Текст книги "Синдбад"

Автор книги: Леонид Резников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Глава 2. Судья Икрам-бей

Утром Синдбада разбудил невообразимый шум.

Синдбад поморщился, сползая с лежанки на пол и держась за больную голову. Во рту пересохло, словно в давно высохшем колодце, а в голове, казалось, отстукивал однообразный ритм начинающий ударник.

Молодой человек не сразу сообразил, где он находится – события прошлой ночи с трудом вспоминались, всплывая обрывками из глубин памяти. Сначала он поймал Махмуда с аракой, потом тот долго сопротивлялся, не желая делиться выпивкой, а после они пили, пили, пили… Что было дальше, Синдбад так и не смог припомнить. Одно было ясно: Махмуд остался дрыхнуть на топчане, а Синдбад каким-то непонятным образом оказался у него в комнате, в его постели.

С трудом воздев себя на ноги, Синдбад доковылял до серебряного кумгана33
  Кумган (тюркск.) – узкогорлый сосуд, кувшин для воды с носиком, ручкой и крышкой, применявшийся в Азии в основном для умывания и мытья рук


[Закрыть], стоявшего на прикроватном шестигранном столике с резными ножками, и вдоволь напился из него. Потом приблизился к неплотно прикрытой двери и осторожно выглянул наружу сквозь узкую щель.

В чайхане и около нее собралось, казалось, полгорода. Все удрученно качали головами, глядя на несчастного чайханщика, бившегося в руках двух эмирских стражников с длинными копьями. На Махмуде не было лица. Он пытался оправдываться, но стражники его не слушали, застыв в ожидании указаний своего начальника – громилы в кольчужной рубашке, в металлическом шлеме с шишкой и с кривой саблей, заткнутой за пояс. Тот ковырял в носу, брезгливо морщась на распластавшегося перед ним пленника.

– Поверьте, господин стражник! Я не пил, Аллах тому свидетель! Я вчера сильно устал и прилег поспать на свежем воздухе!

– Э, от тебя несет, как из винной бочки! – не поверил ему главный стражник. – Старый лгун, ты еще запираться вздумал и оскорблять своим лживым языком светлое имя Аллаха?! Тащите его!

Несчастного Махмуда двое стражников подхватили под мышки и потащили за собой. Обмякшие со страху ноги чайханщика волочились по деревянному полу. Он верещал, как недорезанная свинья, одурев от ужаса, и уже не помышлял ни о каких оправданиях. Народ расступался перед стражниками, пропуская их к лестнице.

До Синдбада наконец начал доходить смысл происходящего. Утром Махмуда кто-то из ранних посетителей заметил дрыхнущим на топчане. Махмуд храпел и распространял вокруг себя отвратительную вонь перегара, а добропорядочный мусульманин, вместо того, чтобы поднести несчастному рассольчику или водички, побежал докладывать о вопиющем нарушении Корана. Дальше все было ясно и без объяснений.

Синдбаду почему-то стало жаль несчастного жадного пройдоху-чайханщика – ведь это именно он напоил его до такого состояния.

Вопли Махмуда доносились уже издалека. Народ постепенно расходился. Некоторые пошли следом за стражей. Им было крайне любопытно, чем закончится эта история с пьяным чайханщиком, презревшим заповеди Корана.

Когда чайхана опустела, Сидбад выбрался из комнаты Махмуда, наскоро прополоскал водой рот, потом нашел на кухне яблоко и сгрыз его. В корзине с фруктами обнаружился еще и лимон. Синдбад выдавил из него сок себе в рот. Поморщился. Должно перебить запах, по идее. Догнав толпу, следовавшую за стражей, Синдбад пристроился в ее хвосте и пошел, стараясь на всякий случай держаться подальше от людей.

Чайханщика притащили к дому городского судьи – толстому проходимцу с вечно бегающими круглыми глазками. Этот судья трактовал закон исключительно по подношениям, и к нему старались не обращаться без особой на то веской причины. Но здесь и без подношений все было ясно, как день.

Чайханщика втащили в дом судьи по высокой каменной лестнице и бросили его у самых ног необъятного телом хозяина дома, вкушавшего в тот момент свой утренний плов. Жирными, словно сардельки, пальцами судья загребал очередную порцию риса с огромного блюда, которого хватило бы на десятерых голодных людей, приминал и отправлял в разверстый рот, обрамленный толстыми губами, перемазанными маслом.

