Текст книги "Садовники Солнца (сборник)"
Автор книги: Леонид Панасенко
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
«– Это авантюра, Илья, – сказал Иван Антонович. – Ты многого достиг, но я ума не приложу, как мог совет Мира наделить тебя особыми полномочиями.
– Нет! – ответил он. – Это эксперимент. Рискованный, не спорю, однако необходимый. Я не виноват, что Крайнев «скормил» амебам два последних космобота. Я бы тоже хотел послать беспилотный корабль и не рисковать, но ожидать две недели рейсового, который доставит автоматику, не могу.
– Почему?
– По космическим масштабам Окно находится рядом с Солнечной системой. Энерговооруженность его громадна. Агрессивность амеб возрастает, ряды их множатся, а тактика с каждым днем становится гибче и как бы осмысленней. Поэтому мне нужно срочно выяснить: может ли мир Окна взаимодействовать с нашим миром, с нашей вселенной… Я буду приманкой для амеб.
– А если ты погибнешь? – рассердился старик. – Ты подумал о людях «Галактики», о судьбе исследований? Их и так могут свернуть в любой момент.
– Я обо всем подумал, Иван Антонович, – Илья помедлил. – Если меня, извините на слове, «съедят» за пределами Окна, это будет прямое доказательство, что экспансия амеб возможна. Тогда… Тогда немедленная эвакуация Станции со всеми мерами предосторожности. Я уже заготовил приказ.
– Мне страшно за тебя, сынок, – прошептал наставник.
– Мне тоже…»
«Довольно, – подумал Илья. – Довольно воображаемых диалогов с учителем, да еще с мелодраматическими концовками».
Он неторопливо облачился в тяжелый кокон формы, пробежал пальцами по сенсорным датчикам на поясе, приводя сложнейшие системы своей универсальной одежды в действие. Затем положил на видном месте кристалл с записями и распоряжениями, надиктованными еще «днем».
Подумал немного, неловко улыбнулся и бросил в диктофон еще один кристалл:
«Полине Лоран. Личное.
Извини меня, Поль. Это, наверное, очень старомодно – оставлять прощальные письма.
Дело в том, что я все-таки решил проверить, насколько обоснованы мои опасения. Я ухожу в Окно.
Жаль, конечно, что этим варварским экспериментом я немного дискредитирую гуманологию Службы Солнца, однако – я полагаю – особые полномочия дают мне право на риск. Ждать две недели рейсовый с космоботами я просто не имею морального права.
Да, Поль, чем ближе к главному, тем корявее становится мой слог…
Короче, я люблю тебя, Поль. Вернее, любил. То, о чем ты говорила, оказалось настоящим.
«Охоту» на меня будет снимать зонд. Если она окажется для амеб удачной, передай Крайневу мой приказ о немедленном прекращении всех работ в Окне и эвакуации Станции.
Будь счастлива».
Он вышел из каюты и, чуть подпрыгнув, полетел по направлению к служебным отсекам. В коридоре мерцали редкие светляки ламп – электроника прилежно создавала иллюзию чередования дня и ночи – и только на «перекрестках» сияли большие плафоны. Станция спала.
Ближе к шлюзам все чаще стали попадаться автоматические двери, и Илья впервые обрадовался своим полномочиям – его жетон Садовника легко отпирал их запоры. Вот и последняя – ярко-красная, даже на вид очень массивная. Вход в шлюз, который остался за спиной, загерметизировался. Над наружной дверью зажглась предупреждающая надпись: «Внимание! За бортом безвоздушное пространство!»
Илья остановился.
Он перевел костюм в режим скафандра, и на двух «усах», которые выскочили из надплечных утолщений, развернулась и захлопнулась полусфера шлема.
– Теперь твой черед, – шепнул он Помощнику. – Договаривайся с замком шлюза как хочешь, но сигнал о выходе человека в открытый космос в командной рубке должен молчать. Если надо, можешь даже испортить схему запора.
Секунды ожидания… Илье казалось, что их уже очень много, чересчур много. Они заполнили шлюзовую камеру, их гнет ощущается даже сквозь скафандр…
В следующий миг наружная дверь куда-то исчезла. Легкий хлопок – и Илья окунулся в желтоватую дымку туманности.
