355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Леонид Словин » Пауки » Текст книги (страница 2)
Пауки
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 16:56

Текст книги "Пауки"


Автор книги: Леонид Словин


Жанр:

   

Боевики


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Катя открыла дверь в личные апартаменты.

Помощница принесла заварку и кипяток. Лукашова самолично заварила чай…

– К сожалению, Камал Салахетдинович не сможет сейчас вас принять. У него неожиданный клиент. Вам покрепче?

– Да, пожалуйста.

–Мужчинам можно позавидовать. Цвет их лица при этом нисколько не страдает…

Начальник кредитного управления аранжировал пустой разговор ничего не значащими междометиями. Долго ходить вокруг да около не стали.

–Мы посоветовались со Славой… – Президент послала мне ослепительную улыбку. – Поспрашивали компетентных лиц…

Я ждал.

–В случае вашего согласия мы думаем представить вас совету директоров банка как кандидата на должность советника. С продвижением в короткий срок, может, в течение месяца, на пост вице-президента банка по безопасности…

Предложение свалилось на меня как снег на голову.

–Ваш месячный оклад вначале составит…

Она назвала цифру в баксах. Сумма была четырехзначной.

–Через полгода мы снова вернемся к вопросу о повышении оклада. Кроме того, мы планируем ввести процент со взысканных долгов…

Лукашова призналась:

–Банк испытывает сейчас трудности в связи с невозвращенными кредитами. Вы, наверное, знаете…

–Да.

–Не скрою: с вашим приходом мы связываем определенные надежды…

Окончательное решение о назначении зависело, правда, не от президента. Лукашова объяснила: я буду представлен совету директоров банка вместе с несколькими кандидатами.

–Чистая формальность. Все должно быть в порядке. Вам надо изложить свою концепцию. В первую очередь меры по возвращению кредитов…

Она вновь коснулась больного вопроса.

–Ну и, конечно, как вам видится предупреждение нападений и обеспечение инкассации. Думаю, вам это не покажется сложным: вы ведь проходили стажировку в Англии, в фирме «Пинкертон»…

Это действительно имело место.

По договоренности с охранно-сыскной ассоциацией «Лайнс», где секьюрити проходили подготовку по борьбе с русской мафией, я в порядке обмена прослушал полный курс в их лондонском семинаре.

Охрана банков в Англии поставлена первоклассно.

В случае моего назначения я решил перенять у англичан основные методы обеспечения безопасности инкассатора и сохранения денежной массы.

В фирме «Пинкертон» я проходил практику на машинах со спецкузовом, созданных на базе «форда», с инкассацией денег через специальный люк, не открывая кузова.

По британской системе денежная масса рассматривалась только как груз – на вес, а не в цифровом измерении, и, в отличие от России, там был исключен процент от суммы инкассации.

Каждый инкассатор нес при себе одновременно не свыше пятнадцати фунтов веса. Преступнику, таким образом, была известна максимальная сумма, на которую он может рассчитывать в случае удачи!

Впрочем, службы безопасности и тут готовили ему сюрпризы.

Ящик, попав в руки злоумышленника, неожиданно мог начать дымиться, а похищенные деньги – внезапно окраситься в неестественно яркие цвета…

Совет директоров банка «Независимость» собрался через неделю. Мое выступление стало триумфом английской системы обеспечения банковской безопасности. Конечно, с необходимой местной корректировкой.

Крупные пайщики банка и Камал Салахетдинов слушали меня с напряженным вниманием: никто из них не имел понятия о существующих мировых наработках в этой области.

Я прошел на должность советника по безопасности банка единогласно.

Мой друг Рембо, президент охранно-сыскной ассоциации «Лайнс», узнал о моем назначении почти одновременно со мной.

Он поздравил меня по телефону из Бангкока, где находился по делам:

– …Хотя жалею, что не мог тебя вовремя отговорить…

– О чем ты?

– Что хорошего? Банк под крышей

– А какой банк – без нее?!

Он попытался осторожно охладить мой пыл:

–Вроде пера жар-птицы! «Ради счастья своего не бери себе его!»

