Текст книги "Двойная игра (СИ)"

Автор книги: Леонид Яньшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

За этой сценой наблюдают двое. Мужчина и женщина. Они стоят прямо на крыше высокого дома, примкнувшего к скверу, откуда им хорошо видно и лавку в сквере и само небо. И главное, то, что на нём происходит. Он смотрит на небо <соучастно>, более напряжённо, чем это требуется от простого наблюдателя. Какое-то время его на крыше практически нет, затем черты его лица расслабляются, и он всё более становится похож на человека. Она менее напряжена (хотя её взгляд полон вызова); она ждёт, пока тот, кто стоит с ней рядом, будет готов к разговору. Наконец, она спрашивает:

– Ну что, готово?

– А разве вы не видите? – отвечает тот. – Я думаю, он будет доволен. Хотя, лично я бы это носить не стал.

– Да вам и не к чему. Дорогой мой, ну неужели вы не заметили, что у этого мира появилась любовница? Раньше вы были куда более проницательны.

Они оба удовлетворённо смотрят в сторону неба, затем их внимание привлекает толстушка. Сейчас она как раз совершает свой восемьдесят четвёртый прыжок.

– Вы имеете ввиду ее? – он насмешливо приподнимает брови и смотрит вниз.

– Не говорите ерунды, – сухо отвечает она, – вам прекрасно известно, что я не знаю, кто эта сучка.

Конечно, ему прекрасно известно. Ещё бы он ничего не знал! Но когда выполняешь подобные заказы, лучше всего не говорить лишнего. Особенно, когда имеешь дело с бывшей женой бога . Впрочем, она и сама это понимает. Сейчас она внимательно следит за завершающим этапом его работы, разглядывая утреннее небо. Само небо тут и там разлиновано конденсационными следами от пролетающих самолётов. Но её не обмануть. "Самолёты – раскройщики неба" – думает она. – "Кое-кому приспичило отправиться на свидание, и портье срочно шьёт ему новый костюм".

Какое-то время они оба молчат. Толстушка доделала зарядку и уже успела куда-то уйти.

– Вы же не ревнуете его? – Наконец, аккуратно спрашивает он.

– А вам не приходило в голову, что после того, как мы развелись, у меня имелись и другие любовники?

Он переваривает эти её слова; с виду его реакция похожа на Винни-Пуховское "Ну и дела". Впрочем, через какое-то время он думает: "Да нет, не может быть", а ещё спустя немного – "Хотя... Никогда же не знаешь, может быть всё что угодно".

– Вы же ещё хотели меня о чём-то спросить, не правда ли? – И она заглядывает в его глаза, как будто уже прекрасно знает, <о чём именно>.

– Вы правы. Только вот я никак не могу сформулировать вопрос. Вы простите меня, если я выражусь банально: что же произошло?

– Ха! Мой бывший муж предпочитает не делиться своими тайнами с собственным имиджмейкером!? Это на него не похоже. На самом деле, он просто веселится, поверьте мне.

– А что же тогда стало с этими тремя?

– Да ничего не стало. Пока что. Хотя возможно, излишняя любовь к художникам, на этот раз его несколько подвела... Но я решительно отказываюсь продолжать разговор в этом месте! Угостите меня чем-нибудь? (нет, она это не серьёзно – для неё это было бы слишком резким падением с карьерной лестницы)

– Как вам угодно. Надеюсь, ваш бывший муж не обидится, если мы с вами немного о нём поговорим?

– Ох, он тот ещё шутник.

* * *

Очень необычный ресторан. Официанты – все как один безголовые красавцы плавно передвигаются между столами, обслуживая посетителей. Он и она сидят друг напротив друга за уютным круглым столиком в центре зала. Кажется, ресторан летит. Он сидит, сохраняя безупречную осанку, и дегустирует вино. Она склонилась над целым подносом еды, который уже успела наполовину опустошить. Называя вещи своими именами, она жрёт как лошадь. Наконец, когда с едой покончено, и ей приносят второй по счёту бокал вина (только в отличие от его бокала, этот наполнен до краёв), она откидывается на спинку стула, закуривает и смотрит прямо на своего собеседника. Сдаётся, какое-то время она не въезжает, что за мсье сидит напротив её. Он угадывает её замешательство и мягко произносит:

– Кажется, вы собирались рассказать про художника и его друзей.