Дальше все (или почти все) зависело от Помощника.
Илья даже не предполагал, что волна перегрузки, нахлынувшая на него, будет такой липкой и тошнотворной. Он раз десять был на Луне и на Марсе, дважды летал в Обитаемые миры, даже несколько часов работал в открытом космосе. Но все это – прогулки, парение, прыжки – было ничто в сравнении с нынешним сумасшедшим движением, с этим пронизыванием пространства, причем пространства не обычного, а наполненного каким-то странным вездесущим светом, вязким на вид, а местами наоборот – зыбким и текучим. Амеб пока не было, хотя Илья доподлинно знал: псевдотуманность буквально нашпигована ими.
Началось торможение. Так по крайней мере показалось. На самом деле Помощник просто изменил курс у границ Окна и разматывал теперь широкую спираль. Такая тактика увеличивала шанс на встречу и в то же время позволяла держать приличную скорость. «Благо, что амебы все-таки медлительные», – подумал Илья.
– Зонд, – напомнил Помощник. – Пора запускать.
Илья разжал руку, и металлическое «яблоко» скользнуло в желтоватую, неспокойную дымку. Здесь, на окраине Окна, она была гораздо жиже: дыбилась волнами, текла и растекалась, огромными призрачными гребнями обрушивалась на невидимый берег. Илья вспомнил пространные рассуждения ученых о парадоксах «границы Окна». По их расчетам толщина переходного слоя должна была достигать нескольких сотен тысяч километров. В действительности переходного слоя (по астрономическим меркам) почти не было. «Наш мир дорожит своей целостностью, – отметил Илья. – Он как бы выталкивает, капсулирует псевдотуманность…»
В просветах между клубами дымки он заметил холодную искорку звезды и обрадовался ей, как чему-то родному в этом чужом мире. Мир был не только чужой, но и крайне опасный. «Защита, конечно, пустяковая, – подумал с иронией Илья о своем костюме-скафандре. – Это только фантасты прошлого раздавали направо и налево эдакую суперброню. Хочешь – грейся в ней в эпицентре ядерного взрыва, хочешь – в Солнце ныряй… На деле все оказалось гораздо скромнее и гибче. Выяснилось, например, что лучше потерять в мощности защитного поля, но обрести взамен большую свободу передвижения и скорость; пожертвовать лишним слоем антирадиационной защиты ради логического блока… В итоге получилась многофункциональная система, которая за шесть – восемь часов работы «съедает» колоссальный запас энергии, а потом превращается в ординарный скафандр, способный только поддерживать жизнь своего хозяина».
Илья знал: все эти рассуждения ничего в принципе не значат. Какой смысл думать о защитных свойствах скафандра, если амебы легко расправляются с космоботами, энерговооруженность которых в сотни раз выше?
Помощник вдруг резко изменил курс.
Илья тревожно осмотрелся – ничего необычного вокруг не было.
– Преследование началось, – прошелестел тихий голос. – Простейшие слева по курсу. Перехожу к выполнению основного задания. Попутно выясним, различают ли они биологический фактор или же атакуют любое инородное тело.
«Вот они! – в душе Ильи шевельнулась тревога. – До чего же мерзкие… создания. Создания ли? А может, создания в прямом смысле этого слова? Созданные кем-то. Но кем?»
Слева в желтой дымке обозначились три черные проталины. Через несколько секунд они приблизились, стали походить, на огромные бесформенные кляксы какого-то красителя. Края псевдоподий амеб хищно шевелились.
Помощник снова изменил курс, увеличил скорость. Амебы ринулись вслед, и они понеслись по заранее рассчитанной траектории к границе Окна.
«Клюнули, – с удовлетворением подумал Илья. – Одно уже и сейчас можно считать доказанным: на человеческий фактор им, конечно же, наплевать. Они его тоже… «кушают». Значит, это или осознанная агрессивность (нет, не верю, слишком уж они тупые), или форма питания – годится все, что из атомов, или функция защиты, запрограммированная то ли разумными существами, то ли самой природой».
– Они маневрируют, – сообщил Помощник. – Тактика весьма примитивная. Если только Простейшие не обладают резервом скорости.