В первый день работы у входа в банк я лоб в лоб столкнулся с одним из банковских секьюрити. Он выходил мне навстречу. До обеда было еще далеко.

– Что случилось?

– Я сейчас…

– Вы знаете меня?

Накануне я был представлен Камалом Салахетдиновым и президентом Лукашовой личному составу.

Секьюрити был из прапорщиков. К фамильярности с офицерами ему было не привыкать.

– Ты – босс по безопасности. Новая метла.

– Дежурный в курсе, что вы ушли?

–Да там Юрка стоит!

Юрка, как выяснилось, работал электриком.

–Я на одну минуту в супер, командир. Тут рядом…

В службе безопасности банка господствовала вольница.

– Меня послал начальник кредитного управления. За сигаретами.

– Так вы тут за холуя, выходит?

Он обиделся:

– Куплю и приду.

Электрик Юрка на входе даже не взглянул в мою сторону: он разговаривал с женщиной-оператором, вышедшей покурить.

Я прошел к дежурному.

Тот узнал меня. Поднялся:

–Здравия желаю.

–Наберите телефон начальника кредитного управления.

Трубку снял Вячеслав. Я с самого начала не намеревался быть удобным. В дальнейшем это могло лишь повредить.

– Вы сняли с поста секьюрити, послали за сигаретами.

– Да, я так сделал.

– Прекрасно. Если такое повторится, мне нет смысла приступать к работе. Можете передать президенту банка…

– До супермаркета тут два шага…

– Это мое категорическое условие. Либо оно принимается…

Начальник кредитного управления сдался:

–Принимаю…

В таком же духе я объяснился с дежурным и провинившимся прапорщиком.

Дежурный согласился со мной.

У прапорщика на этот счет оказалось свое мнение.

На следующий день мы расстались.

Я произвел реорганизацию системы безопасности.

Доставшемуся мне в наследство заместителю, бывшему сотруднику Управления охраны КГБ СССР, я оставил организацию пропускного режима и охрану банковских ценностей.

Главное и трудное взял себе – проверку добросовестности предполагаемых партнеров, инкассацию и обеспечение тайны переговоров.

Рембо оказался прав, предупреждая меня.

«Независимость», как коммерческий банк, полностью был подчинен крыше.

Проверка надежности будущих дебиторов велась тут чисто формально.

За всем следила крыша.

Всякий, обращавшийся за кредитом, в прямом смысле клал свою голову против получаемых денег.

К неудовольствию председателя совета директоров, мне удалось добиться отмены нескольких кредитов как крайне рискованных, обеспеченных одним лишь ручательством бандитов.

Камал Салахетдинов ни разу не дал мне открыто понять, что недоволен такой деятельностью, направленной на постепенную легитимацию банка в кредитной сфере.

Я заметил, что некоторые сделки готовятся в обход меня…

Мы руководствовались совсем разными жизненными принципами.

У меня было плоское ментовское понятие о мире и морали.

Я был рабом собственного слова и вследствие этого, как не раз убеждался, весьма прямолинеен, однобок, легко просчитываем.

Проведший на зоне не один год председатель совета директоров был сложнее, противоречивее.

Простил ли мне Камал Салахетдинов, вор по своей прежней жизни и психологии, мое ментовское прошлое?!

Мы ни разу с ним не выпили. Не переломили памирской лепешки, которые ему доставляли из ресторана.

Если определение стратегии банка лежало непосредственно на председателе совета директоров Камале Салахетдинове, то Лукашова, как президент, отвечала за представительство и взаимоотношения с клиентами.

Лукашова оказалась совсем неплохим человеком, если бы не неровность характера и потрясающая боязнь ответственности.

Каждый крупный кредит, который мы выдавали, приводил ее в состояние стресса, который тут же вызывал напряжение у всего персонала.

В банке был собран весь спектр городских девиц, которых любой московский пацан видит в детстве в своем дворе, сидит с ними рядом в школе, лазит вместе в подвал…

Помощница президента Наташа со всеми чудесно ладила.

Она и начальник кредитного управления Вячеслав, каждый по-своему, действовали на президента банка странно успокаивающе. Притом что, успокоившись после очередной крупной сделки, Лукашова отыгрывалась на своих приближенных – орала, вела себя по-хамски, чтобы потом каяться, терзаться, просить прощения, а через неделю-другую повторить все сначала.