Ах, ну да. Был же ещё и художник. Она с грустью смотрит на бокал, что сжимает в руке, ставит его на стол и начинает рассказывать:

– Видите ли, в чём дело. Художнику довольно быстро наскучило писать портреты. Да и вообще, не его это был профиль, скажу я вам. Он поделился этими мыслями со своим приятелем-подельником, кажется, денщиком, или что-то в этом роде. Но тот откровенно очковал что-то менять в их и без того прибыльном деле. Хотя и обещал подумать. А художника тянуло к своим картинам, к вольным сюжетам. К тому же ему изрядно уже надоели эти бесконечно недовольные рожи, сжигающие прямо в студии его работы. Он был даже рад вернуться в свою прежнюю тесную мастерскую, лишь бы заниматься любимым делом. Тогда он собрался с духом, и поставил своему дружку чёткие условия: либо они продают картины, которые он будет писать на заказ, либо вообще ничего. – Тут она дотягивается до бокала, и на какое-то время опять уходит в себя.

– И что же было дальше? – Вежливо спрашивает он.

– Да они лоханулись на первом же заказе!!!

Впрочем, видя, насколько непонимающим выглядит её собеседник, она берёт с соседнего стола появившийся там бокал с вином, отпивает, и пускается в разъяснения:

– Ну как же, неужели вам непонятно, как он писал свои картины? Секундочку... Официант!? На борту есть свежие газеты?

Появляется очаровательный безголовый юноша со стопкой газет, она вытаскивает из неё первую попавшуюся и начинает листать. Наконец, видимо, находит, что искала, и протягивает газету своему собеседнику:

– Вот, держите!

Вероятно, начать следует с того, что газета называется "Наш ёбаный завод". Над указанной своей спутницей статьёй, он видит смутно знакомую иллюстрацию – явно невменяемого человека, прислонившегося к капоту старенького автобуса. Под иллюстрацией название заметки: "Число жертв в автомобильной катастрофе сократилось с восьми до семи", и чуть ниже: "Один из пассажиров воскрес". Нечаянно соскочившие со страницы строчки гласили: "...Раннее сообщалось о восьми летальных исходах. Однако, один из пассажиров автобуса, скончавшийся в ходе аварии от восторга от прикосновений, позднее был признан, как действительно воскресший ввиду полного раскаяния (пассажиром был перепутан номер рейсового автобуса – прим. ред.)".

– Так вот, – как ни в чём не бывало, продолжала она, – художник успевал рисовать только наброски, всё равно же все отказывались от картин, а это так, лёгкий нокаут, не более того. А тут этому гению, видите ли, надоело работать с портретами и он вернулся к своим любимым сюжетным картинам. Ну как вернулся – его дружок мыкался-мыкался, да и подыскал ему какого-то вшивого клиента, которому приспичило повесить у себя картину, изображающую конец света.

– И что?

– И пиздец. Им не заплатили.

* * *

– Так, стало быть... – От рассеянности он пригубил вина из её бокала. Совсем чуть-чуть.

– Конечно. Я же говорю, хренов гений! Устроить апокалипсис, да ещё не по дури какой, а по сути, заручившись поддержкой моего бывшего – это, я вам скажу, надо иметь талант! Вот, что бывает, когда не ложишься спать – пришёл к нему заказчик утром, глянул на эскиз, а в нём... У заказчика, ясное дело, челюсть едет, да ещё и обороты набирает, а сам к выходу пятится. А этот, что? Достал краски, принялся дописывать. "Я художник, я так вижу" – сказал он.

– Подождите, так получается, как вы выразились... Его новая любовница – она и есть?

– Ну, смелее же!

– Она и есть этот самый новый свет?

– А вы как думали? Конечно! Неужели вы полагали, что на этом всё закончится?..

– Ну, лично для меня – это вряд ли, вы правы... Но вот для всех остальных? – И хоть для какой-то наглядности он обводит взглядом остальных посетителей ресторана.

– А, вы про этих? Так они ещё не в курсе! Тут какое дело: они же взлетели <до>, а приземлятся <после>, так что у этих ребят ещё всё впереди, будьте уверенны... Только прошу вас, не сообщайте им пока что ничего. Всё-таки готовят здесь вкусно, а подобное известие испортит им аппетит. Что ж, а мне, пожалуй, пора. Хотелось бы, знаете ли, ещё успеть поболтать с одним типом из этой троицы...

