражений и горькие предчувствия поражений будущих, но в его сонных глазах, глядевших на загорелое лицо Святого, не было и намека на слабость или колебания.

– Я ведь говорил, что навещу вас.

– Очень любезно, Клод, что вы собрались так быстро, – кивнув, ответил Святой. – А какая лошадь, по-вашему, победит на скачках в Дерби?

Саймон тоже знал, что старший инспектор Тил никогда не пришел бы к нему просто поболтать и обсудить сплетни со скачек, но не в его правилах было делать первый шаг. На его губах играла тень веселой и слегка вызывающей улыбки, когда инспектор извлек из кармана сложенный лист бумаги.

– Что вам известно об этом? – спросил Тил.

Саймон взял листок и разглядел его. Это был его собственный бланк, так что и содержание письма его нисколько не удивило, но он, тем не менее, послушно прочитал его еще раз до конца:

Достопочтенному Лео Фарвиллу.

384, Хановер-сквер,

Лондон, 3.1

Уважаемый сэр!

Как Вам, вероятно, известно, в моем распоряжении находится книга, которая представляет уникальный интерес для международной общественности и в которой упоминается Ваше достойное имя.

Я решил продать эту книгу по частям в целях получения средств для Фонда Саймона Темплера, который я намереваюсь учредить. Упомянутый Фонд будет существовать для оказания финансовой и иной помощи нуждающимся семьям лиц, погибших или лишившихся средств к существованию во время прошлой войны, для заботы об увечных и инвалидах, а также для поддержки любых достойных начинаний, которые способствуют предотвращению повторения такого преступного помешательства, как война.

Для Вас стоимость той части книги, где упоминается Ваше имя, составляет двести тысяч фунтов стерлингов, и, зная Ваш интерес к литературе, я выражаю уверенность, что цена вполне приемлемая, особенно если учесть тот факт, что Фонд Саймона Темплера внесет свой скромный вклад в выполнение обещания о «земле, где не стыдно жить героям», каковым Вы некогда призывали людей не только к военной службе, но также к смерти и увечьям и каковое в силу обстоятельств (не зависевших, разумеется, от Вас) так и осталось невыполненным.

Надеюсь получить Ваш чек до полуночи следующей субботы и выражаю уверенность, дорогой достопочтенный Лео, что я лишь предвосхитил Ваше собственное естественное желание внести вклад в столь благородное дело.

Искренне Ваш

Саймон Темплер

– По-моему, очень красиво и ясно, – вежливо сказал Святой. – А в чем, собственно, дело?

Тил забрал письмо.

– Оно подписано вами, не так ли? – спросил он.

– Конечно, – ответил Святой.

– И почерк тоже ваш?

– Вне всякого сомнения.

– Получается, что это письмо написали вы.

– Вы попали в самую точку, Клод, прямо как Шерлок Холмс, – утвердительно кивнул Саймон. – При таком уровне дедукции вас не обманешь. Письмо действительно написал я.

Тил сложил письмо, спрятал его в карман и сжал губы в упрямую тонкую линию. С любым другим человеком он посчитал бы дело практически законченным; но ему уже часто приходилось скрещивать шпаги со Святым, и инспектор знал, что все его смертоносные выпады шутя парировались блестяще отточенной шпагой интеллекта Святого, который всегда действовал с улыбкой более разительной, чем любой встречный удар. Но выпад надо было сделать.

– Полагаю, вы понимаете, что это шантаж? – спросил Тил.

– То есть вымогательство денег при помощи угроз? – слегка нахмурившись, уточнил Святой.

– Если пользоваться формулировкой обвинения, – упрямо сказал инспектор, – то да.

И вот он последовал, этот хладнокровный взмах шпаги, начисто отбивший выпад Тила.

– А где же там угрозы? – озадаченно осведомился Святой.