К чести Вячеслава и помощницы, они никогда на нее серьезно не обижались, по крайней мере, не подавали виду.

В хорошие минуты Лукашова просила называть ее по имени, просто Катя. Она любила физическую работу, могла взять тряпку, вымыть окна в кабинете своей Наташи. Заботилась об интерьере помещений.

У нее оказался неплохой вкус.

По стене моего кабинета вилась нитка искусственного плюща, стекавшего с изображения щита, символа охраны.

В собственных ее внутренних апартаментах было тоже много цветов, в обшитом буком простенке висели городские пейзажи и изображения лошадей, выполненные художницей Катей Уваровой, ее тезкой.

Тема «Кредит фирме „Алькад“ возникла неожиданно.

Я запомнил тот день.

Я сопровождал Лукашову в качестве личного телохранителя.

В ресторане ЦДЛ нас ждала встреча с одним из тех, на кого потом мне предстояло получить заказ в Израиль…

Плотный высокий человек с крепким лбом, маленькими ушами. Разных оттенков глаза…

Мне уже приходилось видеть эти глаза, лоб, уши.

– Окунь, – шепнул начальник кредитного управления. – Президент компании «Экологическая продукция „Алькад“…

Тут же у столика он представил нас друг другу.

Окунь не узнал меня.

Между тем я знал даже и его фамилию.

После увольнения из конторы в качестве частного охранника я недолго нес службу у входа в отель на Арбате.

Была пора неопределенности, неясного будущего.

Отель значился частным, но в отношении соотечественников в нем еще действовали старые советс shy;кие инструкции…

ЧП произошло в мое первое дежурство.

Вновь прибывших было несколько, они приехали компанией. Я впервые увидел по-настоящему богатых молодых накачанных бизнесменов, тех, кого уже называли новыми русскими.

Их было несколько человек.

У всех имелись брони на номера.

Крепкозадый, плотный, с маленькими ушами и чуточку разными глазами, Окунь показался мне круче и опаснее других.

С ним разговаривал не я, а мой напарник, знавший здешние порядки. Я занимался с уголовного вида мужиком, которого все называли Пастором. У него было бледное прозрачное лицо с покрасневшими крыльями носа и веками.

Пастор заказал номер на двоих:

–Я с женой…

Через несколько минут после вселения ко мне вниз, в офис охраны, спустилась администратор:

– Там клиент наверху. Вы пропустили. У него нет свидетельства о браке! Паспорта на разные фамилии.

– Он священнослужитель… – вмешался мой более опытный напарник. – Пастор!

– Тем более! Им запрещено жениться… Срочно решайте. Иначе штраф наложат на вас.

– Он тут с Окунем!

–Ничего не знаю! Платить придется новому секьюрити!

Штраф составлял треть моей зарплаты. Я быстро поднялся в номер:

–Где Пастор?

Полнотелая полураздетая девица стояла посреди номера.

На ней был прозрачный бюстгальтер и пояс с болтавшимися резинками. В номере пахло дорогими духами.

– Сюда нельзя… – Она сделала шаг ко мне, пытаясь закрыть дверь. – Он переодевается!

– Перебьется!

Я прошел внутрь, открыл дверь во вторую комнату. Пастор действительно стоял в плавках.

–Ты что ж мне фанеру вешаешь… Ты с кем приехал! С женой?!

Пастор был ушлый, опытный жук. Он улыбнулся:

–Сейчас решим. Администратор просто хочет на лапу. Я знаю ее! Сейчас разберемся…

Через несколько минут в офисе появился крепкозадый плотный Окунь с разноцветными глазами.

За ним чувствовалась сила. Без лишних телодвижений и суеты он навел порядок. Действовал-де от имени какого-то крупного авторитета – тогда я впервые услышал эту фамилию, звучавшую, как ирландская…

–…Человек О'Брайена. Не поднимай шум…

Инцидент разрешился в секунду. Кому-то сунули, кого-то напугали.

Я сел за свой иерусалимский компьютер и тут же поднялся. Бесполезно делать вид, что ничего не случилось. Труп не мог уйти из квартиры сам!