Её больше не было в ресторане. Он посидел ещё какое-то время, наблюдая за публикой и официантами, и тоже исчез. Несколько позже, в подъезде жилого дома, он обнаружил генерала, бесконечно печального, окруженного группой рассерженных людей. Впрочем, эти самые люди были <не помехой>. От одного его хмурого взгляда в их сторону, они как-то сразу поникли, перестали угрожать генералу расправой, если тот "им не вернёт их деньги", и стали по одному вытекать из подъезда от греха подальше. Впрочем, генерала это ни капли не обрадовало. Кажется, он вообще их не замечал. Его бесконечная печаль заключалась, скорее в его мундире, а точнее, в том, во что тот превратился. Мгновенно оценив ситуацию, гость услужливо поинтересовался у генерала:

– Могу ли я вам помочь?

– Что? Вы мне? – Генерал поднял на него голову и какое-то время критически его осматривал. – Сомневаюсь. Тут уже ничем не поможешь, – с горечью проговорил он, – у меня был замечательный, новенький с иголочки мундир, а что теперь? Теперь это тряпка цвета кровавой какашки. И она никогда снова не станет новым мундиром, вот в чём дело!

– Ну что вы! Для меня это проще простого! К тому же, скажу я вам, я, бывало, сталкивался и с куда более запущенными случаями.

И не дожидаясь одобрения генерала, тот приблизился к нему на расстояние вытянутой руки, с секунду сосредоточенно на него поглядел, и затем удовлетворённо опустился рядом с ним на ступеньку. Мундир генерала переливался всеми оттенками новизны.

– Ну что, так вам лучше?

Но генерал по-прежнему был довольно хмур, хотя уже не настолько. Он в глубокой задумчивости смотрел прямо перед собой, затем, переведя взгляд на своего собеседника, произнёс:

– А я полагал, вы пришли сюда для того, чтобы меня убить.

– А вам разве неизвестно, что существует обычай хоронить покойников в чистой одежде? – Парировал его собеседник.

– Ах, вот оно что, – только и произнёс генерал, вновь уставившись перед собой.

– Прошу меня простить, это была неудачная шутка. Я – всего лишь портье. У меня не всегда получается столь же удачно шутить, как у некоторых моих клиентов... Однако я пришёл сюда, чтобы с вами поговорить. Если, вы конечно, не возражаете. – Он выждал небольшую паузу. – Возможно так же, тот вопрос, который я намереваюсь вам задать, придётся вам не по вкусу, но... Пожалуй, я всё же начну с другого, и спрошу так: для чего вы этим занимались?

Генерал молчалив. Это – первый раз, когда его спросили об этом. Потому он решил всё как следует обдумать, а уж потом ответил:

– Разумеется, это было не ради денег, да вы это понимаете. Точнее, не только ради них. Было ещё и другое... Я прекрасно понимал чувства наших заказчиков. И в каком-то смысле, мне их очень не хватало. – Несмотря на взятую паузу на размышления, у генерала так и не получилось четко сформулировать свою мысль. Впрочем, его собеседник и без того всё понял. "Я так и знал" – подумал тот.

– В таком случае, вы позволите, если я немножко приду вам на помощь? Вы хотели сказать, что когда вы причиняете кому-то вред, это помогает вам испытывать <сопереживание>? Я ведь прав?

– Пожалуй.

– Но в таком случае вы должны понимать, что у этого сопереживания есть ещё и другое имя... И вот что я вам предложу, послушайте: однажды, когда в один город пришла война, у солдат, защищавших его, появилась такая традиция – один солдат подходил к другому, указывал рукой сначала на свой карман, а затем на карман другого солдата и говорил: махнём не глядя? Так они могли обменяться чем угодно, ведь каждому было неведомо, сколько тому ещё остаётся жить... Но я предлагаю вам сейчас поменяться не какими-то вещами, а убеждениями. Взглядами на жизнь... Ну так что, махнём не глядя?

Генерал сглотнул. Скорее всего, это то, что по-настоящему способно ему помочь. Только вот, нет, он не может так с <собою > поступить. Он отрицательно помотал головой (в горле пересохло). Его собеседник, не скрывая разочарования, поднялся и медленно двинулся в сторону выхода, по пути обронив:

– Очень жаль. Я бы на вашем месте рискнул. Что ж, надеюсь, вам действительно понравился ваш новый костюм. А мне уже пора идти, прошу меня извинить.

Когда он уже открывал подъездную дверь, его настиг вопрос генерала:

– Скажите, я когда-нибудь смогу выйти отсюда?

– Нет.