– Чем провинился этот человек? – спросил судья, с горестным вздохом отодвигая от себя блюдо с недоеденным пловом и вытирая губы рукавом новенького халата.

– Этот человек пил вино, о справедливейший из судей, – поклонился главный страж, – и заслуживает самого сурового наказания!

– Я сам решу, какого наказания он достоин! – поставил стражника на место судья. – А ты, негодная свинья, презревшая заповеди нашей священной книги – Корана, – кустистые брови судьи сошлись на переносице. – Ты сознаешься в этом гнусном деянии?

– Сознаюсь, о пресветлый Икрам-бей! – стукнулся лбом об пол Махмуд. – Каюсь, шайтан попутал! Это все он!

– Ты с ним что ли пил? – усмехнулся судья собственной шутке. Больше никто не засмеялся.

– Нет, нет, – запротестовал Махмуд, испуганно отшатнувшись. – Что вы!

– Ну, хорошо! Ты уважаемый в городе человек, Махмуд, и поэтому… – судья воздел к полотку алчные глазки и побарабанил по подбородку пальцами. – С тебя причитается двадцать золотых штрафа и двадцать палок по пяткам. Благодари меня за мою доброту!

– Помилуйте, о светлейший судья! Целых двадцать золотых! – застонал Махмуд, молитвенно воздевая руки.

Синдбад, стоявший в дверях, хорошо понимал чайханщика – жадность того была известна всем. Его больше волновали деньги, нежели довольно болезненное наказание.

– Ты отказываешься воспользоваться милостью, оказанной тебе? – вспыхнул судья, подавшись от негодования вперед. Его толстые щеки заколыхались.

– Нет, но… – залепетал вконец перепуганный чайханщик. – Двадцать золотых…

– Тридцать золотых! – выкрикнул судья. – И тридцать палок по пяткам! Уведите… – он махнул рукой и вновь подвинул к себе блюдо с пловом, продолжив прерванную трапезу.

Махмуда утащили во двор для наказания, а толпа любопытных начала разочарованно расходиться. Синдбад спустился с лестницы последним и поплелся обратно в чайхану. Сзади доносились глухие удары и вскрики уже порядком охрипшего чайханщика…

Махмуд вернулся в чайхану лишь через час. Он вперевалочку доплелся до лестницы, охая, взобрался по ней, стараясь не наступать на пятки, и тут увидел сидящего на топчане Синдбада. Тот преспокойно потягивал чай из пиалы. Больше в чайхане никого не было – народ разумно решил, что сегодня Махмуду будет не до того.

– Ты! – воскликнул Махмуд, потрясая кулаками. – Это все ты, мерзкий оборванец, отродье шайтана! Смотри, что ты натворил!

– Я? – искренне удивился Синдбад, ткнув себя пальцем в грудь. – Неужели это я, уважаемый, вливал в вашу почтенную глотку араку?

– Ты еще дерзишь, негодный отпрыск облезлой верблюдицы и пустынного шакала? Зачем ты меня опоил? О, позор на мою голову!

– Не умеешь пить – не берись, – философски заметил Синдбад. Сам-то он уже вполне пришел в себя и выглядел трезвым, словно стеклышко.

– Ах ты!.. – ринулся было на своего работника Махмуд. – Ох-х! – он замер на полушаге, поморщившись от боли и схватившись за поясницу, махнул на Синдбада рукой и, прихрамывая, скрылся в своей комнате, где недовольно принялся звенеть монетами.

В чайхане он появился только минут через десять, неся в руке красный, вышитый золотыми нитками кошелек.

– На! – кинул он кошелек в ноги вальяжно развалившемуся на топчане Синдбаду. – Отнесешь судье.

Синдбад подобрал кошелек, слез с топчана и, подвязав саблю к поясу, которой страшно дорожил и гордился, вышел из чайханы.

Солнце уже палило вовсю, и пока Синдбад добрался до дома судьи, располагавшегося почти в центре города, успел несколько раз облиться потом. Взбежав по лестнице наверх, Синдбад постучал костяшками пальцев в косяк распахнутой настежь двери.

– Тук-тук, у вас все дома? – осведомился он и заглянул внутрь.