Амебы скользнули в противоположные стороны, намереваясь таким образом окружить беглеца.
– Вверх или вниз перпендикулярно плоскости их полета, – приказал Илья.
Амебы тотчас повторили маневр человека.
«Нет уж, – с внезапной злобой подумал Илья. – Я вам все равно не дамся! Достаточно с вас тишайшего Юдзо Сакаи, Анджея… И еще шести умнейших, прекрасных людей… Достаточно слез Марии! Я не хочу, чтобы и моя Поль… Подожди, почему ты вдруг решил, что Полина твоя и что она станет оплакивать первого встречного Садовника?»
Он инстинктивно потянулся к кобуре «универсального инструмента», но тут же вспомнил: амебы не материальны в буквальном смысле этого слова и могущественное антивещество ничего этим мерзким сгусткам полей не сделает.
Помощник опять бросил его куда-то в сторону, причем так резко, что Илья на миг потерял сознание.
– Простейших четверо, – доложил Помощник. – Вновь появившийся пытался атаковать.
«Уже недолго, – устало подумал Илья. – Все решится в считанные минуты…»
Он летел в самой гуще желтоватого эфемерного «прибоя». Неподалеку уже начиналась зона затишья, а еще дальше открывались холодные глубины обычной вселенной. Туда проникали лишь жалкие отзвуки энергетических страстей Окна.
Краем глаза Илья заметил, что одна из амеб, замыкающая, вдруг резко ускорила ход. Черные полотнища псевдоподий начали загибаться, чтобы схлопнуться затем над жертвой.
И тут Илью осенило. Маловероятная, смехотворная догадка, но это было уже хоть что-то. Это был шанс выиграть смертельный марафон. Ефремов убрал защитное поле до нуля, а когда черные полотнища ринулись на него сразу со всех сторон, резко включил – на полную мощность.
Псевдоподии отпрянули. Амеба, оглушенная внезапным силовым ударом, поотстала.
– Не нравится?! – захохотал Илья.
Это была неожиданная, пьянящая удача. Ну кто мог предположить, что чудовища, не обращающие внимания даже на стационарные защитные поля космоботов, так болезненно реагируют на силовые удары? Это была удача и на случай неудачи. Потому что где-то рядом летело металлическое «яблоко» зонда, послушно повторяя все виражи Ильи, и до мельчайших подробностей фиксировало погоню. На Станции, конечно, разберутся что к чему.
– Начинаю торможение, – сообщил наконец Помощник. – Мы находимся в обычном мире. В случае атаки… – Помощник помедлил, – буду маневрировать и применять силовые удары.
– Можно еще успеть помолиться господу богу, – машинально заметил Илья.
– Не понял вас, – отозвался логический блок.
«Я тоже не все понимаю, – подумал Илья. С какой-то холодной беспечностью он наблюдал, как приближаются черные полотнища. За спиной его уже» сияли звезды, желтой дымки вокруг не было, только впереди кипело ее безбрежное варево. – Я тоже не понимаю… По всем расчетам получалось, что наш мир «аллергичен» для Окна. Этому подтверждение – смехотворная толщина переходного слоя. А на деле амебы сейчас легонько позавтракают и умчатся дальше… И Полина Лоран на деле не моя, и плакать, конечно, не станет».
В глаза ему словно плеснули кипятком, и он зажмурил их от нестерпимой боли: «Тот же симптом, о котором успел сообщить Марков… Это конец!»
И тут боль отступила.
Илья попробовал протереть глаза: руки скользнули по колпаку шлема, но он все же кое-что разглядел – мельком, преодолевая резкое жжение, – и понял: экспансии не будет.
Амебы остановились.
Они вяло болтались в эфемерных волнах туманности. Псевдоподии их прятались в «тела». Простейшие сейчас выглядели, будто усталые, но довольные собой воины, только что изгнавшие врага.
«Какая дикая аналогия, – подумал Илья. – Мы же им не враги. Хотя, если они запрограммированы как стражи…»
– После силового удара я зарегистрировал слабое электромагнитное эхо, – сообщил Помощник. – Это значит, что появилась возможность локации простейших. Приступаю к ее реализации.
Амебы уходили. Черные полотнища быстро погружались в туманность, растворялись в желтом блеске. Через несколько секунд они исчезли.