* * *

Художник находился в своей мастерской. Правда, вид её существенно изменился. На место и без того привычного творческого бардака явился настоящий хаос: ни один из предметов, ни одна из картин не лежала на своём месте. Кто-то умудрился переломать не только мебель, но и снести часть стен. Некоторые из картин были сожжены. Впрочем, кое-какие он извлекал из завалов мусора, не найдя ни них не единого повреждения... От простого его молчаливого равнодушия с виду не осталось и следа. Его губы безостановочно шевелились, он словно бы вёл непрекращающийся диалог с кем-то. Обнаруживая всё новые и новые свои работы навсегда изувеченными, он начинал с <кем-то> переговариваться уже в голос.

"Ну как ты можешь?" – говорил он.

(Нет ответа)

"Ты не права. Я же ничего не делал для себя. Вся моя любовь была не к форме, а к воплощению. Я не ценил свои картины, но я хотел, чтобы они жили. Они не были нужны мне самому, так зачем ты это сделала?"

(Нет ответа. Хотя? Нет, всё-таки нет)

В мастерской ничего не меняется. Художник подходит в маленькому окошку под потолком, выходящему в тесный дворик. Он чувствует <её>. Она где-то здесь, рядом.

"Ты ведь понимаешь, что я говорю о <безусловной> любви? Той, которая ничего не просит взамен. Той, которой меня научила ты сама. Что? Ты спрашиваешь, вижу ли я разницу между любовью к своим картинам и любовью к тебе?"

Ты прекрасно знаешь, что её нет.

(Она молчит в ответ)

Он смотрит в окно. "Людям необходимо во что-то верить" – думает он. "Точно так же, как и необходимо хоть что-то любить".

"Да, я скажу тебе. Я мог бы тебя никогда не любить. Ты хотела это услышать?" – говорит он вслух.

(Она молчит, как будто ей всё равно, затем молча произносит, что ей не всё равно)

(эта странная муза норовит сказать что-то ещё, но сдерживается)

Художник уже почти окончательно сошёл с ума.

"Тебе не всё равно. Я знал. Ты была бы готова сделать свой выбор, но этот свет тебе этого бы никогда не простил. Я не знаю, чем вера отличается от любви, но я верю в тебя".

(Нет ответа)

(Нет ответа)

(Нет ответа)

* * *

Эпилог

(хотя какой, к чёрту, может быть эпилог после конца света?)

Женская фигура в плаще вынырнет из переулка на оживлённую улицу. Пройдя несколько домов по ней, она (наконец) заметит человека, сидящего прямо на асфальте. Подойдя к нему вплотную (и не садясь), она с ходу скажет:

– Ну что, вы довольны? Только не говорите мне, что получили то, чего хотели.

– Конечно. Я с самого начала знал, что всё так и будет. Вы мне верите? – ответит человек.

– Вот как? У вас было столько возможностей всё изменить, а вы не воспользовались не одной.

– Разумеется, я не воспользовался. Знаете ли, я считаю, что возможности нужны не для того, чтобы ими пользоваться... Но не подумайте, я очень ценю возможности.

– Что?..

– Простите, я выразился непонятно. Можно я начну сначала?

Она утвердительно кивнёт, затем, немного помедлив, сядет прямо на асфальт рядом с ним.

– Так вот, продолжит человек, – я с самого начала был уверен, что всё на свете мне может сойти с рук. Наконец, если я захочу, то вообще покончу с этим светом, а взамен мне любезно предоставят какой-то другой. Оказалось, что это немного не так... Буквально самую малость... (меж тем, человек улыбнётся) Этот мир оказался несколько бóлее ревнив, чем я предполагал. Что же, вероятно придётся...

– Что конкретно изобразил на той картине художник? – Перебьёт она его.

Он засмеётся:

– А вы как думаете? Нет, пожалуй, я не буду вам её описывать, это не совсем этично.

– Ясно, – ответит она, и немного помолчит, – уже слышали про любовницу?

– А то! Если я не ошибаюсь, она навещает художника, да он и рад, пальпация души и всё такое...

– Так вы думаете, ему всё это понадобилось ради неё? – Спросит она.

– Да я вас умоляю! Ну какой художник, скажите мне, способен устроить конец света?.. В любом случае, конец света – это всего лишь чей-то выбор, что-то вроде пройденной черты, которую нельзя перейти.

– Что ж, а вы большой любитель говорить загадками. Вероятно, мне везёт на таких, как вы.

– А может быть, это они говорят мною? Ладно, это конечно шутка. В любом случае, если вам не совсем понятно, о чём таком я тут, усевшись прямо на асфальте, пытаюсь сказать, всегда можно начать всё с самого начала...

Конец (света).