Я заглянул в ванную комнату. Прошел в спальню. Из ванной исчезла махровая простыня, которой я вытирал кровь в прихожей! С кровати был сдернут огромный клетчатый плед, привезенный из Москвы!

Конечно же труп не мог уйти из квартиры сам! Похитить труп могли только убийцы.

Ключ, оставленный мною снаружи, был им кстати.

Кроме пледа, они прихватили еще большой полиэтиленовый мешок, который лежал на стиральной машине. Они унесли труп, замотав его в плед и натянув поверх мешок!

Выглянув на площадку, я, скорее всего, видел одного из них. Его сообщники могли стоять у подъезда, когда я зажег на лестнице свет. Они незаметно наблюдали снизу – в подъездах многих израильских домов, подобных нашему, нет входных дверей.

Преступников было не менее трех – труп был тяжелый. Не исключено, что у дома была припаркована их машина.

Прямых доказательств того, что все случившееся в моей квартире не было плодом воображения или больной фантазии, не существовало. Но были косвенные. Несомненное наличие крови на подошвах моих ботинок, исчезнувшая махровая простыня…

Я вернулся в салон.

Экран компьютера демонстрировал картину звездного неба. То одна, то другая звездочка неожиданно начинала гореть ярче других, потом гасла. За ней вспыхивала очередная.

Внезапно я обнаружил, что в комплекте из двух серебряных фигурок, поддерживавших черновик, одна исчезла…

«Черт побери! Ее-то зачем унесли?!»

Серебряные зажимы были стилизованы под персонажи китайского театра теней. В знаменитом боевике «Однажды в Америке» их использовали в качестве заставок в финале…

Они были моими амулетами. Я с ними не расставался.

«Притом одну!..»

В передней лежала еще сложенная вчетверо огромная клетчатая сумка российских челноков. Я оставил сумку на память в качестве сувенира. К ее ручке была прикреплена бирка-«липучка» – с номером багажа, наименованием авиакомпании, датой и конечным пунктом маршрута. Сумка тоже пропала. И с ней бирка. Если убийцы или труп попадут в руки израильской полиции, она сможет установить владельца сумки уже в течение первого часа!

И это была бы беда.

Пресса непременно сообщит, кто я.

И как знать! Не прибуду ли и я, как Камал Салахетдинов, упакованным в ящик в аэропорт Шереметьево?!

Я зашел к своему иерусалимскому приятелю. Венгер – большелобый, с набрякшими подглазьями – поглядывал на часы.

Суббота приближалась.

Стол был застелен белой накрахмаленной скатертью. Две традиционные свечи высились в субботнем подсвечнике.

Венгер был в белой сорочке, в вязаной кипе на макушке, на мощных плечах топорщилась спортивная кофта шестьдесят восьмого размера.

Жена его – маленькая, в длинной юбке и пестрой блузке – держала наготове спички. Возжигание субботних свечей в иудаизме возложено на женщин. Я предпочел не садиться, подождал, пока жена Венгера произнесла короткую молитву. Потом она зажгла свечи.

– Ну вот!

Венгер налил каждому по бокалу сухого. Венгера звали Израиль. Он был тезкой знаменитого пирата, грабившего морские караваны. Кроме того, так называлась эта страна. Из-под кипы у него свисал гайдамацкого вида чуб. В круглом лице с широко расставленными глазами не было ничего семитского. Можно было лишь удивляться, каким образом евреям удавалось перенимать не только язык, привычки, ментальность народов, с которыми они жили, но и внешность. Но ведь не путем же одних адюльтеров и изнасилований!

Мы выпили.

– Что-то случилось? – Широко расставленные выпуклые глаза Венгера смотрели не мигая.

– Вроде того…

Израиль жил па первом этаже. К квартире примыкал маленький дворик. Там обычно занималась жена. Сейчас она возилась на кухне. Мы сгоняли партию в шахматы. Занятие, которое я считал совершенно пустой тратой времени. Венгер выиграл.

– Выйдем. Подышим воздухом…

Из книжного шкафа на мгновение возникла бутылка израильской водки «Голд» и тут же исчезла в складках его бездонной кофты.