– Ты у меня умница, – ласково ответил Илья логическому блоку.
Он подлетел к Станции, совершенно очистившись от разных глупых мыслей, беспочвенных переживаний, душевной смуты и суеты. Это было несложно – каскад давным-давно отработанных аутогенных приемов плюс непреходящее чувство успеха быстро помогли сознанию освободиться от всего наносного и ненужного. После этого Илья еще покопался в камнепаде последних стрессов и отобрал полезные; полезные стрессы – великолепный строительный материал для здания душевной гармонии.
Шлюз принял его, напоил озоном, обдал ионным душем.
Илья выключил костюм-скафандр, и тот буквально на глазах стал оседать. Вспомогательные блоки и устройства, выращенные механическими генами, тотчас рассосались, активное вещество вернулось в ячейки подкладки. Теперь, на обратном пути, ему казалось, что дверей на Станции стало гораздо меньше. Да и открывались они как-то быстрее.
Он влетел в сумрачный и оттого бездонный зал прогулочных уровней и резко затормозил. Из горловины центрального коридора, обозначенного голубыми бусинками плафонов, навстречу ему стремглав летел человек в белом.
– Ты?! – удивился Илья. – Что ты делаешь здесь, Поль?
Она молча и сильно рванула его к себе. Ее бледное лицо, застывшие зеленые глаза приблизились и растворились у его лица, а дальше случилось и вовсе невероятное. Илья почувствовал, что тело Полины бессильно сползает вниз (разве тут есть низ, разве тут, черт побери, есть куда падать!), подхватил ее – растрепанную, измученную, в каком-то нелепом халате или рубашке, и услышал ее шепот. Жаркий, бессвязный, сквозь слезы:
– Как ты мог? Ненаглядный мой, мучитель… Я будто чувствовала… Ну как же ты мог так, любимый! У меня сердце весь вечер ныло, ныло… Жив! Ох, люди, милые, жив он! – Полина уже смеялась, и это тоже было непостижимо: как можно одновременно плакать, смеяться и говорить. – Я потом не выдержала… Прилетела в каюту, ничего не понимаю, а там это письмо… Такое глупое и страшное письмо… Ну что же ты молчишь, душегуб?.. Я тогда в рубку. Чтоб ходовые запустить. Может, думаю, успеем… – Полина постепенно затихала. – Лечу, лечу, а тут ты навстречу… Ну что ты молчишь, окаянный?!
Лицо Полины было соленым от слез. И губы тоже. И даже жилка на шее.
Они давно потеряли ориентацию и теперь плыли во тьме, задевая мокрые от росы листья деревьев. С шумом взлетела сонная птица, треснула какая-то ветка, но ни Илья, ни Полина не заметили этого.
Они падали вверх.
Ее тело обжигало Илью. Оно было доверчивым и требовательным, и он задыхался от внезапного зноя, обрушившегося на сонный сад. Казалось, сейчас остановится сердце. Вздрогнет еще раз – и остановится…
Ее отчаянная щедрость вконец ошеломила Илью.
ЗНАКОМЫЙ СИМПТОМОн долго и крепко спал. Проснулся в четверть десятого и, решив, что весь день будет отдыхать, отправился в сад.
В кафе, несмотря на поздний час, было многолюдно.
– Брат Илья, – окликнули его с крайнего столика. – Садись к нам.
Он узнал Драгнева и обрадовался. Как-то так получилось, что после прибытия на Станцию Илья с болгарином ни разу больше не встречался.
– Здравствуй, Калчо.
За одним столом с Драгневым сидел Крайнев. Федор Иванович был хмур. Возле его бокала лежала «пуговица» проектора, над ней дрожал и переливался перламутровый шар голографического объема. «Запись кончилась, а он даже не замечает», – подумал Илья.
– Редкое зрелище сейчас будет, – лукаво прищурился капитан «Бруно». – Бой титанов, сражение былинных богатырей… Или же новейший вариант «Преступления и наказания». Учтите, Илья, у руководителя Станции тоже солидные полномочия.
– Достоевщина отменяется, Калчо. – Илья наугад нажал несколько клавиш синтезатора. Он понял, что на Станции уже каким-то образом узнали о ночном эксперименте. – Будет дружеский завтрак и краткое объяснение.