Тил сглотнул комок в горле. Игра снова началась: он тщетно тупил свои лучшие клинки о стену, твердую, как камень, но вместе с тем неосязаемую, как эфир; он, заранее зная о неудаче, преследовал пирата, которого найти было легче, чем любого другого нарушителя закона в Лондоне, но который был еще более неуловим, чем привидение, хотя состоял из плоти и крови. В тот момент в душе инспектора праведный гнев против несправедливости судьбы возобладал над человеческой добротой, но ему приходилось сдерживать этот гнев.

– Угрозы содержатся в письме, – заявил он.

Саймон почесал подбородок с видом искреннего удивления, который подействовал на Тила как добрая доза стрихнина.

– Быть может, я пристрастен, – заметил Святой, – по угроз в письме не вижу. Оно составлено в очень уважительном тоне, за исключением, возможно, некоторой фамильярности в конце, где благородный джентльмен назван просто по имени – Лео, но в наши дни это становится все более распространенным. Во всех других отношениях я считаю письмо образцом сдержанного, но трогательного красноречия. У меня имеется некая книга, и мне пришло в голову, что Лео может пожелать купить у меня ту ее часть, где упоминается его имя: вы ведь знаете, как любят рекламу политики. Поэтому я и предложил продать ему эту часть, что абсолютно законно – в этом я уверен.

– По заявлению мистера Фарвилла, – возразил Тил, – упомянутая вами часть книги представляет собой просто подборку клеветнических измышлений, и ничего более.

– У него, должно быть, совесть нечиста, – подняв брови, ответил Саймон. – Но посадить меня в тюрьму все равно нельзя. В моем письме даже и намеков не содержится. Попытайтесь найти там хоть одну угрозу, хоть одно оскорбительное слово, хоть одно сомнительное предложение. Письмо целиком, – скромно продолжал Саймон, – выдержано в самых лестных и даже хвалебных тонах. Ожидая получения чека от Лео до полуночи следующей субботы, я выразил уверенность, что я лишь предвосхитил его собственное естественное желание внести вклад в такое благородное дело. Быть может, Лео и не такой уж большой филантроп, как мне показалось, – с сожалением отметил Святой, – но я надеюсь, что в конце концов Господь его просветит. Однако я совершенно не вижу, Клод, какое вы имеете отношение ко всему этому.

Инспектор Тил набрал в грудь столько воздуха, что чуть не лопнул.

– Ах, не видите? – прорычал он.

– Действительно, не вижу, – ответил Святой. – Возможно, письмо попало к Лео в очень неудачный момент: ведь другие люди, получившие идентичные письма, вели себя совершенно иначе. Вот поглядите.

Он взял со столика какой-то листок и поднял на уровень глаз детектива, чтобы тот мог прочитать. Это был чек на Городской и Континентальный банк, выписанный в тот же день на сумму двести тысяч фунтов стерлингов.

– Сэр Баркли Эдингэм приехал ко мне в половине десятого и оставил вот этот чек – он очень торопился внести свою долю. Генерал-майор сэр Гумбольдт Куинн примчался в половине одиннадцатого – он немножко поворчал и поскандалил насчет цены и отбыл, пообещав подумать, но я уверен, что он в конце концов заплатит. Другие жертвователи объявятся в течение ближайшего дня-двух, и я могу спорить, что Лео тоже будет в их числе, как только немного поостынет. Вы бы, Клод, поговорили с ним еще разок, это может помочь наставить его на путь истинный.

– Не вам советовать мне, что делать, – запальчиво ответил Тил. Он так вытаращился на чек, который Святой сунул ему под нос, что его глаза, потерявшие обычное сонное выражение от негодования, почти выскочили из орбит, а мозг напрочь отказывался верить тому, что они видели. Огромным физическим усилием он оторвал взгляд от невероятных цифр.

– Это вам сэр Баркли Эдингэм дал? – недоверчиво спросил он.

– И с большим удовольствием, – кивнул Святой. – Сэр Баркли Эдингэм – большой ценитель литературы. Проданные ему мной страницы составляют его самую драгоценную собственность, и вы не сможете выкупить их у него даже за вдвое большую сумму.