Судьи в комнате не оказалось. Там прибирался кривой на один глаз худощавый слуга в драном халате. Судя по его виду, ему мало что перепадало со стола судьи-обжоры.

– Что вам угодно, почтеннейший? – с уважением спросил слуга, держа в руках пустые блюда и глядя на богатую саблю, торчащую у Синдбада из-под халата, полу которого тот специально отодвинул рукой.

– Нам угодно видеть почтенного Икрам-бея, – сказал Синдбад, гордо вскидывая подбородок.

– Хозяин изволит спать, – извиняющимся тоном произнес слуга.

– Как жаль… А я ему деньги принес, – Синдбад вытащил из-под халата кошель и подбросил его на ладони. Глухо звякнули монеты.

– Деньги? – спохватился слуга, словно завороженный глядя на тугой увесистый кошелек. – Я немедленно доложу хозяину, что вы ожидаете его.

Он сиганул в боковую дверь, и через пару минут в комнату вошел сам судья. Он был в нижних штанах и рубахе, а сверху, зевая, натягивал на ходу халат.

– Слуга что-то сказал о деньгах, – произнес судья, проходя к курпачам и усаживаясь на них.

– Он сказал правду! – выпалил Синдбад, сделал два шага вперед, вытянулся «во фрунт» и протянул судье кошель. – Я от почтенного Махмуд-ако.

– От чайханщика? Это хорошо, – облизнулся судья и милостиво принял кошель.

Синдбад отступил назад и кивнул.

– А ты не тот ли его работник, что славен на весь город своей непримиримой ненавистью ко всяким разбойникам?

– Это есть я, – важно сказал Синдбад и вновь дернул подбородком.

– Наслышан, наслышан, – удовлетворенно покачал головой судья, взвешивая кошель в руке и никак не решаясь раскрыть его.

– Я могу идти, ваше благородие? – спросил Синдбад.

– Да-да, – растерянно произнес судья, размышляя над странным обращением, которого он никогда в жизни не слышал. – Нет, постой! Сначала я должен сосчитать деньги.

Синдбад пожал плечами и замер в расслабленной позе, постукивая кончиками пальцев по рукоятке сабли.

Икрам-бей развязал кошель, высыпал на пол перед собой золотые монеты и принялся пересчитывать их, шевеля губами. Со счетом у него было явно туго.

– Одной не хватает, – наконец произнес он, подозрительно уставившись на Синдбада.

– Я доложу об этом Махмуд-ако. Вероятно, он ошибся, когда складывал их в кошелек, – Синдбад сам не верил в то, что говорил. Чайханщик нарочно мог не доложить одной монеты, в надежде, что судья не будет их пересчитывать. Или того хуже, решил подставить своего работника… Ну что Синдбаду стоило пересчитать их еще в чайхане!

Дело в том, что чайханщик только вчера заплатил за работу Синдбаду оговоренную плату – один золотой, – и прекрасно знал, что этот самый золотой Синдбад убрал в задний карман брюк.

– А не ты ли спер эту монету? – прищурился Икрам-бей.

– Что вы? Как можно, почтенный Икрам-бей? – возмутился Синдбад, изобразив на лице величайшее удивление, помноженное на недоумение. Последний и наихудший из вариантов обрел силу.

– Ах ты, змея, пригретая нашим уважаемым чайханщиком Махмудом, – погрозил пальцем судья, сгребая с пола монеты. – Это ты украл монету и решил оболгать своего несчастного хозяина!

– Я? – праведно возмутился Синдбад. – Да я в жизни чужого не брал!

– Врешь! Стража! – гаркнул судья, ссыпая монеты обратно в кошель и засовывая их за пазуху от греха подальше.

В комнату вбежали двое стражников с саблями и замерли у дверей в ожидании приказа.

– Взять этого нечестивца, – приказал Икрам-бей, – и проверить ему карманы!

Стража кинулась к Синдбаду и вцепилась в него, словно голодные собаки в кусок мяса.

– Вы совершаете ошибку, – сделал последнюю попытку Синдбад, спокойно стоя перед судьей. – Вас потом измучает совесть.

– Э, совесть! – отмахнулся судья. – Мулла мой большой друг. Как-нибудь вымолю прощение. Обыщите его!

Стражники протянули свободные руки к Синдбаду и стальной хваткой сжали его запястья.

– А-а! – вскричал тот, выкручивая руки, подаваясь назад и резко сводя руки вновь.