– Я отказываюсь вас понимать, – не выдержал Крайнев. Лицо его побагровело от сдерживаемого гнева. – Вы проповедуете благоразумие и осторожность. Вы требуете их от нас, а сами… Тайком! Какие-то гонки с амебами… Да вы хоть представляете, чем это могло кончиться? Для вас, для всех нас. Ну что это за цирк?!
Крайнев сердито ткнул «пуговицу». В объеме изображения закипело знакомое желтое варево, и три зловещие черные тени начали смыкать кольцо вокруг крошечной фигурки в скафандре.
– Это не гонки, Федор Иванович, – негромко, но твердо сказал Илья. – Какие могут быть гонки? Да мне на этих тварей глядеть тошно. А вот что тайком – виноват. Дело, сами понимаете, рискованное. Не хотелось мне да и не мог я ни с кем из вас делить ответственность. И ожидать две недели тоже не мог. Слишком уж активизировались амебы.
– Ничегошеньки не понимаю, – Крайнев помотал головой, выключил «пуговицу».
– Остальные, наверное, тоже? – спросил Илья и протянул руку. – Федор Иванович, позвольте ваш браслет связи. Я объясню сразу всем.
Кратко и четко он изложил цель эксперимента, упомянул о своем «завещании» с приказом об эвакуации на случай выхода амеб в открытый космос, а в конце сообщения заметил:
– Только не обвиняйте себя в беспечности, друзья. Каждый из нас делает свое дело. Повторяю: Службу Солнца интересует не только гармония личности, но и, прежде всего, гармония общества. А в данном случае и того больше – безопасность его. Вы изучаете Окно как явление, в целом. Меня же интересует одна деталь. Насколько оно опасно для людей.
За столом воцарилась тишина.
– Это серьезно… – пробормотал наконец Драгнев и поднялся. – И неожиданно. Никогда даже не задумывался…
Он ушел. Крайнев упрямо покачал головой:
– И все же так нельзя, Илья. Нельзя одному! Мы бы обязательно что-нибудь придумали. Эх, пора Службе Солнца тобой заняться, пора.
Чуть легче стало. Самую малость. Боль вытекает из меня тонким ручейком, а внутри ее море бездонное, просторы немерянные… Мама, ты пришла? Спасибо, мамочка. Посиди возле меня. Нет, нет, только не прикасайся ко мне. А то вдруг и на тебя выплеснется эта проклятая, тоскливая боль. В ней можно утонуть, мама… Четвертый раз, четвертый раз я выплываю, выкарабкиваюсь, выживаю. Это так страшно, что я каждый раз схожу с ума. Не потому, что боль такая острая, нет. И даже не потому, что она безбрежная. Да, да, она не вмещается в моем маленьком теле, ей не хватает клеток, она разливается так широко… Теперь я понимаю, почему о ней иногда говорят – беспредельная. Нет ей предела, мама, понимаешь? Но я не потому схожу с ума. Все, что можно описать словами, можно пережить. Меня убивает то, что эта боль качественно иная – чужая. Я чувствую это ежесекундно, всеми аксонами и дендритами, всей нервной тканью. Бедная нервная ткань! Она не признает, не принимает, она несовместима с тем, что обрушивает на меня Окно. Это нечеловеческая боль, мама! Не от человека!
…Еще отпустило.
Красный свет каюты напоминает кровь, которую сердце как-то умудряется проталкивать в спазматически сузившиеся сосуды. Не хватает только, чтобы главный врач Станции умер от кровоизлияния в мозг… Ты уже уходишь, мама? Ладно. Значит, мне в самом деле лучше… Илюшенька, ангел мой, хранитель! Где же твои большие и добрые руки, которые умеют снимать боль?
Глупая я, глупая! Господи, до чего же глупыми бывают женщины в третьем тысячелетии. Почему я так боялась тебя, милый? Почему? Неужто только из боязни, что ты, узнав правду, отправишь меня с «Бруно» на Землю? Или я боялась другого? Того неизбежного вопроса, который возникнет, расскажи я всю правду: «А какая, собственно, связь между хаотической информацией Окна и чужой болью?..» Все! Дальше молчать нельзя. Не могу! Я не знаю, какая может быть связь, здесь все так странно, ответов на этот вопрос тысячи, но у меня нет больше сил… Нет их. Кончились. Будь проклято это Окно и его Боль!