–Мне приснилось сегодня, что я на Березине, на рыбалке, провалился под лед и не могу выбраться. Края вокруг все время обламываются. Ребята хотят мне помочь и не могут. Со мной уже случалось так…

Мы вышли на выжженную, в колючках, Бар Йохай. Жар не проходил. Повсюду мы наталкивались на приметы культурного слоя существующей цивилизации – сломанные бельевые прищепки, пластмассовые бутылки, полиэтиленовые пакеты с мусором. Мы отошли за оливы, к забору. Рядом с разросшейся агавой, похожей на марсианских размеров столетник, виднелась металлическая тележка из супермаркета, которую затащил сюда Венгер. В ней лежало несколько пустых бутылок из-под «Голда» и упаковка бумажных стаканчиков одноразового пользования. Венгер налил по полному:

– Это будет получше всякой там «Петербургской» или «Столичной», местного самогона…

Мы зажевали оливками из банки, стоявшей тут же.

Венгер оседлал одного из своих любимых коньков: третья война уже началась и идет с мусульманами по всему периметру христианского мира от Боснии через Крым, Кавказ, Центральную Азию до Пакистана…

– Израиль воюет на стороне христиан… Да ладно… Спрашивай, чего хотел!

Я хотел еще раз услышать, мог ли человек, получивший смертельное ранение, двигаться, не оставляя кровавых следов, и как долго. Как-никак в той, другой своей жизни Венгер стоял во главе судебно-медицинского бюро!

– …А потом разом потерять всю кровь и откинуться!

– Куда он был ранен?

– В грудь.

– В чем он был?

– В свитере. В рубашке.

– Смотря какая рубашка. Одежда могла задержать кровь. Как памперсы. Потом вся сразу выплеснуться. Что на ногах?

– Кроссовки.

– Кровь могла стечь в обувь. Хочешь писать детектив?

– Если бы!

– В первые секунды кровь может даже не появиться. Все зависит от состояния нервно-сосудистой системы. Может произойти непроизвольный спазм сосудов. Тебе приходилось интересоваться этим?

Он ничего не знал о моей прошлой жизни и совсем мало – о нынешней.

Я не пошел домой. Вернулся на Цомет Пат.

Прошел мимо автозаправки.

«Он шел на „Одессу“, он вышел к „Пиканти“…»

В иерусалимских Катамонах, где дома стоят тесно друг к другу, несчастный остановил свой выбор именно на моем доме, из шести подъездов облюбовал мой и позвонил именно ко мне в квартиру!

Отмахнуться от этого было невозможно!

Я прошел мимо телефона-автомата, из которого давеча вызывал полицию.

Я бы не удивился, если бы рядом у автозаправки появился бы вдруг вчерашний экскурсионный автобус и серая «Ауди-100», из которой мужчина выволок женщину в длинном вечернем платье…

Что бы ни говорил Венгер, раненый не мог бы добежать до меня отсюда, с перекрестка. Смертельный удар он получил гораздо ближе, где-то у моего дома.

«Может, даже в подъезде…»

Нижний, поднятый над тротуаром нулевой этаж был наполовину сквозной, тут было всего несколько квартир. Незастроенную часть занимало что-то вроде открытой галереи, закрытой сверху этажами на опорах, В непогоду тут гуляли дети, катались на скейтах и роликах. Я обошел вокруг дома. Тротуар мог считаться чистым: раздавленные оливы с деревьев, сухие собачьи экскременты. Обследование лоджии тоже ничего не дало: отмытые перед субботой плитки пола блестели. Крови нигде не видно.

Голова моя была забита версиями происшедшего.

У угла дома машины обычно притормаживали: впереди был выезд на главную дорогу. Жертву, возможно, везли в машине, и она могла этим воспользоваться – выскочить наружу. За ней погнались. В схватке мог быть нанесен роковой удар, но раненый, в первое мгновение ничего не почувствовав, бросился по ступеням к галерее. В этом случае мой подъезд оказывался ближайшим!

«Стоп! А что, если он приехал сюда на машине?..»

Я как-то не подумал об этом.