Стражники, явно не привыкшие к серьезному сопротивлению обвиняемых, гулко столкнулись лбами и осели на пол, закатывая глаза. Синдбад перешагнул через них и склонился над перепуганным судьей. Тот сжался, закрывшись рукой. Губы его мелко задрожали.

– Вы ошиблись, уважаемый Икрам-бей! Я не брал этих денег, – раздельно произнес Синдбад.

– Не брал, не брал, – согласно закивал судья. – Я ошибся! Ты можешь идти.

– Э, нет. Что полагается по шариату за оговор?

– Один золотой! – выпалил, не задумываясь, судья, словно отличник на уроке, и запоздало прихлопнул пухлой ладошкой рот.

– Давай золотой, – протянул руку Синдбад.

– Штраф обычно получает судья, – нашелся Икрам-бей. – Твой золотой зачтен в счет долга этого нечестивца Махмуда. Ты свободен!

Синдбад поразился наглости и находчивости судьи, но русская душа требовала возмездия. Синдбад ото всей этой самой души плюнул, угодив в глаз жадному судье, развернулся и направился к выходу, засунув руки в карманы брюк.

– Это сдача, – бросил он через плечо.

– Ну, погоди, отрыжка шайтана, – прошипел ему вслед судья, стирая рукавом с лица плевок, и погрозил кулаком. – Я еще с тобой расквитаюсь!

Глава 3. Амаль

Синдбад вернулся в чайхану злой до безобразия и горя праведной местью. Взлетев по ступенькам, он обшарил глазами пустое помещение. Дверь в кухню была распахнута настежь, и внутри никого не было видно. В комнате Махмуда тоже, вроде бы никого: дверь прикрыта наполовину, но через широкую щель видна большая часть небольшой комнатушки, и спрятаться там особо негде.

Из рукомойника тихонько капала вода. Сорвавшись из-под потолка, над головой пронеслась ласточка. Из-за ближайшего топчана вырулил приблудный полосатый кот, заурчал и потерся об ноги Синдбада, выклянчивая подачку.

– Хозяин? – ласково позвал Синдбад, упирая кулаки в бока. – Ты где? Выходи-и.

Тишина. Потом вдруг еле слышно скрипнула половица.

Синдбад резко повернул голову на звук. Скрип явно донесся из комнаты хозяина – там была вторая дверь, ведущая в сад позади дома.

– Я иду, – елейным голоском сказал Синдбад, направившись в комнату на цыпочках.

Там что-то загремело и гулко бухнуло, затем послышалось тихое кряхтение. Видимо перепуганный чайханщик зацепился больными ногами за что-то металлическое и опрокинул его.

Синдбад влетел в комнату Махмуда, с грохотом распахнув дверь, и остановился на пороге. Чайханщик лежал на полу у самой двери в сад, совершая безуспешные попытки подняться с пола – видимо, сильно ему досталось от палача. Рядом с ним валялся огромный казан, что раньше был прислонен к стене у двери.

– Чего же ты спрятался, хозяин? В прядки хочешь поиграть?

– Это… ты? А я думал… – Махмуд перевернулся и расселся на полу, подтянув ноги. В его расширенных глазах светился неподдельный ужас.

– Воры? – уточнил Синдбад, медленно приближаясь к чайханщику. – Нет, все гораздо хуже.

Махмуд отполз в угол комнаты и сжался там, пытаясь слиться со стенкой в наивной попытке стать невидимым.

– Хуже? – переспросил он.

– Да, гораздо хуже – это я!

– Синдбад, дорогой! Ты, наверное, шутишь?

– Разумеется, я ведь похож на балаганного шута.

– Нет, нет, – замахал руками Махмуд. – Что ты! Ты все неверно понял.

– Тогда объясни, – Синдбад навис своими двумя метрами над вконец перепуганным чайханщиком.

– Это произошло случайно, клянусь Аллахом!

– Что произошло?

– Как… что? – растерялся Махмуд. Лицо его от удивления вытянулось.

– А так.

– Значит, все хорошо?

– Ну, разумеется! Если забыть о том, что судья захотел получить причитающийся ему золотой с меня, и мне пришлось драться со стражей.

– Синдбадик, дорогой… – чайханщик опять побледнел.

