Текст книги "Сказка про Ваньку"

Автор книги: Леонид Порохна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Леонид Порохна
Сказка про Ваньку
^{Повесть для кино}

Нет причины, почему бы мне не рассказать всего, что я знаю.

Присловье

Оформление Александра Коротича

– Ну, Ванька, вышло время, Ступай.

Отец смотрел внимательно, не боится ли?

– И помни, эта тропка – в одну сторону, в другой раз на нее не выйдешь. Там пометы оставляют, кто ходит, ты время не трать.

– А обратно как? – спросил Ванька.

– Как тебе все рассказать? Сам увидишь. Да ступай, старики ждут.

Потоптался Ванька, котомку в руках смял, к двери тронулся. По улице пошли так: впереди старики, с посохами, важные, следом – Ванька, а там и отец. Улочка кривая, узкая, а избы кряжистые, основательные. Одна только, у проулка, чахлая, оконце одно, слепенькое, а в оконце – два глаза цепкие, с прищуром Ваньке в спину уставились. Серьезные, невеселые.

Тот почувствовал, оглянулся беспокойно, а их и нет. Ничего парень не увидел, дальше пошел, а глаза – вот они, глядят.

В проулке баба встретилась, увидала, подхватилась, чуть стирку на дорогу не бросила, к избе этой подалась. Там в горнице мужик в котомку вещички сбрасывал, на бабу не обернулся даже.

– Ванька пошел! – баба не то крикнула, не то выдохнула.

Мужик слегка голову в плечи подал, не оборачивается. Тут баба заревела.

– Пошел, пошел Ванька-то… Пошел ведь…

– Знаю, – отозвался мужик без охоты.

– Чего ты знаешь? – подвывала баба. – Все ты знаешь…

Мужик оглянулся наконец, вздохнул примирительно:

– Не ори, вернусь.

Котомке горловину веревкой стянул, приобнял бабу неловко, и у двери догнал его голос:

– Митрий, Митрий, сам-то там не сгинь…

– Вернусь.

На улицу вышел мужик с оглядкой, не хотел, видать, чтобы видели. Пролез под плетью прясельной, пустился бегом по проулку вбок.

На околице стояли уже люди, смотрели, .как идут старики. Суровый народ, серьезный. Наконец, остановились все, Ванька – перед отцом.

– Чего мне там искать-то?

– Как найдешь, так и поймаешь. Да головой не верти попусту. Иди.

Обнялись. Поклонился Ванька старикам, оглянулся на народ и пошел.

От околицы вела тропка слабая, едва заметная. Ванька шел, в сторону поглядывал, где торчала из лесу гора высокая. А от самой ее вершины поднимался в небо, прямо к солнцу, отвесный столб черного дыма. Перевел Ванька глаза вперед, к лесу, и с шагу сбился. У первых деревьев, в тени – два столба деревянные, перекладина поверху. И что-то там еще непонятное. Ванька ступал. медленно, присматривался. К перекладине привязана была бычья туша, без ног и головы, красные струйки бежали по столбам вниз, в траву. И тропка в лес уходила как раз между столбами, под тушей.

Ванька даже встал, на деревню посмотрел, а потом шагнул меж столбов, в лес. Так из дома ушел.

Лес поначалу светлый стоял, березовый, трава зеленая, с ягодами, солнце поверху. Птицы вокруг разговоры свои разговаривали. Тропа лежала торная, надежная; Ванькина опаска кончилась, споро двигался, котомка на плече прыгала. А лес менялся незаметно. Стали сосенки среди берез попадаться, исчезли кусты, ягоды сменились Грибами, а потом березки и вовсе кончились, встали сосны высокие, кроны чуть не в облаках. Ванька будто меньше стал.

Тут и увидел первую метку: на сосне зарубка обыкновенная, но что-то от нее неуютно стало. Дальше присматривался внимательней. Еще зарубка, полотняная полоска на ветке накручена, а там камень торчком… И лес опять другой: ни травы, ни грибов, елок все больше, сумеречно, хоть и солнце в небе. От птиц один дятел остался, да скоро пропал, завелись вокруг кукушки, птицы недобрые. Ванька шел, старался не шуметь. А метки – сплошняком, одна к другой. Ельник все гуще стоит, по низу – валежник, и тропка сама как-то уже сделалась. Внутри у Ваньки нехорошо было, а тут и метки кончились. Встал путник: дальше идти страшновато, а назад – нехорошо. Решил перекусить пока, уселся, у тропки под елью, припас достал, а шапку положил. Пару раз лепешку куснул, когда раздался неподалеку звук тихий. Ваньку будто кулаком ударило, одним прыжком за елку заскочил, упал в хвою.