Он аккуратно сложил чек и положил его в бумажник. Инспектор расправил плечи.

– Где эта книга? – требовательно спросил он.

Святой чуть повел бровями. Тил прекрасно знал это почти незаметное движение, заключавшее в себе больше смысла, чем тысяча слов.

– В Англии, – был ответ.

– Это хорошо, – мрачно сказал Тил, – потопу что я хочу ее видеть.

Святой взял сигарету, подбросил ее в воздух и, даже не шевельнув головой, ловко поймал губами. Чиркнув зажигалкой, он прикурил и выпустил длинную струю дыма.

– Да неужели? – с интересом спросил он.

– Да, хочу! – рявкнул детектив. – И я ее увижу, прежде чем уйду. Может, критик из меня неважный, но я скоро выясню, действительно ли каждая глава этого литературного произведения стоит двести тысяч фунтов. И я определю, есть ли там клевета. Так вы сами мне покажете книгу или я должен ее искать?

– А где у вас ордер на обыск? – невозмутимо осведомился Святой.

– Мне ордер не требуется, – скрипнул зубами Тил. – Вы находитесь под подозрением...

– Только в вашем подозрительном уме, Клод. А я говорю вам, что на обыск требуется ордер. Или, если вы собираетесь обыскивать мой дом без ордера, вам потребуются еще три-четыре крепких человека. Поскольку, если вы попытаетесь сделать это один, я возьму вас за шкирку и зашвырну аж за гостиницу "Ритц"! И ни один судья в Англии не примет ваших жалоб!

Святой улыбался, по инспектор Тил не питал никаких иллюзий по поводу этой улыбки. Это не была дружеская улыбка простого человека полицейскому. Это была улыбка флибустьера, тем более опасного, когда он улыбается.

И инспектор Тил понял, что надеяться ему но на что. Святой снова скрутил его в бараний рот. В письме, с которым достопочтенный Лео Фарвилл явился в Скотланд-Ярд, не содержалось никаких угроз – это было приятное вежливое послание без каких-либо незаконных инсинуаций, и любой достаточно умный адвокат сможет убедить обычно туповатых присяжных, что все подозрения основываются только на том, что письмо подписано пресловутым Святым. А без твердых доказательств попытки шантажа не было никаких оснований требовать ознакомления с книгой, на которой строилось все обвинение.

Инспектору Тилу все это было известно лучше других. Ему также было известно, что, несмотря на всю кажущуюся строгую законность сделок, ни один человек никогда не отдал бы Святому двести тысяч фунтов, кроме как в качестве платы за некую дьявольскую и незаконную хитрость, порожденную его беспринципным умом. Тил знал все это так же твердо, как и дату своего рождения, но это его нисколько не утешало. А тем временем Саймон Темплер ткнул его пальцем в живот характерным жестом, который Тил ненавидел больше всего.

– Вы последнее время битком набиты нехорошими идеями и недобрыми мыслями, – сказал Святой. – Я-то надеялся, что за время моего отсутствия вы от них избавитесь, но, похоже, ошибся. У вас опять рецидив сыскной лихорадки, Клод, и это меня обижает. Стоите тут, выпятив свой колыхающийся живот.

– Вовсе он не колыхается! – яростно завопил детектив.

– Нет, колыхается, когда ткнешь его пальцем, – холодно ответил Святой и вновь продемонстрировал, как это происходит.

– Послушайте, – почти проблеял Тил, резко отведя его руку, – может, вам и удастся еще некоторое время водить закон за нос...

– Я буду водить закон за нос столько, сколько мне будет нужно, – весело ответил Святой, – а когда я его оседлаю (что, впрочем, случится довольно скоро), вы вновь меня навестите. Ну вот, теперь вы окончательно испортили мне завтрак, а у меня через десять минут важная встреча, так что я больше не могу с вами в игрушки играть. Заходите при случае, и тогда я вам еще кое-что расскажу.

Старший инспектор Тил нахлобучил свой котелок. В его груди клокотал гнев и праведное негодование, но огромным усилием воли он вновь напустил на себя вяло-апатичный вид.