– О, я очень дорогой. И тебе это обойдется… – он задумчиво посмотрел в потолок. – Скажем, в пять золотых. За нанесенный, так сказать, моральный ущерб.

– Мора?.. – судорожно сглотнул Махмуд.

– Вот именно, – покивал головой Синдбад и опять рявкнул: – Гони монету!

Махмуд вздрогнул всем телом, закрыл глаза и обмяк. Голова его свесилась на грудь.

– О-о, – протянул расстроено Синдбад. Он наклонился, поднял руку чайханщика и отпустил ее. Рука безвольно упала на пол. – Готов.

Синдбад похлопал его по щекам, потом прошел к кумгану, набрал в рот воды и прыснул в лицо Махмуду. Тот заводил руками перед лицом, облизнулся и медленно приоткрыл глаза.

– Будет жить, – констатировал Синдбад.

– Что со мной? – слабым голосом произнес Махмуд.

– Ты решил поспать. А до этого хотел расплатиться со мной.

– Я?

– Махмуд, кончай крутить, – вконец разозлился Синдбад. – Или ты платишь мне пять золотых, или… – он саданул кулаком в ладонь.

– Бей! – подумав, сказал Махмуд и сильно зажмурил глаза, приготовившись к очередной экзекуции.

Синдбад постоял над жадным чайханщиком, потом сплюнул на пол, махнул рукой и вышел из комнаты.

Он опять остался без работы и без крыши над головой. В кармане один золотой, на который можно протянуть от силы пару недель, если не сильно шиковать, и за этот месяц необходимо найти новую работу. В крайнем случае, можно продать саблю, но с саблей расставаться совсем не хотелось.

Зло пнув камешек, подвернувшийся под ногу, Синдбад засунул руки в карманы и пошел, загребая кроссовками пыль, вдоль пристани, где у одного из причалов плечистые грузчики, пыхтя от натуги, с красными потными лицами разгружали только что прибывший корабль.

Таскать бочки и ящики, надрываясь и обливаясь потом, Синдбаду совершенно не хотелось. И даже смотреть на то, как их таскают другие. Поэтому он свернул на тихую, узкую улочку и направился по ней вверх, к центру города.

Размышляя о своей горькой судьбе, он все брел и брел, не разбирая дороги. Мимо проходили люди, спеша по своим делам, туда-сюда носились шумные ватаги детворы. Кто-то выплеснул ему под ноги мыльную воду прямо из окна, но Синдбад, не заметив этого, прошел дальше. Остановился он, лишь упершись в высокую стену.

Стена была сложена из белого камня и имела в высоту локтей десять, если не больше. Тянулась она в обе стороны до самых концов длинной узкой улицы, а там загибалась и убегала куда-то. Перед стеной, разбросанные случайным образом, росли пальмы и старые, в два-три обхвата тутовые деревья. За стеной раскинулся прекрасный сад, и его зеленые пышные кроны кое-где выступали за стену. На ветках висели крупные, с темно-красной шкуркой яблоки, но их почему-то никто не обрывал.

Синдбад поднялся на носочках, протягивая руку, сорвал одно яблоко, отер его ладонями и надкусил. Сочная сладкая мякоть таяла на языке.

Мимо проехала груженая арба, и Синдбад прижался к стене, пропуская ее. Прошли двое мужчин, в чалмах и богатых халатах, шитых золотом. Мужчины что-то шумно обсуждали, размахивая руками, словно мельницы крыльями, и потрясая ухоженными черными бородами. Синдбада они, казалось, не заметили вовсе.

В этом районе Синдбад еще ни разу не бывал, и его разобрало любопытство, что может скрывать такой длинный и высокий забор. Даже не забор, а заборище!

Оглядевшись по сторонам, нет ли кого поблизости, Синдбад подошел к одному из тутовых деревьев, быстро взобрался вверх по его кривому стволу и удобно устроился меж трех широких стволов. Густая крона надежно скрыла его от случайных взглядов.

Внизу опять кто-то проехал. Синдбад осторожно выглянул из-за ветвей. Это был мужчина на ишаке, клевавший носом. Ноги его в потертых шлепанцах едва не волочились по земле. За мужчиной, закутанная с ног до головы в серую паранджу, следовала женщина, таща за руку маленького мальчика. Синдбада они не заметили.

Синдбад повернулся в сторону забора и вытянул шею.