«Тогда машина должна находиться где-то поблизости!»

Вокруг были припаркованы десятки машин. Можно было переписать их все. Но я не стал этого делать.

«Убийцы – даже если у них была своя машина – все равно увезли бы труп на той, в которой приехала жертва. Они поостереглись бы пачкать кровью свою „тойоту“ или „судзуки“…»

Автобусы уже давно не ходили. Магазины закрыты. Сигареты можно теперь купить только в арабской лавке по дороге в Гило.

По обе стороны поднимавшегося отвесно и обрывающегося по краям шоссе тянулся разделенный надвое арабский район – Байт Сафафа – с оливковыми рощами, огромными домами на одну семью. Почти у каждого такого дома стояла машина. Трехэтажные, с крышами-террасами, на которых сушилось белье, здания подчеркивали плоскостной архитектурный стиль. Три тянувшихся к небу минарета перечеркивали горизонталь пейзажа.

На улицах было пусто.

«Арабские деревни…»

Я вспомнил российские. Называть эти улицы деревней не поворачивался язык.

«Может, поместья?»

Суббота была звездным днем для арабских лавок. В этой было полно народу. Пять продавцов едва справлялись с потоком подъезжавших покупателей. Овощи, фрукты, сигареты. Огромный выбор молочных продуктов. Я купил пачку «Кента». Дешевых израильских сигарет. Полез за деньгами.

О черт!..

Удостоверение личности убитого все это время лежало у меня в кармане! Стараясь сохранять спокойствие, я расплатился, пошел прочь. Теперь я спускался в низину. Тут сплетались паутины дорог. Со всех сторон, насколько позволял видеть глаз, уходили вверх высоченные холмы – одни незастроенные, лесистые, па других белели облицованные обязательным местным камнем дома…

«Иерусалим. Святой город…»

Я взглянул на часы. Со времени исчезновения трупа прошло достаточно времени. Неизвестные убийцы успели осмотреть одежду жертвы. Они заметили, что в ней отсутствует удостоверение личности – теудат зеут, документ, с которым в Израиле запрещено расставаться ввиду постоянной угрозы террора. Преступникам ничего не стоило догадаться, в какой момент и где исчез документ и чем это им грозит.

Под акведук шоссе втягивалась небольшая отара крупных, похожих на курдючных овец. Их сопровождал араб-пастух и две худые собаки. Мы с пастухом издалека помахали друг другу. Тут не считалось неприличным кивнуть незнакомцу или даже поприветствовать.

Евреи и арабы тоже жили в мире на этой земле, дружили, ходили друг к другу в гост, пока не стали смертельными врагами.

Пастух, улыбнувшийся мне, мог ночью прятать у себя смертника-террориста, который утром взорвет себя вместе с пассажирами автобуса, женщинами и детьми… Так уже бывало.

«Восток – дело тонкое…»

Дома я достал из кармана теудат зеут – израильский внутренний паспорт убитого – простую корочку с прозрачной пленкой внутри. В России такие корочки используют как обложку для месячных проездных. Сюда же, в стандартную невыразительную обложку, помещалась целлофанированная карточка с фотографией и сведениями о личности владельца. В присоединенную к удостоверению бумажку с текстами па иврите и арабском был впечатан адрес. Паспорт этот чиновники МВД Израиля изготовляли в несколько минут, в твоем присутствии.

С фотографии на меня смотрел молодой черноволосый израильтянин с сужающимся к острому подбородку треугольным лицом и низко опущенными негустыми бровями. На нем был светлый пиджак и цветной галстук. Это лицо с фотографии мне абсолютно никого не напоминало.

В том числе и убитого.

Начинало темнеть, и без того мелкие чужие буковки теперь совсем трудно было прочесть.

Я не зажег свет. Окна гостиной выходили на улицу. Ни к чему было объявлять всем, что жилец на месте. Я не знал причины убийства и планов убийц.

«Мало ли что может прийти им в голову?!»

Логичнее всего было посчитать нас за сообщников…

Только этого мне не хватало.

«В чужом пиру похмелье! Японский бог!»

Фамилия владельца удостоверения содержала три ивритские согласные буквы. Гласные, естественно, отсутствовали. Читать следовало справа налево.