Полина с трудом поднялась.
Ее мутило, перед глазами все колебалось и плыло. Неуверенно ступила раз, другой. Затем, догадавшись, выключила поле гравитации и неуклюже выплыла в коридор. Несколько минут безжизненно висела в воздухе, соображая, где же искать Илью.
«Командная рубка… – подумала наконец. – Если не он… Там всегда есть люди».
Она вошла так тихо, что ее даже не заметили. За бортом Станции стоял полный штиль – в желтой мгле центрального экрана плавало всего несколько амеб. Однако исследователи, расположившись в креслах, разговаривали именно о Простейших. Крайнев увлеченно доказывал, что, узнав сущность амеб, они фактически определят роль Питателя в этой энергетической системе, а отсюда вытекает…
«Боль вытекает, как вы не понимаете этого», – сцепив зубы, подумала Лоран. Она покачнулась от усталости и боли, тихо позвала:
– Брат Садовник!
Илья обернулся первым, остальные – за ним.
– Что с вами? – вскочил встревоженный Крайнев. Полина жестом остановила его.
– У меня заявление для представителя Службы Солнца. – Она поискала точку опоры, но не нашла и решила сказать все быстро, очень быстро. – Три моих прежних отчета о сеансах приема хаотической информации полностью выдуманы. Каждый раз я чувствовала боль. Огромную, ни с чем не сравнимую, чужую нечеловеческую боль! Если можете, простите мой обман…
Она почувствовала, что падает, но в последний миг Илья подхватил ее на руки. И боль, будто ей, наконец, открыли шлюзы, выплеснулась, ушла в эти огромные сильные руки.
Это было нечто совершенно новое – боль в Окне. Признание Полины ошеломило всех. Как грибы после дождя, стали множиться догадки и предположения – робкие, туманные, ибо все усложнилось до таких пределов, что даже никогда не унывающий Крайнев в сердцах сказал Илье:
– Мы стремительно проваливаемся в болото противоречивых фактов. Мы их систематизируем, а осознать, как говорит ваш Дангулов, не можем… Кстати, что с Лоран?
– Ничего опасного, – ответил Илья. – Небольшое нервное истощение. Ввожу ей нужные препараты и заставляю отсыпаться.
Он вспомнил, как не хотела вчера Поль отпускать его, как прижималась к нему маленьким телом и вздрагивала, вздрагивала. А вот собственных слов не помнил. Знал только, что были они нелепые и почему-то веселые: «Это ерунда, боль. Вот мы…» Они совершенно не соответствовали моменту, и, может, поэтому Полине стало чуточку легче и она согласилась на гипносон.
– Это хорошо, – порадовался Крайнев и, скупо улыбнувшись, добавил: – Вы и потом ее жалейте, ладно?
Илья хотел отшутиться, но передумал.
– Федор Иванович, – спросил он. – Где сейчас может находиться кибернетик?
Хозяйство Антона размещалось в двадцать-первом коридоре – подальше от всевозможных вибраций и полей лабораторных отсеков. Здесь было тихо, в многочисленных иллюминаторах лениво плескался сбитый желток псевдотуманности.
Антон рисовал на магнитном экране синтезатора какие-то схемы. Синтезатор сердито гудел, выбрасывая одну за другой пластинки модулей – одинаковые, как две капли воды, и все же разные» Антон беспрестанно что-то вычеркивал, добавлял.
– Вы его замучаете, – кивнул Илья на синтезатор. – У него, по-моему, воспроизведение запрограммировано только с уже отработанных схем. Не так ли?
– А я нарочно, – глаза у Антона оказались серыми и прохладными, будто осеннее утро. – Пусть умнеет. Программа-то у него не жесткая, а целевая, страх не люблю жестких программ.
– И в жизни тоже? – поинтересовался Илья.