Перед ним раскинулся дивный яблоневый сад. За садом высокими остроконечными башенками устремлялся ввысь прекрасный дворец, слепящий глаза белизной стен и золотом куполов. Дорожки, посыпанные сверкающим в лучах солнца песком и усаженные пальмами, разбегались лучами от его входа, теряясь в зелени сада. Это было чудесно и неописуемо великолепно.

Из сада тянуло свежестью и прохладой. Где-то, невидимые глазу, журчали фонтаны. Меж шелестящих на слабом ветерке крон деревьев то и дело мелькали крыши беседок и мраморные скамеечки. Справа раскинулся рукотворный пруд с белыми лебедями. Рядом с ним важно расхаживал павлин, раскинув свой радужный «глазастый» хвост.

Синдбад дохрустел яблоком, взирая на невероятный пейзаж – такого он здесь еще не видел – и через плечо, не глядя, выбросил огрызок.

Бум!

Словно палкой по жестяному тазу.

Синдбад пригнулся и глянул вниз.

Под деревом стояли два стражника в бронзовых шлемах, кольчугах и с копьями.

– Ты чего? – спросил длинный и худой.

– Смотри, – показал пальцем себе под ноги тот, что был пониже ростом и потолще, и поправил съезжающий на глаза шлем. – Кто-то кинул огрызок.

– Кто?

Стражники закрутили головами.

Синдбад еще больше пригнулся, спрятавшись за толстый сук.

– Вот шайтан! – пробормотал он. – Принесла же вас нелегкая.

Стражники между тем все озирались. Из одной из подворотен выглянула любопытная мальчишеская мордашка, за ней еще одна и еще. Они уставились на стражников, шмыгая носами и утирая их.

– Ах вы, щенки! – стражник погрозил им кулаком.

Головы скрылись.

– Кто бы знал, как мне надоели эти проклятые дети! – посетовал тот, что пониже ростом.

– И не говори, – согласился с ним длинный. – Пошли, что ли?

– Пошли.

И они двинулись дальше вдоль забора, неся на плечах тяжелые копья. Синдбад проводил их взглядом и опять обернулся к саду, откуда в это самое мгновение раздался женский смех, и послышались серебристые голоса.

Синдбад попытался разглядеть обладательниц голосов, но за деревьями ничего нельзя было толком разобрать. Тогда он пролез по суку, уходившему далеко за забор, осторожно, чтобы не сверзиться вниз, перебрался на сук одной из яблонь и, замерев, огляделся – вроде бы никого. Быстро спустившись пониже, Синдбад бесшумно спрыгнул на траву и присел.

Тишина, ни охраны, ни собак. Последние, разумеется, его беспокоили гораздо сильнее – это не тупые стражники, которых можно надуть или, в крайнем случае, отправить в нокаут одним ударом. Прокравшись меж деревьев в направлении пруда, Синдбад залег за каменной ротондой с перильцами и скамеечкой, обегающей ее по внутреннему кругу. Рядом с ротондой журчал невысокий фонтанчик с чашей в виде цветка. Фонтанчик был, видимо, для питья.

Женщин было всего семь. Молодые особы в шелковых шальварах и расшитых жилетках с рукавами из невесомой материи играли у пруда. Одна из них раскачивалась на деревянных качелях; двое, стоящие позади и спереди качелей, раскачивали их, дергая за две привязанные к качелям веревки. Остальные весело перебрасывали друг другу мяч. В волосах у той, что сидела на качелях, сверкала золотая диадема, отделанная бриллиантами. Волосы ее были светлыми и длинными, забранными на затылке в оригинальную пышную прическу, удерживаемую несколькими золотыми китайскими заколками с рубинами на крупных головках. Девушка была прекрасна, и Синдбад невольно залюбовался ей. Нет, остальные тоже были ничего, но эта…

–Я хочу пить, – объявила красавица.

Девушки покорно остановили качели и склонили головы.

Красавица легко спрыгнула на траву и направилась к ротонде. Девушки устремились следом за ней, но та остановила их.

– Нет! Я сама могу напиться. А вы играйте в мяч.

Те послушно вернулись на поляну и присоединились к своим подружкам.

– О Аллах! Кто бы знал, как они все мне опостылели, – тихо произнесла красавица, приближаясь к месту, где залег Синдбад. – Вечно ходят за мной, как собачонки.

