Текст книги "Огонь, холод и камни"

Автор книги: Леонид Смолин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

...Майор Херманн сидел в расслабленной позе на переднем сиденье, за рулем, глядел меланхолически на дорогу и, казалось, по-прежнему не проявлял ни малейшего желания отвечать на многочисленные вопросы Романа. Ну и черт с тобой, думал Роман. Мне, собственно, на это уже наплевать. Картина и без того прорисовывается уже достаточно отчетливо. Не хватает только нескольких завершающих штрихов, а именно: как это чудище вычисляет геторов (по психополям, что ли), как оно сумело материализоваться, ведь для этого потребовалась бы колоссальная энергия, и как же все-таки с ним бороться – что-то уже мелькает у меня в голове по поводу этого последнего вопроса, но пока то это не более чем туманные неопределенные пятна. Со временем я, конечно, разгрызу этот орешек. Будьте спок, товарищ майор. А вот что касается вашего непонятного поведения, то тут, признаться, я в полнейшем недоумении. Специалист вы, что ли, игры на нервах? Есть, знаете, такие любители, этакие скверные людишки, которые из чисто спортивного интереса, а быть может, в угоду своей врожденной мерзопакостности, готовы кого угодно, хоть мать родную, довести до белого каления. Хотя, признаться, я все больше склоняюсь к тому, что все эти ваши показные манеры крутого мэна – есть заранее спланированная, специальная акция некоего психологического характера. Если это так, товарищ майор, то, смею вас заверить это форменное идиотство. Неужто вы не понимаете, что своими жалкими потугами растормошить меня только затрудняете мне работу?.. Нет, тут нужна полная ясность. И Роман, искоса поглядев на майора, сказал как можно более любезным голосом: – Дмитрий Миронович, вы не могли бы прояснить ситуацию в одном немаловажном для меня вопросе? Не отвечая, майор Херманн посидел Некоторое время в неподвижности, потом зашевелился, потягиваясь, швырнул потухшую сигарету в окно и, словно бы у него вдруг случился нервный тик, как-то неопределенно, обозначая, очевидно, тем самым свое согласие, дернул головой. – Скажите, Дмитрий Миронович, за что вы меня так не любите? – спросил Роман. – Хм, – сказал майор, – а за что мне вас любить? Вы не женщина, и я вам не любовник. – Это так, – согласился Роман. – Я не женщина. А вот если бы стал, изменилось бы что-нибудь? – Нет, – сказал Херманн. – Ничего бы не изменилось. Не буду лукавить, вы мне неприятны по другой, вполне определенной причине. – Это по какой же? – Вы не человек. Роман Васильевич. Вы – чудовище. Быть может, вы это еще не вполне отчетливо осознаете, но это так. Конечно, вашей личной вины в происходящем нет, триста тысяч трупов на совести другого чудовища. Но, смею вам заметить, вы от него мало чем отличаетесь. – Понятно, – сказал Роман ядовито. – Теперь мне все понятно. Ну и что же вы намерены делать дальше? – Следовать за вами всегда и всюду, как тень. – Даже в сортир? – спросил Роман с недоверием. – Даже в сортир. Я к вам приставлен. И без моего ведома ни один волос не упадет с вашей головы. – Понятно, – повторил Роман. – Остановите машину. – Зачем? – Я хочу выйти. – Зачем? – Я пойду пешком. – Не выдумывайте. До Ростова еще пятнадцать километров. – Если вы не остановите машину, я выпрыгну. – Охотно вам верю, – сказал Херманн равнодушным голосом. – Прыгайте. – Ах так! – пробормотал Роман, хватаясь за дверную ручку. Приоткрыв дверцу, он посмотрел на несущуюся обочину дороги и, отклонив назад корпус, зажмурил глаза. – Да остановитесь же вы наконец, психопат вы этакий! – закричал тут у него над самым ухом Херманн. – Если вам так хочется, пожалуйста, можете идти пешком. И тотчас же, отчаянно завизжав тормозами, черная "Волга" остановилась, да так резко, что Роман, которого по инерции швырнуло вперед, едва не ударился головой о лобовое стекло. Не говоря ни слова, он выбрался из машины и скоро зашагал по обочине дороги. – Когда перебеситесь, – крикнул ему Херманн, – дайте знак. Я подберу вас. "Волга" стронулась тихонечко с места и