– Я тоже вам кое-что расскажу, – коротко бросил он, – и это на несколько лет избавит вас от всех неприятностей.

– Когда будете готовы, обязательно дайте мне знать, – ответил Святой и со старомодной любезностью распахнул перед инспектором дверь.

Через пару минут Святой уже стучал в соседнюю квартиру:

– Пошли, Попрыгунчик. Мы и так сильно задержались, а мне не позволительно пропустить эту встречу.

Попрыгунчик с сожалением отставил бутылку виски и взял шляпу. Они покинули здание через выход на Страттон-стрит. Как только они вышли на тротуар, мимо них проехала старая потрепанная машина. В тот же момент Саймон почувствовал, что его щегольскую шляпу сорвало и закружило как бы порывом ветра, а последовавший за этим звук можно было принять за хлопок автомобильного глушителя, какие частенько слышатся на улицах большого города.

Глава 6

Саймон поднял шляпу и задумчиво стряхнул ее. Точно в центре тульи было аккуратное пулевое отверстие – стрелок просто высоковато прицелился.

Покушение сильно его удивило. Он-то считал, что, пока у него в руках находится "Секрет ее свадьбы", его жизнь в большей безопасности, чем когда бы то ни было: на какие бы меры ни пошла оппозиция, чтобы заполучить это классическое произведение, думал он, уж о его-то личном здоровье будет проявлена экстраординарная забота. Саймон повернулся к Униацу, и его охватила тревога, поскольку сей неустрашимый воитель стоял на кромке тротуара и целился из пистолета в удаляющуюся машину. Саймон выхватил у него оружие и быстро сунул его под пиджак.

– Ты что, сдурел? – сказал он. – Не соображаешь, где находишься?

– Да вроде на Страттон-стрит, босс, – обеспокоенно ответил Попрыгунчик. Он поскреб в затылке и огляделся. – А что, не так? Вечно я в этом городе плутаю. Чего это вы у меня хлопушку отобрали? Я бы того типа запросто продырявил.

Святой вздохнул. Это было чудо, что на улице почти не оказалось людей и никто, кажется, не заметил размахивания оружием.

– Бестолочь, да если бы ты того типа продырявил, мы бы оба оказались в тюрьме еще до того, как ты успел бы понять, что именно случилось, – строго ответил он и незаметно сунул пистолет в карман владельца. – А теперь не вытаскивай свою хлопушку, пока я не скажу, и постарайся не забывать, на какой стороне Атлантики ты находишься.

Они направились к гаражу, где Саймон держал машину, и всю дорогу Униац хранил обиженно-озадаченный вид. Европейские порядки были для него странными, а мозги его никогда не отличались способностью быстро адаптироваться к обстановке. "Если один человек может стрелять в другого, и это ему сходит с рук, а этот другой не может выстрелить в первого без того, чтобы его тут же не замели, то что же за чертова страна эта Англия? Да тут заниматься рэкетом – себе дороже", – размышлял Попрыгунчик Униац и двадцать минут ломал голову над этим тонким социологическим наблюдением, пока Саймон Темплер гнал свой мощный "ирондель" на юго-запад. Святой же обдумывал другую проблему. Ему захотелось узнать мнение своего спутника.

– Послушай-ка, Попрыгунчик, – сказал он. – Предположим, некто имеет документы, которыми он тебя шантажирует, и если эти документы будут обнародованы – тебе конец. Предположим, что это твое письменное признание в убийстве или что-то в этом роде. Что бы ты стал делать?

– Тут все просто, босс, – почесал нос Униац. – Я бы этого человека наверняка кокнул.

– Я так и думал, – сказал Святой. – Ну, предположим, ты его кокнул, но документы-то не исчезли, и ты не знаешь, к кому они могут попасть.

Такое Попрыгунчику в голову не приходило. Некоторое время он мрачно молчал, а потом лицо его осветилось от найденного решения.