Синдбад отполз назад, ближе к широкому входу в ротонду, стараясь как можно меньше шуметь, но девушка услышала шорох, повернула голову и замерла.

– Кто здесь? – страха в ее голосе не было. Любопытства, впрочем, тоже. Чистый интерес, и ничего более – кто чужой мог появиться в этом давно наскучившем ей саду.

Но почему-то никто не вышел и не поприветствовал, как полагается, свою принцессу. И это было странно. Девушкой овладел легкий испуг.

– Кто здесь? – повторила она свой вопрос. – Покажись! Или я крикну стражу.

– О, несравненная красавица, – Синдбад поднялся с земли и, отряхиваясь, вышел из-за ротонды, стараясь оставаться незамеченным для остальных девушек, – не надо стражи. Я не причиню тебе вреда.

– Кто ты? – удивилась девушка, окинув взглядом ладную фигуру Синдбада, и добавила: – Витязь.

– Витязь? Пожалуй, – Синдбад приосанился.

– Как ты попал сюда? Ты гость моего отца?

Глаза у девушки были пронзительно голубые и бездонные, и Синдбад почувствовал, как тонет и растворяется в них.

– Не совсем, – не сразу ответил он. – Видишь ли, я здесь случайно.

– Случайно?

– Через забор.

– Через… забор? – глаза девушки удивленно расширились. Незнакомец не внушал ей опасений, и к тому же ей почему-то совершенно не хотелось, чтобы он ушел или его схватила дворцовая стража.

– Ну да. Понимаешь, забор, сад, дворец… – язык у Синдбада заплетался, чего с ним никогда до этого момента не случалось. – Мне захотелось взглянуть на все это, и я забрался на дерево. А потом кто-то засмеялся…

– Это я смеялась.

– Правда? – обрадовался почему-то Синдбад.

– Правда, – кивнула принцесса. Молодой человек был забавен. – Как тебя зовут, о незнакомец, лазающий в эмирские сады через заборы?

– Бо… Синдбад. Меня зовут Синдбад.

– Странное имя, – нахмурила прелестный лобик девушка. – Но красивое и звучное.

– А тебя как зовут?

– Меня? – еще больше удивилась принцесса. Во-первых, ее имя все знали, даже там, в городе. А во-вторых, никто и никогда еще так просто не спрашивал у нее: «как тебя зовут?» – безо всяких набивших оскомину эпитетов, и это было необычно и приятно. – Меня зовут Амаль.

– Амаль, – глухо повторил Синдбад, наслаждаясь именем девушки, словно мятной конфетой. В имени ее чудилось дуновение свежего ветерка, прохлада озерной воды, плавный полет легкокрылой птицы…

– Осторожно, моя принцесса!

Синдбад сбросил с себя оцепенение, овладевшее им, и резко обернулся на клич. Кричала одна из девушек, решившая поинтересоваться, куда так надолго могла запропаститься ее обожаемая принцесса.

– На помощь! Стража!!! – не унималась девица, заходясь в истошном визге и при этом топоча ногами и приседая, словно с нетерпением дожидалась своей очереди в туалет.

– Беги, о Синдбад! – принцесса чувственно протянула руку к молодому человеку, но не решилась дотронуться до него. – Беги, иначе тебя схватят.

– Я вернусь, Амаль! – крикнул Синдбад, срываясь с места. – Верну-усь.

Он запетлял меж яблонь, чьи нагруженные спелыми плодами ветви сгибались почти к самой земле.

Со стороны дворца донеслось бряцание оружия и доспехов – стража спешила на помощь своей принцессе. Это не страшно – Синдбад три раза успеет сбегать к стене и обратно и еще передохнуть, пока они доберутся сюда. Но тут сзади послышался лай: видимо, кто-то додумался спустить собак. А вот это уже хуже, гораздо хуже.

Синдбад поднажал. Впереди, меж деревьев уже виднелся забор, но дробные удары когтистых собачьих лап быстро приближались. Синдбад не решился оглянуться назад, боясь оступиться или влететь со всего маху в ствол дерева. Упругие ветви больно хлестали его по лицу. Он отмахивался от них руками, подныривал под ветки, вскакивал и опять бежал. Вот и забор! Собаки уже совсем близко, и, судя по злобному лаю, никак не болонки или чихуахуа.