едва слышно покатила вслед за Романом. Лучше сопли подбери, подумал тот с яростью. Попечитель доморощенный, фараон, мент поганый! Он вдруг резко свернул с дороги и по пыльной вялой траве побрел к лесополосе. Позади раздались невнятные ругательства, потом стихли, гулко хлопнула дверца и послышались торопливые догоняющие шаги. Ползет ментяра, подумал Роман с удовлетворением. Он остановился, повернул слегка голову, так, что в поле зрения появилась расплывчатая – не в фокусе – фигура майора, и спросил с усмешкой: – Так и будете за мной ходить? – Так и буду, – откликнулась фигура. – Что ж, дело ваше. Роман побрел дальше, а шаркающие позади шаги возобновились. Будто соединенные некой невидимой нитью, они прошли один за другим через лесопосадку, потом по небольшому, изрытому гусеницами то ли тракторов, то ли танков (полигон тут, что ли, был) полю, миновали редкую березовую рощу, вдоль края которой тянулись кусты шиповника и поднялись наконец на невысокий пригорок, поросший жухлой низкорослой травой, покрытый головешками, клочками газет, бутылочным стеклом и другими миазмами испражнявшегося здесь пикника. Что ж, подумал Роман. Вот все и прояснилось. Я теперь, оказывается, чудовище. Угроза для человечества, так сказать. Интересно, когда будет покончено с монстром, не примутся ли Херманн и ему подобные за меня и других геторов? Так, на всякий случай, от греха подальше. Отправят к праотцам без тени сомнений, и все будут довольны – и мы не будем мучаться, и херманны будут спокойны. Великолепный, признаться, выход, все проблемы разрешающий. Впрочем, товарищ майор, я вас прекрасно понимаю. Собственная безопасность превыше всего. Я и сам, пожалуй, на вашем месте поступил бы точно так же. Только вот, товарищ майор, я не на вашем, к сожалению, месте. Я на своем, товарищ майор, месте и у меня насчет моего будущего планы несколько иные... И с этим вам – охотите вы этого или нет – придется считаться. Он повернулся к майору и замер, пытаясь удержать рвущийся наружу крик. В только что оставленной ими низине, со стороны придорожной лесопосадки, текло к ним, неторопливо накатываясь на желтеющую траву, облако черного тумана. Многочисленные ярко-голубые прожилки и точки сверкали в нем, как россыпи бриллиантов, прямой, выжженный в траве след позади облака курился синим дымом, и во все стороны разбегались по прелым листьям и сухим веткам веселые огненные ручейки занимающегося пожара. Так вот ты каков, подумал Роман, а Херманн, первым очнувшийся от столбняка, заорал ему каким-то нелепым высоким голосом: – Теперь вы видите, видите? теперь вы убедились?.. Смотрите на него внимательно, смотрите и запоминайте! Вот оно – порождение ада во всей своей красе! Роман по-прежнему не шевелился, оцепенев, и ничем не реагировал на слова майора. – Ладно, – сказал Херманн уже более спокойно. – Вот ключи, бегите к машине и ждите меня там, а я попробую его задержать. – Он вложил что-то в вялую руку Романа. – Ну, что же вы? Бегите! Да бегите же, черт возьми! Роман посмотрел на него безумными глазами, словно бы не понимая, чего от него хотят, потом попятился, спотыкаясь, и наконец побежал. Побежал он легко, не ощущая ног и не видя земли, в сторону зеленеющих невдалеке зарослей шиповника. В голове у него было пусто, ни мыслей, ни чувств, только страх да гулкое буханье крови в висках. Метров через сорок, услышав позади сухие пистолетные выстрелы, он остановился, оглянулся, неосознано фотографируя картину окружающей действительности, и увидел майора Херманна, который, согнув слегка ноги в коленях, все еще стоял на прежнем месте, на вершине, стрелял во что-то невидимое. Скрытое за выпуклостью холма, и, по всей видимости, не очень-то торопился обращаться в бегство. А в низине, видно, горело уже хорошо, легкий ветер выдувал оттуда рваные клочья дыма, что-то трещало там, и птицы, встревоженно галдя, разлетались в разные стороны. Ну что же он, что же он. подумал Роман с отчаянием. И тут появилось облако. Появилось оно бесшумно, стремительно, сразу же всей массой, словно бы