– Эй, босс, – сказал он, – а я знаю, что бы я тогда сделал. После того как я бы его кокнул, я стал бы искать те бумаги.

– И где бы ты стал их искать? – спросил Святой.

– В его карманах, где же еще, – тут же ответил Униац.

– А если бы их там не оказалось?

Попрыгунчик вздохнул. От мысленных усилий у него на лбу залегли морщины. Размышления никогда не были его сильной стороной: наоборот, они были одной из тех немногих вещей, которые могли причинить какой-то вред его голове. Саймон проскочил между грузовиком и автобусом и попытался помочь ему.

– Я имею в виду то, что ты мог бы подумать: "Положим, кокну я этого человека. Положим, бумаги в карманах он не носит. Ну, а когда кого-то прикончат, то фараоны первым делом постараются дознаться, кто это сделал. А один из способов дознаться – выяснить, кто имел на это причины. В свою очередь, это можно выяснить, прочитав его письма и все другие бумаги, которые найдутся". Подумав так, ты, возможно, пришел бы к выводу, что если: убрать того человека, то бумаги могут очутиться у полиции, а это может оказаться вредным для твоего здоровья.

Униац размышлял над всем этим на протяжении двух или трех миль и наконец пожал плечами.

– Не знаю я, – сказал он. – Выходит, нам все-таки не надо убирать того человека. А вы, босс, как думаете?

Саймон понял, что ему придется довольствоваться своими собственными предположениями, которые его беспокоили. До сих пор он в значительной степени полагался на то, что его не убьют и не будут очень уж сильно ему досаждать, пока злоумышленники сомневаются в судьбе "Секрета ее свадьбы", но последний эпизод здорово поколебал эту уверенность. Даже не учитывая вероятности того, что лорд Айвелдон полностью и окончательно спятил, события означали, что злоумышленники задумали какую-то сатанинскую уловку или кости их черепов сравнялись по толщине с черепом Попрыгунчика Униаца.

Святой прикинул силы противников. Первоначально их было пятеро, и разумно было предположить, что большинство из них сопротивления не окажут. Сэр Баркли Эдингэм заплатил. Генерал-майор сэр Гумбольдт Куинн заплатит. Активных действий следовало ожидать от лорда Айвелдона, который это уже продемонстрировал, от некоего члена парламента мистера Невилла Йорклэнда, на встречу с которым сейчас и ехал Святой, и, возможно, от достопочтенного Лео Фарвилла, который мог склониться в любую сторону. Но ни одного из этих джентльменов, какими бы плохими гражданами они ни были, нельзя было с кондачка обвинить в излишней толщине костей черепа. И ни один из них, по разумению Святого, не обладал сатанинской хитростью; но Святому уже начало казаться, что в этом отношении он их недооценил.

Но у этого классического треугольника имелся и третий угол – старший инспектор Тил, хотя его почти сферическую фигуру при всем желании нельзя было назвать углом. Саймон Темплер не тешил себя надеждой, что окончательно избавился от угрозы из этого угла после их утреннего разговора с глазу на глаз.

Надо признать, что Святой иногда обманывал старшего инспектора Тила. Он поверял ему свои секреты не так часто, как последнему хотелось бы. Иногда Святой даже преднамеренно вводил в заблуждение верного слугу закона, и это было нарушением принятых правил поведения, что все английские джентльмены, вне всякого сомнения, осудят.

И тем утром Святой тоже ввел в заблуждение инспектора Тила, сказав ему, что у него назначена встреча через десять минут. На самом же деле встреча была назначена на вечер, и Святой просто пообещал себе свободный день на лоне природы; при этом он совсем не хотел, чтобы этот день был испорчен полицией. Так что ложь была практически невинной и почти бесполезной; но если бы Святой мог предвидеть ее результаты, он бы сначала хорошенько подумал.

А инспектор Тил обдумывал свою проблему весь день. Во второй половине он еще раз встретился с достопочтенным Лео Фарвиллом, и реакция уважаемого политика на его доклад не успокоила, а, напротив, еще больше обеспокоила его. Вечером он отправился к заместителю комиссара полиции.