«Где же этот проклятый тутовник?» – Синдбад заметался около забора, вглядываясь вверх и пытаясь глазами отыскать длинный ствол, перемахивающий через забор. Вот он, наконец-то! И как только он его раньше не заметил…

Синдбад рванулся вправо, к одиноко стоявшей яблони, над которой простирался толстый кривой сук шелковицы. Огромная черная собака, нагнавшая было беглеца, впустую клацнула зубами и, промахнувшись, недоуменно уставилась на то место, где только что стоял враг. Зарычав, она опять рванула за непрошенным гостем, но другая собака, рыжая, с черными подпалинами, первой настигла Синдбада, когда тот уже резво взбирался на яблоню, и в прыжке вцепилась в развевающуюся полу его халат.

Синдбад от сильного рывка чуть не свалился с дерева, но в последний момент успел вцепиться обеими руками в ствол у самой земли и шустро вскарабкался на него. Страх быть разорванным на мелкие кусочки придавал силы. Собака, рыча, продолжала болтаться на халате. Синдбад зло пнул ее ногой, пытаясь стряхнут с себя, но собака зарычала и еще сильнее сжала зубы.

– А, шайтан тебя раздери! – прорычал Синдбат, продолжая тыкать собаке в нос мягкой подошвой кроссовки.

И тут подоспела вторая собака. Она, не долго думая, подпрыгнула и схватила зубами свободную часть полы. Теперь Синдбада тянуло к земле килограмм пятьдесят, не меньше. Тот все ниже и ниже сползал с сука, делая тщетные попытки удержаться на нем.

– Вот же навязались на мою голову! – в сердцах бросил он собакам, сильно качнулся и забросил на сук обе ноги, сцепив их крест-накрест. В тот же момент он отпустил руки, выгнувшись назад. Халат соскользнул с его плеч и вместе с собаками упал на землю. Халата, конечно, было жаль, но не расставаться же из-за него с жизнью.

Подтянувшись, Синдбад шустро взобрался на сук, с него на другой, более высокий и наконец перебрался на широкий сук шелковицы. Развалившись на нем, он немного отдышался и пополз по суку в сторону забора, быстро перебирая руками и ногами.

Собаки, как только халат оказался в полной их власти, утеряли интерес к Синдбаду. Каждой их них хотелось заполучить свою долю добычи, чтобы похвастать ей перед хозяином, но халат был один, и собаки тянули его каждая в свою сторону, рыча и дергая огромными головами. Не выдержав подобного обращения, халат затрещал и разошелся по швам. Собаки тут же успокоились и, гордо вскинув головы, бросили к ногам подоспевших стражников свою добычу.

– Ушел, отрыжка шайтана! – стражник, прибежавший первым, саданул по яблоне копьем. На головы стражников и собак посыпались спелые яблоки. Люди пригнулись, а собаки отбежали в сторонку. – Ах вы драные никчемные псины! – накинулся стражник на собак, еще больше расходясь. Одной он отвесил пинка, и та, заскулив, кинулась прочь, а по другой не попал – эта оказалась опытнее своей товарки и вовремя увернулась от ноги. Стражник упал на землю, но тут же вскочил и принялся колошматить древком копья своих подчиненных. – Ах вы, бездельники! Догнать! Догнать и схватить! Чего вы ждете, олухи, дармоеды! В яме сгною!

Стражники рванули к южным воротам, выходящим на улицу за забором, а в это время Синдбад, посмеиваясь над ними, отдыхал в кроне шелковицы, ожидая, когда улица внизу вновь опустеет и можно будет спокойно спуститься с дерева и убраться подальше отсюда. А тем временем…

… Толстый судья Икрам-бей был ужасно злопамятен и не мог забыть оскорбления, нанесенного ему каким-то оборванцем. Когда его немного отпустил страх, а стражники очухались после легкой контузии, Икрам-бей принялся честить их на чем свет стоит. Стражники виновато пялились на него и вздыхали. Тащиться куда-то по жаре и ловить какого-то проходимца им совершенно не хотелось. Им было плевать на него. Их тянуло вернуться в прохладный уютный подвальчик, где они с радостью продолжили бы так не вовремя прерванную игру в кости. Одному из них сегодня необычайно везло, а другой горел желанием отыграться. Однако, Икрам-бей был иного мнения и не желал сносить страшного оскорбления.