вдруг выпрыгнуло прямо из-под земли, и в ту же секунду трава под ним занялась мелким огнем, дыма стало больше, а прозрачный воздух поверх него заколебался, плавясь, и вместе с воздухом заколебались далекие редкие облака. Ну же, ну же, отчаянно твердил про себя Роман. Словно бы услышав его призыв, майор Херманн обратился наконец в бегство. Он помчался, как сайгак, гигантскими скачками в сторону от Романа и от дороги, ежесекундно оглядываясь, рассчитывая, должно быть, что черный туман последует за ним. Однако, полностью его игнорируя, облако, собравшись в правильный компактный шар, диаметром не более трех метров, покатилось к Роману. В одно мгновение голова Романа снова стала пустой, снова гулко забухала кровь в висках, а дикий страх, казалось, уже готов был вырваться наружу душераздирающимся нечеловеческим воплем. Роман невольно попятился, а Херманн, что-то крича и отчаянно размахивая руками, уже мчался обратно. Опять затрещали пистолетные выстрелы, сухо, неуверенно – совсем, казалось, неуместный здесь звук. Даже малейшего вреда облаку они не доставили. И все же оно остановилось. То ли ему надоела возня майора, то ли оно решило покончить сначала с более близкой жертвой. Из самой его середины, словно некая черная молния, метрулось вдруг к Херманну огромное щупальце, обхватило его поперек туловица, и в то же мгновение майор исчез в пульсирующей ярко-голубыми прожилками массе. Только раскинувшиеся в полете ноги мелькнули перед потрясенным Романом. Боже! Боже! – шептал он едва шевелящимися губами. А майора между тем крутило в облаке и швыряло, как попавшее в водоворот бревно. Попеременно из черной каши показывались на короткие мгновения то руки, то ноги, то искаженное мукой лицо, и каждый раз сведенные судорогой губы на нем словно бы шептали: "Беги". А потом – прошло, наверное, всего несколько, пять или шесть, секунд, не больше – из облака вдруг выстроил в небо густой фонтан черной крови, и майор больше не появлялся. А Роман вся пятился, пятился, не в силах повернуться, не в силах бежать. И неизвестно, сколько бы еще времени продлилось это оцепенение, если бы долгожданная разгадка зловещей тайны не озарила наконец его сознание. Те самые недостающие штрихи легли наконец на предназначенные им места, и сразу же туманная картина обрела завершенность, исчезли белые пятна, все стало понятным, логичным. В мгновение ока вернувшиеся к Роману силы взорвали оцепеневшие мышцы, и он, с ходу вломившись в кустарник, продрался сквозь него, оставляя на ветках клочки одежды, и вбежал в начинавшуюся сразу же за шиповником березовую рощу. Здесь он снова остановился, ненадолго, всего лишь на несколько секунд, чтобы хотя бы частично нормализовать дыхание и оглядеться. Черный туман уже неторопливо стелился следом. Расслаиваясь на тысячи мелких струек, он сочился сквозь шиповник– ни дать, ни взять, обыкновенный черный дым – ветви кустов вокруг него трещали, обугливаясь, шипели, как сало на сковородке, а зеленая листва стремительно желтела, сворачивалась в трубочки и тут же превращалась в пепел. Когда туман преодолел шиповник, его масса снова собралась в компактную форму, в ее середине что-то сверкнуло, неожиданно и ослепляюще, и в то же мгновение мимо Романа, всего в трех-четырех шагах, пронесся, опаляя чудовищным жаром и сметая встречные стволы деревьев, ярчайший до голубизны огненный шар. Дикий страх все-таки вырвался наружу душераздирающим нечеловеческим воплем. Роман рванулся в сторону, упал, споткнувшись о какие-то то ли ветки, то ли корни, тотчас же вскочил и, лавируя между стволами деревьев, помчался в сторону шоссе. Прыгающий и качающийся вокруг него мир воспринимался им сейчас сквозь призму все еще стоявшей перед его глазами картины извергающегося из облака кровавого фонтана. Кровавые реки струились, бурля, под его ногами, кровавое небо нависало над кровавой землей, и кровавые секунды, растягиваясь в бесконечность, сливались в непрерывный кровавый поток. Наконец он выбрался на шоссе. Было оно пустынным, ни машин, ни людей, только метрах