– Происходит что-то весьма непонятное, сэр, – подытожил он свои выводы.

Заместитель комиссара шмыгнул носом, а шмыганье это раздражало Тила почти так же, как и привычка Святого тыкать пальцем ему в живот.

– Я и сам, пораскинув умишком, пришел к тому же выводу, – саркастически заметил комиссар. – Фарвилл что-нибудь добавил?

– Молчал, как бревно, – ответил инспектор. – Именно это мне и не правится. Если бы он взъерепенился, говорил о некомпетентности полиции и запросах в парламенте по этому поводу – вы и сами знаете, как это бывает, – я бы чувствовал себя гораздо спокойнее. Именно такой реакции я от него и ожидал, но ошибся. Он прямо как в своей раковине захлопнулся.

– То есть у вас сложилось впечатление, что он сильно сожалеет о том, что обратился с этим письмом в полицию?

– Именно, – кивнул Тил. – Такое и раньше случалось, когда в деле был замешан Святой. Поначалу человек поднимал скандал, но очень скоро захлопывался, как устрица. Либо он платил, либо решал заняться Святым лично. Но нас он больше не просил вмешиваться.

– И конечно, пока у вас нет ни малейшего представления, почему солидные и респектабельные люди – такие, как Фарвилл, например, – совсем по-детски пугаются: просто оттого, что этот человек написал им письма? – язвительно спросил заместитель комиссара.

Тил покрутил пуговицу на пиджаке.

– Я имею представление, сэр, – покраснев, ответил он, – и очень хорошее представление. Я знаю, почему они пугаются всегда и почему они испугались сейчас. Это шантаж.

– Так вы, я вижу, уже разгадали эту тайну, – с ледяной вежливостью сказал комиссар.

– Если бы я ее разгадал, то сделал бы больше, чем любой другой в этом здании, – запальчиво возразил Тил. – Но многие просто сидят по кабинетам и критику на меня наводят, а сами за такое время не добились бы и половины того, чего удалось добиться мне; хотя, признаться, и я достиг немногого. – Он упрямо посмотрел на своего начальника, и накопившаяся неприязнь к бесчисленным выволочкам такого рода на мгновение перехватила ему голос. – Все знают, что это какой-то шантаж, но никто ничего не может поделать. Доказательств-то нет. Когда я показал Святому это письмо, он просто расхохотался мне в лицо. И был прав: ничего похожего на шантаж. Это может взволновать только тех, кому известно содержание упомянутой в письме книги.

– А именно это вам и не удалось узнать, – сказал комиссар.

– А именно это мне и не удалось узнать, – согласился Тил, – потому что я не умею творить чудеса и никогда не утверждал, что могу.

– Так вы устраиваете истерику только потому, что вам нужен ордер на обыск? – ледяным тоном осведомился заместитель комиссара.

– Да, мне нужен ордер на обыск! – взорвался Тил. – Я знаю, чем все это кончится. Скорее всего, против Святого и ордер не поможет. Когда я к нему приеду, та книга исчезнет или превратится в "Волшебные сказки для малышей". А Эдингэм и Куинн под присягой покажут, что никакой другой книги и не было.

Хотя инспектор был доведен до предела, он, осознав ужасающие последствия своих пророчеств, на мгновение замолк, но потом в отчаянии продолжил:

– Такое я и раньше видел. Я был свидетелем, как Святой за десять секунд превращал железное обвинение в железное алиби. И я готов к тому, что это случится снова. Я даже готов к тому, что он такую историю прессе выдаст, что два месяца все будут со смеху помирать, потешаясь надо мной. И все же я возьму ордер на обыск!

– Вы получите его через полчаса, – холодно сказал заместитель комиссара. – А ваши другие замечания обсудим после того, как вы этот ордер используете.

– Благодарю вас, сэр, – ответил старший инспектор Тил и покинул кабинет с неутешительной мыслью о том, что по поводу этого дела сказано далеко не последнее слово.