– О-о-о! – Антон воздел руки к потолку. – Я обязательный через необязательность. Друзья это знают. И чем срочнее что-либо нужно, тем небрежнее и вскользь меня об этом просят… Что за человек этот Антон? – удивился кибернетик самому себе. Получилось смешно и непосредственно.
– Кстати, – как бы невзначай заметил Илья. – Ходят упорные слухи, что логический блок Станции дает… сбои.
– Слухи! – взвился Антон. – Да это чудовищная ложь! У нас не блок, у нас, запомните, мозг! Прекрасный мозг!
– А постоянные перепланировки Станции? – возразил Илья. – Уж очень смахивает на пунктик.
Кибернетик скис.
– Это есть, – пробормотал он, присаживаясь на какую-то коробку, – тут вы правы… Однако все проверки дают норму. Мы даже на Землю возили энергослепок нашего любимца. Показывали там лучшим специалистам. Примеривались они к нему так и эдак и говорят: великолепный мозг, подарите, – смеются, – его нам, мы шефу на день рождения подарим… Да, дела…
– А вы вот чем поинтересуйтесь, – посоветовал Илья. – Раз он у вас такой умница, то мог все эти перемены декораций не только для целевой, но и для любой другой программы приспособить.
– Любопытно. Вы говорите: приспособить? Для целевой? – Антон решительно повернулся и пошел к пульту связи с логическим блоком.
– Вдруг что выяснится – позвоните! – крикнул ему вслед Илья, но кибернетик, очевидно, уже не слышал его.
Вся работа с утра валилась из рук. Илья пошел было в Пустыню, – захотелось побыть одному, – но там кружил с застывшим взором Треверс, и Ефремов вернулся в медотсек.
– Опять Кен кружит, – пояснил он, отвечая на безмолвный вопрос Полины. – Неприятно.
– Делится?
– И, по-моему, активно. Вот бедняга. Идет, идет, потом вдруг останавливается и давай себя ощупывать: цел ли.
Илья снова уткнулся в ленты: вот уже четыре дня он проверял архив электронного диагноста. Полина сидела молча, демонстративно скрестив руки на груди.
– Ил, неужели тебе не надоело? – наконец спросила она. – Да, я сама советовала проверить психику членов экипажа. Ты это сделал. Разве записи диагноста не убедили тебя, что на Станции все в порядке?
– Убедили, – рассеянно кивнул Илья. – Я теперь только «лунатиками» занимаюсь. Ищу частности. Они представляются мне как отдельные понятные слова в потоке бессвязной речи, внятно произнесенные слова.
– Ты что? – Полина не скрывала недоумения. – Ты в самом деле считаешь хаотическую информацию речью? Ищешь в ней смысл?
– Нет, конечно. Волноводы, наверное, и есть волноводы – связующее звено… Команда – отчет о выполнении, опять команда… Но, может, кто-нибудь из медиумов понял команду?
Илья устало отстранил подставку с кассетами, и лентами. Он смотрел на Полину: ненавязчиво, ласково, будто приглашал вспомнить об их тайне, о тех безднах доверчивости, которые открылись им.
Полина замерла. Она дышала неровно и горячо, прикрыв глаза и покусывая губы. Смуглые руки ее, до сих пор свободно лежавшие на столе, вдруг напряглись, будто что-то отталкивали.
– Не надо, Илюшенька, – она покачала головой. – Не смотри на меня так… Мы должны разгадать тайну Окна. А потом… Потом мы найдем остров. Необитаемый остров. Я не могу любить между делом, Ил. Да, да, я, наверное, бешеная, ненасытная, чересчур искренняя. Какое счастье, что я родилась именно теперь, а не в прошлые века. Тогда все путали, путали… И ничего не понимали до конца – ни душу, ни тело…
– Не обижай предков, – улыбнулся Илья. – Ты несправедлива.
Просмотрев остальные ленты, он вызвал Антона.
– О-о-о! – обрадовался кибернетик. – Вы, конечно, не Норберт Винер, Илья, но кое-что в машинной логике соображаете. Вы знаете, что учудил наш общий друг? Знаете, откуда эта лавина перепланировок?
Илья пожал плечами:
– Наверное, увлекся театром. Смена декораций.
– Нет, нет! – Антон замахал руками. – Никаких отклонений. Наш друг всего-навсего развил целевую программу, причем в лучших традициях гуманизма.