в семдесяти стояла на обочине черная "Волга", да далеко, чуть ли не за километр, близилась, вырастая в размерах, неопределенная синяя точка. Только бы успеть, подумал Роман, подбегая к машине, только бы успеть. И тут же терял, казалось, целую вечность открывая дверцу, садясь за руль, заводя двигатель. В любое мгновение он ожидал появления преследовавшего его монстра. Только бы успеть! Только бы успеть выбраться отсюда! Когда "Волга", взревев мотором, рванула с места, черный туман выполз наконец из лесопосадки на шоссе. Роман увидел его в зеркале заднего обзора. В тот же момент вся местность вокруг, несмотря на яркий солнечный день, озарилась, будто некое предупреждение, дрожащим голубоватым светом, и Роман, чисто рефлекторно рванув руль влево, бросил машину на встречную полосу, чудом увернувшись от исторгнутого облаком ярко-голубого шара. Мчавшийся встречным курсом светло-синий "Жигуленок", избегая столкновения, тоже вильнул. Он пронесся, скрипя тормозами, совсем рядом, чуть ли не борт в борт, и исчез из поля зрения Романа. В зеркале заднего обзора было видно, как его, бросая из стороны в сторону, тащило некоторое расстояние юзом, потом он все-таки перевернулся, заскользил блестящей крышей по асфальту и наконец замер у обочины дороги, в какой-то канаве, вхолостую крутя обращенными к небу колесами. А местность вокруг снова озарилась голубоватым светом. Еще один ярко-голубой шар пронесся, обгоняя, мимо "Волги", этот был какой-то неустойчивый, во все стороны от него разбрызгивались огненные хлопья, и он наверняка бы со временем распался сам собой, если бы сотней метров дальше не врезался в стоявший возле дороги электрический столб, который тотчас же, вспыхнул ярким желтым пламенем, стал неторопливо, обрывая провода, заваливаться прямо на шоссе. Роман зажмурился, отжал до упора педаль газа, стиснул кулаки и зубы, напрягся, ожидая, казалось бы, неминуемой гибели. Не успеть – забилась в ошалевшем сознании истеричная мысль. А потом был страшный грохот, где-то позади, но очень близко, чуть ли не в машине, и еще чем-то, кажется, концом провода, с силой, так, что звон пошел, хлестнуло по крыше багажника. Роман открыл глаза, огляделся. Впереди прямо по курсу, было чистое шоссе, а сзади, удаляясь, горел лежавший поперек дороги деревянный столб, горели по обе стороны трассы зеленые насаждения, и что-то горело там еще, далеко, возле самого, очевидно, Новочеркасска, потому что, заслоняя горизонт, поднималась в той стороне к небу сплошная стена из синего дыма. Очень сильно там горело... Черный туман остался где-то далеко позади, уже и не видно его было. а Роман тем не менее все гнал и гнал машину на предельной скорости. До самого своего дома. Всю дорогу он размышлял над недавним своим открытием, и постепенно небывалое возбуждение овладело им. Вчерашнее его эмоциональное состояние, вызванное рассказом полковника, выглядело сейчас сущим пустяком по сравнению с теперешним. Какие-то непонятные процессы происходили сейчас внутри него, привычные связи устоявшегося восприятия окружающего мира рвались, как перетянутые струны, взамен возникали новые, а где-то, на самом дне взбаламученного сознания, уже шевелилось странное нечто, то, что Вадим Синицын ошибочно называл дьявольскими силами, а Роман – ангелом-хранителем, то, что отличало гетора от обычного человека, и это нечто, превращаясь в сплошной могучий поток, неудержимо поднималось из темных глубин воспаленного мозга, стремясь к полному господству над сознанием, и только чудовищное напряжение внутренних сил позволяло Роману сохранять прежнее состояние. – Не время, – шептал он, стискивая зубы. – Не время и не место. Бросив машину у подъезда, он вихрем промчался по лестнице на второй этаж, ворвался в квартиру, схватил рукопись Вадима Синицына и на последней странице написал вкризь и вкось:

...трольных афиш! Здесь не хватает музыкальных гастрольных афиш! Ты слышишь, Грэхэм? МУЗЫКА – вот пробел в духовном развитии населения этой несчастной планеты... Да, музыка, подумают Роман, бросая ручку. Музыка, но не та музыка, что сплошным гадким потоком валит из динамиков радио, магнитофонов и проигрывателей, нет, не эта музыка, ее и музыкой-то назвать нельзя, бездушный слепок вселенского шедевра, а музыка изначальная, музыка вечная, краеугольный камень в фундамента мироздания, музыка, существующая, как некая космическая аура в неких запредельных мирах, а быть может, и рядом: в домах, в людях, в планетах, в звездах,– музыка, неразрывно связанная с материей, существующая в ней и ждущая своего освобождения. И вот эта музыка, только она, только ей под силу, способна (нет, не уничтожить, ничто нельзя уничтожить в вечно Вселенной) изгнать, вернуть в Небытие блуждающий по планете кошмарным призраком черный туман. И эта истина не вызывала сейчас сомнений. Как не вызывало больше сомнений то, что сам черный туман не есть порождение дикой фантазии гетора, не мог человек, это просто выше его возможностей, придумать то, чего не сущестувет в Природе, и дело здесь вовсе не в колоссальной энергии для генерации. Просто случился в свое время незапланированный преждевременный прорыв человеческого сознания в запредельные миры, туда, где хранились, ожидая своего часа, бесчисленные поделки щедрой на выдумки Природы, там было много прекрасных вещей, и только случайность, нелепая случайность обрушила на человечество ужас черного тумана. Созданный Природой непопятно для чего (быть может, кто-нибудь когда-нибудь это и узнает), он тоже существовал, связанный, как и музыка, в структуре материи, вакуума или эфира, неважно, и он тоже ожидал своего освобождения. Он успел уже наделать здесь немало неисравимых бед, но час его возвращения в Небытие недалек. Это несомненно... Кроме этого, Роману стало понятно и предназначение геторов. Он понял, что ни сам он, ни Вадим Синицын, ни другие подобные им люди геторами вовсе не были. Конечно, они существенно отличались от остальных людей, отличке это было колоссальным, но предназначение их все же было в другом. Они были посредниками, некой связующей нитью между человечеством и запредельными мирами, охранным в то же время буфером человечества, их предназначение извлекать из Небытия созданные Природой удивительные прекрасные творения, одаривать ими человечество, подвигая его тем самым на пути духовного совершенства. Да, это несомненно, думал Роман. Это действительно так. И я рад этому. Ну, что же, кажется, пора. Он закрыл глаза и, расслабляясь, откинулся на спинку стула. Тотчас же странное нечто, не сдерживаемое теперь ничем, овладело его сознанием, слилось с ним в единое целое, и перед мысленным взором Романа поплыли, с калейдоскопической быстротой сменяя друг друга, удивительные сказочные видения: диковинные страны, города в уютных зеленых долинах, хрустальные замки посреди дремучих лесов, серебряные горы, моря, реки и снова города и замки. А внутри, как звон серебряных колокольчиков, зазвучала изумительная мелодия. Небывалые силы почувствовал в себе Роман. Он засмеялся, открыл глаза. От его рук, как некая теплая аура, исходило ослепительное желтое сияние. От всего его тела исходило ослепительное желтое сияние. По-прежнему смеясь, он подошел к окну, открыл его и, теперь уже зная, что надо делать, уверенно перешагнул подоконник, но не упал, завис на мгновение в воздухе, после чего, поднявшись плавно на крышу дома, встал там на самом краю, глядя на раскинувшийся под ним миллионный город. – Пусть будет Бах, – объявил он торжественно, воздевая руки к небу. Фуга фа-мажор. -И в то же мгновение весь мир словно бы раскололся на тысячи частей. Многочисленные свидетели происходящего: скамеечные старухи, детишки, мужчины возле доминошного стола, группа молодежи, "чубчик кучеррявый" тоже, наверное, был там, – стояли, задрав головы, внизу, смотрели неотнывно вверх, на объятую ореолом желтого сияния фигуру, а вокруг, высвобождаясь из миллионолетнего заключения, звучали фантастические пассажи бессмертной фуги Баха, и казалось, что нет и не может быть в природе такой силы, которая смогла бы заставить их замолчать.