Первая справа буква могла читаться как «х». В на shy;чале слова она произносилась как «к». Вторая звучала легким придыханием. Последняя была «и». «Коэн», – сложил я.

Имя было «Шабтай».

Без сомнения, о человеке с такой фамилией и именем я никогда не слышал.

«Шабтай Коэн»…

«Коэн» да «Леви» были самые распространенные фамилии.

Собственно, это было имя целого сословия потомков Аарона, иудейских первосвященников…

В России она звучала как «Коган». От нее вел свое происхождение и зловещий сталинский прихвостень Лазарь Каганович.

Тут было пять тысяч Коэнов и две с половиной тысячи Леви.

Но сейчас это было не важно.

Я отбросил сигарету.

Надо упредить действия убийц, которые с этого дня вполне могли угрожать и мне…

Теудат зеут покойного мне не был нужен, но и возвращение документа до тех пор, пока меня основательно не прижмут, не входило в мои планы.

Убийцы рассчитали:

«Нет трупа – нет проблемы…»

Они были у меня в руках, пока я владел удостоверением личности жертвы. Передача документа в полицию могла стать исходной точкой для начала уголовного преследования.

Полиция получила бы доказательство того, что Шабтай Коэн исчез…

«На месте преступников я бы предпринял все, чтобы заполучить документ спокойно…»

Получалось логично.

«Какими могут быть их дальнейшие шаги?»

Наведаться на квартиру в мое отсутствие, сломать замок, перевернуть вверх дном мои вещи… Элементарно. Как и прихватить меня где-нибудь в темном месте и попытаться нейтрализовать.

Можно было предполагать и так и эдак.

Чтобы уйти от конфликта с неизвестной мне опасной группой, следовало дать ей понять:

«Так и так, братва. Я не играю в ваши игры. У меня свои дела. Я закончу их и свалю. Вам нечего меня опасаться. Свои проблемы с полицией решайте сами. Теудат зеут убитого оставлен мною единственно в целях самозащиты. Он помещен в надежное место. Если со мной что-то произойдет, его немедленно передадут в министерство полиции, чтобы дать ход делу. Решайте – в ваших ли это интересах…»

Я разобрал еще пару десятков ивритских букв в документе.

Коэн родился в Израиле.

Он проживал в районе Центрального рынка «Махане ихуда», на Яффо.

Я закурил.

«Странная вещь…»

Записи в удостоверении личности не очень соответствовали тому, что я успел рассмотреть на трупе.

Шабтай Коэн был местный уроженец – «сабра»…

Но сабры не носили поношенных джинсов типа «Биг стар» и стареньких кроссовок «Хитоп» из христианских складов стоимостью один-два доллара за штуку.

Между тем убитый был одет и обут именно таким образом.

Не было на нем и кипы.

Я закурил. Подошел к окну.

Нарождался молодой месяц.

Невиданная в северных широтах огромная серебряная чаша плыла в небе над Байт ва-Ганом.

В России она всегда выглядела перевернутой.

Пора было укладываться.

Утро вечера мудренее.

Меня разбудил телефонный звонок.

Было шесть утра.

«Началось…»

Звонить было некому. Кроме того, ранний звонок в субботу считался в этой стране крайне неприличным. Религиозные люди в этот день вообще трубку не снимали.

Через час позвонили снова.

На этот раз я решил подойти. Поднял трубку. На другом конце провода молчали. Я хотел уже нажать на рычаг, но незнакомый голос с хрипотцой произнес по-русски:

–Скоро получишь письмо. Там все написано. Понял?

Получалось, как я и предполагал. Меня начали доставать. Но совсем другие, не те, на которых я думал. Не Окунь, не Пастор…

–Кто это?

Послышались короткие гудки. Трубку бросили.

Я достал сигарету.

Узнать мой телефон было просто. На почтовом ящике помимо моих данных значились имя и фамилия хозяина квартиры – Ицхак Ицхаки, послевоенного репатрианта из Болгарии. Дальше следовало обратиться к телефонной книге. Так же, как это сделал ранее я сам. Двухтомные телефонные справочники на иврите почтовые работники обычно разносили по домам, клали к дверям. Эти толстенные книги еще долго лежали па лестничных площадках, мешая жильцам, постепенно перекочевывая на улицу, к мусорным ящикам.