Звук приближался медленно: сперва доносилось посвистывание, затем – шелест сухой хвои под ногами и какое-то побрякивание деревянное. Ванька вспотел, пока ждал. И показался на тропке… Человек ли, нет ли… Карла. Маленький, страшненький, под нос себе насвистывает, и настроение у него, по всему видать, хорошее. Следом на веревочке колоду тащит, домовинку маленькую, почернелую, будто сейчас только из-под земли. Колода по корням брякает. Карла топает бодро, да выходит ходьба не скорая, ноги коротки.

Ванька уже думал, пронесло, но ближе к елке карла ход поубавил и свистеть перестал. Потянул носом воздух, будто пощупал, веселье с лица сдуло, забеспокоился, заурчал что-то настороженное и в два глаза на землю уставился. До елки дошел кое-как и встал, даже чуток попятился. И что-то на тропе высматривает. Ванька голову вверх потянул, а за травой не видно. Тогда медленно приподнялся, глянул, пот по спине побежал: рядом с тропкой, у карлы под ногами, шапка лежит. Сам спрятался, а шапку забыл. Вжался Ванька в землю, а карла все пялится, лицо тревожное и озадаченное, будто не поймет, что там. Или даже совсем не видит, потому что глазами, вокруг водит, рядом. Ванька даже во второй раз выглянул: лежит шапка. Тут карла плюнул, крякнул, мол, бывает же… И дальше пошел.

Ванька долго еще за елкой лежал, слушал, как колода удаляется. Как вылез, первым делом шапку в котомку спрятал для надежности. Дальше пошел. Лес вокруг сжался – с тропки не свернешь, да голову пригибай, ветви все ниже, хвоя по лицу похлопывает. Тропка чем дальше, тем уже, а скоро и вовсе исчезла. Ванька назад посмотрел, там тропки будто не было и хода не видно, по какому пришел. И вообще пути никакого нет никуда, вокруг сплошь валежник. И темно. Встал Ванька на четвереньки, пополз наугад, продирался с трудом, пока совсем не остановился. И не сразу разобрал, что перед ним дверь. Вроде колодезной крышки. Толкнул, в лицо паром ударило, ввалился путник внутрь.

Оказался он на дощатом полу в бане. То есть не в бане, но очень похоже: печь натоплена, под потолком – полок, окошко в стене крохотное. И мухи. Наглые, жирные твари жужжали, крутились в воздухе, ползли по стенам, по потолку, по всему, что здесь было. И было их столько, что смотреть мешали. И не сразу Ванька разобрался, что не один он: на полке, занимая все пространство до самого потолка, лежала старуха. Очень неприятная бабушка. Не толстая, а будто вся распухшая, прикрытая грязным тряпьем, местами порванным, местами истлевшим. Огромная грудь упиралась в потолок, а у самого Ванькина носа торчали синие, будто изморозью покрытые, громадные ноги, изрезанные глубоко запавшими венами.

Едва различимое старухино шипенье за мушиной возней было почти неразличимо. Ванька уже решил, что его не заметили, когда раздалось:

– Ты чего сюда?

Путник от неожиданности и от неприятного свистящего голоса растерялся:

– Я, бабушка, мимо шел…

– И шел бы, сюда-т чего?

– А никак больше…

Старуха утробой захихикала, отчего грудь ее неприятно задрожала, потом смачно плюнула на печку, та зашипела.

– Ты уж, бабушка, не обидь, – попросил Ванька.

– Моя забота. Видал там кого?

– Прошел один, – мялся Ванька. – Маленький такой, корявый.

– А, пенек-полчеловечка? Колоду таскает, паршивец?

– Таскает.

По всему видать, Старуху новость обеспокоила. Она зашипела что-то сердитое, с новой силой на печку заплевалась, слюна зашикала, запарила. Путник ждал, прислушиваясь к редким словам:

– Шляется… Подлючий какой… Вона, гада, куда залез! Ладно уж, – грозила Старуха, – ладно…

Ванька наконец решился о себе напомнить, сказал, что в голову пришло:

– Бабушка, а кто это? Маленький?

– Не тебе дело, – отозвалась Старуха не сразу, – свое знай.

– Какое мое? – не понял Ванька.

– Корка там лежит, закусывай, чубатый.

– Я не чубатый, – сказал Ванька, осматриваясь.

– Это поглядим, – бормотнула Старуха, занятая своими мыслями.

Корка нашлась под оконцем, ползали по ней мухи, край был уже кем-то надкушен.

– Ешь, чубатый, не томи.

– Да нет чуба!

– Нету и нету… – примирилась старуха.

Ванька присмотрелся и вздрогнул: глаз у Старухи не было, на оплывшем лице зияли вместо них красные глазницы-ямы.

– Ешь, ешь…

Ванька скривился, но корку укусил. И тут же отозвалась Старуха:

– Гляди, нету…

– Чего? – переспросил Ванька.

– Чуба нету.

На парня смотрели красные, слезящиеся глаза. Те, которых не было. Бабка хмыкнула, спросила:

– Чего пялишься? Полчеловека-то куда пошел?

– Отсюда.

Старуха задумалась. Опять зашипела, на печку захаркала. Ванька, весь от пота мокрый, утирался шапкой, ждал, но старая о нем забыла.

– Бабушка, – сказал Ванька, – меня-то куда?

– Куда хошь… Без тебя тут…

И обратно сама с собой зашипела. Ванька остаток корки бросил, ждал, отмахиваясь от мух. Отгонял, пока не прихлопнул одну. Шум бабку насторожил.

– Убил? – заскрипела она подозрительно.

– Убил.

– Ты кто? – почти закричала Старуха. – Сукин сын? Мешала она тебе? А и мешала, терпи. Давай, топай отсель! Зашел, а теперь пошел!

– Куда? – выдавил Ванька растерянно.

– Куда хошь! – отрезала Старуха.

– Бабушка, – взмолился парень, – чего она тебе, муха?

– Ничего. Мне она – тьфу, а разговору не будет! – и тут ей пришла удачная, видать, мысль, до того веселая сделалась. – Куда, говоришь? На дуб пойдешь, а там скажешь, чтоб не тянули. Старая, мол, велит. А то тянут, тянут… Да слушай еще… – она взглянула на пришельца, скривилась безнадежно. – Ничего ты не услышишь… Ведь отсель. В дверь.

– Да я оттуда, нет там дуба никакого.

– Иди, дурак, – Старуха погружалась уже в свои мысли. – Дуба ему нет… Скажет же такое…

И ну плевать на печку, только брызги парные полетели. Ванька за дверь выглянул. Леса не было. Ни норы, ни ельника… Стлался из-под крыльца зеленый луг, весь в цветах, за ним – березнячок и – вот он! – дуб в нем. Оторвал от этой картины Ваньку скрип бабкин:

– Дверь закрой, дует!

Тут дверка так хлопнула. Старуха только охнула. Припустил путник по траве, только что не подпрыгивает. Так обрадовался, что и не заметил, как прямо на дуб пошел, а ведь хотел поначалу куда-нибудь в сторону, от опаски. Но забыл, проскочил к березняку, мимо дуба шел, но на плечи крепко легли две руки и мощный голос предложил идти, куда поведут. Так предложил, что Ванька и не пикнул.

Огромный мужик, назвавшийся Сторожем, провел своего пленника лесом, затем через большой двор, одним крепким забором объединивший несколько домов и большую стайку с амбарами, и поставил его в просторной горнице перед древним стариком, сидевшим одиноко за огромным столом. Дед молчал, глаза на Ваньку поднял медленно и через мгновение опустил обратно. После этого Сторож заговорил:

– Кто тебя послал сюда?

– Я не сюда, – почему-то оправдывался Ванька, – я к дубу.

– А про дуб кто сказал?

– Меня Старуха отправила, а я что мог?..

– И как ты ее видел?

Ванька плечами ответил, видел, мол.

– С чем пришел?

– Передать старуха велела, чтоб не тянули. Сердится она, тянут, говорит.

После этих слов Сторож посмотрел на деда. Хотя тот не пошевелился. Сторож кивнул, будто согласен, сказал:

– Ступай, на дворе подожди.

На дворе было пусто, Ванька уселся на лавочку у забора, но не успел осмотреться, как совсем рядом заскребся кто-то. Ванька огляделся – нет никого. Шорох повторился, потом – шепот:

– Паря, дверь открой.

Ванька соображал, откуда это. Шепот повторился:

– Да здесь я, в сарае. Открой.

И правда, рядом начиналась крепкая стайка, и ближняя дверь заперта. А шепот оттуда напирал:

– Щеколду скинь, и все. Слышишь ты?

– Эй, ты чего? – растерялся Ванька.

– Открой.

– А зачем?

– Надо.

– Кому?

– Открой, трудно тебе? – Человек за дверью злился. – Я, может, зря тут. А может, меня тут забыли? Закрыли случайно. Случайно, слышь? Открой.

– Я-то чего? – сомневался Ванька.

Ответа, не последовало. Ванька громче повторил:

– Ты чего там?

Тишина.

– Эй! – шумнул Ванька.

– Говорлив ты, однако, – с ехидцей раздалось над самым его ухом, рядом стоял Сторож. – Запомни, к этой двери шагу не ступи, заруби себе… И еще: прежде чем шагнуть, спроси меня. Пошли.

И когда тронулись, долетел из сарая стон жалобный:

– Эх, ты-ы-ы…

Ванька с шагу сбился, а Сторож не заметил, объяснял на ходу:

– Ходи здесь, куда хошь, только за речушку вон ту – ни шагу, там лес запретный, пропадешь. И на все у меня дозволения спрашивай.

Весь день трудился Ванька там, куда Сторож определил. Ловил рыбу с мальчишками, которых оказался тут целый отряд. Таскали сети по отмели, купались, хохотали, народ попался задорный, шустрый, но и работали ладно. Вместе со всеми работал человек странный: детина лет сорока, в длинной, как у остальных, рубахе и без портов. И вел себя, будто не старше прочих. Ванька на него с интересом поглядывал. Детина, оказалось, тоже на Ваньку косится, но глаза отводит, прячет. Только раз взгляды встретились, почудилась Ваньке такая там тоска, что не по себе стало, а детина крупно вздрогнул, потом улыбнулся виновато и беспомощно, и после того держался подальше.

День прошел быстро, с пацанами Ванька отужинал и пошел Сторожа искать. Во дворе как раз мужики съезжались с промысла, называли друг друга Братьями и входили в высокий дом, где Ванька был уже. Он следом сунулся, но дорогу ему преградили, скоро Сторож появился, велел ждать. Делать нечего, Ванька отошел на всякий случай от сарая подальше и правильно сделал: скоро донеслось оттуда постанывание да вздохи. Парень старательно их не слушал, осматривался. Место было суровое, а почему – непонятно. Избы крепкие, тесом крытые, амбары – выше изб, огромные. Все сделано ладно, сбито накрепко, но чего-то Ваньке не хватало. Уж больно грубо, что ли? Пока соображал, совет в доме кончился, мужики потянулись к избам. Ванька высматривал Сторожа, а вместо него появились двое молодых, не старше Ваньки, мужиков и не торопясь к нему направились. Задиристые, ухмыляются и будто между собой беседуют:

– Дохлый. Испугается.

– Да, хиловат, – соглашается другой.

Ванька насторожился, слушает.

– Какие-то по. деревням мальцы пошли.

– Да, мальчишка совсем пугливый, видать…

Ванька заводился потихоньку.

– Сам ты…

– А-а… – отмахнулся первый. – Видали таких.

– Сейчас встану, – пообещал Ванька.

– Вдруг да встанет? – второй будто испугался.

– Не, – успокоил первый. – Ему нельзя. Он Сторожа спрашивать должен, аки маменьку.

– Может, спытать его? – второй обратился к Ваньке: – Пойдешь?

– Пойду, – сразу согласился тот.

Мужики переглянулись, первый сказал с улыбкой:

– Баньку видишь? Камень с печи принеси, задачка детская. Ну?

Банька стояла за оградой, на отшибе. За кустами едва заметна была в лунном свете кривая крыша, и выглядела она невесело. И месяц через нее перевалил уже, но Ванька завелся:

– Принесу.

И когда спускался вниз, к баньке, рядом с задирами появился Сторож. Перекинулся с теми парой слов, проводил Ваньку глазами, исчез. Парень его не видел.

Внутри тьма стояла кромешная. На ощупь пробрался до печки, разок ушибив бок, нашарил камень и только взял, как на руку ему легла чужая рука. Ванька с перепугу по ней кулаком хватанул, кто-то вскрикнул, заплакал. Голос тонкий, девка. Ванька растерялся:

– Эй, ты что?

– Больно.

Точно, девка.

– А чего ты тут?

Девка плач оборвала, к нему прильнула, зашептала, всхлипывая: – Женись на мне! Женись.

Ванька совсем потерялся, а девка тормошит:

– Женись, не бойся, я красивая. Ну ответь ты мне, женишься?

– Женюсь, – сказал Ванька и сам тому удивился.

– Завтра в полдень приходи, да платье мне принеси. Теперь камень бери да ступай, ждут тебя.

И нет ее. Ванька с камнем в руке двинулся обратно, да неловко, тут же ногой во что-то заехал, Шарахнулся и другую ногу расшиб.

На дворе бросил мужикам камень:

– Веди к Сторожу.

Те не удивились, Сторож тоже спокойно выслушал.

– Ты сам пошел, меня не спрашивал. Не мне и ответ держать. А платье я тебе дам. Завтра пойдешь, деваться некуда.

В полдень Ванька с растерянной физиономией, с платьем и ботинками отправился в баню. На дворе опять пусто было, ни души, только в сарайке шуршал кто-то.

Что его в баньке ждёт, как-то не думал, а там и правда девка оказалась. Да нагишом совсем. Тут до Ваньки дошло, что значит «жениться», а она смеется:

– Отвернись, нельзя так…

Отвернулся Ванька не сразу. Ох и девка в баньке оказалась!.. До того хороша, парень такого ни разу не видал, глаза пялит, а она ничего, улыбается.

– Ладно, отвернись.

Оделась, говорит:

– Ну…

– Что?

Девка засмеялась:

– Веди на двор, ладно уж. «Ну»… Меня Аленой звать, а то женишься, имени не спросишь.

Тоненькая, с русой косой до пояса. Румянится…

Взял ее Ванька за руку, вывел на двор. Она глядит, разом стыдится и радуется. А парень с каждым шагом прямо надувается, гордый стал, чистый гусь. Посреди двора встали, куда дальше, непонятно. Никого вокруг, в сарайке даже тихо, и тут же голос. Из сарайки.

– Паря, дверь отвори. Слышь, что говорю, а не то счастья не будет…

Ванька растерялся слегка, а тот напирает:

– Тебе хорошо, невеста молодая… А меня, невинного, в тюрьме держат. Невиновного! – Так что слово мое помни: не будет тебе счастья.

Ванька разозлился:

– Ты кто такой? Слышишь? Чего пристал?

Тишина. Ванька к сарайке двинулся:

– Чего пристал, говорю?

Ни звука. Ванька задвижку вынул, щеколду сбросил, хотел внутрь глянуть, да не успел. Из сарайки выскочил мужичонка, рожа хитрая, и молча бросился к конюшне. Пока Ванька соображал, тот уж кобылу вывел, бросил на ходу с ухмылкой:

– Дурак.

– Эй, мужик, – шагнул к нему Ванька, но получил такую плюху, что очнулся на земле и не сразу. Мужик тем временем прыгнул без седла на лошадь, подцепил Алену, бросил поперек кобылы и дал тягу.

Пока Ванька на ноги вставал, выскочил откуда-то Сторож, заорал:

– Фи-илька-а-а! Филимо-о-он!

Беглец на лугу кобылу осадил, заскалился:

– Че-го-о-о?

– Филька! – орал Сторож. – Другой раз поймаю, сам тебе ноги вырву! Понял?

– Ладно!.. – отозвался тот, нахлестывая кобылу.

– Дяденька, – подскочил Ванька. – Куда он ее?

Сторож с разворота замахнулся, но не ударил.

– Ну, говорил я тебе? Теперь сам в сарае посидишь. Братья вечером приедут, разберемся с тобой.

Так Ванька под запор попал. Лежал на сене, смотрел на двор в щелочку. Там было пусто, только пацаны время от времени по своим делам пробегали, то с вязанками, то с мехами какими-то. И ни один не оглянется, хотя понятно, что знают про Ваньку. Один раз появился и детина-подросток. Остановился, взгляд украдкой бросил. Потом исчез. И скоро у задней стенки зашевелилось что-то. Затрещало. И шепот:

– Паря, слышь? Спишь ты, что ли?

– Не сплю, – отозвался Ванька неласково.

– Уходить тебе надо. Худо будет.

– Да ну вас…

– Дурак, ты Фильку-вора выпустил. Давно он Братьям проказы строил, все поймать не могли. Поймали, все думали, лошадьми его рвать или деревьями, а ты и выпустил. Не простят.

– А куда он Алену поволок?

– Девку-то? А чего она тебе?

– Чего? – злился Ванька. – Невеста!

– Это еще никто не знает.

– Ты потише там! Я знаю. Куда?

– Отсюда не выйдешь, не узнаешь. Братья приедут, устроят тебе свадьбу. Я тут досочку подломил, только сено разрой, а там беги к запретному лесу. Да не жди, дурак.

И стихло. Ванька прислушался: на дворе копыта застучали, заговорили Братья, показалось Ваньке, не по-доброму. Сердитые. Тут Ванька за сено взялся.

Проскочил задами, мимо баньки, через речку, бугор, ко второй речке, которая в обратную сторону течет. Куда Сторож ходить запретил. Речка оказалась бурная, а ход через нее – один: посредине стоял камень, покачивался. Ванька засомневался, ступать было боязно. И как раз Братья зашумели издалека, пропажу обнаружили. Ванька примерился, прыгнул на камень, тот перевернулся, рухнул беглец в воду. И не видел, что проводили его из кустов внимательные глаза. Когда парня понесло, ударяя о камни, через голову переворачивая, из кустов вылез мужик. Знакомый, из Ванькиной деревни, Митрием звать. И побежал в другую сторону, пригибаясь, чтобы никто не видел.

А Ваньку несло тем временем, поток сильный, не выгребешь, поколотило его на перекате, потом вода вспенилась, швырнула парня вперед и вверх, полетел неведомо куда. Водопад.

В темном лесу, в заводи прибило Ваньку волной к берегу. Голова под водой, волосы – поверху. Тут бы и сгинул, но потянулись к нему чьи-то руки, взяли за плечи.

Когда беглец очухался, светило солнце, рядом горел костерок, над которым сушились его, Ванькины, порты. Парень от удовольствия обратно глаза закрыл, повернутся на бок, но заснуть не вышло.

– Вставай.

– Не буду, – ответил Ванька, не открывая глаз.

– Ну лежи тогда, а я пошел.

У костра сидел, улыбаясь, детина. Тот самый, переросток.

– Слушай, – сказал Ванька. – Ты меня выпустил? Звать-то как?

– Пронька.

– А я – Ванька. И совсем я запутался. Что тут происходит, знаешь?

– Да ничего…

– Ничего «ничего»…

– По дороге расскажу, а сейчас лежать некогда. Пошли.

– Куда?.. – безнадежно протянул Ванька.

– Туда…

Ванька сел:

– Ты, значит, знаешь, куда?

Пронька усмехнулся, но невесело:

– Туда, куда ж еще? Тут все пути – в одну сторону, а лежать будем, могу и не рассказать, помешают.

И пошли. Места вокруг лежали красивые, чистые, лужки, перелески, речушки вьются. Пронька дорогой рассказывал:

– Девка, которую ты из бани вывел, – проклятая. Бывает, в колыбели когда скажет мать, «чтоб тебя», мол… Проклянет, одним словом… Или по другому какому случаю, выходит, что проклятый. Девка в бане и жила всю жизнь, выросла там, только видно ее не было, невидимая. Братья давно думали, как от нее избавиться, да не выходило.

– А старуха при чем?

– Я же говорю, проклятая. Получается, вроде как дочка ее, Старухина. Ну и Братьям непокой: со старой ссориться нельзя. Беда…

– Чего ты заладил: тут беда, там беда?…

– Что делать, – вздохнул Пронька, – тут везде…

Шли дальше. Солнце – поверху, трава – понизу. Пронька говорил:

Бежать сюда, в запретный лес, надо было, потому что там везде – Братьев земля, куда ни беги, сам сыщешься.

– А здесь чья?

– Увидишь, если дойдешь.

– Слышь, – спросил Ванька, – а чего ты в портах теперь? Там без портов был.

Пронька покривился, ответил нехотя:

– У меня припасены были.

– Не обижайся, мне непонятно было, и все. Странно тут…

– Странно… – согласился Пронька.

Ванька спустился к ручейку, протянул руку воды зачерпнуть, но Пронька остановил:

– Погоди, дай посмотреть.

Спустился к воде, осмотрел вокруг:

– Нельзя ее пить.

– У тебя все нельзя.

– Осенняя…

– Я пить хочу!

– Хоти дальше. Осенняя вода, нам с тобой рано ее пить, поживем еще. Видишь, листья желтые.

И правда, в воде плавали желтые листья, и рядом, на кустах, те, что к ручью ближе, тоже желтые.

– А летняя бывает? А зимняя?

При последнем слове Пронька быстро вокруг глянул:

– Тихо ты, беду даром кликать… Не поминай, всякая вода бывает.

А сам вниз уставился, лицо вытянулось. У воды след выдавлен, копыто, кованое. Его Пронька испугался по-настоящему.

Двинулись – быстро, почти побежали. Пронька все время оглядывался, держался к деревьям ближе, хоть ничего особенного видно не было. Ваньке беспокойство передалось:

– Куда идем-то?

– Толком не знаю, я не дошел.

– Но ходил?

– Ходил, – ответил Пронька, схватил попутчика за плечи, бросил под кусты.

Ванька хотел зашуметь, да Пронька ему рот зажал, указал в сторону. За рекой, за молодым леском высился небольшой холм, а на вершине его стоял верхом воин. В кольчуге, с копьем в руке; шлем, отброшенный на спину, висел на ремне, открыв белые волосы. Конник внимательно осматривал округу, медленно поворачивалась голова, глаза цепко перебирали кусты и низины.

– Началось, – прошептал Пронька.

Глаза конника в это время подобрались к их укрытию; Пронька вжался в землю, скривился весь, но пронесло, не заметил воин, голова ушла дальше. Пронька задышал наконец. А на холме появился еще один, пеший лучник. Неприятная пара медленно двинулась в сторону.

– Так, – сказал Ванька. – Сматываемся.

– Куда? – тоскливо отозвался Пронька. – Тут одна дорога.

– Куда?

– Туда, – показал Пронька вслед воинам. – Больше теперь некуда.

– Теперь, это почему?

– Говорили тебе Братья, за речку не ходить? Перешел – все.

– Погоди, ты меня сюда затащил, а теперь у тебя дороги нет?

– Я – тебя? Меня Братья в сарай посадили? Я убежал? Им на своей земле и руки за тобой тянуть не надо, сам влезешь, только пальцы расставят. Другой дороги у тебя не было, а вышел – иди, И потом, ты ведь не к Братьям шел, тебе надо было сюда, я знаю. Зачем шел?

– Не знаю.

– Я тоже не знал, когда пришел. Да и теперь не очень-то знаю. Но мне пройти надо, – Пронька был серьезен. – Иначе до конца дней буду рыбку с пацанами ловить. Братьям на обед. Понимаешь? Я ведь ровесником тебе пришел, а теперь видишь какой? Я не дошел.

Помолчали.

– Что за дяди-то были? – спросил Ванька.

– Стража. Дальняя застава.

– Кого ловят?

– Нас.

Перекусили наскоро, Пронька крошки собрал, в карман сунул. Пошли с опаской. Добрались под деревьями до лужка, осмотрелись. Нет никого. Только на чистое место выходить, показались на другой стороне те же стражники, идут медленно, к лесу присматриваются. Парни тихонечко в кустах легли, смотрели, что происходит на той стороне большой поляны. Стражники двигались настороже, лучник ступал нарочито уверенно, а потом вдруг прыгнул в сторону, освобождая коннику путь, тот бросил лошадь в лес. На ближнем дереве встряхнулись, заходили ветви, кто-то прыгнул на землю. Через несколько мгновений конник выскочил из леса, перед собой он гнал парня с котомкой. Тот, что было сил, рванул по траве, но скоро конник перерезал ему путь, сзади поспевал лучник.

– А-а-а!.. – заорал парень. – Мать тую!..

Закрутился на месте. Копейщик теснил его конем, но почему-то не трогал, а когда лучник подоспел, всеобще тронулся в сторону. Тут парень с силой ухватил лучника поперек груди, с размахом брякнул о землю. И еще брякнул, тот обмяк.

Конник такого поворота не ждал, бросился к своему на помощь, но парень ловко подхватил лучника, швырнул тело коню под ноги. Тот сбился с шагу, копейщика тряхнуло, да и парень ему помог, за ногу дернул, копейщик свалился вниз, но тут же вскочил.

– Пошли! – крикнул Пронька.

Копейщик гнал парня по полю, в тяжелых доспехах бежал легко, и недолго б они пробегали, если бы не выскочили из леса Пронька с Ванькой. Заголосили, бросились вперед. Стражник не ожидал, застыл, оглядываясь, этого хватило, чтобы парень подскочил к нему со спины, ремешком от шлема перехватил ему горло. Когда двое подбежали, стражник пузыри пускал.

– Стой! – закричал Пронька. – Нельзя!

Но поздно, парень брезгливо оттолкнул тело, оно завалилось вбок.

– Два дня гнали, – с облегчением выдохнул парень.

Был он крепок, кудри задорные, за плечами – котомка, как у Ваньки. Улыбнулся:

– Вы чего тут?

– А ты?

– Вместе пойдем? – смеялся парень. – Только я сообразить никак не могу, куда идти?..

Ванька на Проньку кивнул:

– Он, Пронька, знает.

– А я – Фролка.

– Пошли, Фролка?

– Пошли.

На закате у костра разговаривали:

– На Дальней заставе стражи мало, – говорил Пронька, – пройти можно.

– Это я пробовал, – качал головой Фролка.

– Можно, можно. Впереди – Ближняя застава, пройти надо, но нельзя. Разъезды, ловушки, стражи много… Никак не пройти.

– Совсем?

– Совсем, – Пронька помолчал, пошевелил губами, будто сам с собой советовался. – Есть один способ, только… Страшно. Дед тут один живет, очень старый, давно живет. И странный. Себе на уме. Но может и помочь.

– Если понравишься? – спросил Ванька.

– Нет, говорят. Не знаю. Одному поможет, другому лихо положит. Почему, никто не знает. Что хочет, то делает, шальной дед. Палец сунешь – пузо лопнет, вот какой, Я о нем много слыхал и не пошел бы, да другого пути не знаю.

Пронька умолк. Посидели, Фролка решился:

– Ладно, и я откроюсь. Давно тут шляюсь, выбраться не могу, но кое-что вызнал. Мимо деда не пройти.

– И чего он такой страшный, – сомневался Ванька.

– Страшный… – отозвался Фролка.

Пронька покивал.

К деду шли осторожно, медленно, тропка вилась, и выше роста человеческого стоял вокруг камыш сухой, коричневый. Шелестел странно, будто стеклянный, с присвистом. Шум этот обволакивал, как вата, и не сразу услышали путники свист настоящий. Отбежали в заросли, мимо протопал карла, тот самый. Опять с домовинкой. Ушел.

Дальше тронулись еще медленней. Пронька с Фролкой насупились, только Ванька ухмылялся незаметно. Избушка посреди камыша открылась неожиданно. Маленькая, окна – у самой земли, под тем же камышом. Дверь отворена.

Путники подкрались, заглянули внутрь. Пусто. А на полу – огромный гроб, домовина редкая, не тесаная, а дощатая.

– Помер он, что ли, – шепнул Фролка.

– Пронька, – сказал Ванька погромче, – вдруг и, правда помер?

Тот плечами пожал, осматривая комнатку. Ничего кроме домовины в ней не было, даже печки. Только травки по стенам развешаны, и дух такой, что в животе все вертится. То ли от травы, то ли мертвечина…

– Помер… – шепнул Пронька, и вместо ответа донеслось из-за дома неясное бормотание. – Или нет, – Пронька двинулся за угол.

Там на маленькой полянке торчал из-под земли колышек, окруженный полоской, выложенной камушками. Над колышком склонился старичок, седенький, маленький, сучковатый какой-то. В обычной рубахе, в обмотках из бурой шерсти. Говорил ласково:

– Виновата – получай, виновата – получай… Ответь, коль что творишь, а даром не обижу, сама знаешь…

И стегал прутиком по колышку, на котором крутилась маленькая змейка, гадюка. Больно ей было, кольцами вилась, но будто знала, за что наказывают, терпела, голову вниз пригибала. Старичок постегал еще, сказал, головы не поворачивая:

– Выходи, паря, выходи. Чего тут прятаться?

Путники, глядевшие из-за угла, не сообразили, кому это он. Тогда дед повернулся, рукой повел:

– Выходи, – пошел навстречу, бросив змею. – Сиди пока.

Гадюка зашипела, нехотя обвилась вокруг колышка и так застыла.

– Здравствуй, дедушка, – сказал Пронька без уверенности, – не обидь.

– Гляну, – отозвался дед ласково.

Он присел на пенек, парни приблизились.

– Мы не досады ради, дедушка, мы б и мимо прошли, да не получается.

Дед закряхтел, сказал опять ласково:

– Куда ж еще, как не ко мне? Все – ко мне. Любят меня. Говорят. А врут. Бегут все…

– За чём? – спросил Ванька.

– Какая тебе разница? – дед ласку источал. – Не «за чем», а «от кого».

– Дедушка, – сказал Фролка, – мы ни от кого не бежим.

– Врешь, и сам знаешь. – Ласка перешла в ехидцу. – Теперь вам Ближняя застава, там и крюк.

– Пройдем, – пытался Фролка бодриться.

– Хрен ты пройдешь. В драку влез уже? Дальняя, дурак, застава для сигнала стоит, теперь вас на Ближней дожидаются.

– Помоги, дедушка, – смиренно просил Пронька.

– Дедушка, – Ванька подключился. – Помоги, отработаем.