– То есть? – их разговор заинтересовал и Полину.
– О-о-о! Мы с вами не поняли элементарного, уважаемая Лоран. Я же всем говорил – на Станции великолепный мозг. Так вот. Целевая программа обязывает его производить корректировки нашего «изменяющегося мира» раз в шесть-семь месяцев. Верно я говорю?! Но программа рассчитана на нормальных людей, работающих в нормальных условиях. А у нас что? Одни неврастеники.
– И логический блок решил… – начал Илья.
– Вот именно, вот именно, – экспансивный Антон чуть не захлопал в ладоши. – Машина решила нас ублажать. И мебель перетаскивает, и Григом потчует.
– Ну и ладно, – Полина устало улыбнулась. – На одну загадку меньше. А то уж очень неуютно было: за бортом амебы изощряются, а тут еще на Станции чудеса. Ты уж попроси свои машины, Антон. Пусть помогают нам. До конца исследований.
– До победного! – согласился кибернетик.
– Послушай, Антон, – попросил Илья. – Требуется помощь твоего «великолепного». Есть сейчас свободный канал?
– О-о-о! – оживился кибернетик. – Служба Солнца у меня вне очереди. Сколько исходной информации?
– Пустяк, – Илья приподнял ворох лент. – Хочу систематизировать архив диагноста.
– Ладно, присылай.
Антон отключился.
Несколько минут в медотсеке царило молчание. Затем Полина резко отодвинула пульт управления диагностом, поднялась.
– Ты ведь не просто частности ищешь, Илья? Все они – в отчетах «лунатиков». Ты ищешь то, чего нет в отчетах. Ты ищешь Боль?
– Да! – Илья упрямо сдвинул брови. – Если боль чувствуешь только ты, то это, наверное, в самом деле частность, странный вторичный эффект, присущий только твоей психике. Но если это действительно Боль, то такое сильное чувство не может обойти других медиумов. Значит, другие тоже мучаются и… тоже скрывают. А раз так, то Большая Боль – суть реальность и реальность чрезвычайно странная для волновода хаотической информации. Ты же знаешь – я бывший хирург, для меня боль слишком знакомый симптом.
Полина поморщилась.
– Не понимаю, к чему ты клонишь, – с досадой сказала она. – Но все равно – не мучай людей, Илья. Им и без тебя тошно. Это моя боль, мне за нее и расплачиваться. Отправь меня на Землю – и дело с концом.
– Буду рад, – Илья приоткрыл дверь и заглянул в бокс, куда поместили после операции Исаева. Иван дремал или делал вид, что дремлет. – Это нелепо звучит, но я в самом деле буду рад, если твоя боль окажется только твоей.
Станция спала.
Было около трех условной ночи.
– Дин-дон, дин-дон! – отозвался колокольчик, и Илья, мгновенно сбросив покрывало сна, пригласил видеовизитера. Однако объем экрана не зажегся.
– Ваш срочный заказ выполнен, – сообщил бесцветный голос большого логического. – Информация обработана. Данные анализа отосланы.
Илья поспешно взял из окошка, доставки тонкий рулончик, развернул ленту.
– Так, та-а-ак, – бормотал он, всматриваясь в кривые графиков. – Пусто, пусто, и слава богу, что пусто. И здесь – норма. Прекрасно. Тоже пре…
Он замер.
«Это оно! – подумал Илья. – Четыре случая, как у Полины… Но пики на ленте, что за пики?! Они в несколько раз выше, чем на контрольной ленте Лоран. Значит… Бедняга, как он выдерживал? Как он мог выдержать такое!»
Ефремов поспешно надел тяжелый кокон формы. И сразу же тихий голос Помощника обрадованно прошелестел в сознании:
– Требуется ли помощь? Определите сферу моих действий.
– Я еще сферу своих не определил, – вздохнул Илья. – В общем так. Сейчас будет сплошная юриспруденция прошлых веков: сначала изобличение, потом дознание. А ты веди протокол – то есть фиксируй наш разговор.
В коридорах Станции не было ни души. Илья нашел нужную дверь, положил руку на белый квадратик вызова и не убирал ее до тех пор, пока дверь не распахнулась.