«Вчерашние гости…»

Предполагают ли эти люди браться за меня всерьез или считают, что меня достаточно лишь припугнуть, чтобы я не рыпался?! Что они собираются сообщить мне в своем письме?

У меня были дела.

В любом случае ждать сложа руки было небезопасно.

Я оделся, выпил чашку кофе, спустился в подъезд.

Элиягу Голомб была по-субботнему пуста.

На углу дома меня окликнули.

«Влад!..»

Крепкий киевский мэн. Чуть полноватый, в самом соку. Здоровый лось, любой одежде предпочитавший спортивный костюм «Рибок» и дымчатые очки. Мы были знакомы. Он с женой жил на верхнем этаже в нашем подъезде. Влад был с приятелем. Тоже крутым, из азиатов. Темное загорелое лицо, обозначившийся живот, кипа.

–Привет, командир!

Влад что-то угадывал в моем прошлом, обращаясь ко мне таким образом. Сам он, если верить ему, отсидел срок па Севере, в Якутии. У себя, в Киеве, крутился среди деловых. Влад был мне не до конца понятен. Слабо пил. Мы как-то посидели с ним и его приятелем: три стопки – и он сломался. Головой об урну!

– Далеко?

– Тут. Я обещал.

– Чего-то ты все уходишь…

У него было крепкое рукопожатие. Теплая рука. Под спортивным костюмом чувствовались мускулы, хотя числился он тут инвалидом и жил на пособие и зарплату жены-косметолога.

– Надо…

– Может, с нами? Глотнешь?

– Сегодня все закрыто.

–Это не про нас…

Они засмеялись. Влад снова подал руку:

– Ну, как знаешь, командир. У тебя свои дела.

Его неразговорчивый приятель усмешкой поощрял игру. Оба словно поджидали кого-то. Я уже уходил.

Дом на Яффо, в котором обитал при жизни убитый Шабтай Коэн, возвышался над старым иерусалимским рынком «Махане ихуда». Рынок жался к его стенам, прикрываясь навесом от зимней непогоды и всего, что летит обычно с крыши и из окон.

По субботам рынок не работал.

Металлические жалюзи по обе стороны первого этажа были опущены. За каждым помещался склад овощей или фруктов.

В глубине одной из ниш безнадежно трещал телефон.

Вдоль стен тянулись пустые прилавки.

Подъезд дома я нашел не сразу. Со стороны Яффо его просто не существовало.

Вход обнаружился на рынке, за первым же пустым прилавком. Темный, без дверей. За ним начинался неожиданно просторный, плохо освещенный холл.

Если убийцы Шабтая Коэна верно просчитали мои действия и сделали правильный вывод, в подъезде меня должна была ждать засада. Вычислить мои первые шаги ничего не стоило.

Я осторожно продвигался вперед.

Каменный пол под ногами был неровный, сбоку, на стене, темнели почтовые ящики. Тут же под ногами валялось несколько конвертов. Если что-то в адресе не было ясным, почтальон оставлял письма прямо на полу.

Я включил свет, подошел к стене.

Большинство фамилий на ящиках были короткие – ивритские. Длинные я разбирать не стал, они были ашкеназийского или, что еще вероятнее, грузинского происхождения.

Фамилий Коэн даже тут оказалось несколько.

Для Козна из квартиры номер 8 в ящике лежало письмо. Это был фирменный конверт – в таких банк «Хапоалим» уведомлял своих вкладчиков об изменениях на их текущем счете.

Знакомиться с чужими письмами тут не составляло труда.

Удивительным было лишь то, что, как я успел заметить, соседи обычно не проявляли интереса к чужой корреспонденции.

Похвальная деликатность? Инертность? Или повальная неграмотность?

А может, дело в том, что интерес к чужой судьбе тут весьма чувствительно наказывается?

Жена библейского Лота, оглянувшаяся, чтобы увидеть наказание, которое Господь уготовил се бывшим соседям, была немедленно превращена в соляной столб.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю